Леонид Ильич Михелев
Юрий Сонин
Пролог
«Есть только миг между прошлым и будущим. Именно он называется жизнь».
Из песни
По правилам общественной морали,
Что свыше на скрижалях нам даны,
Мужья и жёны в счастье и печали
Обязаны друг другу быть верны.
Однако, от общественной морали
Житейские дороги далеки,
И правила, что нам предначертали,
Для человека, ох как нелегки!
Но к делу! Вот история простая
О том, как проживал в СССР
Один хороший, скромный инженер,
Трудясь, любя, надеясь и мечтая;
О том, как пережил он катаклизм,
Могучую державу разваливший,
И плавно перешёл в капитализм,
Но в нём увяз непонятый и лишний.
Однако, не подумайте, друзья,
Что этот парень копия моя,
Хоть мы не раз встречались в этой жизни
На пажитях разрушенной Отчизны –
В Одессе, Сочи, Риге и Москве
И жили рядом в маленькой Литве.
Но есть, конечно, общие моменты.
Что делать? Все мы совинтеллигенты!
Живём и можем непонятно как:
Ни пенсии нормальной, ни работы.
И хлеб насущный – главная забота.
Но где же Сонин? Что он за чудак?
И как понять намёк насчёт морали
И правил, нанесённых на скрижали?
Читатель, стоп! Не будем торопиться!
Во всяком деле нужен строгий план.
Садись удобно. Перестань сердиться.
И с Богом! Начинаем наш роман.
Глава первая
Свободный человек! Недаром ты влюблён
в могучий океан: души твоей безбрежной
он зеркало. Как ты в движенье вечном он.
Не меньше горечи в душе твоей мятежной.
Шарль Бодлер
1
Аэропорт. Людской толпы бурленье.
Прощанья, встречи, вылеты, прилёты.
И, презирая страхи и сомненья,
Уходят гордо в небо самолёты.
Народ жуёт, целуется, рыдает,
Болтает, курит, ловит объявленья.
Здесь вся и всё полёта ожидает.
Здесь всё и вся – надежда и волненье.
Сигнал. Объявлен вылет. На посадку
«Одесса-Вильнюс» ринулась лавина:
Спешат, глаза горят, намокли спины,
Дежурный тщетно требует порядка.
Его не слышат. Очередь змеится,
И каждый хочет первым очутиться.
2
Но вот народ построился, сомкнулся
И, как живая дань «Аэрофлоту»,
Зашаркав башмаками, потянулся
В отверстые магнитные ворота.
И лишь тогда, взглянув поверх газеты
На очередь, на степень продвиженья,
Мужчина средних лет явился свету
И подключился к общему движенью.
На нём костюм спортивного покроя,
Распахнут ворот, галстук сдвинут – лето,
Легко ступают ноги в сандалетах,
А «дипломатик» весь багаж героя.
И тут совсем не нужен Холмс и Пронин:
Любой поймёт, что это Юрий Сонин.
3
Он СНС в солидном институте.
Дела ведёт с уменьем и сноровкой.
В работе добирается до сути.
И вот сейчас летит в командировку.
По правде говоря, поездка эта
К науке не имеет отношенья,
А наш герой давно кружит по свету,
Упорно ищет место преткновенья.
Всё дело в том, что город, милый в прошлом,
Настолько стал для Сонина постылым,
Настолько грязным, серым и унылым,
Что жить ему в Одессе невозможно.
Вот он и смотрит города большие
Прибалтики, Кавказа и России.
4
Покуда Сонин дремлет в самолёте,
На тысячах семи-восьми, не ниже,
Его на час оставим мы в полёте,
И вас я познакомлю с ним поближе.
Родился Юра Сонин на Канатной
В холодной, голодающей Одессе.
(Факт появленья парня, вероятно,
Не отмечался в большевистской прессе).
В конце тридцатых – детский садик, скрипка,
Забота папы, бабушки и мамы.
И первый класс, и «Маша мыла рамы»,
И первая девчоночья улыбка,
И солнечное море на Фонтанах,
И розовая пена на каштанах.
5
Как хороша была тогда Одесса!
