Лера Жорина
Любовь тоже убивает
С любовью тоже не заладилось. Вернее её не было вообще. То, что случилось с Фёдором Емельяновичем, так и оставалось единственным сексуальным приключением в жизни Лили. Да и можно ли было это назвать сексом, ведь даже девственность никуда не делась, и продолжала настойчиво тревожить по ночам эротическими кошмарами, после которых она просыпалась вся в поту и подолгу приходила в себя, прячась от мамы под одеялом. Неизменной осталась лишь её страсть к водке, дающей, как и раньше, свободу внутреннего мироощущения, а от этого красивые слова продолжали сливаться в стройные предложения, рождая никому не нужные, но такие восхитительные истории.
Долгие годы Лиле удавалось скрывать от родителей свою порочную страсть, и это было возможно лишь потому, что существовали они в совершенно разных временных измерениях – мама и папа, как истинно советские люди, просыпались в пять утра и ложились в десять вечера, а жизнь дочери начиналась как раз после программы "Время". Она предпочитала покупать маленькие бутылочки водки, их было легко прятать в кармане, возвращаясь из магазина с покупками и так же незаметно выбрасывать. Трёх вполне хватало, чтобы получить необходимый творческий заряд и отключить рецепторы, отвечающие за беспокойство и страх, а ещё за злость на весь окружающий мир.
Если бы не родительская пенсия, то прокормиться своими опусами Лиля не могла ни при каких обстоятельствах, ведь за полтора десятка лет не купили ни одного, а фрилансерских 2-х рублей за слово в рирайтерском тексте, хватало разве что на бутылку кефира и кусок хлеба. От душевных и телесных мук спасала только водка. От такого режима организм дал сбой, и валяясь в реанимации в полуобморочном состоянии ей повторно привиделся тот же сон, в котором она блистала на подиуме с чужим лицом. Идея пришла мгновенно.
– Ма, я никогда не просила у тебя денег, ведь правда?
– Правда, – удивилась Валентина Степановна вопросу дочери.
– Я знаю, что у вас с отцом есть заначка на чёрный день. Так вот, этот чёрный день настал.
– Не пугай меня.
– Нет, я не правильно выразилась, – поторопилась оправдаться Лиля, – не чёрный день, а возможность вырваться из дерьма, в котором я живу.
Мама с укоризной посмотрела на неё.
– Господи, что несу. Прости. Я совсем не это хотела сказать. Одним словом я придумала один проект, который принесёт поможет хорошо заработать, но только нужно немного для старта.
– Не буду ничего спрашивать, что такого ты напридумывала, задам лишь два вопроса – сколько нужно и когда вернёшь.
– Нужно триста тысяч, верну к новому году.
Валентина Степановна прикрыла дверь на кухне, пододвинула к шкафу табуретку, кряхтя забралась на неё и достала с верхней полки металлическую коробку с надписью "Крупа".
– Держи, – сказала она, протянув её дочери. – Здесь двести восемьдесят пять тысяч, пересчитай и напиши расписку.
– Ты мне не доверяешь?
– Доверяю, но всё равно напиши. Мне так спокойнее будет. А если скажешь об этом отцу – прокляну.
– Куда уже дальше проклинать, – грустно усмехнулась Лиля.
– Не говори так. Всё у тебя ещё будет.
Первым делом Лиля перечитала и систематизировала все свои тексты, ужаснувшись их обилию и откровенности написанного. Ведь большинство из этого появилось на свет в моменты забытья, когда возбуждённое алкоголем сознание надиктовывало невероятные по своему смыслу и развязанности истории. Откуда она могла всё это знать и чувствовать, ни разу не ощутив на себе прелести настоящей любви? Откуда это понимание женской души, влюблённости и даже неприкрытой похоти? Лиля словно выплёскивала на бумагу все свои потаённые желания, всю накопившуюся страсть, ей даже не нужны были руки, чтобы удовлетворить себя, она получала удовольствие от написанного.
Эта удивительная способность сохранилась ещё с детства, когда она читала любовные романы и так ярко представляла происходящее в придуманном кем-то мире, что не только возбуждалась как большинство темпераментных девиц, но и умудрялась довести себя до настоящего оргазма, а в период алкогольной зависимости восприятие вообще обострилось до неприличия.
