Лиана Мориарти
Что забыла Алиса
© Т. Камышникова, перевод, 2014
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2015
Издательство Иностранка®
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Посвящается Адаму
1
Раскинув руки, она покоилась на ласковой глади воды и вдыхала летний запах соли и кокоса. Во рту было ощущение сытного, вкусного завтрака – бекона, кофе и, наверное, круассанов. Она чуть приподняла подбородок, и яркие блики солнца на воде заставили ее прищуриться, чтобы разглядеть собственные ноги. Ногти на них были выкрашены в разные цвета – алый, золотой, сиреневый… Прикольно. А накрасили плохо – неровно, комками. Кто-то нежился на воде рядом с ней. Кто-то, кого она любила, кто умел ее рассмешить. Неясная фигура пошевелила ногой с точно так же накрашенными разноцветными ногтями, посылая дружеское приветствие, а ее тем временем одолевала сладкая дремота. Издалека послышался мужской голос: «Марко?» – и в ответ ему зазвенели детские голоса: «Поло!» Мужской голос повторил три раза: «Марко, Марко, Марко?» – и детские голоса ответили трижды: «Поло, Поло, Поло!» Засмеялся ребенок; звук тянулся, булькал, как будто где-то пускали цепочку мыльных пузырей. «Алиса!» – позвал кто-то прямо в ухо, спокойно и настойчиво. Она чуть откинула голову назад, чтобы прохладная вода спокойно сомкнулась над ее лицом.
Перед глазами заплясали крошечные светлячки.
Что это? Сон? Воспоминание?
– Не знаю! – взволнованно сказал кто-то. – Я не видела, как это случилось!
И для чего завязывать спортивные штаны узлом?
То ли сон, то ли воспоминание исчезло, как отражение на воде, в голове закружились обрывочные мысли, точно она пробуждалась от долгого, глубокого сна, какой бывает, если разоспишься в субботу утром.
Сливочный сыр – это все равно что мягкий сыр?
Не твердый…
Не твердый, нет…
Если рассуждать логически, ты…
Нечто.
Нечто логическое…
Лаванда ласковая…
Логически ласковая…
Черносливом пахнет вместе с лавандой, точно!
Чувствую запах лаванды.
Не чувствую…
Нет, чувствую…
Вот тогда она в первый раз и ощутила головную боль. Одну сторону головы просто ломило, словно по ней шарахнули молотком.
Мысли прояснялись. И с чего это голова так разболелась? Ее никто не предупреждал, что голова может болеть. Она уже заучила наизусть весь список симптомов, к которым нужно быть готовой: изжога, металлический привкус во рту, головокружение, ненормальная утомляемость, но только не головная боль, стучащая, как молот, по одной стороне головы. А зря ее туда не включили – оказалось, что она прямо терзает. И конечно, если она не сумеет справиться с таким пустяком, как головная боль, что ж тогда…
Запах лаванды становился то сильнее, то слабее, будто легкий ветерок то поднимался, то снова утихал.
Она почувствовала, как ее опять уводит куда-то.
Лучше всего сейчас было бы снова заснуть и увидеть тот чудесный сон, где вода и разноцветные ногти на ногах.
А может, ей и говорили об этой самой головной боли и она просто забыла? Боже ты мой, да говорили, конечно! Головные боли, точно! Сильнейшие! Супер…
И сколько всего не забыть… Мягкий сыр, копченый лосось, суши – ни под каким видом; есть риск подхватить болезнь, о существовании которой она и понятия не имела. Листерия… Это такая бактерия. Очень вредная для дитяти… Вот почему тебе нельзя ничего доедать. Откусишь от вчерашней куриной ножки – и все, ребенку конец. Тяжкое бремя родительских обязанностей…
Заснуть бы… И больше ничего не надо…
…Листерия…
Вистерия…
Вистерия на боковом заборчике будет выглядеть просто потрясно, если только соберется зацвести.
Листерия-вистерия… Смешные названия…
Она улыбнулась, хотя голова у нее просто трещала. Но виду подавать не хотелось.
– Алиса, вы меня слышите?
