Леонид Шевцов
Кто же всё же Я такой?
Тогда они становятся добычей ласточек, которые в огромном количестве гнездятся по отвесному глинистому каньону широкой реки. Этим способом природа в нашей местности предусмотрела защиту рыбачков от этого гнуса. И механизм всегда надёжно работал. В принципе, даже проблемы такой не существовало.
Но только не в этот раз. Жара, видимо, как-то подействовала на ласточек, что они решили отсидеться в своих норках-гнёздах по обрывистым берегам, которые от обилия норок напоминали огромных размеров соты. Так как ветра не было совсем, то гигантские камышовые комары, охваченные приступом какой-то беспричинной, яростной и отчаянной дерзости, атаковали нас просто кучами.
Я весь извертелся, отмахиваясь от них. Хлопал себя со всей силы по месту, где и как только почувствую их прикосновение. Но в тот вечер это было уже не "прикосновения", а сплошной топот злобного комариного стада. Это отродье своими тонюсенькими хоботочками умудрялись прокусывать даже мой толстенный бушлат, который я надел на мостике в надежде хоть как-то укрыться от голодных кровопийц. Укусы чесались, да какой там "чесались" – зудили как изощрённая пытка.
Любой мало-мальски открытый участок тела был бы немедленно атакован эскадрильями комаров. Мне ничего другого не оставалось, как развернуть воротник своей водолазки до самого подбородка, полностью натянуть на голову и лицо спортивную шапочку, укутаться в армейский бушлат, который порой на войне даже от осколков спасал, и постараться переждать эту массированную атаку мерзопакостных извергов. Руки я спрятал глубоко в карманы штанов, и в таком положении, весь запакованный, лежал на спине и ждал поклёвку. Как никак рыбачёк ведь!
Все эти действия были бы в других обстоятельствах, наверно, очень эффективны, но только не в тот вечер и не от этих диких зверюг. Сейчас польза от моих ухищрений оказалась минимальной.
А дядя Коля преспокойненько спал рядом. Этот момент прошёл мимо моего внимания, но, похоже, атака комариного полчища каким-то невероятным образом обошла его стороной, потому что он лежал совершенно умиротворённый, не дёргаясь, и только степенно сопя своей носопырой. Даже странно, что они его не трогали. Или он сам на них не реагировал, или его кровь была для них уже ядовитой?..
А то ведь могли бы крови его насосаться, и стали потом в воду нырять: веселиться – резвиться. А почему бы и нет? Забудут про меры безопасности, и тогда им и до полного фиаско недалеко, этим гнусным кровопийцам, будь они неладны! Крылышки-то хрупенькие, и попади они на воду, то оттуда им будет уже не взлететь. Так и пойду рыбе на корм. Однако эти продуманы и не думали сосать кровь у дяди Коли. И нырять, естественно, тоже. А жаль! Однако ко мне это никак не относилось. Я отдувался за двоих.
Те комары были совершенно точно не дурни. Ошалелые какие-то – это да. Но точно не безумные. В их действиях просматривалась вполне себе рациональная, хотя и зловредная целенаправленность.
Лежу я так, замираю от мерзкого звука каждого летающего кровососа, которые пронзительно и истерично визжали на подлёте как пикирующие бомбардировщики, и жду, когда эти вампирюги сядут на меня и начнут вбуравливаться в мои доспехи.
Как вдруг сзади от моего левого плеча на расстоянии не далее метра, я хоть и не вижу, но ощущаю и прекрасно слышу знакомый, достаточно громкий голос, звучащий с очень характерной интонацией – голос тёти Любы. Было полное ощущение, что она стоит у меня за спиной. Но ведь там была вода! А тётка несколько лет, как скончалась!
–Здрасте-е, – протянула она диссонирующим с её внешностью чуть вульгарным высоковатым тоном.
Она при жизни была хорошо образована и воспитана и говорила очень интеллигентно с бархатистым оттенком в голосе. За одним-единственным исключением – такой вот специфической манеры здороваться, посредством которой она, возможно, стремилась показать свой несгибаемый под бременем неурядиц характер. Это был по блатному несколько развязный и вызывающий закидон, но лишь только в одной фразе, которая, впрочем, была настолько узнаваема, что спутать тётю Любу с кем-то иным было невозможно. Именно в этом слове, протяжной манере его произношения и в дерзком высоком, несколько язвительном тоне: – «Здрасте-е», был сокрыт тот уникальный звуковой отпечаток, который, как отпечаток пальца бывает у каждого человека свой единственный и неповторимый.
Фраза была произнесена настолько живо, отчётливо, внятно и совершенно внезапно, что я непроизвольно вздрогнул, мотнул головой и стал пытаться посмотреть назад. Когда я резко дёрнулся, спортивная шапочка, которая скрывала лицо от комаров, слетела и освободила глаза. Я увидел чистое, тёмное, но звёздное небо и яркую луну.
Одновременно с этим я стал ощущать вокруг себя какую-то абсолютно прозрачную, невидимую полусферу диаметром метра три, в центре которой оказался я сам. И сразу же ощутил необычность происходящего, потому как комарьё перестало проникать в эту зону, и даже их тонкого мерзкого зудения совершенно не стало слышно.
Я, естественно, был очень удивлён своими странными ощущениями, и тем необъяснимым приветственным обращением ко мне умеошей тётки, и моментальным отсутствием на мне и рядышком всего комарья, которые теперь тёмными роящимися тучами обозначали границы этой невидимой полусферы. Они попросту не могли проникнуть внутрь её и сновали неким хаотичным, плотным облаком снаружи над невидимой границей.