Всё написанное и должно было лечь в основу её блога, и, что он привлечёт к себе множество читателей и подписчиков, Лиля не сомневалась. Оставалось найти ту, которая станет его лицом, окончательно скрыв истинную плоть создателя. Так распорядилась судьба, постоянно толкая к этому шагу, и он должен был вознести её творчество на вершину славы. Проанализировав всё, Лиля поняла, что хочет не признания, не почитания и даже не денег, а именно славы, зашкаливающей, всепоглощающей славы, чтобы мурашки бегали по телу у тех, кто прикоснётся взглядом к череде написанных ею букв.
Но прежде чем начать, нужна была стройная легенда, история жизни рождаемого человека. Лиля была уверена, что его, вернее её, нужно лепить из кусочков себя, из своих воспоминаний и фантазий, но сдобрить всё это острой приправой, которая понравится основной массе читателей и сможет вызвать сочувствие и сопереживание. Цинично и расчётливо, сказал бы кто-то. А как иначе? Вот не было в жизни Лили цинизма и расчёта. И что? Она с горем пополам добралась до возраста, когда определяющим всю её жизнедеятельность, стал климакс, и организм, так и не выполнивший функцию, заложенную в женскую сущность, начал её безвозвратно отторгать.
Лиля не помнила, где подсмотрела, не помнила от кого услышала, но ей очень хотелось верить, что это она сама придумала фразу, которую решила сделать эпиграфом, или как говорит современная молодёжь, статусом своего проекта: "Я была такой стервой, что симулировала даже отсутствие оргазма". В этой фразе сконцентрировалась вся мощь задуманной ею лжи. А ещё Лиля придумала имя, которое должно было красоваться в самом начале – "Викки", что добавляло новому образу ещё больше таинственности.
Так кто же такая, эта Викки? Она никогда не думала, что школьная страсть к сочинительству трансформируется в клиническую зависимость. Теперь она пишет каждый день и в этом находит не только успокоение, но и возможность жить, ведь её сжирает безжалостный СПИД. И именно подписчики, все те, кто рискнул задержаться на её странице, помогут ей выжить. Выжить не только физически, но и душевно.
Викки могла бы быть хорошей матерью и любящей женой. Её дети могли быть окружены заботой, а муж нежностью и лаской, жить в согласии и взаимопонимании, быть примером для подражания и объектом для зависти. Поцелуи и обнимашки по утрам, всегда вкусные завтрак, обед и ужин, вечером снова обнимашки и поцелуи, ночью страстная любовь… Но увы… Нормальная жизнь разбилась в начале 2000-х об острые камни океанского прибоя вседозволенности, в который Викки зачем-то нырнула и, чуть не захлебнувшись, барахталась в нём долгие годы, пока не выбралась на сушу вся исцарапанная, побитая и обессиленная. Кому она нужна такая, познавшая блуд и продававшая свою похоть, кто позарится на истерзанное лживой любовью тело, которое, как ни странно, всё ещё источает флюиды страсти. Захочет ли кто-то выслушать и после этого принять оправдания бывшей бляди и понять всю глубину её горя. Викки ищет возможности поделиться с читателями своими воспоминаниями, рассказать истории из своей распутной жизни, может быть даже исповедаться… Она выбрала для этого обычных людей, а не попа какого-нибудь, да и не примет он её, а если и примет, то уже после первого откровения изгонит из своего храма с проклятиями. Лучше не искушать судьбу и не гневить того, с кем у неё никогда не было контакта. Пусть живёт в неведении, так будет спокойнее и для него и для неё… Вот таким получился синопсис новой жизни Лилии Зайцевой.
И если с этой частью иллюзии всё складывалось относительно гладко, то с визуализацией пришлось повозиться. Пересмотрев сотни фотографий всевозможных красавиц, нужного возраста, Лиля даже впала в отчаяние, но неожиданно наткнулась на сайт модельного агентства, о котором писала, работая ещё в глянце, и увидела в его портфолио знакомое лицо, лет пятнадцать постоянно мелькавшее перед глазами в телевизионных рекламах, хотя в последнее время эта девица куда-то исчезла с экрана. Наверное в карьере что-то пошло не так, подумала Лиля. А ведь ей нужна именно такая – вышедшая в тираж амбициозная красавица.
