Лев Юрьевич Альтмарк
Невероятные приключения Междупальцева и Хорохорина в Тридевятом царстве
4. Первые чудеса, в которые ещё до конца не веришь
Сразу за дверью их окружил непроглядный мрак, хоть глаз выколи. Неужели вредная бабка завела наших друзей в какое-то подземелье и бросила? Но она неожиданно вспыхнула каким-то непонятным сиянием, словно намазанная фосфором, и стало уже по-настоящему жутковато. Хорохорин хотел было выдвинуть какое-нибудь предположение по поводу этого непонятного свечения, однако не успел.
– Свет и фанфары! – громким голосом взвыла хозяйка, и повсюду на стенах с одинаковыми промежутками заполыхали разноцветные факелы в красивых бронзовых с чернью светильниках. Тут же распространился приятный запах свежей сосновой смолы, а откуда-то сверху грянула пока негромкая, но с каждым мгновением нарастающая музыка торжественного полонеза.
– Ух ты! – прошептал изумлённый Междупальцев, вглядываясь в сверкающую тысячами колеблющихся отблесков глубину уходящего вдаль помещения. – Аудиосистема тут что надо! Неплохо уборщица устроилась – так оборудовать себе подсобку! И откуда у администрации аэропорта средства на такую роскошь?
– Если у них такие помещения для обслуживающего персонала, – отозвался изумлённый Хорохорин, – то можно себе представить, какие кабинеты у их начальства?!
– Это ещё что! – печёное личико старухи расплылось в довольной улыбке, и она, прикрыв один глаз, заворковала: – Тут у меня только филиал, а вот в лесу на Лысой горе центральный офис – коттедж на тысячу двести пятьдесят квадратных метров. И это – не считая кухни, ванны и трёх туалетов с подогревом унитазов. Чем я хуже, спрашивается, ваших нефтяных олигархов?! Будете себя хорошо вести, я вас туда прокачу на экскурсию. Там и сауна на горячих ключах, и нарзан гейзером из-под земли бьёт – все тридцать три удовольствия. А русалки какие искусницы – ну, чисто кордебалет из Мулен-Руж! Никто против них не устоит… Даже ты, Стёпа, одним глазком глянешь на них и моментально свою жену и дочек забудешь!
«Откуда эта карга про моих-то знает? Когда ей Федька успел наболтать?» – пронеслось у Хорохорина в голове, но он решил благоразумно промолчать, а то вполне может быть, что эта загадочная старуха ещё ляпнет что-нибудь про его тайные шуры-муры с молоденькой секретаршей шефа из НеКБ. Вдруг эта ведьма, как какая-нибудь Ванга, знает всё про всех, или, что совсем уже возмутительно, до неё каким-то чудом доходят сплетни и слухи, без которых не может существовать ни одно уважающее себя конструкторское бюро? А наше – тем более.
В это время посреди комнаты, в которой они очутились, опять же совершенно невероятным образом возник громадный старинный стол на массивных изогнутых ножках. К великому удивлению друзей, на столе одно за другим начали появляться дивные яства, которых они в своих командировках позволить себе никак не могли. Да что там, в командировках – даже дома на праздничном новогоднем столе им такое не снилось!
Чего тут только не было! На огромном серебряном блюде соблазнительно прилёг румяный лоснящийся поросёнок, сжимающий в розовых чесночных зубках дольку истекающего соком лимона. Прихотливо выгнул тонкую шею обложенный душистыми травами и какими-то экзотическими овощами белый лебедь. Матово заискрились в хрустальных розетках оранжевые и чёрные зёрна икры. В декоративных расписных кувшинах вспенились разноцветные напитки явно не заводского ширпотребовского изготовления. Тяжело задышал горячим душистым паром необъятный пышный пирог с всевозможными начинками…
– Вот это номер! – Междупальцев даже потряс головой, потёр глаза и сглотнул слюну. – Такое и во сне не приснится! Ты, бабуля, честное слово, не Баба Яга, а самая что ни на есть добрая фея. Такой стол соорудила…
– Никакая я не добрая фея, и ты меня, Федя, так не оскорбляй, – капризно топнула ногой старуха. – Я самая натуральная Баба Яга, мне положено пакости делать и вредить всем подряд!
