Лила Каттен
Развод. Чужой ребенок
Глава 6
После того срыва мужа на кухне прошла уже неделя. Относительно спокойная.
Я терпеливо и с пониманием относилась к его снам. К тому, как он порой выпадал из реальности и сидел тихо с задумчивым лицом, кусая щеку изнутри. В то время как я рассказывала что-то, отвечая на его же вопрос.
Этот пожар, забрал его покой. Он забрал моего мужа, и я не знала, что с этим делать.
Я тревожилась. Обратилась онлайн к психологу. Рассказала все, в том числе свои тревоги на что получила ответ, что мне нужно быть внимательной и слушать его каждый раз, когда муж идет на контакт. Это предполагалось как начало сближения с Германом и поддержки.
Проблема была в том, что он мне ничего не говорил.
Отмахивался так, будто это уже в прошлом. Но также он дистанцировался, и это больше смахивало на замкнутость и отрешенность, а не подобие нормальности.
Радовало то, что он по-прежнему ходит к их штатному психологу. И я надеялась, что уже скоро мой муж снова вернется к нам рассудительным, спокойным… прежним.
Сегодня я задержалась на работе, потому что намечающаяся выставка юных художников требовала полного участия. Новые картины ребят, которые мы должны были закончить раньше, покрывались лаком. Раскладывались по стилям, чтобы не перемешивать их. В общем, я устала и мои ноги были распухшими, требуя отдыха.
Оксана уже была дома, Герман тоже, поэтому я зашла в кондитерский магазин за пирожными и булочками на завтрак для всей семьи.
Войдя в квартиру, я сразу поняла, что здесь что-то происходит. Что-то не очень нормальное, стоило заметить, что светильника из прихожей, который обычно стоит на тумбе нет, как и моего выпрямителя для волос, который я оставила этим утром тут, быстро поправляя волосы перед выходом.
Едва ли скинув туфли, я поспешила в гостиную, откуда доносились голоса и стуки, и застопорилась на пороге в нее.
– Герман, что ты делаешь?
Он сидел в центре, а вокруг него лежали электроприборы.
Дочери это казалось веселым, поэтому я обрадовалась, что не застала ее в слезах или испуге.
– О, привет, Мила, не слышал, как ты пришла, – он выглядел, как прежде. – Решил перепроверить вилки и провода. Согласись, что это нужно делать периодически? Неисправные приборы опасны.
– Конечно, – улыбка была натянутой, потому что я не хотела нервировать его и выдавать свое беспокойство. – Я с тобой согласна. Ты скоро заканчивать будешь? Я планирую вас пригласить на ужин через минут пятнадцать.
– Ага. Как раз освободишь кухню, я там немного поработаю.
– Хорошо.
– Мам, – позвала меня дочь, стоило мне повернуться и направиться в нашу спальню.
– М? Что зайка?
– А я крутила отверткой болтики. Папа разрешил.
– Здорово. Ты уроки уже сделала?
– А нам только литературное чтение задавали.
– И-и-и…
– Я его прочитала, а потом пришла к папе.
– Умница, – целую ее в макушку. – Я скоро буду.
Скрывшись за дверью, я постаралась сбросить с тела незаметную для других дрожь.
Я не знаю, почему эта картинка Германа меня так напугала и всполошила.
Он и раньше подкручивал приборы. Но перед этим на такие факты указывала я сама.
И я понимаю, что сейчас в нем присутствует страх, который невозможно вот так просто обуздать. Но я испугалась уже сама, и это не в первый раз. Именно поэтому я задерживаюсь еще на пятнадцать минут не в силах выйти за дверь и принимаю душ.
Но стоит мне выйти в спальню из ванной, я натыкаюсь на Германа.
Сердце пускается вскачь.
– Ты меня напугал, – кладу руку на грудь.
– Извини.
– Как твои дела? Что нового на работе?
– В порядке я, Мила.
