Лесли Кара
Сплетня

Полная версия

Глава 3

– Я вернусь к десяти, – сообщаю я маме. – Не давай ему больше кексов.

Мама ерошит свежевымытые волосы Альфи и смеется:

– Это хорошо, что ты всегда носишься как угорелый, юноша, а то стал бы похож на одного из борцов сумо!

Альфи запрокидывает голову и преувеличенно громко хохочет.

Выйдя на улицу, я плотнее запахиваю куртку и, склонив голову от внезапного порыва ветра, направляюсь к дому Лиз Блэкторн на собрание Книжного клуба. Вечера становятся все холоднее и темнее. Я вдыхаю запах сырой земли и мокрых от дождя листьев, засовываю руки в карманы и ускоряю шаг.

Лиз живет прямо на побережье. Ветер со стороны моря усиливается. А я по привычке оцениваю каждый дом, мимо которого прохожу. Майкл часто шутит, что агенты по недвижимости, как и журналисты, – всегда на работе. Он постоянно выискивает достойные новостей истории, а я оцениваю недвижимость. Мысленно составляю описания объектов, прикидываю их рыночную стоимость.

Проходя мимо пустого дома с заколоченными окнами и заросшим садом, я не могу не задуматься, кому же он принадлежит и почему хозяева ничего с ним не делают. Дом мог бы потрясающе выглядеть, если его отремонтировать. Может, хозяин умер, не оставив завещания, или у него вообще не было наследников? А возможно, они просто не хотят с ним возиться. Только представьте это себе! Представьте, что именно ваша собственность гниет. Хотя, чтобы довести ее до ума, вам придется потратить кругленькую сумму. Этот дом такой же, как и многие здешние строения, – снаружи они могут выглядеть величественно, а внутри разваливаются на куски.

Дом Лиз построен в голландском стиле, с двускатной остроугольной крышей. С фасада он напоминает мне лицо: резко скошенные скаты похожи на прямые волосы, а два полукруглых окна наверху – словно прикрытые веками глаза, вглядывающиеся в море. Мне он нравится.

– Заходи, – приглашает Лиз, и мы отдаем дань традиции, чмокая друг друга в щеки.

В жакете с узором «арлекин» длиной три четверти и со своими длинными белыми волосами, которые сегодня вечером она заплела в толстую косу, обвила вокруг шеи и перекинула через плечо, Лиз смотрится еще более стильно, чем обычно. Если я смогу выглядеть хотя бы вполовину так хорошо, как Лиз Блэкторн, когда достигну ее возраста, я буду счастлива.

Я следую за ней в столовую, где за полированным столом красного дерева уже сидят остальные четверо, налегая на оливки, сухие чипсы и вино. Я просто обожаю такие комнаты. Книжные полки от пола до потолка в альковах по обе стороны от камина, оригинальные картины на стенах – по большей части работы самой Лиз, – а под окном турецкая тахта, задрапированная старинной тканью и заваленная подушками. У Лиз есть дар оформить помещение так, что оно становится похожим на богемный салон. Беспорядочное нагромождение различных принтов всевозможных оттенков, чудесным образом дополняющих друг друга. Должно быть, так проявляется ее натура художника. Если бы я попыталась повторить нечто подобное, получился бы полный хаос. Наверно, мне стоит попросить ее совета по декорированию моего дома.

– Ты только что пропустила очень интересный разговор об эксгибиционистах, – говорит Лиз.

Она бросает на меня острый взгляд, и я улыбаюсь. С Лиз я чувствую настоящую ментальную связь. Меня всегда тянуло к дружбе с женщинами постарше. С женщинами, которые чувствуют себя комфортно в своем теле. С женщинами, которые не боятся принимать себя такими, какие они есть. Могу сказать с уверенностью: мама была права, когда посоветовала мне вступить в Книжный клуб. Это как раз то, что мне нужно. Большинство моих давних школьных подруг давно покинули этот район, и, хотя я иногда вижу одно или два знакомых лица, сейчас у нас мало общего. Конечно, я по-прежнему встречаюсь с Тэш и еще с парой приятельниц из Лондона, но не так часто, как хотелось бы. Прошло всего месяца четыре с тех пор, как я вернулась в «Плезантвиль» – так Тэш саркастически и с пренебрежением называет наш городок, а кажется, будто полжизни назад.

За столом раздается смех, и бокалы вновь наполняются. Лиз пододвигает мне пустой бокал и кивает на ряд бутылок, выстроившихся на приставном столике.

