Леонид Головко
Курс уголовного процесса
2. Легальность и целесообразность уголовного преследования
Раскрывая понятие должностного уголовного преследования и его содержание, определяя субъектов уголовного преследования и их полномочия, нельзя не отметить, что в науке уголовного процесса фактически сформированы два теоретических подхода, два начала, на которых может быть построено должностное уголовное преследование: начала легальности (законности) и целесообразности. Особенности регулирования уголовно-процессуальных отношений в рамках того или иного национального законодательства во многом зависят именно от того, какое из этих начал положено в основу полномочий государства по осуществлению уголовного преследования.
Начало (или принцип) легальности, который в отечественной литературе иногда именуется принципом законности123, предполагает, что компетентное должностное лицо обязано возбуждать уголовное преследование в каждом случае совершения преступления вне зависимости от каких бы то ни было иных соображений. Данное теоретическое положение находит свое отражение в российском законодательстве, в частности в ч. 2 ст. 21 УПК РФ, согласно которой в каждом случае обнаружения признаков преступления прокурор, следователь, орган дознания и дознаватель принимают предусмотренные законом меры по установлению события преступления, изобличению лица или лиц, виновных в совершении преступления.
В свою очередь в соответствии с принципом целесообразности лицо, уполномоченное возбуждать уголовное преследование, имеет право в каждом отдельном случае по своему усмотрению оценить целесообразность и необходимость осуществления уголовного преследования. Иначе говоря, у должностного лица есть возможность отказаться от возбуждения преследования по «причинам, не являющимся юридическими и не связанным с недостаточностью доказательств»124. В самом общем виде можно сказать, что у органа уголовного преследования при таком подходе появляется право оценивать в каждом конкретном случае, в чем заключается публичный интерес (интерес общества): в уголовном преследовании или отказе от него.
В российской правовой доктрине господствующим является принцип легальности. Закон не позволяет следователю или дознавателю по своему усмотрению принять решение об отказе в возбуждении уголовного дела, если наличествуют повод и основания к тому. Прокурор также не вправе определять, целесообразно поддержание обвинения в суде или нет. Все полномочия, предоставленные законом указанным лицам, осуществляются ими по долгу службы и не зависят от их усмотрения. Безусловно, сказанное не означает, что данные лица несамостоятельны при принятии процессуальных решений. Однако закон предполагает, что при наличии соответствующих условий и оснований, т.е. при наличии юридических предпосылок для принятия решений, должностные лица обязаны принимать соответствующие решения и осуществлять соответствующие процессуальные действия. Кроме того, следует учитывать, что в соответствии с российской традицией, сформировавшейся в 1920-е годы, проблема целесообразности имеет не столько процессуальный, сколько материально-правовой характер. Иначе говоря, отказ от уголовного преследования в соответствующих случаях обусловлен не тем, что уголовное преследование процессуально нецелесообразно, а тем, что деяние вовсе не признается преступлением в силу малозначительности (ч. 2 ст. 14 УК РФ). Это позволяет формально оставаться в русле принципа легальности (нет преступления – нет уголовного преследования).
Во многих зарубежных государствах, в отличие от отечественной правовой системы, основополагающим является именно процессуальный принцип целесообразности (даже малозначительное нарушение уголовного закона остается преступлением, но его уголовное преследование признается нецелесообразным). В первую очередь к ним относятся страны англо-американской правовой системы, а также ряд государств континентальной Европы (например, Франция, Бельгия). Так, на примере Англии весьма наглядно можно проиллюстрировать действие принципа целесообразности.
Как известно, в Англии отсутствует формальная процедура возбуждения уголовного преследования в силу того, что нет четкой границы между уголовным процессом и допроцессуальной деятельностью. Полиция при получении сведений о признаках преступления вправе производить различные действия с целью собирания доказательств и впоследствии принимать по своему усмотрению решение о направлении материалов в следующую инстанцию или о прекращении производства. При этом с 1985 г., с момента принятия Закона об уголовном преследовании преступлений (Prosecution of Offences Act) и создания Королевской службы уголовного преследования (Crown Prosecution Service), полиция, завершив расследование, направляет материалы в указанную Службу, которая в свою очередь также решает вопрос о возможности и целесообразности уголовного преследования.
