Ли Юэсин
Небесный ветер, Тёмный лотос. Том II
Гора Куньлунь
Оставаясь невидимым для бессмертных, Хао желал слушать любимый голос, видеть её и разделять боль, но Ли старательно отстранялась, пытаясь справиться со всем самостоятельно. Крепко сжимая синее одеяние, Горный дух глубоко вдыхал, вытягивая свободную руку, силясь обнять и утешить, когда по щекам начали стекать слезы. Безмерная горечь утраты обретала видимый ком черни, что пропитывал каждую рану. Тени желали сей душу, покуда та не имела силы и желания существовать, зарываясь в себе и не видя ничего. Ли не была такой никогда. Из раза в раз поднимаясь, она твердо вставала на ноги и шла дальше, крепко сжимая руку Хао, следуя подле, показывая тем самым огромное доверие, которое он, к сожалению, не сумел оправдать.
Ли утыкалась в Циньлуна, тот успокаивал и даровал своему дитя спокойный сон, передавая её в крепкие руки Юсюаня, который только и ждал удобного момента, дабы сблизиться и получить желаемое. Нахмурившись и махнув рукой, Горный дух возжелал как можно скорее оказаться у ног нового Императора, моля изгнать в мир Смертных, дабы вернуть небесную ипостась. Стражники, что оберегали длинные лестницы, с недоверием смотрели, как из мощного порыва ветра образовывался дух, спокойно ступая и поднимая руки. Не желая оказывать сопротивление, Хао просил доложить Гуань—Юню, что явился предатель, готовый покаяться в каждом постыдном грехе, затмившем светлый разум. Один из Небожителей с неохотой исчез, оставляя второго стоять с вытянутым орудием, острие которого упиралось в слегка распахнутую грудь.
На небе прогремел гром, раздалось три мощных удара рукой и двери пред Горным духом открылись, позволяя пройти первый этап искупления.
Тело становилось слабым с каждым новым шагом, ветер боле не слушался, постепенно ускользая из раскрытой ладони. Одеяние растворялось, открывая нагое тело, показывая всему Поднебесью увечья бывшего воина. Хао старательно пробирался вперед, когда облик возлюбленной возник перед глазами, напоминая о предательстве, не желая принимать искупление, покуда тот всё ещё жив и находился в обличие Горного духа. Внутренний дракон восстал, вырывая крик из Хао, взлетая вверх и взрываясь синевой, распространяя по всему небу легкие дуновения, знаменующие победу.
Последнюю ступень он преодолел со слезами, что начали идти непроизвольно. Этот шаг означал потаенные несбыточные надежды, с которыми необходимо проститься, желая предстать пред Императором, получая его благословение. Упав на колени, Горный дух тяжело дышал, а тело его дрожало от каждого движения, вынуждая прижаться лбом к ледяной земле. Пахло свежестью и озоном, а дневное светило постепенно исчезало за горизонтом, прося луноликую госпожу занять пьедестал власти, даруя трехмирию яркие краски, из которых смертные постоянно складывали необычайные рисунки. Так, к примеру, Ли говорила, что можно найти каждое зодиакальное созвездие, соединяя звезды невидимой чертой. А медведица, вечно прятавшая своего медвежонка, то и дело что терялась среди плотных облаков, что были еле заметны в ночи. Они любили смотреть на небо, согреваясь в объятиях и не думая ни о чем.
Его встречал юный господин. Стоя со спрятанными руками, Лу Шень учтиво склонился и пошел вперед, стараясь идти как можно медленнее. Он помнил этого Горного духа и что тот не желал скреплять узами брака их с лотосом, посему Лу молчал, не желая разделять его взгляды. Хао казалось, что Небожитель рос слишком быстро, соединяя в себе характер отца и красоту матери, что успела проводить дитя ко встречи с предателем.