Снова сильный запах лаванды, от него даже подташнивает…
Сливочный сыр хорошо размазывается… Не жесткий, не мягкий – самое оно… Как игрушечный медведь.
– У нее веки дрожат, как во сне.
Бесполезно. Сон никак не шел, хотя она чувствовала страшную усталость и казалось, вот-вот заснет без задних ног. Неужели у всех беременных точно так же болит голова? Это что, природа так готовит к родовым болям? Вот она поднимется и обязательно пороется в какой-нибудь книжке для будущих мамаш.
Она всегда забывала, что боль может разом вывести из строя. Жестокая, она бьет сразу по всем чувствам. Ну утихни же, ну перестань, ну пожалуйста… Укол прямо в голову – вот что сейчас поможет. Один, от головной боли, пожалуйста… Вот и прекрасно. Спасибо…
– Алиса, откройте глаза!
А сливочный сыр – это, вообще-то, сыр? Ведь на сырной тарелке его никогда не бывает. Может, его просто называют сыром, а на самом деле это и не сыр вовсе… Она не стала бы спрашивать об этом врача – не хотелось услышать в ответ «Алиса, ну что вы!».
Лежать было неудобно, точно под ней не матрас, а холодная бетонная плита. Если потянуться, можно потолкать Ника ногой, чтобы во сне он повернулся, по-медвежьи обнял ее и прижал к себе. Ее грелка на все тело…
Где Ник? Встал? Может быть, чай ей делает…
– Алиса, не шевелитесь. Лежите спокойно, попробуйте-ка открыть глаза…
Элизабет должна знать насчет сливочного сыра. Она высокомерно фыркнет, как положено старшей сестре, и точно ответит. Мама, конечно, скажет, что понятия не имеет. Она страшно удивится и скажет: «Что ты, милая! Ну конечно, я ела сливочный сыр, когда носила вас обеих. Тогда этим никто голову не забивал». Она говорила бы и говорила, волнуясь, как бы Алиса чего не нарушила. Мама свято верила в правила. Впрочем, и сама Алиса тоже. Фрэнни не знала ответа, но она гордо включила бы свой новый компьютер, чтобы помочь точно так же, как давным-давно вместе с Алисой и Элизабет рылась в «Британской энциклопедии», чтобы помочь с уроками.
Голова болела уже по-настоящему.
По сравнению с родовыми болями это, может быть, конечно, ерунда. Так что это было просто здорово.
Что-то она не помнила, чтобы ела этот самый сливочный сыр.
– Алиса? Алиса!
Да в жизни она не любила сливочный сыр!
– «Скорую» вызвали?
Снова пахнуло лавандой.
Как-то, когда они отстегивали ремни в машине, Ник, держась за ручку двери, сказал ей в ответ: «Дурочка ты смешная… Сама же знаешь, что я с ума по тебе схожу».
Она открыла дверцу машины, ощутила тепло солнца на ногах, услышала запах лаванды, которую посадила у входа.
С ума схожу…
Тот блаженный миг, запах лаванды после поездки в магазин за продуктами…
– Едет уже! Я три нуля набрала! Первый раз в жизни три нуля набрала! Ой, мне так стыдно было – чуть девять-один-один не вызвала, как в Америке! Уже стала на девятку нажимать… Вот что значит – сериалов насмотрелась!
– Ой, только бы ничего серьезного… На меня ведь не за что в суд подавать, правда же? Ну не такая уж сложная у меня хореография!
– А по-моему, заключительное вращение было уже лишним – голова и так кружится после обратного переворота и двойного подъема.
– Так это же продвинутый уровень! Сделаешь занятие полегче – сразу жалобы. Я ведь разные варианты предлагаю! Для разной подготовки разные занятия. Ну что ни сделаешь – все не так!
Что это? Прямой эфир на радио? Она терпеть их не могла. Слушатели звонят всегда сердитые и всегда почему-то гнусавые. И вечно их что-нибудь потрясает. Алиса заметила как-то, что вот ее никогда и ничего не потрясает. Элизабет ответила: «Потрясающе!»
