Лейтон Грин
Египтянин
10
Профессор Виктор Радек держал в большой руке бокал для абсента. Он поместил кубик сахара в ложку с прорезями, а ложку положил поверх бокала. Капнул на сахар абсента, поднес горящую спичку и стал наблюдать, как сироп карамелизуется и капает в бокал, а потом утопил там горящую ложку. Короткая вспышка заставила профессора улыбнуться. Абсент представлялся ему настоящей любовницей, чувственной, пылкой и безупречной.
Виктор добавил ледяной воды – погасить пламя, ровно столько, сколько нужно, чтобы высвободить полынь и анисовое масло; ровно столько, сколько нужно, чтобы добиться чувственного молочного цвета, означающего ритуальное перевоплощение.
Он взбалтывал амброзию, ласкал, познавая ее глубины. Потом опрокинул напиток в горло, и тот скользнул вниз, унося разум ученого, беспокойный и жаждущий, в знакомую обитель.
Виктор подошел к окну гостиничного номера, увидел Берлин, и его мозг сразу пробудился от странно просветляющего действия туйона. Сильный город – Берлин. Чудо эволюции. Лишившись гордости, мегаполис выжил, приспособился и стал новым творением, современным плавильным котлом единства и прогресса. Вот так, размышлял Виктор, смиряет города война: они возрождаются более мудрыми и добрыми, широко раскрыв свои объятия тем, кого сторонились прежде.
Войны, как и любые преходящие деяния государств, никогда не интересовали Виктора. Вселенная виделась ему гигантской мозаикой, Земля – одной планетой среди миллиардов, а мелкие сражения ее обитателей – ерундой, отвлекающей от великих истин. Именно великие истины вели ученого: в чем смысл жизни, куда мы идем, откуда пришли? Не имея ни кредо, ни теологии, Радек посвятил свою жизнь исследованиям и личному опыту, мимолетным видениям того, что считал фрагментами этой мозаики: странными, необъяснимыми, сверхъестественными, Божественными. Подобное чувство веры – или религии, или просто онтологического бытия – ежедневно вдохновляет миллиарды людей.
Берлинское дело нагоняло на Виктора скуку. Очередная горстка недовольной молодежи возомнила себя сатанистами. Ребята не потрудились даже провести хоть какое-то исследование и ничего не знали о настоящих сатанинских культах. Впрочем, им было известно достаточно, чтобы принести другим бессмысленный вред и страдания. Они убили одноклассника – распяли его в лесу. Ритуал был проведен небрежно, дилетантски. Виктор и рад бы был помочь, но берлинская полиция на самом деле в нем не нуждалась. Кто ей был нужен, так это психиатр.
Мысли Виктора переключились на дело, над которым работал Грей. Профессор еще не встречал человека, настолько… скрытного, как Доминик Грей. Виктору практически ничего не было известно о прошлом напарника, кроме того, что тот не любил обсуждать эту тему.
О настоящем Грея Радек знал вот что: у этого американца есть мозг, сердце и великолепные следственные навыки. Виктор давно искал такого человека, чтобы восполнить пробелы в собственном наборе навыков. У тех немногих исследователей, которых он пытался нанимать в прошлом, либо кишка была тонка для дел, над которыми приходилось работать, либо они не выдерживали постоянных командировок. Грея же не смущало ни одно, ни другое.
Дело, над которым сейчас работал Доминик, выглядело более интересным, чем берлинское. Виктор играл полученными фактами, словно шахматными фигурами, так и сяк расставляя их по доске. Партия только началась, возможных ходов ожидалось чересчур много. Профессор даже не знал, кто его противник, хотя кое-какие намеки имелись.
Очевидным выбором, связью, которую обнаружил Грей, идя по денежному следу, была «Группа Лазаря». Это дочернее предприятие десяток лет назад отделилось от материнского, чтобы идти в ногу с новейшими разработками в области биотехнологий. «Группа Лазаря» занималась современными научными исследованиями, целью которых было противостоять старению: биомедицинской геронтологией, нанотехнологией, крионикой, новаторской мумификацией, даже попытками загрузки человеческого сознания в компьютер. На этом месте Виктор покачал головой и прекратил чтение.
