Лайза Джуэлл
Ночь, когда она исчезла

Полная версия

Книга посвящается моему отцу

Lisa Jewell

THE NIGHT SHE DISAPPEARED

Copyright © Lisa Jewell, 2021

This edition is published by arrangement with Curtis Brown UK and The Van Lear Agency

© Бушуева Т., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Арахнофобия

Арахнофобия. Одно из тех слов, что звучат так же мерзко, как и то, что они означают. Жесткое «рах» во втором слоге, оно как будто наглядно рисует жуткие изгибы мохнатых паучьих лап. Мягкое «фo», как противная волна тошноты, пробегающая в желудке при внезапном движении по стене или полу. Громкое «но» в самой середине слова, звук вашего мозга, кричащего от омерзения.

Таллула страдает арахнофобией.

Таллула в темноте.

Часть первая

– 1 –
Июнь 2017 года

Ребенок начинает хныкать. Ким все так же неподвижно сидит в кресле и задерживает дыхание. У нее ушел почти весь вечер на то, чтобы уложить малыша спать. Сегодня пятница, знойный вечер середины лета, и обычно в это время она бы зависала где-нибудь с друзьями. Одиннадцать часов: она сидела бы в пабе с последней кружкой пива, перед тем как пойти домой. Но сегодня она в спортивных штанах-джоггерах и футболке. Темные волосы собраны в пучок, контактные линзы сняты, на носу очки, а на кофейном столике стакан теплого вина, который она налила себе раньше, но так и не успела выпить.

Она пультом уменьшает на телевизоре громкость и снова прислушивается. Да, это они, самые ранние признаки плача, этакое сухое зловещее кряхтение.

Ким никогда особо не любила младенцев. Нет, ей нравились ее собственные дети, но их ранние годы стали слишком жестоким испытанием для ее нервов. С той самой первой ночи, когда оба ее ребенка, не пробуждаясь, спали до утра, Ким очень высоко – возможно, чересчур высоко – ценила непрерывный сон. Обоих своих детей она родила молодой, и у нее было достаточно времени и места в сердце для еще одного или двух. Но перспектива бессонных ночей поставила на них жирный крест. Все эти годы она всячески оберегала свой сон – с помощью масок для глаз, берушей, спреев для подушек и огромных ванн с мелатонином, которые подруга привозила для нее из Штатов.

А потом, чуть более года назад, ее дочь-подросток, Таллула, родила ребенка.

И вот теперь в свои тридцать девять лет Ким уже бабушка, и в ее доме вновь появился плачущий ребенок, появился слишком скоро, чересчур скоро после того, как ее собственные дети перестали плакать по ночам. И хотя это произошло лет за десять до того, как она была бы к этому готова, рождение внука стало благословением, ежедневным благословением.

Его зовут Ной, и у него темные волосики, как и у самой Ким, как и у обоих ее детей. (Ким всегда нравились только дети с темными волосами; светловолосые младенцы ее пугают.) Цвет его глаз в зависимости от освещения колеблется между ореховым и янтарным; у него крепкие ножки и крепкие ручки с пухлыми валиками жирка на запястьях. Он улыбчив и смешлив, и он радостно развлекает себя сам, иногда целых полчаса подряд. Когда Таллула уезжает в колледж, Ким присматривает за ним и порой впадает в панику, внезапно осознав, что в течение нескольких минут не слышит от него ни звука. Тогда она бросается к его стульчику, к качелькам или к углу дивана, чтобы проверить, жив ли он, и обычно находит его в глубокой задумчивости, пока он переворачивает страницы матерчатой книжки.

Ной – замечательный ребенок. Но он не любит спать, и Ким это слегка раздражает. В настоящее время Таллула и Ной живут здесь, у Ким, вместе с отцом Ноя, Заком. Ной спит между ними на двуспальной кровати Таллулы, а Ким надевает беруши и воспроизводит на своем смартфоне какой-нибудь белый шум и обычно избавляет себя от ночной какофонии бессонницы Ноя.

Но сегодня Зак пригласил Таллулу на то, что он назвал «свиданием», что, согласитесь, звучит довольно старомодно для пары девятнадцатилетних подростков. Они пошли в тот самый паб, в котором она сама сидела бы сегодня вечером. Когда они уходили, Ким сунула Заку двадцатифунтовую купюру и велела им от души повеселиться. С тех пор как родился Ной, это первый раз, когда они ушли из дома вместе как пара.