Не открывая глаз, она произнесла: «Ник, выключи радио, а? У меня так болит голова!» Вышло как-то сердито, не похоже на нее, но как-никак она ждала ребенка, у нее болела голова, ей было зябко и вообще… не по себе.
Может, это утренняя тошнота?
Но разве сейчас утро?
Алиса…
– Алиса, вы меня слышите? Вы слышите меня, Алиса?
Орешек, ты меня слышишь? Ты слышишь меня, Орешек?
Каждый вечер перед сном Ник приставлял к животу Алисы трубку из-под рулона туалетной бумаги и говорил с ребенком. Эту идею он позаимствовал в каком-нибудь радиошоу, где утверждалось, что так ребенок научится распознавать отцовский голос наравне с материнским.
– Алло! – начинал он. – Ты слышишь меня, Орешек? Это твой родитель!
Они прочли, что в это время зародыш становится размером примерно с небольшой орех, и стали называть так своего ребенка. Конечно, только между собой. На людях будущие родители были вполне серьезны и не допускали никаких сюсюканий.
Орешек благодарил папочку, отвечал, что в общем у него все хорошо, только чуть-чуть скучновато. Ему, конечно, хотелось бы, чтобы мама перестала наконец жевать силос и для разнообразия побаловалась бы пиццей. «Хватит питаться как кролик!» – требовал он.
Скорее всего, Орешек был мальчиком. Очень уж по-мужски он держал себя. Маленький проказник – в этом они оба были согласны.
Алиса в это время лежала на спине, так что ей была видна макушка Ника, на которой уже начинала серебриться седина. Она не знала, знает ли он сам об этом, и потому молчала. Ему было тридцать два года. От этих седых волосков на глаза у нее наворачивались слезинки. Впрочем, это были фортели гормональной системы, обычные при беременности.
Алиса никогда не говорила с ребенком вслух. Она вела с ним мысленные разговоры, когда лежала в ванне (не слишком горячей – вот еще одно правило). «Привет, маленький», – думала она, и это чудо вызывало в ней такой прилив радости, что она шлепала ладонями по воде, точно маленькая девочка в предвкушении Рождества. Ей было под тридцать, на ней висела громадная ипотека, у нее имелся муж, скоро ожидался ребенок, а ощущения у нее были почти такие же, как в шестнадцать лет.
Только тогда она не знала блаженного счастья после поездки в магазин. В ее жизни не было Ника. На ее сердце еще не было ран, которые Ник сумел залечить самыми простыми словами: «Я с ума по тебе схожу».
– Алиса, что с вами? Откройте глаза!
Говорила женщина. Голос у нее был очень громкий и очень скрипучий – не хочешь, а будешь слушать. Этот голос возвращал ее в сознание и уже не отпускал обратно.
От него у Алисы начался знакомый противный зуд, какой бывал от туго натянутых чулок.
И как эта женщина оказалась в ее спальне?
Она повернула голову набок, протяжно ахнула и подняла веки.
Перед глазами расплывались фигуры непонятных цветов. Она не могла разглядеть даже прикроватную тумбочку, где лежали очки. Зрение ухудшалось – это точно.
Она заморгала и, как будто в телескопе, навела резкость. Перед ней оказались чьи-то колени. Интересно…
Белые колени в бугорках.
Она чуть приподняла подбородок.
– Вот и хорошо!
Кто бы мог подумать – колени принадлежали Джейн Тёрнер, которая работала с ней вместе. Лицо Джейн горело, к потному лбу прилипли пряди волос. Глаза смотрели устало. Шея у нее оказалась рыхлая, короткая; раньше Алиса этого как-то не замечала. На Джейн были шорты, майка в кругах от пота, а руки у нее были тонкие, белые, в темных крапинках. Алиса никогда еще не видела так много открытого тела Джейн. Неудобно как-то… Бедная старушка Джейн.
– Листерия-вистерия, – выговорила Алиса, пытаясь пошутить.
– Ты бредишь! – сказала Джейн. – Лежи, не нужно садиться.
– Угу, – ответила Алиса. – Не хочу я садиться.