Материнская организация была ему известна. Уходя корнями в Средневековье, она ухватилась за фалды истории и всячески за них цеплялась. По мнению Виктора, это сообщество было того же розлива, что и современные тамплиеры, розенкрейцеры, масоны и прочие тайные общества, одержимые ритуалами и внешними проявлениями, хранители древних сплетен, идеологи благотворительных мероприятий и доморощенных методов спасения. Организации с серьезными намерениями, представляющие реальную угрозу, вели свои дела без показухи и ненужной помпы. Они устраивали себе ложе там, где гнездятся тени.
Организация, от которой отпочковалась «Группа Лазаря», за эти годы сменила несколько названий и теперь прогрессивно именовалось аббревиатурой ВГПА – Всемирная гильдия передовых алхимиков. Виктору она была более известна просто как Гильдия.
Гильдия преследовала две цели. Цель первая: сохранение наследия и традиций древней алхимической науки. Прошлое алхимии было захватывающим и важным, оно заслужило свое место в истории. Вторая цель была той же, к которой, насколько Виктор понимал, шли все алхимики с момента зарождения этого искусства: они искали эликсир жизни.
Возможная вовлеченность в дело Гильдии не слишком беспокоила профессора. Гильдия наслаждалась своей историей, ритуальными нарядами, экзотическими связями. Она была безвредной, и Виктора порадовало, что к расследованию не имеют отношения более радикальные группировки, занимающиеся старением. Однако его удивило, что Гильдия дает деньги «Сомаксу». Значит ли это, что она стала более дерзкой в своих извечных поисках бессмертия? Или, быть может, более отчаянной?
Виктор надеялся вскоре это выяснить, потому что, так уж вышло, был знаком с одним из ее членов. Но сперва стоило обратить внимание на ту часть головоломки, которая интриговала его куда сильнее, чем Гильдия: на Аль-Мири с его золотым медальоном. Профессор нечасто встречал генеральных директоров, носящих на шее выгравированные логотипы своих компаний, которые к тому же включали языческую символику.
Виктору редко доводилось видеть незнакомые ему религиозные изображения, и сейчас мысль о загадочном символе взволновала его. Ученый с удовольствием посмотрел на лежавшую перед ним стопку книг. Тут было множество томов по египетским верованиям, которые он приобрел в местном букинистическом магазине, специализирующемся на религиях и оккультизме. С тех пор, как Виктор в последний раз занимался Древним Египтом, прошло довольно много времени. Ему хотелось бы оказаться дома, в собственной библиотеке, ведь собранные в ней книги значительно превосходили ассортимент местного букинистического магазина, однако и того, что есть, пока хватит.
Он сделал большой глоток абсента, с наслаждением выдохнул и принялся за работу.
11
Самолет резко оторвался от земли. Внутренности скрутило, и Грей заметил, что некоторые пассажиры бормочут себе под нос молитвы. Сам он верил в человеческий дух, и через жизненные испытания его вели силы тела и ума.
Так было до Зимбабве.
До тех пор, пока Грею не пришлось заняться расследованием исчезновения бывшего дипломата, которое привело их с Виктором и Ньей на религиозные обряды в южноафриканской саванне, к событиям, объяснить которые Доминик не мог.
Бабалаво, жрец религии джуджу, с которым встретился Грей, играл его сознанием и оставил американца на коленях, сломленного, в грязной яме. Если бы не отважное вмешательство деревенского подростка, Грей и двое дорогих ему людей, Виктор и Нья, погибли бы.
Однако они выжили и могли теперь поведать эту историю, но мировоззрение Грея пошатнулось. Его разум, а возможно, и душа не могли больше довольствоваться линейной гуманистической магистралью.
Виктор предложил убедительное объяснение способности бабалаво контролировать людей. Он ссылался на силы разума, которые считал очень даже реальными и превосходящими всякое воображение.