– Боюсь, это я начала, – громко произносит Барбара своим глубоким, сочным голосом. Если она выпьет еще немного, то в ее речи отчетливо проявится ее родной бирмингемский акцент.

Барбара – член местного совета. Крупная женщина с яркой индивидуальностью, чей гардероб, кажется, состоит в основном из элегантных черных брюк и благоразумных рубашек. Она напоминает мне одну из прежних коллег: громкая и самоуверенная, что делает ее забавной.

– И почему же это меня не удивляет? – откликаюсь я.

Снова хохот. Мне определенно надо кое-что наверстать в винной зоне. Даже Мэдди, которая обычно предпочитает чай, сегодня пьет вместе со всеми.

– Так, ну ладно. – Голос Лиз лишь немногим громче остальных, но что-то в ее тоне приковывает к ней внимание. – Думаю, нам пора начинать, – продолжает она.

Книга этого месяца – «Утешение философией» Алена де Боттона – выбрана исключительно Лиз и является отступлением от нашего обычного меню из современной фантастики, разбавленной необычной классикой. В следующем месяце настанет очередь Барбары, и, судя по обложке, которая выглядывает из ее сумочки, она выбрала «Франкенштейна» Мэри Шелли. Честно говоря, я надеялась на что-то полегче. На что-то уютное и, для разнообразия, вдохновляющее.

Но обычно, если Барбара что-то решила, это бесповоротно. Это мое четвертое собрание, и я не припомню, чтобы она осталась довольной хотя бы одной книгой. Сейчас она говорит, что ей не нравится это популистское занятие – чтение великих мыслителей. И, как человека, практически потерявшего всякую надежду встретить подходящего партнера, ее не утешают взгляды Шопенгауэра на любовь как на средство для размножения рода и передачи потомству своих генов.

– Я имею в виду – как, по-вашему, это характеризует меня? Разве мои гены недостойны того, чтобы быть унаследованными? Нет, ну не то чтобы я могла передать их прямо сейчас, – бормочет она в свой бокал с вином. – Разве что с помощью непорочного зачатия.

Мы все дружно хихикаем.

– Ну, если тебя не утешает Шопенгауэр, то как насчет Ницше? – интересуется Лиз, пристально и серьезно глядя на Барбару. – Мне нравится его идея, что мы закаляемся от всего того дерьма, что происходит с нами в жизни, становясь в результате лучше.

Барбара фыркает:

– На меня годами обрушивалось столько дерьма, что я удивляюсь – как это я до сих пор не стала образцом добродетели.

Я рассказываю, как мне нравится читать регулярные публикации «Школы жизни» Боттона в «Твиттере» и «Фейсбуке», но Барбара снова морщит нос.

– Слава богу, я никогда не торчала в социальных сетях, – произносит она так, будто я только что призналась в постыдном пороке.

Постепенно темы наших бесед, неизбежно отдаляясь от Сократа, Сенеки и прочих философов, возвращаются к нам самим и нашим собственным новостям.

Сегодня в центре всеобщего внимания – бедняжка Дженни. Дженни – самая младшая участница нашего клуба. Недавно получившая квалификацию медсестры, стройная, застенчивая и умная, с темными волосами, забранными в «конский хвост», и с пристрастием к коротким платьям и плотным черным колготкам. Карен расспрашивает ее о личной жизни, и Дженни явно чувствует себя не в своей тарелке. Я знаю, каково это – подвергнуться допросу от Карен. Однажды она попыталась провернуть такую штуку со мной, и мне это очень не понравилось. У меня не было настроения объяснять свои необычные отношения с отцом Альфи. Вообще-то я и не обязана это делать, и мне неприятно, когда меня ставят в такое положение. Да и Дженни, судя по всему, тоже. Я не уверена, что смогла бы вытерпеть общество Карен чаще, чем раз в месяц, и оттого чувствую неловкость, поскольку на первый взгляд мы очень похожи. Нам обеим за тридцать, и у нас есть дети школьного возраста. Мы обе – заядлые читательницы. Как и я, она переехала сюда из Лондона, хотя и на несколько лет раньше. Вместе с мужем она занимается компьютерной графикой и с головой погружена в дела родительского комитета в школе Альфи. В мое первое посещение Книжного клуба Карен принялась выкладывать мне всю подноготную о жизни во Флинстеде, словно она была старожилом, а я новичком. Когда же я сообщила, что ходила здесь в школу и что во Флинстеде нет ни одного незнакомого мне квадратного дюйма, она сникла, как будто я пыталась утереть ей нос. А может, так оно и было.