Золотой дворец был достаточно пуст. Много слуг и воинов Гуань—Юнь отпустил, желая говорить с Горным духом наедине. Его светло—золотые одеяния были распахнуты на груди, малая часть лат на руках словно слилась воедино с телом, желая вечно защищать Владыку войны. Остановив Хао жестом, Лу вышел вперед и склонил голову перед отцом, ощущая его улыбку, слыша гордость в голосе, что был нежен и тверд одновременно.
– Благодарю тебя, юный господин. Ты можешь ступать в покои и отдохнуть.
– Прости, отец. Могу ли я сегодня отправиться к луноликой госпоже?
Усмехнувшись и кивнув, Император дождался, пока Небожитель покинет залы и, махнув Хао, подозвал того к себе за длинный стол, полностью уставленный едой и питьем. Горный дух в легком порыве оказался рядом с Гуань—Юнем, склоняя голову и не узнавая себя, что поклялся не оказывать чести ни одному Императору. Встав на одно колено, Хао прижал кулаки друг к другу.
– Император, я прибыл к вам, дабы принять наказание за неподчинение.
– Хао, что с тобой? Мне казалось ты никогда не склонишь головы, встань и не смей вести себя так.
– Но.
– Встань.
Голос Гуань—Юня резко изменился став более грубым. Протянув руку, Император помог Владыке ветра встать, дабы тот осознал, что не был врагом или предателем в его мире. Отпивая вино из пиалы, Гуань—Юнь вчитывался в бумаги, что передали ему из мира Теней, где продолжались поиски Лэйшеня. Постепенно выстраивался мост, что непременно вел к дремлющему лотосу, который не готов был перерождаться ни в одной из его ипостасей.
Тяжелый вдох.
Потирая переносицу, Император покачал головой, переводя взгляд на потерянного Горного духа.
– Почему ты решил явиться сюда?
– Потому что она просила умереть.
Вскинув бровь, Гуань—Юнь оперся локтями о стол, стараясь понять и принять услышанное, что никак не связывалось с тем, как две души отчаянно сражались за счастье.
– Не понимаю.
– Ты слышал всё прекрасно, Владыка войны. Видел её ярость и злость. Она потерялась и не желает боле идти рука об руку, моля вернуться во власть Небес. Я не смею перечить воле Ли.
– Чем же ты так обидел этого маленького духа.
Задумавшись, Хао хотел сказать «всем», но понимая, что этого мало, Владыка ветра хотел обрушить миры, дабы Гуань—Юнь смог понять тягости его деяний. Горный дух поник. Крепко сжимая пиалу с вином он смотрел на свое отражение, продолжая улавливать её образ, что сводил с ума. Эта мания, чувства, словно навеянные кем—то не позволяли отступить ни на короткий цикл, крепко соединяя и натягивая красную нить.
Приподняв руку, Хао улыбнулся, всё ещё продолжая видеть то, что по—прежнему доказывало их чувства. Но в тот же миг Горный дух возвращался к пророчеству Великого Кайминь Шоу, который никогда не смел ошибаться. Возможно, та смерть Ли была поддельной и его вновь ждала разлука, в которой не было бы победителей, одни проигравшие. И тогда Хао стал бы тем лягушонком, что не мог покинуть своего колодца. Гуань—Юнь, видя состояние того, кого он всё же считал другом и, в какой—то степени, братом, возжелал помочь и даровать покой.
– Семь грехов тебе не помогут. Готов ли ты окунуться в ваше прошлое и пережить его вновь? Уверен ли ты, что после пройденных чувств не возжелаешь их прекращению?
– О чем ты, лягушонок?
– Хао. Я готов склонить голову пред Доуму.
Выронив пиалу и облившись, Горный дух оперся руками о стол и с немым вопросом поднялся, заглядывая в глаза Императора, желая увидеть в них насмешку. Но тот был серьезным, решительным и искренне желал перерождения нового Небожителя, готовясь к тому, что Богиня Доуму откажет даже во встрече, посылая к ним свою птицу. Тело непроизвольно дернулось от воспоминаний о той, кто некогда был влюблен в Хао, желая добиться своего, она ни раз пыталась обрезать нить жизни Ли, но та восстанавливалась всякий раз, когда копьё судьбы дотрагивалось до натянутой петли.