Придумать город краше – невозможно!
Беспечна, как шалунья-поэтесса,
Что к морю подошла неосторожно.
И вмиг обдало туфельки и платье
Прихлынувшей волною бирюзовой.
Она смеётся, не велит мешать ей,
И смело к морю подступает снова,
Стрелой летит по берегу, вдоль моря,
И песни озорные распевает,
Танцует, шутит, будто и не знает
Ни войн, ни бед, ни голода, ни горя.
Такой уж у неё характер странный,
Богами древними и синим морем данный!
6
А летним утром сонная прохлада
Ещё таится во дворах-ущельях,
Но тишину, что слаще лимонада,
На части рвёт торговое веселье:
«Ножи точить!», «Паяем-починяем!»,
«Стеклить, стеклим, остекливаем рамы!»,
«Старьё, бутылки, кости принимаем!» –
Былые голоса Одессы-мамы.
«Черешня, вишня!», «Рыба, рыба, рыбка!»,
«Берите, дамы, даром абрикосы!» –
Поёт хохлушка – золотые косы.
И день вступает во дворы с улыбкой.
Но вот затишье, а затем – извольте –
Цыган на скрипке режет чардаш Монти!
7
Уж вечер лёгкой шалью ниспадает
На улицы, проспекты и бульвары.
Последний луч за горизонтом тает,
И ночь тотчас свои наводит чары.
В небесных звёзднобархатных глубинах
Укрылась ночь в торжественную тогу.
И волны на своих могучих спинах
Ведут на берег лунную дорогу.
В порту уснули странники морские,
Надёжно пришвартованы к причалам.
Им снится море, словно детям малым,
И страсти не волнуют их людские.
В депо ушли последние трамваи.
Затих усталый город, засыпает…
8
Безоблачным недолго было детство.
Война смела привычные устои.
Эвакуация, а проще – бегство –
И в прошлом время мира золотое.
Вагоны, пересадки и теплушки.
Две женщины и с ними мальчик Юра.
Бомбёжка в поле, у лесной опушки.
Соседи перепуганы и хмуры.
Развеяны, проедены вещички,
Не пахнет ненавистной прежде манной,
Узлы с тряпьём сменили чемоданы
И бабушка дрожит над каждой спичкой.
Кончалось лето, и война помалу
Одесских беглецов несла к Уралу.
9
В дороге Юре было интересно:
Движенье, люди, много ребятишек.
И целый мир – большой и неизвестный,
Теперь он постигает не из книжек.
Вот мама на коротких полустанках,
Отстать рискуя, воду добывает.
А в битвах искорёженные танки
Куда-то на платформах отправляют.
И все за хлеб, за рыбу, за картошку
Дают часы, одежду, украшенья.
И после каждого столпотворенья
Становится просторней понемножку.
И вновь плывут поля под небом ясным.
И так земля огромна и прекрасна!
10
К зиме Челябинск встретил одесситов.
Цеха на территории тюремной.
Жильё – барак. Не счесть антисемитов.
И мир такой холодный и враждебный.
Пришли станки с одесского завода
И женщины посменно, в три бригады,
Уходят за тюремные ворота
Точить для фронта мины и снаряды.
И мама Юрина со всеми вместе.
Её дружок единственный и верный
Обшарпанный станочек револьверный
Всегда встречает на рабочем месте.
Урчит довольно: «Вот моя подружка!»
И синей лентой стружка, стружка, стружка…
11
В морозной мгле Челябинск развернулся:
Столбы дымов, заводы и заводы,
Миасс замёрзшей лентой протянулся,
Как дар уральской матери-Природы.
Вдоль берегов жилища человечьи –
Домишки серые – не криво и не прямо.
Уныло смотрит хмурое Заречье.
Челяба по-татарски значит – яма.
Приют невольный каторжан советских,
Всё больше осуждённых уголовных,
Живущих тихо, на правах условных,
Жестоких и безграмотных по-детски.
Заречье с городом бывало билось тупо,
На льду Миасса оставляя трупы.
12
Урал терпел военные невзгоды,
Принесенные яростной войною.