Я наливаю себе еще вина.

– Может, кому-нибудь долить? – спрашиваю я, надеясь отвлечь внимание от Дженни. Но только Барбара охотно подставляет мне свой бокал.

– Так как давно вы встречаетесь? – не унимается Карен. Она подается к Дженни, широко распахнув глаза за своими дурацкими очками в толстой оправе, и ее прямые темные волосы с неухоженными кончиками раскачиваются над столом. – Это у вас серьезно?

Дженни заливается румянцем. Шея бедняжки покрывается красными пятнами, и я чувствую внезапную потребность защитить ее от назойливых расспросов Карен. Неужели людям нельзя заниматься любовью без того, чтобы об этом знал весь город?

– Вот просто из любопытства, – вмешиваюсь я, – кто-нибудь из вас слышал о Салли Макгоуэн?

Это первое, что приходит мне на ум. Карен смотрит на меня с удивлением. О боже, зачем я это сказала? И как это на меня похоже – открывать рот прежде, чем включать мозг. Лиз бросает в мою сторону хмурый недоуменный взгляд. По крайней мере, мне он кажется недоуменным. Такое впечатление, что она предпочла бы вернуть разговор к книгам. Именно это мне и следовало бы сделать.

Карен таращится на меня из-под очков и моргает, как глупая сова.

– Единственная Салли Макгоуэн, которую я знаю, – это детоубийца из шестидесятых. Мама рассказывала мне о ней, – выдает она.

– Господи, точно! – вмешивается Мэдди. – Ты ведь не собираешься заставить нас прочесть о ней книгу, Джо? Потому что я, признаться, не хотела бы читать ничего подобного. – Она передергивает плечами. – Для меня это слишком тягостно.

Мэдди я пока до конца не раскусила. Она напоминает мне маленькую птичку: яркие глаза-бусинки то и дело перебегают с одного лица на другое, пронзительный голос похож на звенящий щебет, когда она чем-то увлечена или взбудоражена. Ее дочь работает в финансовой сфере – какая-то очень влиятельная структура в Сити. Мне кажется, она просто использует Мэдди в своих интересах. Так, должно быть, намного дешевле и удобнее, чем нанимать няню. Я понимаю – моя мама тоже очень помогает с Альфи, но я не жду, что она будет заниматься им целыми днями, и никогда на это не рассчитывала.

– Нет, ничего такого. Я просто слышала, как о ней упоминали сегодня утром, вот и все.

– По какому же поводу? – спрашивает Лиз, небрежно потянувшись за оливкой. – Что-то сообщали в новостях?

– Нет. Просто я кое-что подслушала, когда высаживала Альфи у школы. Глупая сплетня. Вы же знаете, что такое начальная школа Перридейл. Настоящий рассадник клуш, которых хлебом не корми – дай только поболтать о всяких пикантностях.

Мэдди смеется:

– Тут ты права. Всякий раз, когда я забираю внучку, я слышу нечто такое, чего лучше бы никогда не слышать.

– Тогда выкладывай, Джо, – говорит Лиз. Ее глаза широко раскрыты от любопытства. – Не заставляй нас мучиться от нетерпения.

Я откашливаюсь. Теперь уже слишком поздно выкручиваться. Все ждут моего ответа.

– Я уверена, это какая-то старая байка, но кое-кто утверждает, будто слышал о том, что Салли Макгоуэн живет во Флинстеде под новым именем.

– Черт побери! – вырывается у Дженни.

Барбара ставит свой бокал на стол и смотрит на меня во все глаза, приоткрыв рот. Ее щеки раскраснелись от вина.

– Мои родители всегда говорили – чтобы понять, что Салли злая девочка, достаточно было просто заглянуть ей в глаза, – произносит она.

Лиз презрительно фыркает.

– Вообще-то лично меня это нисколько бы не удивило, – вставляет Карен. – Флинстед был бы идеальным местом, чтобы спрятать такого человека. В смысле – кому придет в голову искать ее здесь?

Вопрос повисает в воздухе без ответа. Неужели мое воображение и эта нелепая сплетня нарушили атмосферу нашего милого, уютного Книжного клуба?