Решение о необходимости уголовного преследования принимается на основании оценки материалов и обстоятельств дела с точки зрения двух основных критериев: критерия достаточности доказательств и критерия публичного интереса. Должностные лица Службы в первую очередь обязаны проверить полученные из полиции материалы на предмет того, содержат ли они достаточные доказательства, дающие делу реальные перспективы в суде (т.е. можно ли говорить о том, что обвинение обоснованно и будет подтверждено в суде с учетом в том числе и предполагаемой тактики стороны защиты). Если дело не проходит данный «тест», то дальнейшее преследование не является целесообразным. Если же материалы дела выдерживают проверку по первому критерию, то Служба принимает меры к проверке наличия второго критерия, который представляет наибольший интерес в свете рассматриваемого нами вопроса. Одно лишь формальное наличие доказательств совершения преступления не является достаточным основанием для выдвижения и поддержания обвинения в отношении лица, если отсутствует публичный интерес в таком обвинении. Сам публичный интерес обусловлен разными факторами, в число которых входит тяжесть и опасность преступления, степень виновности лица (степень его вовлеченности в преступное деяние, детальное планирование преступления, предыдущая судимость и пр.), степень вреда, причиненного потерпевшему, возраст обвиняемого, степень влияния преступления на общество (в том числе и на местную общину), соразмерность уголовного преследования и его возможного результата деянию и т.д. Таким образом, сформулированные обстоятельства, которые носят оценочный характер, могут привести к прекращению уголовного преследования, а разрешение самого уголовно-правового конфликта перейдет в плоскость внесудебных мер и способов урегулирования.
Следует отметить, что в последние годы обнаруживается некоторое движение в сторону расширения начала целесообразности в уголовном процессе даже в тех государствах, которые традиционно руководствуются принципом легальности (например, Германия). Такая тенденция связана с развитием альтернатив уголовному преследованию, применение которых требует от уголовно-процессуального законодательства большей гибкости и дискреционности в полномочиях лиц, ведущих производство по делу.
3. Альтернативы уголовному преследованию
Современный уголовный процесс характеризуется довольно широким распространением различных альтернативных методов реагирования государства на преступные деяния, которые позволяют устранять последствия преступления иным путем, без применения ординарных уголовно-процессуальных процедур. В литературе, как правило, такие механизмы именуются альтернативами уголовному преследованию, поскольку они позволяют либо изначально разрешать конфликт внепроцессуальным способом и не прибегать к уголовному преследованию как таковому, либо прекращать уголовное преследование на определенном этапе, причем именно в тех случаях, когда для уголовного преследования есть все правовые основания. Такие альтернативы в большинстве случаев применяются в делах о преступлениях, которые не характеризуются высокой степенью общественной опасности и последствия которых могут быть устранены либо посредством возмещения материального вреда, либо иными доступными способами. Развитие подобных механизмов в глобальном смысле связано с поиском новых оптимальных средств борьбы с преступностью, с потребностью в процессуальной экономии и необходимостью создания более надежных гарантий интересов лиц, пострадавших от преступных деяний. Безусловно, применение таких мер положительно сказывается и на процессе ресоциализации лиц, совершивших преступные деяния, способствуя исправлению и создавая условия для возвращения лица к нормальному образу жизни и поведению.
Таким образом, альтернативы уголовному преследованию – это механизмы, позволяющие должностным лицам, осуществляющим уголовное преследование, при наличии определенных оснований по своему усмотрению отказаться от применения предусмотренных законом процедур для привлечения к уголовной ответственности лица, совершившего преступное деяние, заменив их на иные меры, как правило, направленные на возмещение причиненного вреда, примирение с потерпевшим или осуществление иных общественно полезных действий.
Спектр альтернатив уголовному преследованию в мировой практике достаточно широкий. Во многих странах альтернативы уголовному преследованию развиваются в рамках развития так называемой восстановительной юстиции125.