Он принимал людей, цеха, заводы,
Урал сражался вместе со страною.
За пару лет Челябинск изменился
И словно позабыл былые беды.
Он в Танкоград могучий превратился,
Залог армейской мощи и победы.
Не покладая рук трудились люди.
В цехах и у мартенов воевали.
И танки – сплав ума и грозной стали
Решили в битвах миллионы судеб.
Сквозь гром разрывов, через рвы и мины
Они врага разили до Берлина.
13
А ближе к центру строились кварталы
Жилых домов, и в них народ селился.
К концу войны построено немало.
И город посветлел, преобразился.
Не позабыть счастливый День Победы:
Взорвалось небо празднично и жарко,
Забыв лишенья, мытарства и беды,
Народ поёт на улицах и в парке.
Людские реки, музыка, ракеты…
Весенний ветер развевает флаги.
И лица женщин, алые, как маки,
Сияют без косынок и беретов:
«Теперь мы лучше заживём, чем прежде!»
И отдан мир безудержной надежде…
14
А Юра Сонин ходит в школу снова
Вдвоём с соседом по бараку Марком.
Коньки и лыжи – две его обновы –
Их бабушка добыла в торге жарком.
Коньки на валенки – верёвка, щепка –
По улице, по насту ледяному
Несётся Юра, разогнавшись крепко,
Но оглянувшись, правит ближе к дому:
Скорее прочь от местного народа.
Он знает нрав челябинских мальчишек –
Коньки отрежут и наставят шишек.
Такая непонятная порода.
И может покататься он на лыжах
К бараку милому и бабушке поближе.
15
А в сорок пятом бабушки не стало.
Закончились дела её земные.
Путей-дорог прошла она немало
По Украине милой и России.
Её язык украинско-еврейский
В Одессе стал смешным одесско-русским.
Но горький опыт бабушкин житейский
Ей помогал сносить все перегрузки.
Она жила для дочери, для внука.
Сама же всю войну недоедала
И часто хлеб свой Юре отдавала.
И смерть пришла, и первая разлука
Слезами в детском сердце отозвалась
И светлой грустью в нём навек осталась.
16
В четвёртом классе Юра оперился,
А в пятом стал проворней и смелее.
Он в пионерском лагере влюбился
И мучился, признаться не умея.
Был опозорен перед всем отрядом,
Когда его приволокли под мышки
И бросили с его «предметом» рядом,
Как куль картошки старшие мальчишки.
Но Аллочка так мило улыбнулась,
С его рубашки пыль она стряхнула
И дружескую руку протянула…
И в сердце Юры что-то повернулось.
Чудесней он и не желал награды.
И он героем стал спартакиады!
17
Закончилась война, и люди потянулись
К родным краям России, Украины.
И многие тогда домой вернулись,
Но вместо дома ждали их руины.
Той осенью и грустной и счастливой
Домой вернулись наши одесситы.
И город, по-осеннему красивый,
Им улыбнулся. Бомбами изрыта,
Войной изранена, но не убита,
Завалена листвой платанов сонных –
Прибежищем ворон неугомонных,
Ждала Одесса верных одесситов.
И каждого встречала, привечая
Гудком в порту, салютами трамвая.
18
Морские дали. Море, море, море.
Солёный ветер и накат прибоя.
Смывают волны боль, тоску и горе,
И небо, словно в детстве, голубое.
Таинственные норы на обрывах,
Где ласточки скрываются пугливо,
Причалы, искорёженные взрывом,
Нависли над волнами молчаливо.
А порт живёт. Ворочаются краны
Над мирными громадами судов.
Серебряные нити поездов
Подводят грузы к борту великанов.
И те, как бы вздохнув гудком прощальным,
Уходят в сине море, к странам дальним.
19
Для Юры незнакомая Одесса
Свои секреты стала открывать.
Бульвары, парки, дальнюю Пересыпь
Он стал теперь своими называть.
Он полюбил Одессу с новой силой,
Теперь уже осознанно и нежно.
И город стал ему навеки милым
И жарким летом, и зимою снежной.
На Пушкинской брусчатка мостовая,
На Арнаутских – перезвон булыжный,
Народ приветливый, весёлый и подвижный.