– Какая же это пакость?! Побольше бы таких пакостей, – протрубил растроганный Хорохорин, не сводя восхищённого взгляда со стола. – Лично от нас тебе, бабка, громаднейшее спасибо!
– Накрыла бы я вам такой стол, если бы не… если бы не новогодняя ночь! – проворчала старуха, но уже беззлобно, потому что и в самом деле понимала, что с кем-то ссориться в такую ночь совершенно не годится. – Ладно уж, комплименты и разборы полётов отложим на потом. Сейчас пора приступать к трапезе. А дальше видно будет…
Она торжественно хлопнула в ладоши, и рядом со столом возникли – или, как бы сказали сегодня – материализовались три роскошных княжеских кресла с красными бархатными подушками и золочёными спинками. За каждым из кресел замерло по юноше в расшитых блёстками старинных кафтанах. В руках у них засверкали маленькие топорики.
– Ну, точь-в-точь валеты! – простонал изумлённый Междупальцев, но быстро уселся в своё кресло и на всякий случай подальше отодвинулся от топорика, нависающего над головой.
– И где же ваш хвалёный коньячок? Давайте попробуем, – по-хозяйски распорядилась старуха, засовывая белоснежную салфетку за воротник.
– Вот, пожалуйста, – протянул пакет с бутылкой Хорохорин, – самый что ни на есть молдавский коньяк, правда, местного разлива…
– Фу, как от него клопами разит! – брезгливо поморщилась хозяйка стола. – И всякими другими насекомыми…
Междупальцев коротко хохотнул и поднял указательный палец кверху:
– А как, уважаемая, вы хотели? Такая у коньяка… технология приготовления. И вообще, коньяк – это солнце в бутылке, а никакие не клопы…
– Как не клопы?! Что-то ты, соколик, путаешь! Я же сказала «клопы», значит, они самые… На-ка, сам посмотри, у тебя глаза моложе, – старуха протянула открытую бутылку Междупальцеву.
И тут Фёдор Викторович с ужасом увидел, как из горлышка неспешно выползает жирный чёрный клоп, а следом за ним выглядывает ещё один.
– Не может такого быть! Ты погляди, Степан Борисович, что нам в буфете подсунули! Да ещё за такие деньги…
– Я лично разберусь с буфетчицей! – Хорохорин грозно сдвинул брови и стал похож на сурового инквизитора, выносящего очередной смертный приговор. – Не на таковских напала! Небось, решила, что всё спишется на праздник…
– Хлопчики, – вдруг заговорщически подмигнула бабка, – я придумала для неё потрясающее наказание! Вот смеху-то будет!.. Да и что вы ей можете сделать? Потребовать книгу жалоб и настрочить кляузу? Так у неё этих книг три, а для всяких инспекций и проверок ещё четвёртая имеется, в которой приятели только благодарности строчат. Да и кто эти книги сегодня читает? Разве что для развлечения. Так что этим вам её не пронять… К тому же, коньяка в ассортименте буфета нет, потому вам и жаловаться не на что… А придумала я вот какую петрушку…
– Ну?
– Отправим-ка мы её к Кощею Бессмертному, повеселим старика. Тем более он давно уже мечтает к кому-нибудь очередной раз посвататься. Ну, не может старый чёрт в холостяках долго ходить! Брачные газеты от корки до корки прочитывает, в интернете на всех сайтах объявления развесил, правда, вместо своей фотки воткнул фотку какого-то голливудского доброго молодца, ни одного заседания клуба «Для тех, кому за тридцать» во всей округе не пропускает… Но девками срамными с панели всё-таки брезгует, говорит, мол, не настолько я пропащий, чтобы хвататься за первое, что в руки попадёт. Триста лет настоящей любви ждал, и ещё подожду… Может, и рад был бы от такой скучной жизни бедняга помереть, да ничего у него не получается – бессмертный же!.. А ваша буфетчица, думаю, в самый раз ему сгодится, сапог сапогу пара. Пускай дурачат друг друга… Вот это пакость будет так пакость! Новогодний сюрприз от меня!