Он проходит мимо меня и закрывается в ванной больше ни слова не сказав.
Не обращая внимания на этот момент, я разогреваю ужин, кормлю семью. Занимаюсь делами на кухне. Все это время муж ждет, пока я закончу с посудой, поэтому решаю завести разговор с ним.
– Помнишь, я говорила тебе о выставке в моей школе?
– М-гу.
– Мы почти к ней подготовились. Будет мини-аукцион, ну знаешь, чтобы детей поощрить. Я решила, что куплю одну картину и подарю своим родителям на годовщину. Но это символический подарок, поэтому нам все еще стоит подумать над тем, что купить от нас. Ты какие-нибудь варианты уже смотрел?
– М-гу…
Оборачиваюсь к мужу, который стоит у окна и смотрит прямо в сгущающиеся сумерки.
– Герман, – зову его, привлекая внимание.
– Ты уже закончила? – смотрит на меня и срывается к своим инструментам.
– Я не закончила. Но спросила, как проходят сеансы у психолога?
– Лариса говорит, что я иду на поправку. Мои сны ведь уже лучше.
– Так и есть, – соглашаюсь с тем, что кошмаров стало значительно меньше. – Значит, Лариса, – выделяю ненамеренно ее имя, потому что он всех своих коллег называет по имени и отчеству, – уверена в этом?
– Что за тон? – сразу реагирует муж.
– Что прости?
– Ты говорила с ехидством. Думаешь я псих?
Но только его реакция совершенно иная, будто он в мозгу просто-напросто перевернул мои слова и мысли в угодную ему сторону.
– Думаю, что стоит обратиться к другому специалисту.
– Зачем?
– Потому что кто-то другой может быть лучше, чем ваш штатный.
– У нас в команде профессионалы.
– Я не опровергаю твои слова, – говорю совершенно спокойно, в то время как он явно заводится. – Я говорю лишь о том, что…
– Знаешь, Мила, ты стала какой-то невыносимой в последнее время.
– А… Герман, я… Не верю, что ты только что это сказал. Невыносимой? Да мы с тобой почти не разговариваем.
– Поэтому и не разговариваем. Стоит открыть рот, тут же появляются претензии.
– Претензии? Ты вообще обо мне сейчас говоришь?
– Думаешь, я не видел, как ты смотрела на меня в гостиной?
– Как?
– Как на психа, – прикрикивает, и я тут же оглядываюсь на коридор, чтобы дочь не услышала и шикаю на него. – Ты меня даже понять не можешь. А я забочусь о вас обеих.
– Я принимаю твою заботу. Я просто не ожидала увидеть тебя среди всей техники из нашего дома, придя домой, только и всего.
– Ну да, ну да. И потому сразу же предложила другого психолога.
– Герман… – я даже не находила слов на его претензии, которые были совершенно нелепы, да и неожиданны.
Я просто не была способна сейчас защищаться обезоруженная.
– Я прогуляюсь перед сном. Ложись без меня, – на этом он ставит точку, и через пару минут дверь квартиры хлопает, оставляя меня в тишине и полном шоке.
Глава 7
Герман
Уже месяц.
Чертов месяц, а я будто в ловушке. И она не исчезает.
Я не могу находиться на работе, потому что там я не пожарный, а всего лишь инструктор по безопасности, черт побери. Меня не допускают к работе.
Я хочу найти покой дома, но и там ни черта хорошего.
Мила меня не слышит, поэтому я стараюсь от нее отгородиться, родители все жду от меня какого-то там чуда. Сестра названивает со своими «Ну как ты?».
Как я могу быть нормальным в этой обстановке. Единственное, что освобождает меня на долгий час от нервов это сеансы с Ларисой. Она не пилит, не ждет от меня ничего, она просто выполняет свою работу.
– Ты сегодня нервный. Что-то не так?
– Я хочу работать. Я чувствую, что готов. Как долго я буду чувствовать себя пациентом психиатрического отделения?