– Нет, нет. Я не пойду. Ты забыл, что было в последнюю нашу встречу, Юнь? Ты действительно желаешь видеть Богиню жизни и смерти?
– Ты так трясешься от одного её имени.
Ухмыльнувшись и ткнув Хао в плечо, Гуань—Юнь протянул плотную тряпку, позволяя стереть остатки вина и достоинства.
– Юнь, ты готов ради меня склонить голову?
– Почему же только я? Мы, мой старый друг, мы склоним голову перед ней.
Хао простонал, утыкаясь лицом в стол. Осознавая, что дороги назад уже нет, Горный дух был готов на все, дабы вернуть себе большую часть сил и очистить душу Ли, возвращая ту к жизни. И ему было не важно: пойдет она с ним или оставит его позади. Главное знать, что она счастлива и способна широко улыбаться, вновь играя на флейте маленьким духам, что вечно окружали и не уходили, внимательно слушая не до конца сформированными ушами.
Горный дух не ожидал, что Гуань—Юнь поддержит и подставится под удар той, что была к ним двоим жестока и беспощадна, постоянно заставляя сражаться и готовиться к худшему. Махнув рукой, Хао изменил цвет одеяний на более темный, не желая являться на величественную гору в том, что желала и любила только одна.
Путь к горе Куньлунь был не столь прост, как ожидали бессмертные. Тысяча и одно испытание ждало любого, кто осмелился ступить на перепутье меж жизнью и смертью, ловко лавируя и не поддаваясь провокациям Богини Доуму. Первое, с чем столкнулись Небожители – огненные невысокие горы из—за которых не было видно ничего, кроме мощного столба огня и плотного дыма, заставляющего долго кашлять. Прикрыв нос рукавом, Хао осмелился идти впереди, дабы не подвергать Императора большей опасности, чем тот заслужил, составляя компанию. Огонь казался живым и реагировал на каждое действие бессмертных, роняя обуглившиеся деревья, устилая дорогу горящей листвой да травой, вынуждая менять путь и заходить в лесную чащу.
Ветер Хао не желал подчиняться, не принимая носителя и страшась ярости, с которой постепенно надвигалось пламя, что невидимыми нитями простиралось вдоль всех иллюзорных гор, соединяясь нутром с началом и концом пути. Шипя, Горный дух скинул с плеча пучок травы, что был кем—то кинут, дабы оставить заметный отпечаток сего мира. Тени мелькали и закрывали бессмертных в плотное кольцо, где кислород исчезал из—за пепелища, а треск коры вынуждал вздрагивать, боясь, что в любой момент толстые стволы деревьев рухнут рядом или на них.
Создав широкий меч, Император отвел руку назад и вдохнул. Эта гора малой её частью принадлежала Поднебесью, что было плотно соединено с нутром Гуань—Юня, позволяя ощущать каждое существо, что существовало или пряталось на его землях. Дернувшись и оттолкнув Хао, Юнь не позволил острым когтям разорвать ткани да кожу, откидывая от себя духа и выдыхая, позволяя посчитать их количество мысленно. «Один, три, восемь, десять», – шевеля лишь губами, Император показал Горному духу цифру, позволяя тому понять и создать тонкие иглы. Ветер и воздух постепенно соединялись в одно, окружая тело Хао и Гуань—Юня, дабы любой дух не смел дотронуться, но маленькие Шань Сяо постепенно приближались, чуть ли не насаживаясь на острие, желая добраться до чужаков, посмевших вторгнуться на святые земли. Отпрыгнув в сторону и ловя руку Императора, Хао выдохнул из себя воздух, становясь достаточно легким, дабы Гуань—Юнь раскрутил его, позволяя наносить точные удары ногами.
Духи исчезли в одно мгновение, унося с собой широкие леса, плотный дым, а самое главное, удушающий огонь.