Одной из возможных альтернатив уголовному преследованию, которая и в рамках концепции восстановительной юстиции рассматривается как эффективный механизм разрешения конфликта, является процедура медиации. Данная процедура весьма широко применяется для разрешения частноправовых споров (например, гражданских, семейных, корпоративных и пр.), позволяя сторонам конфликта разрешить его без обращения к компетентным государственным органам. Однако во многих государствах медиация нашла свое применение и в уголовном процессе.
Медиация в уголовном процессе представляет собой процедуру, когда независимое и беспристрастное третье лицо – посредник (медиатор) – участвует в разрешении уголовно-правового конфликта между лицом, совершившим противоправное деяние, и лицом, которому противоправным деянием был причинен вред, с целью примирения сторон и нахождения взаимоприемлемого решения по вопросам возмещения вреда, причиненного противоправным деянием, а также по иным вопросам, возникающим при разрешении уголовно-правового конфликта, на основе добровольного волеизъявления сторон; данная процедура может повлечь юридические последствия для сторон уголовно-правового конфликта в рамках производства по уголовному делу.
При этом в практике различных государств медиация может занимать разное место в системе уголовного судопроизводства. В отдельных случаях медиация применяется как истинная альтернатива уголовному преследованию, когда примирение фактически проводится до начала уголовного преследования и становится основанием для отказа от него. В некоторых случаях примирение достигается уже в ходе уголовного преследования и влечет за собой его прекращение или иные последствия. В отдельных случаях применение медиации допускается и после вынесения приговора.
Особенности процедуры медиации могут также определяться и статусом лица, которое наделено правом осуществлять примирительную процедуру. Классическое понимание медиации предполагает привлечение к примирительной процедуре независимого и беспристрастного лица, не заинтересованного в исходе дела, которое выполняет функции посредника. Такой посредник, как правило, должен иметь соответствующую квалификацию. Однако в некоторых случаях само должностное лицо, осуществляющее уголовное преследование, способствует достижению примирения. Так, во Франции в зависимости от традиций отдельных регионов выделяется медиация в рамках «собственных полномочий», которая предполагает активную роль прокурора в примирении сторон конфликта, и «делегированная» медиация, в рамках которой конфликт передается на урегулирование независимому медиатору. Однако необходимо отметить, что практика все же склоняется к более широкому применению медиации второго типа.
В российском уголовном процессе применение процедуры медиации для разрешения уголовно-правового конфликта не предусмотрено, поэтому едва ли можно говорить о наличии подобной альтернативы в отечественном праве. Однако ст. 25 УПК РФ, устанавливающая основания для прекращения уголовного дела в связи с примирением с потерпевшим, по сути является некой предпосылкой для применения медиации. Во всяком случае закон не запрещает сторонам конфликта самостоятельно обратиться к медиатору для выработки взаимоприемлемого решения конфликтной ситуации, которое впоследствии, при соблюдении предусмотренных законом условий, может стать основанием для прекращения уголовного дела в соответствии со ст. 25 УПК РФ. В делах частного обвинения, где уголовное преследование в принципе осуществляется, как правило, потерпевшим, потенциал медиации еще более очевиден, так как закон прямо указывает, что примирение обвиняемого и потерпевшего в таких делах является безусловным основанием для прекращения уголовного дела.
Помимо медиации в качестве альтернатив уголовному преследованию в различных правовых системах применяются и другие институты. Так, например, в Бельгии и Нидерландах весьма распространен институт трансакции, который выражается в обязанности лица, совершившего противоправное деяние, уплатить определенную денежную сумму в казну государства. В этом случае уголовное преследование в отношении такого лица не осуществляется. В Англии в свою очередь широко применяется институт предупреждения (caution). Данный институт распространяет свое действие и на несовершеннолетних, и на взрослых правонарушителей, совершивших незначительные преступные деяния. Основная цель применения предупреждения состоит в том, что оно, с одной стороны, позволяет полиции не осуществлять уголовное преследование, а с другой, – в случае совершения нового преступления лицом, которому ранее было сделано предупреждение, уголовное преследование в отношении него будет инициировано в обязательном порядке и суд будет уведомлен о ранее совершенном деянии и будет учитывать его при назначении наказания. Причем само предупреждение бывает двух видов: простое и под условием. Во втором случае помимо самого предупреждения правонарушитель обязуется выполнить определенные действия (например, пройти курс лечения от наркозависимости).