– Так тому и быть! – сурово утвердил приговор Хорохорин, но не удержался и подмигнул Междупальцеву, мол, не принимай всерьёз, а, главное, помалкивай или поддакивай.
Старуха что-то беззвучно прошептала, хлопнула в ладоши и махнула платком. Где-то за стеной раздалось лёгкое жужжание, переходящее в свист, похожий на завывание ветра.
– Всё, она уже в замке у Кощея, – удовлетворённо сообщила хозяйка и окинула взглядом стол. – Пора, ребятки, приниматься за наши непосредственные обязанности. На повестке дня, как принято говорить на ваших скучных собраниях, один вопрос: праздничное застолье. До двенадцати всего минута, поэтому откладывать в долгий ящик не будем. Ну-ка, Феденька, налей всем пенистой бражки, что у нас вместо шампанского, из вон того кувшинчика да под твой любимый балычок с икоркой!
Уже ничему не удивляясь, наши конструкторы зашевелились, поднимая большие серебряные кубки, а Хорохорин, принимая на себя обязанность тамады, встал и поправил галстук.
– От имени и по поручению, – начал он заученно и тут же смутился, – вот нечистая сила попутала!.. Никто мне не поручал и ни от чьего имени… Просто за себя скажу… Уважаемые товарищи! Вступая в Новый год, мне хочется подвести итог году прошедшему… Тьфу, опять что-то не то говорю! Трудно, понимаете ли, без подготовки, без шпаргалки, экспромтом… Значит, так. Просто и без выкрутасов: желаю всем присутствующим здоровья, счастья, успехов в личной и, конечно же, общественной жизни… Чёрт побери, ну никак не получается без казённых штампов!.. Короче, вы меня поняли. В общем, братцы, с Новым годом!
Все незамедлительно чокнулись кубками, и в воздухе поплыл приятный серебристый звон, а по залу, словно продолжая его, колыхнулись разноцветные блики от неизвестно где расположенных прожекторов, и снова полилась музыка, но уже не такая торжественная, как в начале, а мягкая, успокаивающая, исполняемая какими-то старинными сладкоголосыми инструментами. Обстановка и приятные звуки сразу погрузили присутствующих в какую-то необычайную истому, которая возникает только дома, в кругу близких и родных людей. При этом всегда хочется удобно вытянуться в кресле, незаметно для окружающих расшнуровать и сбросить надоевшие ботинки, чтобы с удовольствием пошевелить пальцами ног…
– Даже не знаю, что сказать, – захлёбывался от удовольствия Междупальцев. – Первый раз так странно Новый год встречаю. Но мне нравится. Ой, бабушка, угодила так угодила…
– Это ещё не всё! – умилённо в такт ему проворковала Баба Яга, медленными глотками потягивая остатки пенной бражки из кубка. – Хотите, я прямо сейчас на своей ступе в Тридевятое царство – Тридесятое государство вас на экскурсию укачу? Это не ваш вшивый аэроплан – нелётная погода ступе не страшна. Гарантия качества воздухоплавания! Соглашайтесь, не пожалеете!
– А домой ты нас на своей ступе можешь отправить? – вдруг вспомнил Междупальцев.
– Чего не могу, того не могу. Не положено ступе на такие большие расстояния летать. Да и не хочется вас отпускать – больно вы мне понравились!.. Но для спортивного интереса покрутиться по близлежащим окрестностям можем хоть сейчас!
– Сейчас не надо. Кто ж из-за стола уходит, когда на нём столько всего… – с трудом выговорил Хорохорин, самоотверженно расправляясь с огромным куском нежнейшей поросятины. – А потом и отдохнуть не грех, намаялись мы в ожидании самолёта…
– Это мы запросто! Всё к услугам отдыхающих, – старуха наполняла и наполняла теперь уже хрустальные бокалы, выставленные валетами на смену серебряным кубкам, зелёным вином из неиссякаемого квадратного штофа. – Покататься и в самом деле всегда успеем, было б желание… А пока под пироги да расстегайчики предлагаю посмотреть гала-концерт звёзд нашей эстрады…
– И этот самый будет… как его? – попробовал проявить эрудицию Междупальцев, но не смог вспомнить почему-то ни одной фамилии телевизионного эстрадного кумира.