На окнах и на поручнях трамвая
Проносятся мальчишки бесшабашно.
Трамвай трезвонит весело и страшно.
20
На Гоголя грустят кариатиды,
Взирая на обугленных атлантов.
Их взгляд исполнен горя и обиды
За участь неприкаянных гигантов.
Ободран и избит театр старинный,
Разрушены дома на Ришельевской.
И снесены почти наполовину
Кварталы на Базарной и Успенской.
Увы, таких домов теперь не строят.
Другого века сущность и фактура
Их гордый вид и вся архитектура.
И ко всему – они не мало стоят.
Поэтому на прежние палаты
Поставлены дешёвые заплаты.
21
С войны папаша Сонин не вернулся.
Был ранен и завёл жену другую.
Не тем он человеком обернулся,
Которого сынишка ждал тоскуя.
И мама Юрина одна осталась.
Ни родичей, ни матери, ни мужа.
Такая уж судьбина ей досталась
Вдовы соломенной, не лучше и не хуже.
Но мужества не занимать Катюше:
Работает за скромную зарплату,
Халтурит, платит вовремя квартплату,
Готовит, шьёт, стирает и утюжит,
Лицует Юре брюки после чистки.
Она бедна – простая машинистка.
22
В родной Одессе жить непросто было.
Приехавшие часто голодали.
И не понять откуда брались силы,
Чтоб жить и действовать. Особенно в начале.
Ни дров, ни угля. В стылой холодрыге
Зимой на стройках доски «добывали».
Ведь от одной печальной мамалыги
Без масла ты согреешься едва ли.
И ребятня от мала до велика
С энергией, достойной лучшей доли,
Освоившись в жестокой новой роли,
Тащила всё без суеты и крика.
На складах, на заводах и причалах
Мальчишки воровали что попало.
23
У Юры Сонина губа не дура.
С друзьями школьными он вместе рыщет.
Но только Юра – странная натура:
Он не поживы – приключений ищет!
Проникнуть в порт под носом у охраны,
В Барятинский карабкаться по кручам,
Облазить грузы, вагонетки, краны –
Что может быть опаснее и круче!
А если всё же что-то добывали,
(Однажды на одном из перегонов –
Сигары из солдатских рационов),
То это рядом с портом продавали.
А деньги дружно тратили до крохи
На пирожки с картошкой и горохом.
24
Февраль…апрель и Первомай желанный.
С оркестрами, парадами, весельем.
И лето. Лето с морем долгожданным
И долгожданным пляжным новосельем.
Теперь весь день, с рассвета до заката,
Мальчишки в скалах, в море, на обрывах.
Горячих трав и моря ароматы
Питают следопытов юных трио.
Ещё краюха хлеба, помидоры,
По огурцу и паре абрикосов,
А больше – что добудешь, без вопросов.
Заплывы, игры, споры-разговоры,
А вечер – посиделки до рассвета.
И детство пролетало, словно лето…
25
Понятно, Юра в мореходку метил.
Его влекли к себе морские дали.
Но близорукость сбила планы эти –
К экзаменам таких не допускали.
И осенью он злой и безразличный
Был принят в техникум хлебопекарный
Вполне престижный и вполне приличный
Но без одежды форменной, шикарной.
И покатилась Юрина учёба –
Четыре года роста и открытий,
Спортивных и любовных перипетий.
То время не забыть ему до гроба.
Весёлое, тревожное, крутое –
Расцвета жизни время золотое!
26
Какое море новых впечатлений
Дал Юре первый в жизни храм науки!
От ранее неведомых явлений,
До пошлой суеты и серой скуки.
Преподавателей живых и разных
Он здесь узнал и слушать научился.
На лекциях то пресных, то прекрасных
В нём интерес к наукам пробудился.
Он здесь открыл азы большой культуры,
И устремился разумом и чувством
Не к технике, а к пламенным искусствам
Театра, музыки, литературы.
Но точно в срок, как главную заботу,
Он защитил дипломную работу.