Они расстались, когда Таллула была беременна, и вновь сошлись около полугода назад, когда Зак пообещал стать лучшим отцом на свете. И до сих пор он держит свое слово.

Теперь Ной плачет по-настоящему. Ким вздыхает и встает. При этом ее телефон гудит – пришло текстовое сообщение. Она нажимает на экран и читает.

Мам, тут народ из колледжа, они пригласили нас к себе. Всего на часик или около того. Ты не против? ☺

Затем, пока она печатает ответ, сразу же следует новое сообщение.

Как там Ной?

Ной в порядке, набирает она. Золото, а не ребенок. Иди и повеселись. Можешь не торопиться. Люблю тебя.

Ким идет наверх, к кроватке Ноя. Ей становится тяжело на сердце при мысли о том, что ей еще час качать его, успокаивать, вздыхать и шептать в темноте, пока луна висит там, в теплом летнем небе, на котором все еще заметны бледные пятна дневного света, пока дом скрипит пустотой, а другие люди сидят в пабах.

Но когда она подходит к внуку, лунный свет ловит изгиб его щеки, и она видит, как его глаза вспыхивают при виде нее. Она слышит, как у него перехватывает дыхание оттого, что кто-то подошел к нему; видит, как он тянет к ней ручки.

Она берет его на руки, прижимает к груди и воркует:

– Что не так, маленький, что не так? – И ее сердце внезапно расширяется и вновь сжимается от осознания того, что этот мальчик – часть нее и что он ее любит, что он не ищет свою мать, а доволен тем, что бабушка подошла к нему в темноте ночи, чтобы его успокоить.

Она несет Ноя в гостиную и усаживает к себе на колени.

Она дает ему поиграть с пультом. Малыш обожает нажимать кнопки, но Ким видит, что он слишком устал и хочет спать. Она чувствует на себе его тяжесть и понимает, что должна положить его обратно в кроватку, обеспечить ему крепкий сон, хорошие привычки и все такое прочее, но теперь она тоже устала, ее веки отяжелели, стали свинцовыми. Она просто натягивает покрывало с дивана себе на колени, поправляет подушку за головой, и они с Ноем тихо погружаются в мирный сон.

Через несколько часов Ким внезапно просыпается. Короткая летняя ночь почти закончилась, и небо за окном гостиной переливается первыми лучами жаркого утреннего солнца. Она выпрямляет затекшую шею, и все мышцы тотчас как будто кричат на нее. Ной все еще крепко спит, и она осторожно сдвигает его, чтобы дотянуться до телефона. Сейчас четыре двадцать утра.

Ким чувствует легкий приступ раздражения. Она знает, что разрешила Таллуле не торопиться домой, но это безумие. Она набирает номер Таллулы. Звонок тотчас идет на голосовую почту, поэтому она набирает номер Зака. И вновь звонок переадресован на голосовую почту.

Что, если, думает она, они пришли ночью и, увидев Ноя спящим на ней, решили ее не будить, а устроиться в постели вдвоем? Она представляет, как они смотрят на нее из-за двери в гостиную, как снимают обувь, как поднимаются на цыпочках по лестнице и, обнимаясь и обмениваясь игривыми пьяными поцелуями, прыгают в пустую кровать.

Прижимая Ноя к себе, Ким медленно и осторожно встает с дивана. Она поднимается по лестнице и идет к двери комнаты Таллулы. Та распахнута настежь, какой она оставила ее в одиннадцать вечера накануне, когда пришла забрать Ноя. Она осторожно опускает малыша в кроватку, и он каким-то чудом не шевелится. Затем она садится на край кровати Таллулы и снова звонит дочери.

И вновь звонок отправляется прямо на голосовую почту. Она звонит Заку. То же самое. Она продолжает эту игру в пинг-понг еще час. Солнце уже полностью встало. Сейчас утро, но звонить кому-то еще рано. И Ким делает себе кофе и отрезает кусок фермерского хлеба, который всегда покупает для Таллулы на выходные. Она ест хлеб с маслом и медом, купленным у пчеловода, который продает его из своей парадной двери, и ждет. Ждет начала дня.

– 2 –
Август 2018 года

– Мистер Грей! Добро пожаловать!

Софи видит седовласого мужчину. Он идет к ним по обшитому деревянными панелями коридору. Их все еще разделяют десять футов, но он уже протягивает руку.

Подойдя к Шону, он тепло берет его руку в обе свои, как будто Шон маленький ребенок, у которого замерзли руки, и он хочет их ему согреть.