– Герман, ты не болен. Ты просто восстанавливаешься после пережитого. Это ПТСР. И я не буду рассказывать тебе, что это такое.
– Я знаю, что это.
– Отлично. Значит, ты должен понять, что месяц еще не закончился, как мы с тобой встречаемся в рамках консультаций. Для этого срока ты справляешься очень хорошо.
Встаю со своего места на диване и отхожу к окну, выглядывая на улицу через горизонтальные жалюзи.
– Я не понимаю, почему остальные думают будто я какой-то ненормальный, – задаю вопрос, не ожидая на самом деле ответа.
– Возможно, они просто тревожатся за тебя, – все же доносится голос психолога.
– Тревожатся, – усмехаюсь, сунув руки в карманы, сжимая пальцы в кулаки. – К черту такую тревожность. Проще оставить меня в покое.
– Герман, тебе нужно научиться доверяться семье.
Опять по новой.
– Я не хочу говорить с Милой, когда она пристает со своими вопросами, или с матерью, которая звонит каждый день.
– Ты им это говорил?
– Разумеется. Они не понимают меня. А если я и говорю им о проблеме, они не понимают. Задают еще больше вопросов, и я срываюсь. Потом я чувствую вину за свои действия и слова. Иду и извиняюсь. Я устал. Мне проще просто не говорить об этом. Или делать вид, что со мной все в порядке.
Позади слышатся короткие шаги, и женщина оказывается рядом со мной.
– Я понимаю. И это тяжело. Но наша с тобой работа в скором времени повлияет на восприятие заботы от близких.
– Надеюсь, что это и правда случится скоро.
Сеанс с психологом закончился в пять. Мы сдвинули встречи, чтобы это не отвлекало от моей основной работы. Поэтому я вышел на улицу и вдохнув майский воздух, решил заехать перекусить. Все равно Мила занята на своих выставках, Оксана поест у бабушки одной или же другой, смотря кто там, как договорится. Вряд ли кто-то ждет меня дома с тарелкой горячего супа.
– Черт, – выругался и пнул ногой камень.
Тяжело признаваться в том, что ты ищешь утешения не с женой, а в тишине желая быть подальше от нее.
Я признаю, что у нас стало все дерьмово. Мне кажется, что даже дочь сторонится меня. Правда в том, что я сейчас не способен быть ей хорошим отцом. Впрочем, хорошим мужем я тоже быть не могу.
У автомобиля стопорюсь, потому что вдалеке замечаю Ларису Анатольевну, которая кружит у своей машины, и подхожу.
– Все в порядке?
– Пока не знаю. Я собиралась идти к ребятам на смене, чтобы помогли. Она что-то не заводится.
– Надо Петра звать, он в этом лучше всех понимает.
– Хорошо.
Опускаю глаза на ее туфли и хмыкаю.
– Стой тут, я вернусь с ним.
Возвращаюсь с мужчиной и пока он возится с машиной Ларисы, стою с ними, если что отвезти ее домой, потому что парни на смене и не могут отступать от устава.
Благо все получается удачно и, проводив женщину, я сажусь в машину и вижу сообщения и звонки от Милы.
Как обычно: «Где ты?», «Что с тобой, Герман?», «Позвони», «Напиши».
Откидываюсь на спинку сиденья автомобиля и смотрю вдаль. Все внезапно становится таким тяжелым: дыхание, движение век, рук.
Я открываю смс и отвечаю ей, что все еще на работе, а сам уезжаю к небольшой закусочной. Покупаю там еды навынос и ем в машине на парковке.
Домой возвращаюсь к семи и застаю Милу в домашней одежде, дочь на диване в гостиной. И вроде бы все в норме, но я чувствую, что снова будет претензия.
Когда жена меня замечает, то ее взгляд останавливается на несколько секунд, прежде чем снова ускользает в сторону.
– Всем привет.
Целую дочку и хочу поцеловать Милу, но та встает с кресла, где сидела и уходит на кухню.