В модельном агентстве дружелюбно объяснили, что Сюзанна Мусина действительно уже несколько лет как не сотрудничает с ними и не снимается в рекламе, по неизвестной им причинам. Этот звонок позволил узнать главное – имя, а дальше дело техники. О душевном состоянии стало понятно после знакомства с Инстограмом возможной претендентки – сплошная грусть, замешанная с тоской и душевной болью; одиночество и безысходность сквозили в каждой написанной фразе и в каждой фотографии. Не насторожило и то, что несколько месяцев девушка вообще молчала, словно окончательно разочаровавшись в жизни.
Она на удивление легко пошла на контакт, приняла все условия, после выполнения которых самая скрупулёзная проверка не выявила никаких следов её присутствия в интернете, даже из портфолио модельного агентства исчезли все ролики, фотографии и даже анкета.
Встречу с курьером, который должен был передать Сюзанне договор на подпись и банковскую карточку, назначили в городском парке, и этим "курьером" оказалась Лиля. Она сгорала от нетерпения взглянуть на себя новую вблизи, услышать голос, прикоснуться. От предвкушения этой встречи внутри всё колотилось, да так сильно, что она боялась себя выдать.
Как и было договорено, Сюзанна сидела на лавочке неподалёку от ресторана. Лиля уже несколько минут наблюдала за ней со стороны, всматриваясь в черты лица, которые невозможно рассмотреть на постановочных фото, сейчас оно было живое, такое как есть на самом деле, и это именно то, что она искала.
– Простите, девушка, вас зовут Сюзанна Мусина? – деловито произнесла Лиля, заглянув в заранее заготовленную липовую накладную.
– Да. Это я, – ответила та, встав с лавочки.
– Могу ли я взглянуть на ваши документы?
– Пожалуйста.
Лиля перелистнула страницы паспорта, лишь на секунду задержавшись на той, где был указан адрес прописки, словно сосканировав её взглядом.
– Всё правильно, – сказала она, вернув паспорт, и достав из сумки документы. – Вот ваш пакет. Распишитесь здесь. У меня распоряжение дождаться и забрать ответный экземпляр. Если нужна ручка, возьмите мою.
Сюзанна вскрыла конверт, отложила в сторону банковскую карточку и внимательно прочла договор, сверившись, всё ли там так как было в присланном на электронку варианте, подписала и вложила копию в тот же конверт.
– А кто оплачивает доставку? – настороженно спросила она.
– Не переживайте, оплачивает отправитель, – ответила Лиля. – До свидания.
Сюзанна посидела ещё немного, повертела в руках карточку, и запомнив в телефон её пин код, направилась к ресторану.
– Вы меня не выгоните, если я закажу только капучино? – спросила она официанта.
– Ну что вы, присаживайтесь. Мы рады всем.
– Но у меня только карточка.
– Никаких проблем.
Кофе был великолепен, но ещё приятнее было то, что терминал принял её карту. Значит работает. Осталось узнать сумму. Ближайший банкомат был так же любезен, выдав чек, на котором значилась оговоренная цифра. И земля зашаталась под ногами у Сюзанны.
– Боже мой, так просто, – прошептала она себе под нос.
Телефон просигналил, сообщив о входящем письме:
"С тобой приятно работать. Высылаю две ссылки. Первая – это наша страница. Вторая – облако, куда будешь выкладывать свои фотографии. Пароль такой же как и пин код твоей карточки. С первой фото сессией можешь поэкспериментировать и сделать то, что хочешь. Для всех остальных я буду присылать подробные инструкции. Завтра жду первую партию."
Голова кружилась от восторга, ноги, почти не касаясь мокрого асфальта, несли домой, а в голове было столько фантастических идей о том как снять себя, чтобы ошарашить этого таинственного человека, вернувшего ей надежду на лучшую жизнь.