27
И спорт. На тренировках интенсивных
В спортзале с удовольствием, не спешно
Премудрости гимнастики спортивной
Наш Юрий постигал вполне успешно.
Любил он перекладины полётность,
Коня и брусья, кольца без сомненья,
Но более упругость, мимолётность,
Прыжки и стойки – вольные движенья!
И воздуха любимого спортзала,
Соревнований духа удалого,
Поддержки друга, тренерского слова
Для счастия ему почти хватало.
И на снарядах в техникума стенах
Он поражал девчат на переменах.
28
Однако, спорт не заслонял другого,
К чему тянулся парень ежечасно,
И самого для Юры дорогого –
Очарованья музыки прекрасной!
Танго и вальсы, песни и сонаты,
Рыданья скрипки, всплески фортепиано,
Оркестров гром и лепет серенады
Он мог часами слушать неустанно.
Он в хоре пел, в концертах выступая
На вечерах и на олимпиадах.
И лучшая для Сонина награда:
Билетик в оперу – удел земного рая!
Чайковский, Верди, Мусоргского гений
Ему дарили свет своих творений.
29
В одесском театре оперы-балета
Знал Юра Сонин каждого солиста.
Спектакли зимние, концерты летом
Он посещал не реже вокалистов.
Поскольку денег не было у Юры,
Он тенью незаметной, словно кошка,
Цепляясь за карнизы и скульптуры,
Пролазил в театр сквозь узкое окошко.
Он сам в мечтах играл на инструментах.
Но времени и денег не хватало.
На музыку их явно было мало,
А проку нет в мечтах и сантиментах.
И Юра прорывался к Музам в гости,
Рискуя поломать, сорвавшись, кости!
30
О, этот театр! Его краса и слава –
Родной Одессы образ вековой!
Он встал над морем гордый, величавый,
И смотрит на притихший город свой.
Творение Фельнера и Гельмера,
Вместилище роскошной красоты,
Как ода в камне, явь, а не химера,
Созданье расколдованной мечты!
Не перечесть великих музыкантов,
Творивших здесь, в Москве, Париже, Риме.
Не перечесть и шедших вслед за ними,
Впервые в мир вступающих талантов.
Кто из великих тут не побывал?
Когда-то сам Шаляпин тут певал!
31
Театр сияет. Скопище народа.
В партере, ложах и на галерее.
Людей – битком в любое время года.
На театр в Одессе денег не жалели!
Шевиот, бостон мужских костюмов строгих.
Шелка и бархат – дамские наряды.
Матроны, хохотушки, недотроги,
Надменные, холодные «наяды».
Торговцы, моряки и инженеры:
Одесский люд весёлый и свободный,
Курортники, студент всегда голодный
Сошлись сюда в счастливый день премьеры.
Но гаснет свет. Театр замирает
И музыка в права свои вступает.
32
Театр. Спортзал. И техникум, и пенье –
Им Сонин отдавался без остатка.
Но юное волнуют поколенье
Явления особого порядка!
Ведь Юра был физически нормальным,
Зеленоглазым юношей спортивным,
Всегда весёлым, изредка печальным,
Приветливым и в меру объективным.
Он техникум любил, как жизни школу.
Стипендию он ставил, как заплату,
На маленькую мамину зарплату,
И беззаветно верил комсомолу.
Носил на змейке синюю ковбойку,
Экзамены сдавал легко и бойко.
33
Но вот с прекрасным полом отношенья
В расцвете лет не шли на лад у Юры.
Все девушки (Ю.Сонин. Точка зренья):
Разумницы, красавицы и дуры.
Разумницы строги и некрасивы,
А дуры Юре мало интересны.
Красавицы неискренни, спесивы.
Причуды и проделки их известны.
Но Юре Сонину нужна подруга,
Красивая, как Сильва Помпанини,
Умней всех девушек живущих ныне,
И чтоб навеки полюбить друг друга.
Короче, бедный юноша искал
По жизни невозможный идеал.
34
А между тем, была одна девчонка:
Стремительна, с улыбкой белоснежной,
С повадками игривого котёнка
И женским сердцем трепетным и нежным.
Она играла на аккордеоне
И мило пела танго «Над заливом».