Глава 4

Майкл приезжает субботним утром в десять минут девятого прямо из аэропорта. Я открываю входную дверь и на несколько секунд теряю дар речи. Всякий раз, когда мы встречаемся после разлуки, меня поражает его физическое присутствие. То, как он заполняет собой пространство. То, как он им овладевает. Майкл не мощный бодибилдер, но в нем есть аура силы. Сила и нежность – очень сексуальное сочетание, и сегодняшним утром с двухдневной щетиной и в мятой белой рубашке, которая так хорошо смотрится на фоне черных брюк и его черной кожи, он выглядит еще сексуальнее, чем обычно, и это возмутительно, учитывая, сколько часов он провел в полете.

Майкл навещал своего двоюродного брата в Лас-Вегасе, и дело закончилось тем, что он сообщил о стрельбе на концерте и остался там отслеживать ситуацию. Наверно, это было ужасно, хотя я уверена, что отчасти он был доволен тем, что присутствовал там, когда все случилось.

Он приседает на корточки на пороге и широко раскрывает объятия. Альфи бросается отцу на грудь и обвивает его шею руками.

– Я скучал по тебе, человечек, – произносит Майкл, прижимаясь небритой щекой к лицу Альфи.

Тот взвизгивает от восторга.

– Вот спасибо, сынок, это как раз то, что мне сейчас нужно, чтобы унять головную боль. – Майкл поднимает взгляд на меня и улыбается. – Полцарства за чашку кофе! Чувствую себя дерьмово.

Альфи ахает:

– Ты сказал грубое слово, папочка!

– Да, он сказал. Но я не хочу, чтобы ты повторял это слово, Альфи!

Майкл бросает на меня виноватый взгляд и шлепает себя по руке. Теперь моя очередь обниматься.

– Прости, мамочка, – шепчет Майкл мне в ухо. Он поглядывает на сына сверху вниз. – Увидел его и забыл все на свете. Не хотел учить его плохому.

Я благодарно киваю. Обычно Майкл забирает Альфи в дом своей сестры в Вудбридже или в собственную квартиру в Кэмберуэлле, но сегодня мне не хочется их отпускать. Может, мне жаль, что ему снова придется вести машину, когда он так разбит, а может, я боюсь, что он заснет за рулем с Альфи на заднем сиденье. Если честно – второе беспокоит меня больше, и неожиданно для себя я предлагаю ему отдохнуть здесь. Возможно, даже остаться на ночь. Сегодня утром мне нужно идти на работу, но около двух я вернусь.

На лице Майкла мгновенно читается облегчение. Словно я взмахнула волшебной палочкой, и его усталость куда-то испарилась. Он берет мое лицо в ладони и прижимается своим лбом к моему. Я закрываю глаза. Кого я обманываю? Я точно знаю, почему предложила ему остаться.

Пока Майкл пьет кофе и пытается заново собрать из «Лего» лендспидер Люка Скайуокера, я наблюдаю, как они оба, отец и сын, поглощены этой задачей, и меня охватывает чувство вины. Майкл не хотел, чтобы я уезжала из Лондона. Ему было гораздо легче видеться с Альфи, когда мы жили поблизости.

Но он так часто был занят, когда я нуждалась в нем, – вечно носился где-то по работе или писал всю ночь напролет, стремясь уложиться в сроки; и это не Майкл наблюдал нервные срывы Альфи всякий раз, когда я поднимала его по утрам в школу. Жить с мамой по соседству оказалось просто чудесно. И для меня – теперь нет необходимости беспокоиться о нянях, и для нее – ведь мы всегда были близки. Но я должна быть внимательнее и не нагружать ее слишком сильно – не хочу походить на дочь Мэдди, которая принимает заботу матери как нечто должное.

Лендспидер Люка приобретает правильные очертания прямо на моих глазах. Вчера я попробовала собрать его сама, но мне никогда не удавалось хорошо работать руками. Мой отец был плотником и постоянно что-то мастерил, однако я так и не успела у него ничему научиться – он сбежал с другой женщиной и завел новую семью, когда мне исполнилось всего четыре.

«Не мог удержать своего дружка в штанах» – одно из любимых выражений моей мамы. Одно из наиболее выразительных, во всяком случае. Отец никогда не присылал маме ни пенни на мое содержание. Какое-то время он писал мне письма и обещал приехать в гости и забрать меня на каникулы, но этого так и не случилось.

– Ты сделал это! – вопит Альфи, хлопая в ладоши. Глаза его сияют от удовольствия.

Я улыбаюсь. Возможно, он не видится с отцом так часто, как хотелось бы им обоим, но у него хотя бы по-прежнему есть отец. Даже когда Майкл уезжает бог знает куда в погоне за очередной крупной сенсацией, он старается звонить Альфи так часто, как может, и присылает ему забавные открытки и подарки. Вероятно, это не идеальное решение, но пока оно работает. По крайней мере, для нашего мальчика.