Лиля плакала, когда рассматривала присланные фотографии. Это были сплошь селфи, но каждый снимок можно было увеличивать и вешать в рамке на стену. Её удивило как изменились глаза Сюзанны, не верилось, что потухший взгляд, с которым она столкнулась ещё вчера, способен излучать такой яркий возбуждающий свет.
Ей никто и никогда не признавался в любви. Даже родители ограничивались лишь дежурными поцелуями в лобик перед сном, вернее, делала это мама, папа, в лучшем случае, мог потрепать по волосам или больно ущипнуть за щёку, ему казалось, что этого достаточно. А тут такой поток восторга и нескрываемых чувств от человека, которого Лиля успела за прошедшие тридцать с лишним лет не просто разлюбить, а забыть. Но его письма… Они сводили её с ума:
"…Я обожаю тебя не потому, что ты такая красивая, сексуальная, притягательная, головокружительная, всемогущая в любви, я это только могу себе представить, ведь я тебя не видел и не слышал. Не в этом дело. Я тебя воспринимаю, как родственную душу, мне понятны все твои мотивы, не осуждаю ни один твой поступок, понимаю и разделяю твою бескорыстную доброту к людям, твою ненависть к глупцам, думающим только о себе. Уверен, что секс не хуже церкви. Как принято считать – первые падшие, вторые вот-вот вознесутся. Секс, о котором ты пишешь возник из-за того, что люди решили, что это некое таинство, которое нужно так спрятать, чтобы выглядело, будто его не существует вовсе. Тебе не в чем оправдываться или говорить, что ты наказаны за что-то. Мне стало легче, я сказал тебе, в основном, что хотел. Остаётся надеяться, что не навредил тебе своими откровениями. Ты достойна настоящей любви. Моя мечта – встретиться с тобой. Когда угодно. Где угодно. Только скажи…"
И утраченные чувства вернулись. Так же как и в детстве, бешено заколотилось сердце от предвкушения этой встречи. Лиля назначила её на воскресенье, и была уверена, что не ошиблась, дав согласие. Она уже забыла, что такое макияж и маникюр, а из причёсок предпочитала тугой конский хвост.
– Иди в салон, – почти приказала Валентина Степановна, когда узнала о предстоящем свидании.
– Мне стыдно, – чуть не плача произнесла дочь.
– Стыдно было не ходить раньше.
– Но мне не нужно было всё это, – Лиля посмотрела на свои обгрызанные ногти. – Так гораздо удобнее печать.
– Никаких отговорок. Если хочешь, пойду с тобой.
В кои то веки её было приятно смотреть на своё отражение в зеркале. Да, немножко полновата, не молода уже, но хороший макияж, причёска и красивая одежда сотворили чудо.
Лиля снова пришла чуть раньше, чтобы понаблюдала со стороны; вот он вошёл в кафе, всматриваясь в лица посетителей, уселся на летней террасе за столик, который она забронировала ещё вчера, заказал шампанское и попросил официанта принести вазу для цветов. Огромный букет алых роз был просто фантастическим. Она обожает алые розы.
Было видно, что Гена волнуется, он постоянно посматривал на часы, ёрзал на стуле и вертел головой по сторонам, выискивая ту, которую ждал. Лиля подошла сзади, и взявшись рукой за спинку пустующего стула, игриво произнесла:
– Мужчина, позволите присесть за ваш столик?
Гена повернулся, бросив мимолётный взгляд на неё. Это был совсем не тот взгляд, который она ожидала увидеть. В нём было какое-то равнодушие и даже презрение.
– Здесь занято, – грубо буркнул он, продолжая разглядывать дам, входящих в кафе.
И только сейчас, получив эту оплеуху, Лиля очнулась, выйдя из состояния одурманившей сознание эйфории. До последней секунды все эти признания и восторги возносили её над реальностью, ей казалось, что написанное касалось лично её, что слова любви были адресованы только ей, и она шла сюда, будучи уверенной, что этот человек жаждет встречи именно с ней, но увы, он мечтал насладиться монстром, порождённым воспалённой фантазией Лили Зайцевой.