– Оксан, пойди к себе, солнышко, – просит ее, скрываясь за дверью.
Дочь быстро уходит, а я ступаю за женой.
Войдя на кухню, я закрываю дверь за собой и встаю сложа руки на груди.
Мила стоит перед окном, уперевшись руками на подоконник.
– Я хочу быть нужной тебе и важной, Герман. Я хочу быть женщиной, к которой ты придешь в первую очередь. Но, возможно, сделала что-то не так в самом начале. Ты согласен со мной?
– Мила, все так и есть, просто сейчас у меня сложный период.
– Я это понимаю. И я стараюсь быть терпеливой. Мы семья. Я давала тебе клятвы и обещания быть опорой в любой ситуации.
– Знаю.
– Хорошо. Ты можешь сказать, где ты был после работы?
– Приехал домой.
– Нет, Герман, – она поворачивается и смотрит с глубокой обидой мне в глаза. – После работы, которая закончилась в пять, ты уехал.
В этот момент я ощущаю себя в клетке. Ярость становится во главе всего.
– Ты что следишь за мной? Звонишь на работу, чтобы узнать, где я и что делаю? – мои слова сквозят полнейшей злостью.
– Ты не отвечал. Поэтому я позвонила в часть.
– Может, я был занят, – срываюсь на крик.
– Был… Но не работой.
– Какого хрена, ты это вытворяешь? Какая разница, где я был?
– Сегодня пятница, Герман, – ее губы дрожат. – Я ждала тебя, чтобы поехать на праздник моих родителей. Ты сказал, что договорился с коллегами. Уйдешь пораньше, и мы отправимся все вместе. Поэтому я тебя искала.
Глава 8
Мила
Я всегда бы хорошей женой. Хорошей матерью. Я уважала и имела в ответ уважение. А сегодня столкнулась с полным безразличием. И мне сложно осознать, что возможно это происходит гораздо дольше. Во мне борется женщина и жена, которая обещала своему мужу быть с ним в любом моменте его жизни.
Я терпела все эти его перепады психики, настроения, его боль в конце концов. Но сегодня, словно что-то надломилось от его отчужденности уже внутри меня.
Я ощутила себя врагом в его жизни, но чем заслужила это, понять просто не могла.
Эти его крики, слова, будто я чужая женщина… За этот месяц я и себя саму стала терять в нервотрепке между нами двумя. На самом деле, уже забылось, когда мы в последний раз улыбались искренне или говорили больше двух минут, не срываясь на крик или ссору.
Смотрю на него и вижу сожаление. Я вижу своего мужа, который не доводил меня до слез, который оберегал меня и любил так сильно, как только мог мужчина. Женщина внутри верит этим глазам, жена ликует его возвращению.
Сейчас передо мной стоял именно он. Но я знаю и то, что как только я моргну, он пропадет вновь, оставшись простым видением и я останусь наедине с кричащим и хватающим за руки в порыве гнева незнакомцем. Я больше не могу обманываться на его счет.
– Мила… – муж делает шаг ко мне, но я выставляю руку.
Эта дистанция хотя бы помогает мне оставаться в здравом рассудке.
– Не нужно. Прошу, давай просто поговорим, Герман. Стой на месте.
– Прости… родная моя, я клянусь… Я просто забыл… – мягкий голос льется на израненное его грубостью сердце, и я роняю слезы, тут же стираемые пальцами.
– Я знаю, что ты забыл. Я это знаю.
– Прости. Прошу, давай… – он делает вдох, насыщаясь какой-то идеей, пока не выдает ее, – завтра мы поедем к твоим родителям, устроим им ужин за свой счет. Подарим подарок. Только не плачь, умоляю, Мила.
– Герман, – из глаз снова текут слезы. – Отчасти я плачу из-за этого вечера, но… Я…
– Говори, ну же. Скажи, что ты хочешь и я все сделаю, клянусь…
Мой подбородок затрясся, от слов, которые я сейчас должна была произнести.