Но у Грея остались сомнения.
После смерти матери он мог испытывать к концепции Бога одно лишь презрение. Когда ему было пятнадцать лет, он целых полгода сидел у маминой постели и держал ее за руку, пока она содрогалась от боли. Из-за своей религиозности мать отказалась от лечения, а потом каждую проклятую секунду каждого проклятого дня молилась Богу – которого не существует, или, что еще хуже, которому все равно. Мама умерла у Доминика на руках, пока отец утешался в объятиях проститутки на соседней улице. Что еще после такого удара Грей мог испытывать к Богу?
Отец застал Доминика рыдающим над телом матери. Слезы в доме Греев были под запретом. Лишь в разгаре избиения папаша сообразил, что его жена не просто уснула. Сын не мешал ему продолжать экзекуцию, безучастный ко всему вокруг. Какая-то часть его души разбилась вдребезги, и он знал, что вернуть ее невозможно.
* * *
На время полета Грей разулся. Он поискал было аварийный выход, но в наши дни это все равно что ждать демократии от Северной Кореи. Он предполагал, что Виктор летает первым классом, но не собирался обеспечивать себе дополнительный комфорт при помощи профессорских денежек.
С собой у него была стопка книг по биомедицинской геронтологии, но Доминик успел просмотреть до середины первую из них, а потом глаза у него стали слипаться. Откидывая спинку кресла, он мельком заметил, что подросток рядом с ним читает журнал об одном из боевых искусств. Хотя Грей любил все, что связано с этой темой, он невольно закатил глаза. Совершенно безобидный вид единоборства, подумалось ему, с правилами, врачами и общественным контролем. Совсем не то, с чем пришлось столкнуться ему самому.
Отец Грея был чемпионом по боксу и профессиональным военным; он начал передавать навыки сыну, когда тому было пять. Во время тренировок отец требовал, чтобы Грей давал ему сдачи, и, если мальчик жаловался, бил еще сильнее. Мама пыталась вмешиваться, и тогда ей тоже доставалось.
Грею исполнилось десять, когда, помотавшись по гарнизонам, отец получил назначение в Японию. Решив, что традиционное карате недостаточно хорошо для его худосочного и замкнутого отпрыска, он остановил свой выбор на одном из самых жестких и эффективных ответвлений древнего искусства джиу-джитсу под названием дзендзекай. Там на занятиях ежедневно происходили жестокие схватки.
Теория джиу-джитсу заключается в том, чтобы, не пытаясь отражать атаки, использовать энергию нападающего против него же, при этом нанося удары по самым уязвимым частям человеческого тела: суставам, болевым точкам, внутренним органам, пальцам, мягким тканям. Координация Грея, его быстрые руки и острый ум прекрасно подходили для этого единоборства. Шихан, старший инструктор, знал о боли и страданиях больше, чем обычные люди знают о дыхании. И Грей стал его лучшим учеником.
Но даже этого отцу было недостаточно. Доминику в жизни не забыть, как папаша впервые отвез его на подпольные бои в Токио. Доминику было пятнадцать, и он чертовски боялся, хотя к тому времени уже заработал черный пояс. Очень талантливый, двужильный, Грей к тому времени прошел через бесчисленные уличные драки с местными хулиганами, но много чего наслушался о подпольных турнирах – петушиных боях, где вместо петухов выступали люди. Их участники, настоящие гладиаторы, бывалые бойцы, сражались как ради крови и острых ощущений, так и ради жалкого выигрыша.
Первый бой Грея состоялся в овеянном легендами подвале. Ему запомнилось тошнотворное освещение, оскалы на лицах, набитые иенами кулаки, машущие в воздухе, да испачканный кровью деревянный пол ринга.
Противник был в два раза старше Грея и в два раза крупнее. Не было ни гонга, ни девушки с табличкой, ни рефери, ни правил. Когда отец толкнул Грея вперед, того стошнило от волнения.