Затем он поворачивается к Софи.

– Миссис Грей! – говорит он. – Так приятно наконец встретиться с вами!

– Вообще-то мисс Бек, – говорит Софи.

– Ах да, конечно. Как глупо с моей стороны. Я это знал. Мисс Бек. Питер Дуди. Исполнительный глава.

Питер Дуди лучезарно улыбается ей. Его зубы неестественно белые для мужчины шестидесяти лет.

– Я слышал, вы писательница?

Софи кивает.

– Какие книги вы пишете?

– Детективные романы, – отвечает она.

– Детективные романы! Так, так, так! Я уверен, что здесь, в Мейпол-Хаусе, вы найдете много того, что вас вдохновит. Тут у нас не соскучишься. Только не забудьте сменить имена! – Он громко смеется над собственной шуткой. – Кстати, где вы припарковались? – спрашивает он Шона, указывая на подъездную дорожку за огромным дверным проемом.

– О, вон там, рядом с вами, – отвечает Шон. – Надеюсь, вы не против?

– Идеально, просто идеально, – говорит Питер Дуди и смотрит через плечо Шона. – А где малыши?

– С их матерью. В Лондоне.

– О да, конечно.

Софи и Шон следуют за Питером Дуди, катя свои чемоданы по одному из трех длинных коридоров, отходящих от главного коридора. Они проходят через двойные двери в стеклянный переход, соединяющий старый дом с современным корпусом, а затем выкатывают чемоданы через дверь в задней части современного корпуса и по изогнутой дорожке идут к небольшому коттеджу в викторианском стиле.

Он примыкает к лесу и окружен кольцом розовых кустов, которые в конце лета все еще в полном цвету.

Питер достает из кармана связку ключей и снимает пару ключей на медном кольце. Софи уже видела этот коттедж, но только как дом предыдущего директора школы, заставленный его мебелью и вещами, полный собак и фотографий. Питер отмыкает дверь, и они следуют за ним в вымощенный камнем задний коридор. Резиновые сапоги исчезли, на крючках висят водоотталкивающие куртки и собачьи поводки. Здесь пахнет бензином и дымом, а из щелей между половицами тянет холодным сквозняком, отчего даже в этот долгий жаркий летний день в коттедже зябко, словно зимой.

Школа Мейпол-Хаус расположена в живописной деревушке Апфилд-Коммон среди холмов Суррея. Когда-то это был особняк местного аристократа, но двадцать лет назад его приобрела компания «Маджента», владеющая школами и колледжами по всему миру, и превратила его в частную школу-интернат для шестнадцати- и девятнадцатилетних подростков, заваливших с первой попытки экзамены за курс неполной и полной средней школы. Так что да, по сути, школа для неудачников. И теперь Шон, бойфренд Софи, стал ее новым директором.

– Вот! – Питер вручает Шону ключи. – В вашем полном распоряжении. Когда прибудут остальные ваши вещи?

– В три часа, – отвечает Шон.

Питер проверяет время на своих Apple Watch.

– Что ж, похоже, у вас масса времени для обеда в пабе, – говорит он. – Я угощаю!

– Спасибо. – Шон смотрит на Софи. – Вообще-то мы захватили с собой ланч. – Он показывает на холщовый мешок на полу у своих ног. – Но все равно спасибо.

Питер кажется невозмутимым.

– На всякий случай, местный паб великолепен. Он называется «Лебедь и утки». По ту сторону деревенского луга. Посетителям предлагают что-то вроде средиземноморской кухни, мезе, тапас. А тушеный кальмар у них – просто объеденье. И превосходный винный погреб. Тамошний менеджер сделает вам скидку, если вы скажете ему, кто вы такие.

Он снова смотрит на часы.

– Ладно. Не буду мешать вам устраиваться. Все коды для замков здесь. Этот вам понадобится, чтобы впустить фургон, когда тот подъедет, а этот для входной двери. Ваша карта открывает все внутренние двери, – он протягивает им обоим по плоскому шнурку с карточкой. – Я вернусь завтра утром к нашему первому рабочему дню. К вашему сведению, вы можете увидеть вокруг довольно странно одетых людей. Здесь всю неделю проводился летний образовательный лагерь, что-то вроде клуба по интересам. Сегодня последний день, завтра они уезжают, а Керрианна Маллиган, наша сестра-хозяйка… вы ведь, кажется, познакомились с ней на прошлой неделе?

Шон кивает.