– Нет, киркоровых и басковых не обещаю, но неужели они вам ещё не надоели?! Артисты будут наши местные, из Тридевятого царства – Тридесятого государства. Все они прошли строжайший кастинг, чтобы предстать перед вами. Ну, и к тому же Новый год всё-таки, надо дать своим талантам подзаработать… Никто не возражает?
– А что, у нас есть варианты? – недовольно буркнул Хорохорин, нутром почуявший громкую музыку, которую недолюбливал, однако Междупальцев дёрнул его за рукав, мол, лучше концерт перетерпеть, чем коротать ночь в тоскливой тишине аэропортовского зала ожидания.
5. Незабываемый гала-концерт звёзд сказочной эстрады
Дальний конец комнаты неожиданно раздвинулся театральным занавесом, и всё вокруг озарилось ярким ослепительным светом. Приглушённая музыка смолкла, и на смену ей неизвестно где скрывающийся оркестр неожиданно грянул в полную мощь старомодный цирковой выходной марш. По необъятному залу, в который превратилась аэропортовская подсобка, заскользили разноцветные лучи, в какой-то момент скрестившиеся в яркое ослепительное пятно посередине, и в нём, вместо ожидаемого вальяжного конферансье во фраке и с бабочкой, возник дурашливого вида длинноволосый парень в смешном красном колпаке с бубенчиком, косоворотке и в лаптях.
– Это же Петрушка! – радостно закричал Междупальцев и захлопал в ладоши, а парень, подмигнув ему, как старому знакомому, откашлялся, высморкался в кулак и закричал тонким голоском:
– С Новым годом, уважаемые Степан Борисович и Фёдор Викторович! Наши замечательные артисты сердечно приветствуют вас в Тридевятом царстве – Тридесятом государстве!..
– О каком это государстве он? Мы же из аэропорта пока никуда не выходили! – ахнул Хорохорин, но на него никто не обратил внимания.
– …По этому случаю все выступающие немного волнуются и просят сильно их не ругать, если произойдут какие-нибудь накладки…
– Сгною за накладки! Медведям на пропитание отдам! – погрозила Баба Яга, но Петрушка невозмутимо продолжал:
– Открывает концерт наш заслуженный сводный хор водяных и леших…
– Кого-кого?! – снова удивился Хорохорин, но и на этот раз его никто не услышал.
То, что начало происходить дальше, погасило последние искорки недоверия в сердцах наших конструкторов. Абсурдная ситуация, в которую они попали после знакомства с этой странной старухой, продолжилась серией самых невероятных чудес, и разумного объяснения им не было. Если это фокусы, то самой высокой пробы, и никакого подвоха в них не чувствовалось. Междупальцев тайком пощипывал себя за локоть, чтобы очередной раз убедиться в том, что не спит.
Каким-то непонятным образом стены раздвинулись ещё шире, а потом и вовсе пропали, и всё вокруг заполнилось густой, переливающейся, как жидкость, зеленоватой пеленой, время от времени рассекаемой сполохами света. Сквозь каменные плитки пола неожиданно проросли тонкие белоствольные берёзки, из-за которых стали выскакивать сгорбленные благообразные старички с добродушными младенческими улыбками на бородатых физиономиях. Пританцовывая и по-шутовски путаясь в необъятных серо-зелёных балахонах, они выстроились полукругом у невесть откуда взявшегося небольшого озерца с лилиями. Запахло тиной, и из воды стали весело выскакивать другие старички в длинных белых рубахах. Водяные, а это были наверняка они, тут же пустились в пляс. Лешие жеманно потупили взоры и, тряхнув нечесаными гривами, довольно стройно затянули:
«Во саду ли, в огороде
Девушки гуляли.
Они правою рукою
Леших выбирали…»
А водяные тотчас подхватили, выдав свой неожиданный куплет:
«Водяной, водяной, пташечка,
Водяны-ы-ые жалобно поют!
