– Долой Рыжего!
Агриппа (воодушевляясь). К нам назначали разных мерзавцев – и мы молчали, мы соглашались. Но у них по крайней мере было две ноги, а не четыре…
Голоса. Верно.
– Нельзя четыре!
Агриппа. К нам сажали воров и любовников цезаря… Марк (хватая его за руку). Ты с ума сошел!
Все крики стихли. Молчание.
Первый консул (любезно). Ты что-то сказал, Агриппа?
Полусенатор (шепчет). Сказал: и любовников цезаря.
Первый консул. Но таково, впрочем, повеление божественного Калигулы. Если тебе не нравится, Агриппа, ты можешь сказать об этом: через несколько минут прибудет сам цезарь. И тогда же при… введу…
Полусенатор. Пригласят.
Первый консул. Пригласят нашего нового и уважаемого сочлена. Должен заметить, что цезарь особенно рассчитывает на ваш теплый и радушный прием новому товарищу. Цезарь глубоко убежден, что обычная ваша сдержанность, отцы отечества, не помешает вам в этот раз вполне выразить ваш восторг и благодарность божественному Августу за его милость. После приветственной речи, которую выразил желание произнести Менений…
Менений. Ох!
Первый консул. А, это ты, Марцелл! Очень рад тебя видеть.
Марцелл. Я также. Ты сам введешь коня?
Первый консул. Нет. (Ядовито.) Но ты скажешь ему вторую приветственную речь… Так повелел божественный цезарь. Он заранее в восторге от твоего испытанного красноречия.
Марцелл (бледнея). Я плохой оратор. Я воин.
Первый консул. Могу передать только то, что повелел Калигула.
Марцелл. Скажи цезарю…
Первый консул (поднимая обе руки). Ни-ни, достойнейший воин! Я ничего не смею передавать цезарю. (Любезно улыбаясь.) Могу только повторить, что он заранее в восторге. Итак – поздравляю, господа.
Оба консула в сопровождении ликторов[5] и свиты уходят. Возле Марцелла образовалась пустота. Марцелл, очень бледный, медленно удаляется. Молчание – и затем общий крик негодования.
– Это неслыханно!
– Это невиданно!
– Нас засмеет чернь! Выгнать эту лошадь!
– Долой жеребца! Долой Рыжего! Одинокий голос. Долой Калигулу!
Внезапное молчание. Все оглядываются – и Марк за шиворот выволакивает на середину испуганного полусенатора. Хохот.
Марк. Вот он. Ты это что кричишь, а? Ты кого хочешь долой?
Полу сенатор. Да разве я что? Юпитер! Да разве я… Все. Вон!
Полусенатора вышвыривают пинками; за ним, испуганные, удаляются и прочие полусенаторы. Прислушиваются издали, стараясь хоть что-нибудь схватить; в глазах отчаяние. Здесь становится несколько тише.
Третий. Мы не должны соглашаться. Помилуйте, что же это будет – на всех воротах написано: Сенат и Народ Римский – и вдруг… какая-то лошадь. Рыжий жеребец!
– Это конюшня, а не Сенат!
– Стойло!
Четвертый. Тише, тише, сенаторы! Надо обсудить… Вон идет Тит – спросим его, и он… Тит, а Тит!
Сквозь толпу протискивается почтенный Тит, утративший значительную долю важности.
Тит. Я уходил и не слыхал, что тут… Крики, шум, что случилось, друзья? Говорят о какой-то лошади…
Марк. Не о какой-то, а цезарском жеребце. Рыжего знаешь? Жеребца?
Тит. Знаю. Ну?
Марк. Вот тебе и ну. Назначен сенатором. Рядом с тобою сидеть будет.
Снова крики и хохот. Тит в обмороке валится назад.
Голоса. В носу! Щекочите ему в носу!
– Водой его!
Тит приходит в себя.
Тит (слабо). И это правда? О Юпитер!
Голоса. Что же нам делать, Тит?
Агриппа. Я говорю, что надо обратиться к народу и легионам…
Тит (машет руками). Что ты! Ни в каком случае. Погодите, дайте подумать! (Думает.)
Остальные, разинув рты, смотрят на него.
Итак…
Голоса. Слушайте! Слушайте!
Тит. Как старейший в высоком собрании, я решительно говорю: мы не должны подчиняться.
Возгласы одобрения.
Божественный Август, видимо, впал в какую-то ошибку. Как можно лошадь назначать сенатором? Что же, и я тогда тоже лошадь? (С горькой иронией.) Жеребец? Видимо, цезарю что-нибудь не так доложили, и в своем стремлении к благу народа божественный просто не рассчитал, сколько…
Голос. Сколько ног у Рыжего?
Тит. Ну да – и сколько ног, и вообще. Но едва ли здесь в ногах дело: вопрос, по моему мнению, стоит глубже… И надо просто обратиться к Калигуле с петицией, просить его отменить неправильный… или, вернее, непро… нетактичный выбор.
Полусенатор (просовывая голову). И ты, Тит?
Тит. Пошел ты к Плутону! Ну и я, Тит, так что? Убирайся.
При криках «вон» полусенатор исчезает.
И надо прежде всего указать божественному на наши заслуги, на нашу готовность, которая лишает, так сказать, необходимости вводить в нашу среду новых…
Голос. Животных.
Тит. Ну да, животных. Разве мы не всегда соглашались? Мы все молчали, когда цезарь обобрал, так сказать, весь народ и бросал деньги на ночные празднества и оргии. Мы молчали, когда он растворял жемчуг в уксусе и пил этот весьма дорогой и малополезный напиток. Мы молчали, когда он бросал римских граждан на корм своим зверям в зверинце, вполне доверяя его заявлению, что такой корм обходится дешевле. Помню, я сам тогда исследовал этот вопрос и пришел к убеждению, что действительно при дороговизне припасов такой корм…
Голоса. Короче! Известно!
Тит. Мы молчали, когда, отправившись в поход на Британию, он врал оттуда, что побеждает, а сам собирал ракушки на берегу. Мы молчали, когда, объявив себя богом, он приказывал отсекать головы у других богов и на их место ставить свою. А если это так, то – за что же такое оскорбление. За что? (Плачет.) Я старый человек, я отец отечества, и я не могу, чтобы какая-то рыжая лошадь… (Плачет.)