– Она присматривает за ними, так что вам не нужно беспокоиться. Думаю, это все. Ах да… – Он подходит к холодильнику и открывает дверцу. – Небольшой подарок для вас от «Мадженты».

В пустом холодильнике стоит одинокая бутылка дешевого шампанского. Он закрывает дверь, сует руки в карманы синих брюк-чинос, тут же снова вынимает их, чтобы пожать им обоим руки.

А потом он уходит, и Шон и Софи впервые остаются одни в своем новом доме. Они смотрят друг на друга, затем по сторонам и снова друг на друга. Софи наклоняется к холщовой сумке и достает два бокала для вина, которые она упаковала сегодня утром, когда они покидали дом Шона в Льюишеме. Она снимает с них папиросную бумагу, ставит на стол, открывает холодильник и достает шампанское.

Затем берет протянутую руку Шона и следует за ним в сад. Сад выходит на запад, и в это время дня здесь тень, но сейчас все еще достаточно тепло, чтобы не носить перчаток. Пока Шон откупоривает шампанское и наливает каждому по бокалу, Софи позволяет взгляду скользнуть по сторонам: деревянная калитка между розовыми кустами, что образуют границу заднего сада, ведет к бархатисто-зеленому лесу. Между деревьями виднеются лужайки, на которые полуденное солнце проливает сквозь кроны лужицы золотого света. Она слышит щебетание птиц в ветвях. Слышит, как в бокалах шипит и пузырится шампанское. Слышит собственное дыхание в легких, биение крови в висках.

Она замечает, что Шон смотрит на нее.

– Спасибо, – говорит он. – Большое спасибо.

– За что?

– Сама знаешь за что. – Он берет ее руки в свои. – Я знаю, скольким ты жертвуешь, чтобы быть здесь со мной. Я тебя не заслуживаю. Честное слово.

– Еще как заслуживаешь. Я ведь «неразборчивая тёлка», или ты забыл?

Они кисло улыбаются друг другу. Это одна из многих неприятных вещей, которые Пиппа, бывшая жена Шона, сказала про Софи, когда впервые узнала о ней. Кроме того, «она выглядит намного старше своих тридцати четырех» и «у нее необычайно плоский зад».

– Кем бы ты ни была, ты самая лучшая. И я люблю тебя. – Он крепко целует ей пальцы, затем отпускает ее руки, чтобы она могла взять свой бокал.

– Красиво, правда? – мечтательно говорит Софи, глядя сквозь заднюю калитку на лес. – Интересно, куда он ведет?

– Понятия не имею, – отвечает он. – Может, тебе стоит прогуляться после ланча?

– Да, – говорит Софи. – Пожалуй, я так и поступлю.

* * *

Шон и Софи вместе всего шесть месяцев. Они познакомились, когда Софи пришла в школу Шона, чтобы рассказать группе старшеклассников про то, как пишут и издают книги.

В знак благодарности он пригласил ее пообедать с ним, и сначала она занервничала, как будто сделала что-то постыдное. Ассоциация между пребыванием наедине со старшим по возрасту учителем-мужчиной и неким непристойным поступком так глубоко укоренилась в ее сознании, что она была бессильна ее преодолеть. Но потом она заметила, что у него очень-очень темно-карие глаза, почти черные, что плечи у него широкие и что у него чудесный теплый, душевный смех, мягкие губы и никакого обручального кольца на пальце. Затем она поняла, что он флиртовал с ней, а через день в электронном почтовом ящике обнаружила письмо от него. Оно было отправлено с его личного адреса электронной почты. В нем он благодарил ее за то, что она пришла в их школу, и спрашивал, не хочет ли она сходить в новый корейский ресторанчик, о котором они болтали за обедом после той встречи со школьниками, например вечером в пятницу. И она подумала: я ни разу не была на свидании с мужчиной за сорок, я ни разу не была на свидании с мужчиной, который носит на работу галстук, и вообще, я не была на свидании целых пять лет, и мне любопытно посмотреть, что это за новый корейский ресторанчик. Так почему бы и нет?

Именно во время их первого свидания Шон сказал ей, что уходит из большой средней школы в Льюишеме, где в конце семестра он был куратором шестого класса, чтобы стать директором в частной школе-интернате для подготовки к сдаче выпускных экзаменов в Суррей-Хиллз. Не потому, что ему хотелось работать в частном секторе, сидеть в кабинете, отделанном панелями красного дерева, а потому, что его бывшая жена Пиппа перевела их близнецов из прекрасной государственной начальной школы, в которой они учились в течение трех лет, в дорогую частную и теперь ожидала, что он внесет половину денег за их обучение.