Раз поют, два поют,
Горе не беда…»
– Что-то у них сегодня с репертуаром не клеится! Кто в лес, кто по дрова… Перестарались, склерознички, перерепетировали, небось, сердечные! – заволновалась Баба Яга и хлопнула в ладоши. – Пошли вон отсюда! Стыдоба, да и только!.. Тяжёлый контингент, знаете ли, почти неуправляемый… Сделаешь им замечание – моментально обижаются, под корягу или на дно озера забьются, и попробуй их вытяни оттуда. Никаким бреднем не достанешь…
В мгновение ока сводный хор свернулся в огромный мельтешащий шар, который сперва медленно, а потом всё быстрее и быстрее начал вращаться вокруг оси. Из шара неожиданно выпала чья-то серая шапка, но тут же её подхватила высунувшаяся следом костлявая рука и втянула внутрь. Потом шар уменьшился в размерах, шлёпнулся в озерцо и начал с противным хлюпаньем опорожняемой ванны всасывать его в себя. Берёзки закачались, как под сильным ветром, и растворились. На их месте осталось только яркое световое пятно, посреди которого замер одинокий Петрушка.
– Тысячу извинений, дорогие гости, – пропищал он, как ни в чём не бывало, – я предупреждал, что могут произойти некоторые накладки. Наши артисты сильно переволновались, так как им ни разу не приходилось выступать перед такой представительной аудиторией…
– Брешет, как сивый мерин! – желчно скрипнула Баба Яга. – Вечно у них какие-нибудь проблемы – то лешие ноги промочат и простудятся, то водяных тепловой удар хватит… А поют и в самом деле неплохо, можете мне поверить! Только нечасто это случается.
– Время-то, извините, уже позднее, – невозмутимо продолжал Петрушка, – а наши артисты – люди лесные, привыкли рано ложиться спать и вставать по зорьке. Но следующий номер программы всегда проходит на «бис». При обычных обстоятельствах его можно было бы назвать «искусственный свист», но в сказочных и невероятно-новогодних условиях такое прозвучало бы кощунственно и задело бы профессиональную гордость готовящегося к выходу уважаемого артиста. Поэтому мы назвали номер коротко и ясно – «искусный свист», и в этом вы, господа, сейчас убедитесь. Ита-ак, па-апросим и-исполнителя, – растягивая слова, тоном заправского ведущего международных боёв без правил, заверещал Петрушка, – Соловей-Разбойник из Карачаровских лесов собственной персоной!
Получив невидимую затрещину, он сразу куда-то испарился, а на его месте возник коренастый мужик в распахнутой атласной косоворотке с гривой чёрных нечесаных волос. Мужик недовольно огляделся, сверкнул молочными белками цыганских глаз, облизнулся и, сунув два пальца в рот, с большим чувством принялся насвистывать старинный вальс «На сопках Манчжурии».
И хоть от пронзительного резкого звука немного закладывало в ушах, Междупальцев, не дослушав до конца, восторженно закричал «бис» и захлопал в ладоши, а Хорохорин тайком тоже попробовал сунуть в рот пальцы, но получилось какое-то очень некрасивое бульканье, от которого недоеденный жареный поросёнок вздрогнул и выронил из чесночных зубов лимонную дольку.
Снова окинув окружающих надменным взглядом, Соловей-Разбойник вразвалочку удалился, и на его месте тотчас возник улыбающийся Петрушка:
– На очереди силовой аттракцион! Экзотический гость из Лукоморья Кот Учёный, который будет жонглировать золотой цепью и прочими дорогостоящими предметами – женскими украшениями, сотовыми телефонами и ноутбуками. Скажу по секрету: этот номер ещё никем никогда не исполнялся в силу дороговизны реквизита, но нашему Коту всё по карману – он, к вашему сведению, известный криминальный авторитет и крышует фирмы по истреблению мышей и тараканов по всему царству-государству.
Под томительные звуки аргентинского танго вышел толстый полосатый Кот огромного роста с лоснящейся сытой мордой и небрежно выволок за собой массивную золотую цепь. При виде этой цепи Хорохорин почему-то непроизвольно покраснел и спрятал поглубже в карман руку с тоненьким обручальным колечком, которое очень любил выставлять напоказ и регулярно полировал специальной бархоткой. Следом за вальяжным артистом выскочил маленький котёнок с ноутбуком и целлофановым пакетом. Вывалив из пакета на край стола перед зрителями кучу сияющих перстней, ожерелий и сотовых телефонов, малыш быстро ускакал. Для пущей убедительности Кот извлёк из-за спины две большие блестящие гири, тоже, наверное, из золота, и дал одну из них подержать Петрушке. Тот, охнув, тотчас выронил её и поскорее скрылся от греха подальше.