– Будь ты проклята! – злобно прошептала она, толкнув ноутбук, на экране которого красовалось фото Сюзанны, и выбежала из комнаты, компьютер грохнулся на пол, застряв между столом и батареей.
9
Вломившись в квартиру, омоновцы с криками и автоматами на перевес моментально рассредоточились по комнатам в поисках объекта.
– Чисто! – донеслось из кухни, и следом из остальных комнат. – Чисто! Чисто! Чисто!
– Товарищ капитан, на объекте чисто, – доложил, старший группы. – В помещениях никого нет.
Санин, словно не поверив, сам прошёлся по квартире, заглянув зачем-то даже под кровать. Действительно, было пусто. Ни телефона, ни планшета, ни компьютера, ни людей.
– Маша, неужели мы облажались? – грустно спросил он напарницу, понуро идущую следом.
– Не могло же нам постоянно везти, – ответила та.
– Голову оторву этим лохматым уродам, – продолжал ворчать капитан. – Столько шуму и всё зря.
– Что делаем, капитан? – поинтересовался старший группы. – Отпускать людей?
– Да. Свободны. Спасибо за работу.
Бойцы по одному начали выбегать из квартиры и спускаться вниз по лестнице. В это время двери лифта открылись, и на площадку вышли родители Лили. Они замерли, ошарашенные увиденным. Позади них снова приоткрылась соседская дверь.
– А я им хотела сказать, что вы пошли по магазинам, – шамкая пожаловалась бабуля. – А они меня…
– О Боже!!! – выйдя из транса, во весь голос заорала Валентина Степановна. Её ладонь ослабла и сумка упала на пол, издав характерный звук разбившихся бутылок. – Что вы наделали, уроды! Зачем!? О Боже!!! – Продолжала вопить она, не в силах сдвинуться с места.
Анатолия Михеевича слышно не было. Он тихо сполз по стене и сидел на бетонном полу, обхватив руками голову.
– Успокойтесь, женщина, – участливо произнесла Маша, взяв женщину под руку. – Произошла ошибка. Мы приносим извинения. Сейчас всё исправят.
– Валентина Степановна, я уже послал за слесарем в ЖЕК, – подключился к разговору участковый, – дверь мигом обратно поставим. А я пока здесь подежурю, чтобы без мародёрства.
Кряхтя и охая она сделала несколько шагов вперёд, и стараясь не повредить дермантиновую обивку валявшейся на полу двери, вошла в квартиру. Участковый и Санин шли следом, придерживая с двух сторон едва волочащего ноги Анатолия Михеевича, и уложили его на диван.
– Маша, надо бы скорую вызвать, – сказал капитан.
– Нам ещё здесь скорой не хватало, – грубо прервала его хозяйка. – Пошли все вон! Чтобы духу вашего здесь не было!
– Мы ещё раз приносим свои извинения. И от лица…
– Вон отсюда! – не дослушав, гаркнула Валентина Степановна. – Насрать мне на ваши извинения!
Они молча спустились по лестнице, не в состоянии что либо обсуждать, но открыв дверь микроавтобуса, напичканного современной аппаратурой, капитан Санин забрался внутрь, схватил за грудки главного айтишника и начал так орать, что его было слышно даже в самом дальнем углу двора. И если бы не Маша, то это был бы сплошной поток матерных слов.
– Но ведь сигнал был. Я сам видел, – оправдывался старший. – Была загрузка поста. Вот смотрите.
Он открыл страницу "Викки". И действительно, новый пост был вверху, но какой-то странный – ни фотографий, ни текста, лишь какой-то хаотичный набор букв.
– Что это за бред? – удивился капитан.
– Похоже на то, что кто-то ударил пальцами по клавиатуре, одновременно с этим нажав на "enter".
– Зачем? Что могло случиться?
– Откуда же я могу знать, – грустно произнёс айтишник, – может случайно.
– Но почему в указанной квартире никого не было? Там какие-то старики живут. Мы даже комп не нашли.
– Сигнал был зафиксирован именно из квартиры 12. Гарантирую. Что-то здесь не так. Вот смотрите, – он включил запись с камер видео наблюдения, – в течение пяти минут до штурма никто не входил и не выходил из подъезда. Вот пошёл ОМОН. Тридцать секунд… Выходит женщина.