Сначала последствия такого развития событий не особо задели Софи. Март перетек в апрель, затем в май, в июнь, и они с Шоном сближались все больше и больше, и их жизни начали переплетаться все сильнее и сильнее. Затем Софи познакомилась с близнецами Шона, и они даже позволяли ей укладывать себя спать, читать им сказки и причесывать волосы. А затем наступили летние каникулы, и они с Шоном начали проводить еще больше времени вместе, а затем однажды вечером, когда они сидели за коктейлем на террасе на крыше с видом на Темзу, Шон сказал:

– Поедем со мной. Поедем со мной в Мейпол-Хаус.

Первая реакция Софи была резко отрицательной. Нет, нет, нет, нет, нет. Она привыкла к Лондону. Она независимая женщина. У нее своя карьера, свой круг общения. Ее семья живет в Лондоне. Но июль сменился августом, и отъезд Шона становился все ближе и ближе, и ей начало казаться, что ткань ее жизни как будто растягивается и теряет форму, и она сменила ход своих мыслей. Может, подумала она, жить в деревне не так уж и плохо.

Возможно, она могла бы больше сосредоточиться на работе, не отвлекаясь на соблазны городской жизни. Вдруг ей понравится статус спутницы жизни директора школы, статус первой леди элитного места.

Она отправилась с Шоном посмотреть школу, обошла коттедж, почувствовала под ногами твердость теплой терракотовой плитки, вдохнула, стоя на пороге задней двери, чувственный аромат диких роз, свежескошенной травы и нагретого солнцем жасмина. Заметила пространство под окном в прихожей, как раз подходящего размера для ее письменного стола, с видом на территорию школы. И подумала: «Мне тридцать четыре. Скоро мне исполнится тридцать пять. Я долгое время была одна. Может, мне стоит решиться на эту глупость».

И она сказала «да».

Они с Шоном максимально использовали каждую минуту своих последних нескольких недель в Лондоне. Они сидели на каждой тротуарной террасе Южного Лондона, ели разные непонятные блюда этнической кухни, смотрели фильмы на многоэтажных парковках, бродили по ярмаркам еды, устраивали пикники в парке под звуки хип-хопа, автомобильных сирен и рычания дизельных двигателей.

Они провели десять дней на Майорке в прохладных апартаментах в центре Пальмы с балконом, с видом на пристань для яхт. Они проводили выходные с детьми Шона, брали их на южный берег Темзы, побегать возле фонтанов, пообедать на свежем воздухе в «Жирафе», поесть мексиканской еды в «Вахаке», водили их в галерею современного искусства Тейт и на игровые площадки в Кенсингтон-Гарденс.

А потом она сдала свою однокомнатную квартиру в Нью-Кроссе подруге, отменила абонемент в спортзале, вышла из писательской группы, собиравшейся по вторникам вечером, упаковала несколько коробок с вещами и поехала с Шоном сюда, в глушь. И вот теперь, когда солнце светит сквозь вершины высоких деревьев, брызгая пятнами света на темную ткань ее платья и землю под ногами, Софи начинает ощущать счастье, как будто это решение, принятое из чистого прагматизма, на самом деле могло быть неким магическим актом, следующим шагом ее судьбы. Ей кажется, что им с Шоном предначертано быть здесь, что для нее это будет хорошо, хорошо для них обоих.

Шон переносит грязную посуду в кухню. Она слышит, как открывается кран, слышит стук тарелок, которые он ставит в раковину.

– Хочу прогуляться! – кричит она Шону в открытое окно.

Выходя из сада за домом, она поворачивается, чтобы защелкнуть калитку, и в этот момент ее взгляд падает на что-то прибитое к деревянному забору. Кусок картона, на вид – крышка, оторванная от какой-то коробки.

На нем, рядом со стрелкой, указывающей вниз, на землю, маркером нацарапаны слова «Копать здесь». Она с любопытством пару секунд смотрит на него. Наверное, думает она, это осталось от игры «найди клад» или от упражнения из курса по тимбилдингу, который заканчивается сегодня. Наверное, думает она, это капсула времени.

Но следом в ее голове мелькает что-то еще. Тревожное дежавю. Она уверена, что именно это уже видела раньше: картонную табличку, прибитую гвоздем к забору. Слова «Копать здесь», написанные черным маркером. Направленная вниз стрелка. Она уже видела это раньше.

Но она хоть убей не может вспомнить где.