Жонглировал Кот отменно. Цепь словно потеряла в весе и изгибалась в воздухе то в дугу, то в восьмёрку, затем самым невероятным образом вытягивалась в прямую линию и, в конце концов, завязалась без чьей-либо помощи на одной из подброшенных гирь. Ещё раз махнув цепью, Кот ловко поймал её на шею, и вся эта тяжёлая золотая конструкция повисла наподобие медальона. Для порядка пожонглировав некоторое время второй гирей и прочей мелочёвкой, артист широко раскрыл зубастую пасть, и всё, что летало в воздухе, точнёхонько посыпалось ему в глотку. Аппетитно прожевав добычу, жонглёр победно оглядел замерших зрителей надменным взглядом и нехотя склонился в низком поклоне.
– Ай-яй-яй, котик кушать хочет, – заволновался умилённый Междупальцев. – Кис-кис-кис, подойди сюда, я тебе дам что-нибудь!
Кот минуту раздумывал, потом вразвалочку подошёл, презрительно осмотрел остатки поросёнка и, деловито налив себе полный фужер коньяка, залпом выпил. Прихватив два лимона, он стал поочерёдно от каждого откусывать. Затем степенно прошёлся вдоль стола, похлопал лапой по обглоданным рёбрам моментально задрожавшего поросёнка и вдруг мгновенно растворился в воздухе.
– Ох, и нахалюга! – изумлённая наглой кошачьей выходкой Баба Яга даже начала заикаться. – С-сколько их ни учишь этикету, всё норовят по-своему, по-хамски с-сделать! А что с них взять – звери, ни стыда, ни совести! А этот к-котяра – хоть и принято считать, что животное мелкое и безобидное, а каков скотина?! Нет, всё же я пожалуюсь, кому следует, – там с него спесь собьют, всех привилегий и льгот лишат. Вот тогда-то задумается, прежде чем своевольничать… Мой коньяк ему ещё отрыгнётся, когда станет одними мышами питаться, да и то их сперва поймать нужно будет. А то, ишь, разъелся на казённых харчах – одни корпоративы да закрытые мероприятия на уме… А у меня, может, каждая капля коньяка на строгом учёте! Объясняй потом, куда растранжирила!
– Не расстраивайся, бабуля, – весело успокоил её Междупальцев, – он по ошибке наш коньяк выпил, который с клопами, а твой армянский не тронул.
– В самом деле? – обрадовалась Баба Яга. – Ну, тогда ладно. Котяра сам себя и наказал.
А представление тем временем продолжалось. Вездесущий Петрушка жизнерадостно завопил:
– В нашей программе есть номера на любой вкус, но лично мне больше всего по душе жанр старинного русского романса. Сейчас мы приглашаем на сцену сказочно популярную в нашей сказочной стране певицу Алёнушку, – тут Петрушка притворно всхлипнул и с придыханием выдал, – с очень известным в определённых кругах романсом «Пылала ночь восторгом сладострастья…»
Из-за его спины появилось юное курносое создание в длинном ситцевом сарафане и, застенчиво теребя русую косу, томно посмотрело на гостей. Хорохорин неожиданно покраснел, опять прикрыл рукой золотое колечко на пальце и сдвинул брови, Междупальцев почему-то покосился на застёгнутые пуговки на брюках, а Баба Яга заёрзала на месте и стала тоненько хихикать:
– Э-хе-хе! Эта девка у нас такая – огонь! Гляди в оба!
Алёнушка широким жестом отбросила косу через плечо, раскинула руки и вдруг разухабистым цыганским голосом хрипло запела под нежный перезвон балалаек и приторное журчание мандолин. Междупальцев, уже подобравшийся между делом к необъятному поджаристому пирогу посреди стола, успел лишь отрезать ломоть, но откусить не смог и замер с открытым ртом.