В неё-то и влюбился Юра Сонин,
Доселе вольный и жизнелюбивый.
Он предложил ей дружбу и свиданья
Галочка отнюдь не возражала,
Но всякий раз с улыбкой отражала
Его по-детски робкие лобзанья.
Не знал герой наш, что хотеть от Гали
И он все силы оставлял в спортзале.
35
Но к осени уехала Галина,
И Юра одинокий и несчастный
Бродил по берегу со скорбной миной
В немой тоске безмерной и ужасной.
Прошло три дня и поутихло горе.
Размылось горе первыми стихами.
В них были слёзы, ветер, осень, море,
Тоска любви к непостижимой даме.
И дама эта – не совсем Галина,
Была в стихах поближе к идеалу.
И плавно становилась мал-по малу
Сильваной больше, чем наполовину!
И Юра перед сном и на досуге
Не может вспомнить личико подруги.
36
А тут диплом, спортзал-соревнованья.
Жизнь подхватила Юру, завертела.
И где-то в прошлом слёзы, расставанье.
Прощай, любовь! Теперь важнее дело!
Неслышный бег потока временного –
И техникум за первым поворотом.
А Юру на этапе жизни новом
Судьба несёт в армейские ворота.
Разрядник, комсомолец и отличник,
Он в дальнюю дорогу не отправлен.
В родной Одессе он служить оставлен,
И в часть свою прибыть он должен лично.
Ещё не понял Сонин, что свободу
Сегодня он теряет на три года.
37
В большой казарме – этак метров двести,
Двухъярусные койки – эстакады.
Их столько, что, пожалуй, и не счесть их.
Большой проход, спортивные снаряды.
Солдаты – деревенские ребята,
Бездушной силой грозного приказа
Заброшены сюда военкоматом
Из Балтии, Сибири и Кавказа.
Им всё здесь неизвестно, чуждо, ново:
Шинели, карабины и портянки,
Ефрейторы, перловка, пушки, танки,
Командный окрик резкий и суровый.
Здесь в основном «салаги» размещались,
Но «деды также изредка встречались
38
На третий день подъёмов и отбоев
Ю.Сонин одеваться научился,
Все тонкости осилив и освоив,
Поспорить он с ефрейтором решился.
«Подъём!» – команда. Взвод засуетился,
А Сонин: «Хватит. Я уже умею».
От этих слов ефрейтор взбеленился:
«Солдат, на выход! Я тебя согрею!»
Ефрейтор Кукла весь в значках, как идол,
Решил солдата на бегу измучить:
«Солдат, за мной!» – и ну по полю жучить!
Отличный темп он для начала выдал.
Но не учёл завистник глупый Сада
У Сонина спортивного разряда!
39
Нарезав круг до дальних переходов,
Во тьме ночной ефрейтора оставив,
Пришёл в казарму, помянул свободу
И спать улёгся Сонин против правил.
А утром помкомдив по физкультуре
Среди «салаг» выискивал спортсменов.
И перед строем предложили Юре
Войти в число армейских «суперменов».
И целый год в солдатских гордых званьях
Ребята специального отряда
На славных гимнастических снарядах
За округ бились на соревнованьях.
А Сонина солдаты уважали.
Он был герой в казарме и спортзале.
40
Затем, своим решив заняться делом,
Добился Юрий Сонин перевода.
Он действовал решительно и смело,
И вот он лаборант хлебозавода.
Армейский ПАХ солдатскими руками
Без техники готовил хлеб солдатский.
Три пота вперемежку с матюгами
Солдаты-срочники делили здесь по-братски.
И Сонин, потрясённый видом цеха,
(Не думал он, что в армии советской
Готовят хлеб, как в слободе стрелецкой),
Здесь осознал, что служба – не потеха.
Рубил дрова, таскал мешки с мукою
И вспоминал спортзал с немой тоскою.
41
Полста солдат, четыре офицера
Составом личным ПХП являлись.
Мужи всех наций, крупного размера,
С которыми во взводах не справлялись.
Судимые за кражи и скандалы,
Шофёры, воры, пекари, баптисты,
На каждого по сто причин бывало,
Не направлять в пехоту и в танкисты.