Помимо предупреждения в Англии практикуется и такая альтернативная мера, как штраф за нарушение общественного порядка (penalty notice for disorder). Данная мера применяется только к совершеннолетним лицам и только в отношении деяний, не обладающих высокой степенью опасности и посягающих на общественный порядок (различные виды антисоциального поведения). Сумма штрафа фиксированная и зависит от тяжести деяния. Необходимо отметить, что обязательным условием применения предупреждения является признание нарушителем своей вины, в то время как для штрафа такого признания не требуется. Следует отметить, что это лишь некоторые примеры альтернатив уголовному преследованию. Законодательство различных государств может предусматривать и иные варианты альтернативных мер реагирования на преступление. Однако, как правило, все эти меры в той или иной степени связаны либо с достижением примирения между сторонами, либо с уплатой денежных средств в казну, либо с выполнением тех или иных общественно полезных действий обвиняемым.
Таким образом, альтернативы уголовному преследованию весьма развиты в современном праве. Стоит отметить, что в российском уголовном процессе альтернативы уголовному преследованию сегодня связаны главным образом с так называемыми «альтернативными» основаниями освобождения от уголовной ответственности и прекращения уголовного дела (преследования), предусмотренными ст. 25, 251, 28, 281 УПК РФ126. В то же время возможность отказа в возбуждении уголовного дела по данным основаниям остается спорной и формально законом не предусмотрена, что не совсем вписывается в хрестоматийные представления об альтернативах уголовному преследованию, по крайней мере в их континентальной версии. Кроме того, УПК РФ предусматривает ряд институтов, направленных на ускорение и упрощение процесса127, позволяющих заменить ординарную процедуру судопроизводства более простой и скорой (например, особый порядок судебного разбирательства при согласии обвиняемого с предъявленным обвинением и др.), однако указанные институты не предполагают как такового отказа от уголовного преследования. Упрощение в таких случаях, как правило, происходит за счет сужения (дифференциации) стадии судебного разбирательства, т.е. в данном случае речь об альтернативах уголовному преследованию не идет.
Глава 3. Исторические формы (модели) уголовного процесса
Литература
Чельцов-Бебутов М.А. Курс уголовно-процессуального права: очерки по истории суда и уголовного процесса в рабовладельческих, феодальных и буржуазных государствах. Т. 1. М., 1957 (переизд.: СПб., 1995); Мещеряков Ю.В. Формы уголовного судопроизводства. Л., 1990; Смирнов А.В. Модели уголовного процесса. СПб., 2000; Гуценко К.Ф., Головко Л.В., Филимонов Б.А. Уголовный процесс западных государств. 2-е изд. М., 2002; Васильева Е.Г. Уголовный процесс: догматико-аксиологическое исследование. М., 2013; Damaška M.R. The Faces of Justice and State Authority: A Comparative Approach to the Legal Process. Yale University Press, 1986; Vogler R. A World View of Criminal Justice. Ashgate (Farnham; London; Burlington), 2005.
§ 1. Теоретическое значение и критерии выделения исторических форм (моделей) уголовного процесса
Уголовный процесс каждой страны представляет собой сложную систему, состоящую из большого числа различных «механизмов» и «деталей». Поэтому если рассматривать процессуальный порядок производства по уголовным делам в отдельно взятом конкретном государстве в определенный период его истории, то он будет по многим компонентам не только существенно отличаться от того, что имеет место в других государствах, но и чаще всего окажется неповторим по сравнению с теми процессуальными порядками, которые существовали в том же самом государстве на иных исторических этапах его развития. В результате возникает поразительное многообразие уголовно-процессуальных систем, наблюдаемое, образно говоря, «по вертикали» (во времени) и «по горизонтали» (в пространстве).