Соперник, судя по движениям, знал дзюдо и, возможно, немного карате, но по жестокому блеску его глаз Грей понял, что перед ним бандит. Настоящие мастера никогда не станут позориться в подпольных боях. Грей подсечкой отправил противника на пол, но тот бросился на него и повалил рядом. Грей попытался встать, и тут этот тип схватил его за волосы и укусил в шею.
Что за чертовщина?
Это так потрясло Грея, что он потерял концентрацию. Противник тут же оказался сверху и стал локтями бить его по голове. Грей отчаянно отбивался, но враг был слишком тяжелым и крупным. Кровь Доминика томатным соусом расползалась по полу.
Наконец ему удалось завалить противника на бок, и теперь они оказались лицом к лицу. Следующие пять минут – а для драки это целая вечность – состояли из плевков, щипков и тычков; бойцы поскальзывались среди крови и пота, стараясь не дать выколоть себе глаза; в мозгу Грея царила мертвая тишина, а толпа исходила звериным ревом. Суждено ли ему выжить, подумалось Доминику, когда он увидел отца, который, скрестив на груди руки, стальным взглядом наблюдал за происходящим.
В тот вечер Грея спасла не спортивная подготовка, а непреклонная воля и былые побои. Как бы сильно ни колотил его этот отморозок, дома от папаши ему доставалось еще сильнее. В глазах противника читалось недоумение: почему малец не сдается? Такое положение вещей давало Грею грубую энергию, понимание того, что он и впрямь способен вынести больше, чем соперник. Разве сравнится эта боль с той, что причиняет родной отец?
В тот вечер что-то внутри у Доминика со щелчком сломалось, а потом заново срослось благодаря кропотливой ковке, холодной и горячей одновременно. Он никогда прежде не испытывал ничего подобного; навыки джиу-джитсу объединились с внутренней яростью. Грей брыкался и царапался, лежа грудью на противнике и разведя ноги в стороны. Бандит попытался сбросить его, и Грей, схватив того за руку, провел захват рычагом. Он сделал это так стремительно, что увидел в глазах отморозка шок.
Выворачивая руку противника, Грей остановил себя в последнее мгновение: спина выгнута дугой, колени сомкнуты, блокируя нижнюю часть локтя бандита, а все тело удерживает его руку, сводя на нет преимущество в массе. В таких приемах и заключалась вся суть джиу-джитсу.
Отморозок застучал по мату, чтобы Грей не сломал ему руку, и его угол выбросил полотенце. Толпа недовольно взревела: она хотела услышать треск кости.
На улице Грея снова стошнило. В животе все содрогалось от адреналина, казалось, он бурным потоком льется из каждой поры. Уже потом Доминик узнал, что это генетическая реакция: награда природы царю джунглей, первобытный враг человеческой морали. Но в тот миг он понимал только одно: ему ненавистна та часть себя, которой понравился бой.
Уже дома Грей рискнул обратиться к отцу. Может, тот просто пытался единственным известным ему способом помочь сыну? Грей знал, что способ извращенный, что таким образом нельзя объяснить физическое и психологическое насилие, которому всю жизнь подвергал его папаша, но, может быть, на этот раз все будет хорошо. Глядя на отца сияющими радостью победы, полными надежды глазами, Доминик спросил, что тот думает про его бой.
– Что я думаю? – холодно переспросил отец, обернувшись. – Почему ты не сломал ему руку?
Грей облизнул губы.
– Я… просто незачем было. Я и так победил.
– Трус ты, сынок, черт тебя задери. Когда у тебя есть возможность закончить схватку, пользуйся ею, понял? Не жди, пока выбросят полотенце или какой-нибудь долбаный рефери подтянется. В реальном мире такого дерьма и вовсе не существует. Настоящий боец на части тебя порвал бы, пока ты там копался. Надо уметь покончить с противником. Как думаешь, почему я тебя туда повез?
– Но он постучал по мату…
Отец схватил Грея за горло и прижал к стене.
– Не смей мне перечить, засранец мелкий! Нечего мне тут про бои вкручивать, я две войны прошел!