Такое вольное обращение с известным романсом Хорохорину крайне не понравилось, и он, картинно сдвинув очередной раз к переносице мохнатые брови, демонстративно отвернулся и принялся за спасение армянского коньяка, за сохранностью которого после гнусной выходки Кота следил с повышенным вниманием. От отдельных рулад Алёнушки он нервно вздрагивал, страдальчески морщился и вопросительно поглядывал на Бабу Ягу и Междупальцева, но от коньяка не отступался, пока с превеликим удивлением ни обнаружил, что содержимое бутылки не только не уменьшается, а с каждой выпитой рюмкой ещё и увеличивается.
Наконец, Алёнушка закончила пение и, не дожидаясь аплодисментов, благоразумно исчезла с глаз. В наступившей на мгновение паузе Баба Яга обвела присутствующих тяжёлым изумрудным взглядом и, не обращая внимания на вновь появившегося Петрушку, принялась громко возмущаться:
– Что же это за безобразия творятся? Третий прокол подряд в таком ответственном концерте! Как что-то поручишь какому-нибудь… не буду имён называть, так вечно сплошной бардак! Не могли эту, с позволения сказать, певицу предварительно прослушать и через худсовет пропустить?! Это же разврат сплошной и, простите за грубость, социалистический реализм на марше! Да если бы я знала, что она так голосить примется…
– А ты её, бабуля, разве не слушала раньше? – поинтересовался Междупальцев.
– Конечно, нет! У нас даже генерального прогона гала-концерта пока не было. Да и по части музыки я не сильна, хоть за концерт ответственная. Мне Петрушка клялся-божился, что проколов не будет… От такого пения самый глухой тетерев окончательно оглохнет! Только пусти дело на самотёк – пиши пропало… Но теперь вся эта нечисть болотная у меня попляшет! Ишь, потешаться надо мной вздумали! Решили, небось, если я в искусстве не сильна, то мне можно всё, что угодно, по тройной цене впаривать?! Ну, хорошо, пускай лешие с водяными из ума выжили – им простительно, что с них возьмёшь, с трижды пенсионеров? Кота-нахалюгу тоже могу понять – он сызмальства на лапу нечист, потому лишь корпоративами и промышляет. Думаете, проглоченную гирю он на свои кровные покупал? Своим-то денежкам он счёт знает, они у него в сундуке на острове Буяне под дубом закопаны. На покупку же реквизита вечно из казны денег требует, однако отдавать потом не торопится. На всю отпущенную на номер валюту драгметаллов накупил и припрятал в своих сундуках, а у меня той валюты что, немеряно?! Но эта фифа расфуфыренная – символ сказочной чистоты и непорочности – совсем уже запредельное что-то… Где она только такого похабства набралась?!
– Тут я, уважаемая, с вами не совсем согласен, – вступился за бедную Алёнушку Междупальцев, решив блеснуть почерпнутой из телевизора и интернета эрудицией. – Сегодня многие эстрадные исполнители так поют. Даже модой стало: чем противней голос, тем рейтинг выше. Возьмите, вон, Григория Лепса и Стаса Михайлова – эти шоумены лопатами бабки гребут, а нормальному пению так и не научились. Притом даже слова осуждающего сказать им не смей. Сразу хором заводят, мол, каждый художник имеет право на собственное видение действительности. Получается, что такая действительность вокруг них хреновая… Ну, не повезло им с окружающим миром!
– Какая же эта Алёнушка художница?! Похабница она – вот кто!
– Может, всё-таки у неё самой поинтересуемся? Что она имела в виду этим своим… э-э, поведением? – вставил слово Хорохорин.
– Да-да, нам очень любопытно узнать! – подхватил Междупальцев, которого по причине холостого состояния крайне волновали вопросы нравственности молоденьких девушек. – Какова её концепция творчества… Ну, и всё остальное.
– И то верно! – махнула рукой Баба Яга и плотоядно ухмыльнулась. – Хоть и не перевоспитаем девку, но, по крайней мере, пристыдим… А подать её сюда, такую-сякую!
В ту же секунду снова, откуда ни возьмись, появилась Алёнушка и, скромно теребя пальчиками кружевной платочек, замерла в ожидании неминуемой кары.
