Лидия Чарская
Кис-кис
Прошлой Весной только они кончили оба драматические курсы. Коля был ее товарищем по школе. Их обоих, как наиболее талантливых, приняли на казенную сцену. Но она пожелала попробовать счастья в провинции. Николай же не мог оставить больной старухи-матери и удовольствовался тем, что ему давали играть в образцовом театре.
В N-ск Ратмирова приехала робкой и смущенной дебютанткой. В школе о провинции говорили, как о болотной яме, засасывающей таланты. О труппе она боялась и думать, рассчитывая встретить в ней сальной ухаживание мужчин и явную вражду женщин. Ничуть не бывало. Женщины, не исключая и премьерши Таниной, встретили ее сдержанно и любезно; мужчины по-товарищески. Она оказалась моложе и порядочнее, нежели они ожидали, и это накладывало известную узду в обращении.
Благодаря сегодняшнему успеху, она сразу заняла надлежащее положение в труппе…
И довольная собой и всеми, она распустила свою густую, темную косу, накинула широкую фланелевую блузу и села писать в Петербург – Коле.
IV
– Если это будет продолжаться, я приму меры…
– Киска, опомнись, что ты?
– Не подходи ко мне… Трус… Влюблен в одну и скрывает это от другой… Ошибаетесь, мой милый, все вижу… и вашу недотрогу эту и как она Ильюшкой винтит…
– Неправда! Она честная девушка.
– Ага, прорвался! Ревность – не свой брат! Она то честная? В школе еще любовника завела.
– Молчи, не говори, чего не знаешь.
– Батюшки, влюблен! Максим, ты влюблен?
– Отвяжись!
Кис-Кис заглянула в глаза Горского. Они были темны и непроницаемы, как всегда.
Что-то больно кольнуло сердце молодой женщины. Ей показалось невозможным потерять этого красивого и талантливого человека.
– Макс, – зазвенел ее голосок новыми, мягкими нотками, – ты меня любишь?
– Тебе миндальничать еще не надоело, – холодно отстранил он ее…
Елена Александровна вздрогнула.
«Начало конца!» – мелькнуло в ее головке и сердце защемило больнее.
– Вы сыграете, надеюсь, в мой бенефис? – возможно холоднее спросила она.
– Какой вздор! Я обязан играть… Тем более роль Макса – роль чистого любовника.
– А если б не обязан? – прищурила она на него злыми огоньками загоревшиеся глаза.
– То все-таки сыграл бы… мы товарищи…
– А-а! – не то стоном, не то вздохом вырвалось из ее груди.
Товарищи! Только товарищи! И больше ничего… А их ласки… их связь… не скрываемая ни перед кем. Они оба молоды, талантливы… красивы… Их совместная игра – великолепный дуэт, гармоничный и свежий, как сама молодость. Публика любит их обоих… Они взаимно дополняют на сцене один другого… Их поцелуи звучат искренне, страдания сердечнее благодаря «настроению». Их связь, их любовь вдохновляет игру… Она твердо убеждена в этом… Все шло так хорошо, гладко… Она была верна… относительно верна, конечно, но все же верна… Дальше поцелуев она не шла с другими и то с самыми «нужными» разве… Даже Ильюшку она «отшила», рискуя многим… Правда, злые языки утверждали, что она живет под сурдинку с председателем управы, и с Томилиным – богатым купцом-кожевником… но все это вздор… И если она благосклоннее к ним, то только ради премий на бенефисные ложи, подношений и тщеславия. К тому же все это пустяки… От нее не убудет! И предавать всему этому значение может какая-нибудь дура в роде Ратмировой.
Ратмирова… Что в ней хорошего нашел Макс?
Красоту? Талант? Молодость?
Вздор! Она некрасива… или только под гримом. Но ведь если намалевать старуху Гутькину – «комическую» их труппы – и та сойдет. Глаза у нее хороши, правда. Но до «черных звезд», как говорит Макс, далеко… Голос тоже ничего. Она, Кис-Кис, беспристрастна и воздает должное должному.
Но остальное ни к черту! Притом тихоня… Макс увлечен, но не надолго. Макс и до нее увлекался хорошенькой председательшей, но появилась она, – Киска, и председательша стушевалась.
Теперь ей стоит только приласкать Макса и он забудет и думать о Ратмировой.
– Макс, – позвала она тихим вкрадчивым голосом.
Он не отзывался.
– Максинька, – повторила она громче.
Ответа не последовало.
Она обернулась. Горского у нее уже не было. Он ушел во время ее глубокой задумчивости.
Этого еще ни разу не случалось. Они ссорились и прежде, но ссоры оканчивались обыкновенно примирением в отдельном кабинете излюбленного актерами ресторанчика.
Они чувствовали необходимость друг в друге и избегали ссор.
Макс первым нарушил традицию.
Ей стало нестерпимо больно. В первый раз кажется не досадливые, а настоящие слезы затаенной женской обиды на вернулись на ее глаза.
Но на одну минуту только…
Злая и хорошенькая, как никогда, она подошла к окну и погрозила своим крошечным кулачком по направлению театра, находившегося против ее квартиры, по ту сторону площади. Там по ее расчету, шла репетиция и Горский «ломал» Отелло с ненавистной Ратмировой…