Ей казалось, что она лежит не в кровати. Ощущение было такое, что она вытянулась во весь рост на холодном ламинированном полу. Она что, пьяна? Забыла, что беременна, и напилась до потери сознания?
Ее гинеколог был весьма галантным мужчиной, с неизменной бабочкой, круглолицый, неуловимо похожий на бывшего приятеля Алисы. Как он говорил, в рюмке аперитива и стакане вина за обедом не было ничего предосудительного. Алиса, не разобравшись, что такое аперитив, подумала, что это какой-то вид напитка («Алиса, ну что ты!» – заметила на это Элизабет). Ник объяснил, что аперитив подают перед обедом. Так было заведено в семье Ника. В семье же Алисы запыленная бутылка «Бейлиса» могла заваляться где-нибудь в кладовке, за жестянками со спагетти. С тех пор как подтвердился тест на беременность, Алиса позволила себе лишь полбокала шампанского, не слушая врача и тех, кто твердил, что ничего такого в этом нет.
– Где я? – спросила Алиса, со страхом ожидая ответа.
В каком-нибудь третьесортном ночном клубе? Как объяснить теперь Нику: совсем вылетело из головы, что она ждет ребенка?
– В спортзале, – ответила Джейн. – Ты потеряла сознание. У меня чуть сердце не выскочило, хоть я даже обрадовалась: есть повод остановиться.
Спортзал? Ни в какие спортзалы Алиса не ходила. Как это так – пьяная… в спортзале…
– Вы потеряли равновесие, – трещал веселый голос. – А потом как шлепнулись! Всех перепугали – ну точно как вареная сарделька! Ничего, мы вызвали «скорую», так что не волнуйтесь, профессионалы спешат на помощь!
Рядом с Джейн на коленях стояла тоненькая, шоколадно-загорелая девушка, с обесцвеченными волосами, затянутыми в конский хвост, в блестящих шортах из лайкры и очень коротко обрезанной красной майке с надписью «Безумный степ». В Алисе шевельнулась смутная неприязнь к этой девице. Ей не понравилось, что та обозвала ее «вареной сарделькой». Это ущемило ее достоинство. Если верить сестре Элизабет, у Алисы был недостаток: склонность принимать себя слишком всерьез.
– Мне стало нехорошо? – с надеждой спросила Алиса.
С беременными женщинами такое бывает. Раньше с ней этого не случалось, хотя в четвертом классе она упорно практиковалась, очень надеясь, что, как некоторые счастливицы, лишится чувств прямо во время церковной службы и мистер Гиллеспи, школьный физкультурник, поднимет ее обмякшее тело своими сильными руками.
– Понимаете, я в положении, – сказала она.
И подумала: «Сама ты вареная сарделька».
– Алиса, боже мой… – У Джейн, что называется, отвисла челюсть. – Не может быть!
– Ну, дорогая моя, я же сразу спросила, есть ли беременные. – Девушка в майке поджала губы, будто увидела, как Алису тошнит. – Не нужно было стесняться. Я бы тогда предложила поменять программу!
Что-то глухо стучало у Алисы в голове. Казалось, все кругом порют несусветную чушь.
– В положении! – повторила Джейн. – Теперь! Ужас просто!
– Никакой не ужас. – Алиса прикрыла живот рукой: как бы Орех не услышал и не обиделся.
Что там у них с деньгами – до этого Джейн не должно было быть никакого дела. Люди, по идее, должны радоваться, когда ты объявляешь, что беременна.
– Ну и что же ты будешь дальше делать? – продолжила Джейн.
Достала!
– Что? Как это – что? Ждать ребенка. – Она потянула носом. – От тебя пахнет лавандой. Я же чувствовала: откуда-то пахнет лавандой.
От беременности ее обоняние необычайно обострилось.
– Это мой дезодорант, – ответила Джейн.
В ее лице что-то изменилось. Было очень заметно: что-то не так с глазами. Может, ей пора начать пользоваться кремом для век.
– Джейн, как ты себя чувствуешь?
– Я-то нормально, – усмехнулась Джейн. – О себе лучше думай. Это ведь ты, беременная, грохнулась тут в обморок.