И Юра Сонин понял очень скоро –
Его спасенье в знании предмета
(Спасибо техникум тебе за это).
Лаборатория – его опора.
Начальство подкупив своим талантом,
Он быстро стал хорошим лаборантом.
42
И покатилась служба, как работа:
Анализы, мука, сертификаты…
Теперь у Юры важные заботы.
Таких забот не ведают солдаты.
Для выпечки муку он получает
По двадцать «студеров» одновременно
Всех кладовщиц и лаборанток знает
На главной базе Юра поименно.
Весы для парня – словно фортепиано.
Излишки, что на влажность поступают,
Продать крестьянам Сонин успевает,
Но документ у Юры – без изъяна.
Печать к печати, подписи и штемпель.
А денежки для трёх бригад на «дембель».
43
Солдаты о делах его не знали.
Работа шла без шума и помарок.
Но Сонина настолько уважали,
Что как-то поднесли ему подарок.
Подарок, прямо скажем, необычный:
На день рожденья вместе с караваем,
Бутылкой водки лаборанту лично…
Но как сказать об этом? Я не знаю…
Короче говоря, на день рожденья
Для Сонина доставлена девица.
Улыбки до ушей, сияют лица,
В успехе ни малейшего сомненья!
Она из медсанбата санитарка.
А звать её классически – Тамарка.
44
Опешил Юра. Он не ждал такого!
Но делать нечего. Долой сомненья.
Ведь не придумать ничего другого,
И здесь возможно лишь одно решенье.
Тарелки, чашки, водка, спирт, закуска
На каменном столе лабораторном.
Пирует круг друзей довольно узкий,
Но в деле и гульбе весьма проворный.
Вот час пришёл на смену собираться.
(В субботу благо нету офицеров,
Но и без них всему должна быть мера),
И гости стали быстро подниматься.
Хихикнув, распростились с нашей парой,
И Юра Сонин тет-а-тет с Тамарой.
45
Она была смазливою девчонкой –
Хороший рост, фигура, цвет лица.
В семнадцать – мать солдатского ребёнка.
(На родине – сынишка без отца).
Работая в армейском коллективе,
Старалась быть во всём ему подстать,
Но не пройдя отбор на этой ниве,
Теперь известна, как простая б…
И с ней вдвоём в интимном полумраке
Наш Сонин ночевал и волновался,
Быть мужиком мучительно старался,
Но был в любви таким же, как и драке:
Не мог врага без ненависти бить,
Не мог без страсти женщину любить.
46
Какой бы тёмной не была Тамара,
Душа её ведь женскою была.
Она шепнула: «Я тебе не пара»,
Поцеловала Юру и ушла.
А Юрий долго ворошил былое,
Но позже этим чувствам дал отбой,
И, вспоминая время удалое,
Всегда старался быть самим собой.
Тут, в самый раз возможность подвернулась,
И Сонин в званье младшего сержанта
Сдал госэкзамены на лейтенанта
И жизнь его, как флюгер повернулась:
Седьмого ноября (два года точно)
Он покидает армию досрочно.
47
Настало время праздничных загулов.
Ведь ПАХ сегодня «отпахал» три года!
Гагитаури, Коля Швардыгулов
Рыдали при стечении народа.
Куцеску, Ломов, Мищенко, Волошко
И Алик Унгерман с Рачвелишвили,
Хоть между ними пробегала кошка,
На посошок сегодня вместе пили.
Все при костюмах, шляпах, чемоданах,
Домой собравшись, службу поминают.
Что впереди их ждёт, они не знают,
А ныне их счастливых полупьяных
Домой отправят. Как тут не напиться?
А что одеты? Так на то – мучица…
48
Вот Юра дома после службы срочной.
Теперь одна забота сердце гложет:
Он в институте учится заочно,
А труд по вкусу подыскать не может.
Он то маслёнщик на портовом кране,
То кочегар, но не теряет веру
И твёрдо знает: поздно или рано
Он станет настоящим инженером.
Тогда в Одессе было очень трудно
Устроиться на должность инженера.