И он ударил сына головой о стену с такой силой, что треснул гипсокартон. Грей наблюдал, как плавно, словно в замедленной съемке, на голову и грудь ему сыплются белые крошки, словно волшебная пыль из далекого королевства.
Мать, которая тогда уже болела раком, начала плакать в спальне за стеной.
…Подросток в соседнем кресле захлопнул журнал, а Грей закрыл глаза.
12
Джакс скользнул на стул напротив лысого и его телохранителя. Он был согласен обсуждать задание на личной встрече в укромном месте при условии, что работать придется в другом государстве, а в данном случае это условие подтвердили ему в переписке. США входили в число стран, где Джакс, как правило, не работал. Еще он избегал нарушить закон там, где у него было жилье, а жить предпочитал там, откуда нет выдачи. Однако сейчас он проникся любовью к Флоренции. Черт возьми, невозможно все время соблюдать собственные правила, а то можно с тем же успехом поселиться в Швейцарии.
Еще одно правило: Джакс не работал с террористическими организациями. Террористы не любят оставлять свидетелей в живых, а ему не хотелось, чтобы они гонялись за ним по всему земному шару. Впрочем, нельзя сказать, чтобы террористы часто к нему обращались. Они предпочитали обтяпывать дела в своем кругу. И Мохаммед заверил, что терроризм тут ни при чем.
– Я Аль-Мири, – сообщил высокий, не потрудившись представить своего спутника.
– А где Мохаммед? – спросил Джакс.
– Я не использую в переписке свое настоящее имя. Уверен, вы понимаете.
– Как вы меня нашли?
– Это неважно, – отмахнулся Аль-Мири.
– Боюсь, вы ошибаетесь.
Аль-Мири положил ладони перед собой и стал барабанить по столу указательным пальцем левой руки.
– Буду честен. Я нашел вас через человека, с которым вы недавно вели дела. В Египте.
– Человек был на стороне спроса или на стороне предложения?
– На стороне спроса.
Интересные дела. В роли посредника обычно выступал Дориан. Впрочем, были и другие люди, которые знали электронную почту Джакса.
– И вы хотите обсудить аналогичную услугу?
– Я хочу, – Аль-Мири перестал постукивать пальцем, – вернуть собственность, которую вы помогли похитить.
Шум кафе доносился теперь словно издалека. Правая рука Джакса нашла рукоять засапожного ножа. Это что, шутка какая-то? Его приятель Дарко, боснийский наемник, однажды уже проворачивал такой фокус, чисто смеха ради.
Нет, на шутку не похоже.
– Человек, с которым вы вели дела, работал на меня, – продолжал Аль-Мири. – Он украл у меня кое-что очень важное. Такую потерю я себе позволить не могу.
Джакс подался вперед, и то же самое сделал уродливый телохранитель. Наемник тихо произнес:
– Значит так… Вот как мы поступим. Сейчас я встану из-за стола и уйду. Вы выждете пятнадцать минут и сделаете то же самое. А потом вернетесь в Египет, забудете, что видели меня, и никогда больше не станете упоминать мое имя. Повторяю: никогда. Иные действия очень плохо скажутся на вашем здоровье. Capisce? Ясно?
– В первую очередь, – парировал Аль-Мири, – мне ясно, что вы не захотите стать моим врагом. Я человек разумный и не считаю вас ответственным за кражу. Понятное дело, для вас это был бизнес и вы просто провели сделку. Поэтому я готов заплатить, чтобы вы помогли мне найти украденное.
– Я вас не знаю и своих клиентов не сдаю. Может, вам лучше разобраться со своим работником?
– С ним уже не связаться.
– Тогда вам, похоже, не повезло. Отправляйтесь домой. Здесь ваше слово ничего не значит.
– От вас требуется лишь сообщить, кому вы передали мою собственность.
Джакс встал.
– Я же сказал, что не сдаю клиентов.
– Боюсь, для меня это неприемлемо, – тихо проговорил Аль-Мири.
– Забавно: мы часто не получаем, чего хотим, и еще чаще не хотим того, что получаем.