Бессмертные с трудом вдохнули, падая на земь и отхаркивая кровь. Кончики волос и одеяний опалились, некоторые участки кожи покраснели, образовались небольшие пузыри жидкости. Горный дух верил, что Император множество раз пожалел, что решился помочь. Вонзив меч в землю и поднявшись, Гуань—Юнь потянулся, стягивая и изничтожая поврежденные одежды, сковывающие движение.
– Я должен извиниться, Гуань—Юнь.
– Ты должен замолчать и идти дальше, Хао.
Смеясь и вставая, Хао несильно толкнул Юня, начиная четко слышать всплеск воды и какое—то движение слева, стремительно двигаясь в его сторону, желая увидеть там нежеланную богиню.
Широкие воды заменили собой плотные леса. Здесь было свежо, уютно и легко, словно бессмертные очутились в дивных садах Поднебесья. Дико захотелось испить чего—то холодно и Хао, дойдя до вод, хотел окунуть руку, но вовремя отстранился, вглядываясь в отражение. На него смотрел усталый и измученный Горный дух, подле которого не было никого, даже дракона, что всегда противился являться на зов. Пусто. Ветер не отзывался, Императоры двух миров сгинули, а та, кого он любил – предала. Потаенные страхи постепенно выбирались наружу, принимая облик обезображенных одноногих духов Шань Сяо, точно таких же, какие были в огненном лесу. Отползая, Горный дух отбивался ногой, не в силах вымолвить ни слова, дабы позвать на помощь Гуань—Юня, что непривычно был молчалив.
Хао лег на траву и раскинул руки, позволяя Сяо дотронуться до него. Необходимо было сократить расстояние, добраться до тонкой шеи и вонзить острое лезвие, заливая всё вокруг темной кровью. Крепко сжимая рукоять клинка, Горный дух был решительным, пока Император, вдохнувший недолгую жизнь в лист, не откинул Шань Сяо в сторону. Протягивая руку и помогая подняться, Юнь понимал, что перед ними испытание, уготованное всем и вся, не взирая на статусы и принадлежность к мирам.
– Это святые земли, Хао. Нельзя проливать кровь даже тех, кто желает смерти твоей.
– Я. Гуань—Юнь, кажется, я начинаю понимать о каких голосах говорила Ли.
– Ты что—то слышал?
Замечая, что духи замерли и стали внимательно слушать, Горный дух кивнул, раскрывая ладонь, в центре которой скапливалась вязкая субстанция.
– Тихий шепот постепенно переходил на требовательный, довольно приказной тон. Клинок сам явился в руке, руки почти дернулись. Я потерял контроль над телом и разумом.
– Кажется, нам всем нужно очиститься в святых землях и водах. Чернь мира Теней велика и не каждый Владыка способен стойко перенести её, не говоря уже о той, кто стал смертной наполовину.
– Почему они замерли?
– Потому что я велела.
Хао дернулся от знакомого голоса, стараясь как можно скорее взять себя в руки. Смешок злил, но Горный дух понимал, что ничего не мог противопоставить той, в чьих руках жизни всех существ трехмирия. Богиня Доуму грациозно двигалась по водной глади, изредка задевая пальцами воду, создавая круги, приманивая всех Шань Сяо, что привлекли к себе бессмертные. Её фиолетовое одеяние развивалось на ветру, а малая часть силы скрывала истинный облик, позволяя любому не содрогнуться, вмиг падая на колени и моля о пощаде.
Гуань—Юнь склонил голову и выпрямился, стараясь не смотреть Богине в глаза, цепляясь взглядом за каждую мелочь вокруг: камень, тень, дух. Неважно, главное не позволять ей видеть и чувствовать. Тонкие пальцы коснулись ледяной кожи Горного духа, что был напряжен так сильно, что не смел и слово сказать.
– Ты изменился, мой дорогой Владыка.
– Богиня Доуму.
– Молчать, Юнь.