В полном изумлении я стал всматриваться в эту необычную явственность вокруг меня, но это было лишь мгновение моего недоумения. Эта реальность оказалось лишь началом, вот только чего? Внутри полусферы надо мной стали происходить незнакомые и непривычные действия. Под колпаком начал вращаться с увеличивающейся скоростью воздушный поток, который медленно, но неумолимо всё быстрее и быстрее закручивался.
Все эти события меня встревожили. Я интуитивно захотел встать или присесть… во всяком случае изменить положение, но… я не смог пошевелиться… Вращавшийся воздушный поток ускорялся, звёзды были неподвижны, стояло ощущение разных сред под колпаком и вне его прозрачной, невидимой оболочки, и мной начало овладевать сильное замешательство.
– Дядя Коля, – обратился я к своему напарнику… но не услышал своего голоса!
То есть, я сам себя услышал. Привычно, и именно в словесном звучании… Но, также с изумлением я понял, что слов, которые прозвучали в моей голове, самих этих звуков мои уши абсолютно не слышат! А должны бы, ведь для этого они, как я всегда считал, и предназначены! Испуг стал вязать меня по рукам и ногам…
– Дядя Коля, дядя Коля, – закричал я, но звук из моего рта не исходил! И то, что я громко кричу, я отчётливо слышал лишь в своём мозгу.
Всё это меня теперь уже сильно ошарашило, что было вполне естественной реакцией. Ведь я пытался пошевелиться и не мог. Я кричал, слышал в голове, что кричу… и не слышал своего голоса. Я дёргался и пытался что-то делать… но был совершенно недвижим. Ни руки, ни ноги не шевелились, и я не мог даже просто руки вытащить из карманов штанов. Мной стала овладевать дикая паника, потому что события развивались стремительно и полностью помимо моей воли.
Вращение уже превратилось во всепоглощающую воздушную воронку. Я с ужасом ощутил, что меня начинает всасывать в этот беззвучный, бездушный, неумолимый "пылесос". Это было ошеломительно неизвестное ощущение, а моя полнейшая беспомощность стала обескураживающей и невыносимой до панического ужаса. Если бы только я тогда мог орать, то мой вопль был бы слышен, наверно, в радиусе километров десяти.
Но несмотря на истошный крик, звуки совершенно не выходили наружу таинственной полусферы, и я слышал крик только в своей голове, но сами мои уста не произносили ни звука и были неподвижны, как, впрочем, и всё моё тело… И оно-то, собственное тело, добавляло ужаса в эти ощущения!
Ужас состоял в том, что я это тело… уже не воспринимал собой… А то, что я воспринимал как "Я", каким я себя осознавал и узнавал, то это была некая едва ощутимая прозрачная ипостась… Но в то же время она и была тем "Я", со всей моей памятью, опытом, эмоциями, страхами и всем прочим, что в личном восприятии я отождествлял с самим собой. По размерам это «нечто» было примерно с моё физическое тело. Так вот, то «Я» в том мне неизвестном облегчённом варианте, совершенно явственно ощутимо для меня самого, медленно отделялось от, как я считал ранее, моего собственного тела… Тела, как всего лишь некоего транспорта для моей личности, для этого моего то ли нового, то ли настоящего "Я" – для моей эктоплазмы.
Это моё "Я" активно противилось, сопротивлялось и цеплялось за это тело. "Я" не желало покориться неизвестной, опасной силе и улетать невесть куда. И всё же оно очень медленно, несмотря на уже сильнейшее засасывающее вращение, но неумолимо сдавало свои позиции и отделялось от своего "личного транспорта" – тела. Стоит ли говорить, что я находился в диком изумлении от этих совершенно реально осязаемых опасных событий?
Я надрывался. Орал благим матом. Я кричал что есть сил: – «Дядя Коля!», но ни единого звука не вырывалось из моего горла.
Оставались считаные миллиметры. Миллиметры единения, за которыми неуклонно приближался разрыв и полёт в неизвестность. Миллиметры, которые смыкали это тело и меня самого в этом новом, неведомом ранее, облике.
Как вдруг… я услышал в голове другой голос. Голос, который перепутать я не мог никогда, потому что с самого своего рождения я был взращён той женщиной, которой он и принадлежал… И это была моя бабушка. Я явственно и совершенно отчётливо услышал именно её. А ведь она уже несколько лет, как ушла в мир иной. Но я услышал, узнал, и это подействовало приободряюще. Я ощутил, что она брала меня под свою опеку и воодушевляла поддержкой. Главное, я понял, что сейчас, в водовороте драматичных событий, я не брошен, не одинок, и очень близкий мне человек находится рядом.
Я услышал её спокойный голос… но одновременно с тщательно скрываемыми нотками тревоги. Зная её волевой и твёрдый характер по-настоящему сильного человека, это эмоциональное противоречие показывало со всей очевидностью, что моё положение крайне серьёзно.
Бабушка без лишних слов и причитаний, а так, чтобы было понятно, что это единственный шанс и единственный путь к спасению (от чего только спасаться?), донесла до моего сознания, что как угодно, через любые усилия, но мне надо обязательно сделать хотя бы малюсенькое движение тела, хотя бы чем-либо шевельнуть.
– Но как, ба?! – мгновенно мелькнула у меня мысль. – Я даже мизинцем пошевелить не могу.
– Надо… Хоть чем… хоть чуточку… Собери всю силу и сделай…
Это было легко сказать, но невероятно трудно сделать. Не получалось совершенно ничего. То нечто – та моя новая ипостась – уже висело на каком-то тоненьком волоске, и отчаянно цеплялось за тело.