Когда я возвращаюсь домой с работы, Альфи уже дремлет. Майкл намеренно его вымотал. К тому времени, как мы добираемся до спальни, мы уже оба раздеты до нижнего белья. Теперь и оно сброшено на пол. С шестилетним ребенком, который может проснуться в любую секунду, нет времени для прелюдий.

И только когда я обхватываю ногами крепкую мускулистую спину Майкла и мои лодыжки вдавливаются в нее, побуждая его проникать глубже и двигаться быстрее, я вспоминаю о своем решении, принятом в прошлый раз, когда мы занимались любовью. Что это больше не повторится, как бы страстно мое тело ни жаждало близости с ним. Альфи быстро растет. Он все замечает. Иногда я размышляю, не следовало ли мне выйти замуж за Майкла, когда он делал предложение. Может, горький опыт моих родителей слишком сильно на меня повлиял?

Мы могли бы стать одной из тех удачных пар, что живут вместе долго и счастливо. Это не значит, что сейчас мы несчастны. Вовсе нет. Как там говорит Тэш? Все те же острые ощущения от отношений, но без скандалов и стирки. И, смею добавить, никакого страха, что Майкл бросит меня насовсем. Однако я все же не могу не думать о том, что было бы, если бы мы все это время жили вместе.

Когда мы заканчиваем, Майкл растягивается на спине, заложив руки за голову. Я поворачиваюсь на бок и закидываю ногу ему на бедро – мое тело выглядит молочно-белым на фоне его кожи. Мы разговариваем. Об Альфи и его новой школе. О последнем журналистском деле Майкла. Единственное, о чем мы умалчиваем, – это наши отношения. Словно не осмеливаемся заговорить о них. И все-таки в последнее время, с тех пор как я уехала из Лондона, мне кажется, что под нашей болтовней скрывается совсем иной разговор, который только и ждет подходящего случая, чтобы прорваться наружу.

Майкл выразительно смотрит на участок стены в углу, где я оторвала маленький кусочек отвратительных старых обоев.

– И это все, в чем ты продвинулась с ремонтом?

Я вздыхаю:

– А ты попробуй сочетать работу у Пегтона и присмотр за Альфи.

До переезда сюда я строила разные планы насчет того, как обдеру стены и покрашу все в белый цвет, пока не определюсь с цветовой гаммой. Но теперь, когда я действительно живу здесь, ремонт собственными руками кажется невыполнимой задачей. Майкл, вероятно, не отказался бы мне помочь – возможно, он ждет, что я попрошу об этом, – однако какая-то часть меня хочет, чтобы я справилась со всем самостоятельно. Я должна доказать, что могу. Тэш называет это упрямством.

Майкл смеется:

– Может, твое подсознание подсказывает тебе не пускать здесь корни? Флинстед не очень-то меня вдохновляет.

– Да что ты знаешь? – фыркаю я. – В этом городке есть тайны, которых ты даже представить не можешь!

Майкл хмыкает:

– Дай угадаю! Миссис Бэйж из бунгало «Блэндлендс» рассказала на исповеди, что в 1973 году вступила в любовную связь с гробовщиком и родила от него ребенка?

Я шлепаю его по бедру:

– Вот дурак!

Он вечно насмехается над жизнью в маленьких городках.

– Или бригада садовников «Флинстед-в-цвету» наконец призналась в партизанской тактике обрезки розовых кустов своих ближайших конкурентов?

– Ну хорошо, а что ты скажешь на это? – Я решаю немного его осадить. – Салли Макгоуэн, известная детоубийца, живет во Флинстеде!

Майкл резко поворачивается ко мне лицом:

– Откуда ты узнала?

– От некоторых мамаш в школе. Да что такое? Неужели ты готов всерьез в это поверить?

– Нет, конечно. Но это все равно интересный материал, не так ли?

Он тянется к своему телефону, и я дергаю его за курчавые черные волосы на груди. Он как терьер в погоне за крысой, когда речь заходит о сенсациях. Сказываются долгие годы сотрудничества с бульварными газетами.

– Нет смысла копать, – говорю я ему. – Есть судебное предписание, запрещающее прессе публиковать о ней какую-либо информацию.

– Я знаю, – отзывается он, уже уткнувшись в Интернет. – Мне просто интересно, вот и все.