Для этого шли в ход любые меры
(Их называть не принято прилюдно).
Но маме Юриной через подругу
Всё ж оказали платную услугу.
49
И улыбнулся кадровик завода.
И безопасность объяснил инструктор.
И раннею весной, с начала года
Ю.Сонин – начинающий конструктор.
Работа и учёба в институте
Для Юры стали самым важным делом.
Познал он цену слову и минуте,
За кульманом стал вдумчивым и смелым.
Ему открылась логика конструкций.
И будучи в душе своей поэтом,
Он изучил и уважал при этом,
Глубокий смысл стандартов и инструкций.
Летели годы. Опыт появился.
Так Сонин инженером становился.
50
Завод одесский отличался мало
От предприятий типовых советских.
В три смены круглосуточно ковал он
Всё – от станков и до игрушек детских.
Зажатый в тесных улицах домами,
Толпу людей глотал он спозаранку.
Ворочался в заборе, словно в раме
И дым, сердясь, пускал на Молдаванку.
Но люди! Кто здесь только не трудился!
Технологи, рабочая элита,
Интеллигенты – словом одесситы!
И каждый пятый вечером учился.
Встречались самобытные таланты:
Конструкторы, певцы и музыканты.
51
Не нужно скептицизма и сомнений!
В конце пятидесятых – всем известно,
Таланты самых разных направлений
В Одессе возникали повсеместно.
Сельхоз одесский посетила Муза –
Тимохин покорил большую сцену.
Жванецкий, Карцев, Ильченко из Втуза
В «Парнас» уже «гуляют постепенно».
А что в консерватории творится?!
Расцвёл талант красавицы Руденко,
Пришла из ПТУ Мирошниченко,
Чтоб в мировом вокале воцариться!
А скольким непробившимся сияли
На сменах поэтические дали?!
52
И Юра Сонин окружен такими
Людьми различных правил и стремлений –
Серьёзными, весёлыми – живыми,
С букетом знаний, мнений и сомнений.
Поэт-конструктор Морис Бенимович –
Типичное для времени явленье,
Стрелок охраны Лидия Чехович
Здесь создали свои стихотворенья.
Флейшмахер, в пекле сталинском сидевший,
Здесь умные машины созидает.
Даёшься диву – как он много знает,
Как жив его талант, в тюрьме созревший!
Ведут объекты Аврус, Кривошеев,
И правит всеми умный шеф Андреев.
53
И женщин на заводе и в отделе,
Как говорится, для души хватало.
Простых и мудрых, худеньких и в теле –
Всех типов здесь работало немало.
И нужно знать: не только на работе
Они свой долг служебный выполняли.
На вечерах, одетые по моде,
Они бывало, лихо танцевали…
Был приглашён худрук Зиновий Ворон.
(Отличный пианист, всегда печальный).
На сцене очень профессионально
С певцами заводскими выступал он.
И Юра с перерывами в семестре,
Тиранил скрипку в заводском оркестре.
54
По пятницам мужи сбегали в баню,
Урвав минут по тридцать от обеда
И обеспечив очередь заранее.
(Вопросом ведал Гриша-непоседа).
Он был конструктор, битый жизнью круто:
За анекдот на год лишён свободы.
В тюрьму попал он после института
И нынче жил для мира и народа.
А в бане людно – негде повернуться!
Вода и пар, гранитный пол и лавки.
И Гриша с шайкой – в сторону от давки:
Смертельно он боится поскользнуться.
Друзья глядят во след со скорбной миной,
Хохочут, плещут, трут друг другу спины…
55
И снова зал. В любое время года
Расчёты, чертежей хитросплетенья,
Глухой шумок рабочего народа
И кульманов нехитрые движенья.
А Юру в цех на сборку вызывают:
Конечно что-то, где-то «не контачит»,
И как тут быть пока никто не знает,
Но виноват ведущий – не иначе!
И, как всегда, волненья, размышленья –
Кто виноват? Что делать? Как исправить?
Наладить узел, убедить, заставить…
И радость оптимального решенья!
Так дни летели, в годы собираясь.
Так Сонин жил, борясь и увлекаясь…