– А ну-ка, девка, признавайся, где таких срамных манер набралась? – грозно, привстав с кресла, прорычала Баба Яга. – Какой лиходей подучил тебя неприличные песни голосить в присутствии наших дорогих гостей?
– Что же вы, бабушка, говорите-то? – запричитала Алёнушка, и её огромные голубые глаза-блюдца наполнились слезами. – В чём вы меня, сиротинушку горькую, обвиняете? Я, если хотите знать, век бы подобных песен не исполняла! У меня к другому душа лежит… Это меня злые городские люди надоумили, они себя ещё продюсерами величать велели, а иначе к ним даже на пушечный выстрел не подступишься – и разговаривать с тобой не станут. Пой, говорят, то, что тебе велели, и всё тут. А другой репертуар – ни-ни! Этим ты себе складывающийся сценический имидж испортишь, а без имиджа ты на эстраде ноль без палочки – ни диски твои покупать не станут, ни концертный тур по городам да весям не замутишь, ни на радиоканалы не попадёшь, ни в топы на тех же каналах…
– Ничего не понимаю, – сразу сбавила тон Баба Яга, – на каком она языке говорит? Вроде слова знакомые, а не понимаю связи между ними – ну, ни капельки! Топы какие-то, каналы-канавы…
Но Алёнушку уже было трудно остановить:
– Они, эти самые продюсеры, мне так и сказали: ты, мол, пока фишку не просекаешь, а значит, во всём нас слушаться должна. Ведь ты не самая главная наша примадонна, которой уже ни голоса, ни внешности не надо, потому как она звезда, и её в любом виде пипл схавает. А на одном девичьем обаянии далеко не уедешь. Даже наш самый главный музыкант – маэстро Садко – и тот без продюсеров ни туда и ни сюда. Ведь это они, кстати, надоумили его гусли забросить и бренчать на электрогитаре заграничной, кафтан джинсовый купить для сцены, космы до плеч отпустить… Чувствую, что ему такой расклад тоже не по нраву, да никуда не денешься – на какие только жертвы ради эстрады не пойдёшь!.. Раньше-то наш Садко знаете, как пел? Соловьи заслушивались и со своими трелями замолкали, а сегодня врубит маэстро усилители, врежет барабанными децибелами по нашим барабанным перепонкам – и всё, те же соловьи с веток замертво падают. Но именно такая музыка у молодёжи в цене!.. Да что я вам рассказываю?! Разве вы сами на эстрадных концертах не бывали?
– Ну, бывали, – протянул Хорохорин и поднял глаза на Алёнушку. – Вообще-то мне там иногда нравится…
– А вам? – Алёнушка лукавым взором поглядела на Междупальцева, внимающего её словам с открытым ртом.
– И мне нравится, – машинально пробормотал Фёдор Викторович и покраснел, как всего минуту назад его приятель. – Особенно когда девушки в коротких юбочках отплясывают канканы всякие.
Хорохорин оторвался от созерцания коньячной бутылки и солидно подытожил:
– Это уж точно! Правду она говорит. Так петь сегодня модно, и никуда от этого не денешься. Взять, например, мою младшую дочку. Как вернётся домой с учёбы, сразу книжки под стол, компьютер с песнями из интернета – на полную катушку, и хоть из квартиры беги. Ну, чистый ад дома от её музыки! Помню, в детстве у нас в Сибири так громко даже пьяные на улицах не голосили…
Упоминание про ад, видимо, пришлось по душе Бабе Яге, и она сладко зажмурилась:
– Ад – это совсем другое дело! Там люди, вернее, черти куда приличней нынешних людишек – во всём у них порядок, и нет такого вопиющего безобразия… Бывала я там в туристической поездке.
Воспользовавшись заминкой, Алёнушка поскорее исчезла с глаз. Да и вопросов к ней, видимо, больше не было.
Наступила пауза, во время которой Междупальцев, наконец, обратил внимание на кусок пирога в руке и сумел отправить его в рот, а Хорохорин обнаружил стоящий рядом с коньяком штоф с целебной настойкой на семи травах и принялся её дегустировать.