Ребенок! Она, эгоистка, переживала за свою дурацкую голову, а надо было волноваться за маленького бедняжку Орешка. Что же она будет за мать такая?
– Надеюсь, с ребенком ничего не случилось, – произнесла она вслух.
– Ну, я бы не волновалась: дети – народ крепкий.
Это сказала еще какая-то женщина. Первый раз Алиса подняла глаза и увидела над собой целую толпу раскрасневшихся женщин средних лет, одетых по-спортивному. Кто-то склонился, разглядывая ее с любопытством свидетеля дорожной аварии, а некоторые, уперев руки в бока, беззаботно трещали, будто на вечеринке. Казалось, они были в какой-то длинной, освещенной флуоресцентными лампами комнате. Откуда-то издалека неслась резкая, отрывистая музыка, металлические щелчки и внезапный взрыв громкого мужского хохота.
– Вообще-то, если вы беременны, не нужно было делать упражнения с нагрузкой на ноги, – заявила еще какая-то женщина.
– Но я не делала никаких упражнений, – ответила Алиса. – Наоборот, мне нужно больше заниматься.
– Милая девочка, ты уже назанималась – дальше некуда, – сказала Джейн.
– Не понимаю, о чем ты. – Алиса обвела глазами незнакомые лица. Как-то все это было… глупо. – Не понимаю, где я.
– У нее, может быть, сотрясение, – взволнованно произнес кто-то. – При сотрясении обычны заторможенность реакций и дезориентация.
– А вы что, врач, что ли?
– В школе проходила курс первой помощи. Я точно помню эту формулировку: «заторможенность реакций и дезориентация». Нужно проверить, не сдавлен ли головной мозг. Это очень опасно.
Перепуганная девушка в обрезанной майке погладила руку Алисы и громко произнесла:
– Миленькая, хорошенькая, у вас, кажется, небольшое сотрясение.
– Но не оглохла же она! – отрубила Джейн и склонилась к Алисе. – Не переживай. Сегодня пятница, ты в спортзале, занималась степом. Помнишь, как ты упорно старалась затащить меня сюда? Правда, я так и не понимаю, что в нем такого особенного. В общем, ты грохнулась во весь рост и ударилась головой. Ничего с тобой не случится. Но вот почему ты не сказала мне, что беременна?
– Пятница? – озадаченно спросила Алиса. – Каким степом?
– Ой, беда! – взволнованно отозвалась Джейн.
– «Скорая» приехала! – крикнул кто-то.
Девушка в обрезанной майке точно поглупела от радости. Она вскочила на ноги и, словно энергичная хозяйка со шваброй в руке, закричала на женщин:
– Расходимся, расходимся! Чего столпились?
Джейн, все еще стоя на коленях рядом с Алисой, похлопывала ее по плечу, чтобы успокоить, но вдруг перестала хлопать и сказала:
– Ну ничего себе!
Алиса повернула голову: к ним приближались два красавца в голубых медицинских костюмах и с аптечками первой помощи в руках. Ей стало неловко, и она попробовала сесть.
– Лежите, лежите, – произнес тот, что повыше.
– Джордж Клуни, копия! – выдохнула Джейн прямо ей в ухо.
И правда: он был точно брат-близнец актера. Алисе сразу же стало веселей, как будто она проснулась в эпизоде из сериала «Скорая помощь».
– Здравствуйте, – произнес «Джордж Клуни», присев рядом с ними на корточки и зажав ладони коленями. – Как вас зовут?
– Джейн, – откликнулась Джейн. – А это… это Алиса.
– Алиса, а ваше полное имя? – обратился к ней «Клуни», осторожно обхватил ее руку и двумя пальцами нащупал пульс.
– Алиса Мэри Лав.
– Стукнулись немножко, да, Алиса?
– Похоже что так. Не помню.
Алиса готова была расплакаться и чувствовала себя как-то особенно, как всегда, когда говорила с медиками, пусть даже с аптекарями. Зря мама так тряслась над любой их с сестрой детской болячкой, вот они с Элизабет и выросли страшно мнительными.
– Вы понимаете, где находитесь? – спросил ее «Клуни».
– Не очень, – призналась Алиса. – В спортзале, по-моему.