– Укрупни, пожалуйста, – попросил Санин, всматриваясь в ничем не примечательное лицо. – На вид чуть больше сорока… У тебя принтер здесь есть?
– Конечно.
И уже через мгновение капитан держал в руках распечатку с портретом Лили.
– Лейтенант, нужно пройтись по соседям, узнать кто она.
Никто из жильцов первых этажей не открыл. Маша поднялась на третий, бросив взгляд вправо, выбитая дверь уже стояла на месте. Не успела девушка поднести руку к звонку квартиры напротив, как дверь приоткрылась и оттуда выглянула знакомая бабка.
– Подскажите, пожалуйста, в какой квартире проживает эта женщина, – спросила девушка, показав фото.
– Так это ж Лилька из 12-й. Там, где вы дверь сломали, – старушка увидела немой вопрос в глазах девушки, и её понесло, – дочка это Вальки и Толика. Бабе скоро пятьдесят стукнет, а она всё в девках ходит. А кому такая толстуха нужна. Мы только и обсуждаем её. Хоть какого хахаля привела бы. Нет. Одна ходит всё время. Вальку спрашиваем, когда замуж дочку отдашь, а та отмахивается. А зачем вы им дверь сломали? Что такого они натворили? Вот тебе и тихони. Говорят же, что черти всегда в тихом болоте водятся…
– Спасибо, бабушка, мне пора, – прервала её монолог Маша, и начала спускаться по лестнице, услышав как хлопнула дверь подъезда.
Стоящий где-то наверху лифт со скрипом пополз вниз. В это же мгновение в кармане завибрировал телефон.
– Тюрина, ты ещё там? – донёсся из динамика напряжённый голос капитана.
– Да. Возвращаюсь уже. Всё узнала.
– Эта женщина вошла в подъезд. Можешь проследить.
– Могу, – ответила Маша, и уже отключившись пробормотала себе под нос. – Уже отследила.
Она поднялась на пролёт выше, так, чтобы было видна квартира 12-ть. Ожидаемо створки лифта открылись на третьем этаже, звякнули ключи, и женщина вошла внутрь. Маша постояла ещё немного, прислушиваясь к громким крикам, доносящихся из той самой квартиры. Это продлилось пару минут, а затем наступила тишина. Делать здесь было нечего, и девушка пошла вниз. Её снова остановила вибрация телефона.
– Машенька, – голос Санина был едва слышен, словно он боялся кого-то спугнуть, – снова есть сигнал. Из 12-ой. Пост удалён… Баран, зачем я ОМОН отпустил… Жди меня там. Только тихо… И ничего не предпринимай.
Но она не послушалась, подошла к двери и нажала на кнопку звонка. Послышались шаги, клацнул замок и дверь открылась. На пороге стояла Лиля. Маша достала из папки фотографию Сюзанны и протянула ей.
– Вам знакома эта женщина? – спросила она.
– Да, – замешкавшись ответила та. – А что случилось?
10
Гена не знал, а скорее всего просто забыл, что пароль к его аккаунту не такой уж и секрет для Тани. Они завели их давно и почти в один день, скрывать было нечего, поэтому поводов лазить друг к другу с ревизией не было как и не нужно было тренировать обоюдную бдительность. Когда же повод появился, ему было уже поздно оглядываться по сторонам, когда жена входит в комнату, переворачивать телефон и, казалось бы, незаметно переходить на другую вкладку на компьютере. Не помогла даже мышка с бесшумными кнопками, которую Гена купил специально для этого. Таня уже несколько месяцев как читала его переписку с какой-то Викки, узнав из неё много нового о своём муже, такого, что иногда уши краснели от стыда. Ломая себя и пересиливая отвращение она продолжала предаваться вместе с ним регулярным и таким привычным плотским утехам, которые раньше доставляли удовольствие и добавляли жизненных сил на целую неделю. Ей очень хотелось увидеть развязку этого эпистолярного романа. Но с каждым месяцем становилось всё тяжелей и тяжелей переносить это ожидание. Красавица оказалась строптивой и не поддавалась ни на какие уговоры о встрече. Таня в красках представляла себе её последствия. Ладно бы банальный триппер, да и сифилис можно вылечить, но что делать со СПИДом, который Геночке так захотелось подцепить.