Щелкнув пальцами, Доуму призвала духа—змеи, что обвила лицо Императора, не позволяя тому говорить. Её шепот обжигал, когда Небожительница говорила на ухо.
– Ну что же ты, мой милый Лун. Наконец готов соединить наши души красной нитью?
– Доуму. Рад видеть тебя в добром здравии. Ты всё также прекрасна.
– Полно, мой милый Хао. Не стой здесь, пойдем на гору.
– А мы разве не пришли?
Усмехаясь, Богиня крепко сжала руку Горного духа, не позволяя тому вырваться из цепкой хватки, покорно следуя и мысленно моля Гуань—Юня о прощении.
Величественная гора Куньлунь немного напоминала Тай Шан: пушистые тутовые деревья образовывали небольшой лес, висячие сады Сюаньпу, полностью усыпанные разными цветами, где не было место только одному – лотосу, нефритовый пруд Яочи, в котором плавали священные карпы, что некогда были старшими Небожителями, мудрость которых помогала Доуму поддерживать баланс жизни и смерти. Завершалась гора нефритовым источником Яошуй, где протекала священная вода, способная даровать жизнь, излечить раны и вернуть туда, где уже всё случилось, не позволяя изменить то, что происходит. Хао и Гуань—Юнь с нескрываемым удивлением рассматривали владения Богини, пока та не остановилась последи Сюаньпу с бело—желтыми розами, запах которых сводил с ума, а шипы могли проткнуть самую толстую плоть, оставляя кровавый след на лепестках. Отпустив Горного духа и создав круглый стол, Богиня села на небольшой стул, указывая на два других гостям.
– Ну и как же ты осмелился прийти ко мне? Да ещё и нового Императора потащил за собой.
– Мне нужно вернуться в прошлое, Доуму.
– Зачем? В моих водах не изменить сделанных ошибок, мой милый. Не вернуть утраченное, так что вынуждает тебя на столь крайние меры?
– Хочу переродиться Небожителем.
Убрав змею с лица Гуань—Юня, Богиня жизни и смерти вскинула бровь, приближая к себе стул с Императоров при помощь духов.
– что такое, Владыка войны? Сил не хватает отправить его на усладу семи грехам?
– Кое кто разрушил это зеркало, когда один Горный дух вероломно вторгся в чужое наказание.
Откашлявшись, Хао взял пиалу с чаем и начал медленно пить, всем телом ощущая тяжелый и пронзительный взгляд.
– Ты?
– Я.
– Беспечный. Всё продолжаешь ходить за этим духом?
– Святым лотосом.
– Не важно. Почему, мой дорогой? Что тебя так прельщает в этом слабом существе?
– Но нить её жизни тебе не под силу разрубить.
Император ощущал себя странно. Словно вернулся на века назад, когда эти бессмертные точно так же отстаивали себя перед друг другом. Только Хао уже был влюблен в Ли, а Доуму всеми силами пыталась изничтожить маленького духа, которая не желала противиться или сражаться с той, кто потерялся. Отсев и медленно откусывая небольшую горячую лепешку, Гуань—Юнь мысленно уносился к своей госпоже и дитя, старательно желающее постигать новые вершины. Чан—Э позволяла Лу пересекать грань и ступать в звездное царство, обучала его созданию и распределению звезд, дабы те выстраивались в необходимые линии, отражаясь в каждом из миров. Император не мог и понять боль Ли Хуа, как бы ни старался, но не желал. Луноликая госпожа всё также была прекрасна и чиста. Её забота, трепет и сильное плечо рядом помогли создать пустотную грань меж Небом и Тенями. Юсюань стал частым гостем и полюбил небесное дитя, находя в нем то, чего, возможно, никогда бы не смел получить.
Не слышал ни слова, Гуань—Юнь поднял взгляд. Хао, скрестив руки на груди, смотрел вдаль, не желая слушать надменную Доуму, что всегда добивалась желаемого. Кроме него.
– Что мне будет за помощь?