– Она упала на занятиях степом, – пояснила Джейн и поправила под топом бретельку бюстгальтера. – Я все видела. Она делала превосходное сальто назад, сильно ударилась головой о пол и минут десять пробыла без сознания.
Девушка в обрезанной майке снова появилась, болтая забранными в хвост волосами. Алиса увидела прямо перед собой длинные гладкие ноги и живот, плоский и твердый до того, что он выглядел не по-настоящему.
– Мне кажется, она несколько отвлеклась, – обратилась она к «Клуни» тоном профессионала, говорящего с коллегой. – Никогда не советую это занятие беременным. Я заранее спросила, есть ли беременные в зале.
– Алиса, сколько у вас недель? – спросил «Клуни».
Алиса собралась ответить и с удивлением ощутила, что в голове у нее как будто провал.
– Тринадцать, – ответила она и поправилась: – То есть нет… Четырнадцать. Четырнадцать, да.
Не меньше чем две недели назад ей делали ультразвуковое обследование, которое проводится на двенадцатой неделе. Орех слегка подпрыгнул, как танцор диско, которого толкнули в спину, и потом Ник с Алисой повторяли это его движение для всех подряд. Все вежливо говорили, что это здорово.
Она снова положила руку на живот и только сейчас заметила, что на ней надето. Кроссовки, белые носки… Черные шорты, желтый облегающий топ с блестящим стикером из золотой фольги. Это был, кажется, динозавр, у которого из пасти выходил шарик с надписью «Крутись-вертись». Крутись-вертись?
– Чья это майка? – обиженным голосом спросила она Джейн. – У меня такой нет.
Джейн многозначительно посмотрела на «Клуни».
– Тут какой-то динозавр на майке, – растерянно пояснила Алиса.
– Алиса, а какой сегодня день недели? – спросил «Клуни».
– Пятница.
На самом деле она этого не помнила – просто ухватилась за слова Джейн. Пятница так пятница…
– Что вы ели на завтрак? – задал «Клуни» следующий вопрос, осматривая ее голову.
Тем временем один из бригады наложил ей на руку манжету, другой накачал, чтобы проверить давление.
– Тост с арахисовым маслом?
Так она всегда и завтракала. Беспроигрышный вариант!
– Он не знает, что вы ели на завтрак, – вклинилась Джейн. – Он хочет просто понять, помните ли вы это.
Манжета тонометра сильно сжала руку Алисы.
– Ну-ка, Алиса, рассмешите меня! – попросил «Клуни», опустившись на корточки. – Как зовут нашего достославного премьер-министра?
– Джон Говард, – послушно откликнулась Алиса, надеясь, что на этом разговор о политике закончится.
В ней она никогда не была сильна, и удивить ее чем-нибудь политическим было проще простого.
Джейн саркастически хмыкнула.
– Ой… Но ведь премьер-министр вроде пока он… – в ужасе проговорила Алиса.
Теперь ее окончательно задразнят! «Алиса, да ты что, как зовут премьер-министра, не знаешь! На выборы-то ходила?»
– Да, точно, он!
– А какой теперь год? – спокойно поинтересовался «Клуни».
– Девяносто восьмой, – твердо ответила Алиса.
В этом она была совершенно уверена: ребенок должен был появиться на свет в следующем, девяносто девятом.
Джейн прикрыла рот ладонью. «Клуни» все говорил, но она остановила его, положила другую ладонь на плечо Алисы и воззрилась прямо на нее. Глаза у нее широко раскрылись от возбуждения. На кончиках ресниц повисли комки туши. От нее исходил убийственный смешанный запах лаванды и чеснока.
– Алиса, сколько вам лет?
– Двадцать девять, – отозвалась Алиса, раздраженная ее повышенно драматическим тоном. На что это она вздумала намекать? – Сколько и вам.
Джейн откинулась назад, метнула на «Клуни» торжествующий взгляд и сказала:
– Я приглашена на банкет по случаю ее сорокалетия.
В тот день Алиса Мэри Лав, отправившись в спортзал, беспечно потеряла там десять лет своей жизни.