Но уголовно-процессуальная наука не могла бы претендовать на звание науки, если бы не пыталась преодолеть данное историческое и сравнительно-правовое многообразие, предложив некие абстрактные «формы» или «модели» уголовного процесса, являющиеся итогом эмпирического изучения конкретных уголовно-процессуальных систем, их последующей классификации по определенным критериям и, наконец, максимального обобщения на уровне «идеальных типов» или, если угодно, архетипов128. Подобный подход имеет не только абстрактно-теоретическое, но и практическое значение, позволяя правильно понять вектор развития уголовного процесса той или иной страны, определить наиболее близкие ему уголовно-процессуальные системы других государств, уяснить место национальной уголовно-процессуальной модели на сравнительно-правовой карте мира. Это особенно важно в период проведения глобальных реформ (новых уголовно-процессуальных кодификаций), ведь каждой из них, как правило, предшествует аналитическая работа по осмыслению исторической формы национального уголовного процесса и определению оптимальной модели, в рамках которой ему следует развиваться.
Ни в российской, ни в западной уголовно-процессуальной науке нет полного единства мнений по поводу точного числа «исторических форм» (моделей), определивших развитие уголовного судопроизводства и его современное состояние. Есть существенные различия и в их терминологическом обозначении (наименовании).
Что касается расхождения в количестве моделей уголовного процесса, то оно чаще всего объясняется отнюдь не ошибочностью представлений тех или иных авторов, а использованием ими разных методологических подходов. Так, западные авторы, как правило, выделяют только две модели уголовного процесса, которые возникли в результате исторического развития и сохраняют свое сравнительно-правовое значение в современном мире: обвинительный (accusatorial) уголовный процесс и инквизиционный (inquisitorial) уголовный процесс129.
Однако если к сравнительно-правовому критерию присоединить критерий исторический, то понятно: обе названные модели столь сильно видоизменились с течением веков, что в научном плане предстают в двух вариантах: архаичном (сугубо историческом) и современном. В результате мы получаем не две, а четыре модели: 1) архаичную обвинительную; 2) архаичную инквизиционную; 3) современную обвинительную, которую в российской литературе принято называть состязательной130; 4) современную инквизиционную, которую в российской литературе в соответствии с континентальной традицией принято называть смешанной.
Но и это еще не все. Исторически сложилось так, что если модернизация обвинительной модели уголовного процесса по распространенному в науке мнению происходила плавно и подчас незаметно, не сопровождаясь «революционными» преобразованиями, то в развитии инквизиционного процесса имеется явный перелом, когда архаичный вариант уступил место современному – так называемому «смешанному уголовному процессу».131 Иначе говоря, в случае с инквизиционным процессом мы сталкиваемся не только с эволюцией, но и с подлинной законодательной революцией, которая не должна ускользнуть от нашего внимания. В такой ситуации, исходя из сугубо методологических соображений, исторический критерий классификации имеет меньшее значение для обвинительного уголовного процесса и большее – для процесса инквизиционного, т.е. при выделении моделей уголовного процесса он вполне может применяться асимметрично. Следуя такой логике, мы получаем уже три модели уголовного процесса: 1) единую обвинительную модель, которую также допустимо именовать «состязательной»; 2) архаичную инквизиционную модель; 3) современную смешанную модель, заменившую инквизиционную в результате уголовно-процессуальной «революции», о которой подробнее будет сказано далее (при характеристике данной модели).
Все отмеченные подходы к классификации моделей уголовного процесса теоретически вполне допустимы и применяются как в российской, так и в западной уголовно-процессуальной науке. Однако, исходя из сугубо методологических соображений и не желая игнорировать анализ отмеченной уголовно-процессуальной «революции», мы остановимся на последнем из выделенных подходов и последовательно рассмотрим три модели уголовного процесса, две из которых существуют в современной перспективе (обвинительно-состязательная и смешанная), а третья – в перспективе сугубо исторической (инквизиционная), что не умаляет ее значимости для понимания многих современных уголовно-процессуальных институтов.