Джакс попятился к дверям, не сводя глаз с обоих мужчин. Ни Аль-Мири, ни его телохранитель не сделали попытки последовать за ним. Что бы ни случилось дальше и как бы ни обернулось дело в итоге, все это было не к добру. Придется залечь на дно, пока шум не уляжется, и впредь осторожнее выбирать деловых партнеров. Да уж, вот так вляпался.
Он нырнул в людское месиво, затерялся в толпе и вышел на Лексингтон. Сомнений в том, что ни один из собеседников за ним не последовал, у Джакса не было, и он обходным путем направился к себе в отель. Пора собирать манатки и валить на хрен из Нью-Йорка.
Джакс заглянул в свой номер, подхватил сумку и вышел в коридор. Четыре араба приветствовали его, направив пистолеты ему в лицо. Прежде чем Джакс успел что-то предпринять, один из них ударил его в висок рукоятью оружия.
13
Вероника сидела на диване в позе лотоса. Ноутбук она закрыла и полностью сосредоточилась на чашке кофе. Ветерок из окна спальни проникал в гостиную и обдувал Веронику в конце своего маршрута, и она закуталась в мохнатый банный халат.
Она долго сидела над своим кофе, прежде чем потянуться за сотовым и набрать номер Моник. Именно ей Вероника передавала готовые работы, и от Моник в основном и поступали задания. Почти в любой другой сфере Вероника называла бы Моник своим боссом, но вообще-то предпочитала считать ее координатором.
Моник выросла в Бронксе, получила двойную степень в области права и здравоохранения Колумбийского университета. Она поработала полевым исследователем ВОЗ, юристом ООН и вот теперь трудилась в верхних эшелонах международного здравоохранения. Сочетание трущобного детства с глубоким знанием правовой системы и опытом работы в беднейших горячих точках мира, по мнению Вероники, должно было сделать из координатора нечто среднее между утомленной заезженной клячей и нигилисткой. Может, так дело и обстояло, но по Моник этого было не видно.
Она ответила после первого же гудка, и перед внутренним взором Вероники предстал образ координатора: чернокожая женщина средних лет в потрясающих туфлях, раздражающе стройная и собранная, скрывающая недосыпание под слоем тонального крема, она наверняка сейчас проверяет электронную почту, заполняет отчет, жует бейгл, просматривает новости и занимается еще пятью делами, одновременно пытаясь поговорить с Вероникой. Та любила блестящую и безалаберную начальницу, но частенько мечтала придушить. Моник, как всегда, говорила очень быстро, проглатывая половину слов:
– Заедешь сегодня? Перекусим вместе?
– Можно. У тебя есть минуточка?
– Только секундочка, дорогая. Дел куча. Кстати, статья про «БиоГорден» удалась.
– Спасибо, – поблагодарила Вероника. – Помнишь, мы с тобой обсуждали несколько вариантов моего следующего задания? Ты остановилась на чем-нибудь?
– Это ты мне скажи, на чем я должна остановиться. Так, погоди чуть-чуть, мне просто… надо… отправить текст. Если выбирать задание прямо сейчас, я за проверку безопасности центров по контролю заболеваемости.
– У меня тут еще кое-что наклевывается, совершенно новое. Хочу понять, насколько тебе это интересно.
– Так, я… пятница не подойдет… четверг, наверное, тоже… А что за тема-то?
– Моник, брось все, что ты делаешь, и выслушай меня, пожалуйста. История довольно странная, но я столкнулась с занятным парнем: он вроде сыщика и, кажется, намерен заняться «Сомаксом». Причин я не знаю, но шухер может выйти грандиозный. И я уверена, что больше никто не в курсе. Мы по чистой случайности встретились на протестах вокруг «БиоГордена».
Вероника прямо-таки увидела, как Моник хмурится, прижимая к уху телефон.
– Вер, у нас же не «Инквайер» и даже не «Шестьдесят минут»[6].
– «Сомакс» занимается настоящей наукой, и ты это знаешь. Противоречивой, неэтичной, а то и преступной, но настоящей. Они берутся за то, на что другие даже не замахиваются.