Иногда она была готова рассказать обо всём, особенно после прочтения очередных признаний в любви к этой бесстыжей твари. А как же тогда их любовь? Было так сложно пронести её практически через всю жизнь; скрывать, таиться, лгать всем вокруг, довести этой ложью своих матерей до смерти, и всё же сохранить это чувство друг к другу. Получается, что оно испарилось? Исчезла, казавшаяся вечной, любовь? Нет, визуально в ней ничего не изменилось, наоборот, Гена стал ещё внимательней и заботливей, и изо всех сил старался быть в постели ещё более любвеобильным. И если бы не тёмный бэкграунд, то можно было бы подумать, что в их отношениях наступил настоящий любовный ренессанс. Но увы, оказалось, что Генчик гениальный актёр, способный к моментальному перевоплощению или она просто не замечала раньше чего-то, что-то не так сделала, что-то упустила, чем спровоцировала его на этот подлый шаг.
И вот вчера случилось то, чего Таня ждала так долго – он таки добился встречи. Как забавно было наблюдать за тем как её муженёк готовился к этому свиданию. Гена никогда не был так гладко выбрит, так тщательно вымыт и так обильно орошён самым изысканным парфюмом. Костюм, галстук, белая накрахмаленная рубашка, лаковые туфли – весь этот арсенал респектабельного джентльмена уже долгие годы был заточён в шкафу, поскольку предпочтение отдавалось джинсам, толстовкам и кедам, именно таким способом Гена пытался молодиться.
– Куда это ты так вырядился? – пытаясь скрыть ехидство, спросила Таня, когда он во всей своей красе вышел из комнаты.
– У нас сегодня встреча на работе с инвесторами, – не моргнув соврал Гена, – шеф просил всех быть при параде.
– Не перестарался с парадностью?
– Вроде нет, – не заметив ничего подозрительного в словах жены, ответил он, поправив перед зеркалом галстук.
– Тогда удачи с инвесторами. Надеюсь, что среди них нет симпатичных баб?
– Какие бабы, – замельтешил он, – ты же знаешь моего шефа, он уже давно ни на кого не заглядывается.
– Да я не про него. Я о тебе беспокоюсь, как бы кто не увёл такую красоту.
– Кому я нужен, – махнул рукой Гена.
– Ну не скажи, – задумчиво произнесла Таня.
Он всегда знал, что нравится женщинам, но при этом всем своим видом демонстрировал полное равнодушие к ним, чем сбивал настрой и рушил далеко идущие планы дам. Лишь однажды, когда рискнул в начале 2000-х отправиться в самостоятельное бизнес-плавание, ощутил на себе весь ужас любви, отчаявшейся женщины, решившейся на безумный поступок.
Он не мог даже предположить, что неприметная менеджерица из фирмы, торгующей компьютерами, с которой можно было невинно поболтать о всяких глупостях, пока собирался заказ, и лица которой не вспомнил бы даже под пытками, вдруг превратиться в надоедливую бабу, готовую на любое унижение ради удовлетворения внезапно вспыхнувшей страсти. Геннадий приходил на работу, а она уже сидела на лавочке у входа в офис, под любым предлогом прорывалась к нему в кабинет, усаживалась на диван напротив стола и, ничего не говоря, ловила каждое его движение, он приказывал не пускать её, но та на следующий день всё равно каким-то образом просачивалась в офис.
– Марина, зачем ты это делаешь? – не выдержав, спросил Гена. – Чего добиваешься?
– А люблю тебя, – тихо ответила она, словно выдохнув последние жизненные силы. – Не могу без тебя жить.
– Но это детство какое-то. Мы взрослые люди… Ты же знаешь, что я женат и встречаться с тобой не буду ни при каких обстоятельствах.
– У меня тоже есть муж, но он мне больше не нужен.
– Марина, ты мне даже не нравишься. А этим преследованием всё равно ничего не изменишь.