– Богиня, ты имеешь такие владения, под твоей опекой сильные духи, но есть то, чего ты так яро желаешь?
– Я сказал нет. Кажется, мы допустили ошибку, когда явились перед тобой с поклоном. Ты не меняешься, Доуму. И никогда не сможешь принять моего отказа.
Встав и отодвинув стул, Хао кивнул Императору, желая покинуть Куньлунь как можно скорее. Напор и прыть Богини душили, перекрывали воздух, вынуждая задыхаться. Хао вдруг осознал, что его лотос ощущала себя точно также, когда была Небожителем в мире Теней. Ему хотелось исчезнуть, отмыться от неприятного чувства досады, но голос Богини заставил замереть.
– Ты действительно так сильно любишь её?
– Всем сердцем и душой я готов предстать перед Владыкой Гуан—Инь и поклясться, что во всех трех мирах нет той, кто посмеет и близко встать рядом с Ли. Она светлый луч, что помог выбраться из той тьмы одиночества, что постоянно одолевали меня. Она теплый дом в который хочется возвращаться с широкой улыбкой. Она мои горькие слезы, которые были пролиты в моменты разлуки. Она – всё, что есть у меня. Так было, так есть и так будет всегда. Кем бы я не был, но единственное, что останется неизменным – любовь, пылающая внутри.
Фыркнув и отвернув голову, Доуму прикусила губу, взвешивая и смакую каждое услышанное слово. Ей было горестно, неприятно, но, ударив кулаком по столу, Богиня приняла решение. Встав, она вытянула руки, соединяя ладони, медленно концентрируя Инь, что плавно текла по устойчивым каналам. Облик Доуму менялся, становясь такой, какая она есть на самом деле: вместо одного лица стало четыре, на каждом отражалась разная эмоция, восемь рук крепко удерживали древние реликвии – лук, копьё, меч, флаг, голову дракона, пагоду и солнце с луной. Третий глаз, посередине лба медленно открывался, пытаясь привыкнуть к яркому свету. Бессмертные склонились, благодаря Богиню за помощь, что та решила оказать даже после услышанного. Властный голос Доуму стал более твердым.
– Следуй за мной, Горный дух и слушай внимательно.
– Повинуюсь, великая Доуму.
Они шли к Яошуй, что переливались на солнце разными цветами. Пары успокаивали, а благовония настраивали на погружение в транс. Указывая на источник, Доуму приказала остаться нагим, дабы смыть с тела силу и мощь Горного духа, позволяя Небожителю перенять главенство.
– Слушай мой голос, Владыка ветра. Ты должен идти вдоль по выделенной тропе. Помыслы твои должны быть чисты, а силы забыты, покуда они принадлежали не нашему миру. В прошлом ты увидишь себя со стороны, вспомнишь то, каким был и каким становился, когда встречал каждого бессмертного. Помни, ты – Небожитель. Покорно принимай тяготы и боль, радуйся и смейся, пока не дойдешь до момента казни, где на душе твоей остался еле заметный отпечаток Горного духа. Отмой душу, вознесись в Поднебесье и объяви трехмирию о возвращении Владыки ветров.
Пройдя в центр Яошуй, Хао лег, позволяя воде удерживать тело. Каждая из рук крепко сжала руки с ногами, а голос Доуму стал путеводной нитью, постепенно оттягивающей настоящее.
Дернувшись и распахнув глаза, Хао Лун очнулся в мягкой постели. Плотные ткани прикрывали его тело, а слуги, что суетились за дверьми, старательно обходили покои господина, что всегда был зол после пробуждения. Сжимая пальцами волосы, Небожитель даже не дернулся, когда к нему влетело нечто громкое, пытающееся сбежать от разъяренной Доуму. Младший хранитель реки потерянных душ запрыгнул на постель и спрятался за широкой спиной Хао, точно зная, что Богиня жизни и смерти боялась гнева его.
– Что здесь происходит и почему вы вламываетесь в мой дворец И Лин, Доуму?