– И?
– Признаю, отчасти меня ведет предчувствие. Но готова на что угодно спорить: материал выйдет хороший. Тот парень зубами вцепился в эту историю.
Вероника знала, что Моник интересуется темой старения. Биомедицинская инженерия должна бы стать главной наукой двадцать первого века. Исследование старения играло важнейшую роль в борьбе с болезнями, достижении устойчивого долголетия и здоровья в целом.
Тон Моник изменился и стал более заинтересованным.
– Что у тебя есть? Мне нужны хоть какие-то детали, прежде чем утвердить смету.
– Я знаю одно: здесь замешано нечто совершенно новое, но больше мне ничего не известно. Возможно, тебе придется дать мне некоторую свободу. Я постараюсь работать как можно быстрее.
– То есть у тебя ничего нет.
– Будет, – заверила Вероника.
– В течение десяти дней мне нужен свежак, и я бы хотела получить его от тебя. Ничего, если тема будет другой, лишь бы о науке. Мы тут, дорогая, корпоративными скандалами не занимаемся.
– Понятно. Спасибо. Как только что-то выясню, сразу сообщу.
– Давай.
– И постараюсь организовать ланч.
– Давай.
Вероника закрыла крышку телефона и вернулась к своему кофе. Она чуть было не рассказала о странном типе под окном – не потому, что это имело какое-то значение, просто ей хотелось с кем-нибудь поделиться. Может, еще удастся, если она устроит ланч. Когда Моник загнана в угол, из нее выходит хорошая слушательница.
Найти единственного человека, которому она действительно хотела рассказать о слежке, ей не удавалось. После того как позапрошлым вечером они встретились в баре, Вероника вычислила с помощью своего частного детектива отель, где остановился Доминик, и раз десять безрезультатно позвонила ему в номер. Сообщений она не оставила, не желая подчеркивать, что своего номера он ей не давал.
По крайней мере, теперь Вероника была уверена, что знает его настоящее имя, хотя, конечно, странно, что Грей зарегистрировался под ним в отеле. Если он не внедренный сотрудник, что у него за работа?
Она прокрутила новости в поисках упоминаний о беглом пациенте больницы, который разгуливает теперь по Нью-Йорку, или еще о чем-то в том же духе. Ей самой было непонятно, с чего она так переполошилась: наверняка же это был какой-то пранкер. Просто в беседе всплыли эксперименты над людьми, которые ставили в «Сомаксе», вот Вероника и перепугалась, увидев в окне странного персонажа, всего обмотанного бинтами.
Ей хотелось рассказать о нем Доминику, чтобы посмотреть на его реакцию. Может, забинтованный тип как-то связан с их посещением «БиоГордена»? Хоть бы нет. Большинство исследований старения ведутся на пренатальных тканях – большинство, но не все. Кто знает, что могли выкинуть эти ненормальные из «Сомакса»!
Сделав еще несколько глотков кофе, Вероника снова попробовала дозвониться в отель. Поговорив с портье, она побледнела: оказывается, Доминик Грей вчера вечером выписался.
Вскочив, она поспешила к письменному столу, покопалась в бумажках, извлекла визитную карточку и решила позвонить снова, на этот раз – детективу из Квинса, который месяцами пытался залезть к ней под юбку. Глубоко вздохнув, она открыла телефон и вложила в свою просьбу максимум очарования, которое удалось выжать.
Целый час Вероника расхаживала по комнате и грызла ногти, а потом детектив перезвонил. Он тоже постарался очаровать ее на свой извращенный лад, напористо заявив, что меняет информацию на совместное посещение бара, и добавив идиотский комментарий насчет непреходящей прелести бартерной системы.
Что ж, ладно.
Она дала ему надежду, а он взамен дал ей необходимое подтверждение того, что Доминик Грей поздно ночью улетел на самолете «Бритиш эйруэйс» в Софию.
Значит, Доминик в Болгарии, раскручивает возможную историю ее мечты.
И Вероника сделала еще один звонок.