– Тогда я умру, – равнодушно произнесла она.
– Умирай, но только не трогай больше меня, – так же равнодушно ответил Гена, и встал из-за стола.
Марина спокойно подошла к окну, подставила стул и забралась на подоконник.
– Ириша, вызови милицию! – крикнул Гена, выбежав из кабинета. – Надоел мне этот цирк.
– Но она же вас любит, – уже у входной двери услышал он голос своей секретарши, прозвучавший с какой-то укоризной, но выйти не успел, из кабинета донёсся грохот и звон разбившегося стекла.
Он рванул обратно. Окно было открыто, одна створка, сорванная с петель, лежала в углу, а вторая раскачивалась из стороны в сторону, противно поскрипывая. Всё вокруг было усеяно осколками стекла, на полу валяется компьютерный монитор, который чудом не разбился, стол сдвинут, кресло перевёрнуто. Марины нигде не было…
Все сотрудники сгрудились в дверном проёме, не в силах сделать шаг через порог. Такого поворота событий никто не ожидал, и что делать дальше было не понятно и страшно. Первой пришла в себя секретарша и растолкав всех, осторожно вошла в кабинет, ступая на цыпочках между кусками стекла, как-будто боясь не столько порезаться, сколько увидеть своими глазами страшную картину за окном. Поравнявшись со столом, она вдруг вскрикнула и отшатнулась в сторону, ударившись плечом о стену, и уже тогда все ринулись внутрь. Геннадий присел возле Ирины, схватив её за руку.
– Ты как?
– Нормально, – дрожащим голосом ответила та. – Вы туда лучше посмотрите.
Он повернулся. На полу, между столом и окном, лежала Марина. Вокруг её головы растекалась лужа крови, рука была неестественно вывернута, а из кровоточащей раны на ноге торчал кусок стекла.
– Чего стоите, придурки! – крикнул Геннадий, сгрудившимся вокруг сотрудникам. – Скорую вызывайте!
– Вы же сказали милицию, – попытался уточнить приказ кто-то из толпы.
– Никакой милиции! Только скорую!
Марина открыла глаза и долго смотрела на своего возлюбленного.
– Надо понимать, любовь закончилась, – невпопад произнёс он, пытаясь освободиться от её взгляда.
– Ненавижу, – сквозь зубы прошептала девушка.
Она встал, отряхнул с брюк стеклянные крошки и спокойным голосом обратился к своей секретарше:
– Ириша, разберёшься здесь сама, мне нужно отлучиться по делам.
– Сволочь вы, Геннадий Викторович. Она же вас любила, из-за вас умереть хотела, и вы её бросаете в таком состоянии.
– Я разве виноват, что она оказалась в "таком состоянии". Мне что, нужно было ей отдаться прямо здесь на этом диване?
– Не знаю, – смутилась Ирина, – но хотя бы сейчас не бросать.
– Она сказала, что ненавидит меня. Всё. Точка.
– Тогда пусть кто-то другой занимается всем этим. Я увольняюсь.
– Прекратить истерику! – крикнул Геннадий. – В скорую уже позвонили?
– Да, – ответил кто-то, – будут через пару минут.
Марина выздоровела, и уже через пару месяцев вышла на работу, но любовь её, действительно, умерла навсегда. А вот Геннадию бес в ребро таки попал, и как раз в то время, которое для большинства мужчин считается критическим. Не успел он отпраздновать, а вернее не отпраздновать своё сорокалетие как почувствовал, что-то неладное в себе. Он любил по вечерам посмотреть телевизор, особенно программы городского телевидения, и в один из таких вечеров увидел на экране её. Образ молоденькой брюнетки с безукоризненными чертами лица, умопомрачительной фигурой и завораживающими нотками в голосе, вонзился сразу во все части тела. Гена боялся признаться себе, что это всё-таки случилось. Он пытался отвлечься или найти какое-нибудь занятие на то время, когда в эфир выходила программа с её участием, но всякий раз оказывался у телевизора в назначенный час. Этих тридцати минут ему хватало на целую неделю. Так могло продолжаться до бесконечности, но случай решил изменить привычный ход событий.