– Герман, я так не могу. Понимаешь? Чувствую, что не могу…
– Как так?
Он останавливается и, уперев руки по бокам бедер, ждет мой ответ.
– Этот месяц, он стал большим испытанием. И раньше у тебя бывали плохие дни, но в этот раз… Ты очень изменился и… я ловлю себя на мысли, что я боюсь тебя, – голос сипит от слез и сдавливающего горло кома. – И наша дочь…
– О чем ты? – его взгляд из сожалеющего, становится внезапно суровым. – Что наша дочь?
– Оксана тоже тебя боится. Твоя дочь тебя боится, Герман.
Шок на его лице так красноречив, что я уже сожалею о сказанном. Но я не лгала ему о нашем ребенке.
– Она меня боится? Что ты хочешь этим сказать? Что я какой-то монстр? – его руки взлетают вверх на эмоциях.
– Я сказала лишь то, что твоя дочь боится твоих срывов.
– Это ты? Ты ей наговорила?
– Наговорила? – его слова меня выводят из себя. – Ты что не замечаешь сам, что, когда ты дома, не разучился говорить спокойным голосом? Ты постоянно орешь на меня. И неужели ты не думал о том, что твоя дочь это услышит? Но гораздо проще вылить все это на меня, не так ли? Обвинить меня, чем признать свою ошибку. Герман… да что с тобой такое?
– Ты прекрасно знаешь, что со мной, Мила. Так сложно быть просто женой? А не капать на мозги?
Отшатываюсь, с трудом сдерживаясь и понимая, что, то решение, которое я приняла, самое верное для нас сейчас.
– Я тебя услышала.
Воздух проникает в легкие с трудом, но я все же говорю.
– Герман, нам нужно временно пожить отдельно.
Все! Сказала!
Пронзительный взгляд останавливается на моем лице, затем он быстро реагирует и приближается.
– Ты хочешь расстаться?
– На время.
Он напирает и мне становится неудобно быть зажатой между подоконником и мужем. Но я не даю ему повода, чтобы он видел мой страх.
Поэтому смотрю на него задрав голову и не отвожу взгляд.
– Ты что, мать твою, серьезно?
– Да. Это время на расстоянии, я хочу, чтобы ты занялся своим психологическим здоровьем. Тебе не становится лучше…
– А, ну ясно. Эти твои умозаключения, – отходит и задирает голову к потолку.
– Не мои. Все считают так же.
– Все? Ты что с кем-то это обсуждала?
– Твои родители, Инна. Все мы…
– Мила, – орет так внезапно и громко, что у меня в ушах звенит. – Ты что, не можешь остановиться когда нужно? Просто замолчать, – обхватывает мое лицо своими большими ладонями.
– Что ты творишь с собой и с нами? Неужели ты не видишь этого? – мои слеза скатываются к его большим пальцам, которые впиваются в кожу.
Он растирает соленые капли и упирается своим лбом в мой.
– Я не знаю, что происходит, родная… Прошу, – встает ближе, вплотную ко мне и пытается поцеловать.
– Нет… Нет, я не хочу… я не буду, – вырываю свое лицо из его хватки и не позволяю все свести к сексу. – Это не выход. Герман, я очень тебя люблю. И поэтому я за тебя беспокоюсь. Найди специалиста и прими нормальную помощь.
– Та, твою ж мать… – снова кричит и в этот момент его перебивает крик, пронзительный и тонкий крик нашей дочери.
Она стоит в открытых дверях и просто кричит.
– Господи, – подбегаю к ней и обнимаю Оксану, сама же смотрю на мужа, который не верит своим глазам, похоже. – Ты видишь это? – шепчу дрожащими губами, пока ребенок, обхватив меня, плачет, упираясь в мою грудь.
Герман стоит так какое-то время, затем срывается из квартиры и захлопывает дверь.
– Все хорошо, солнышко. Все хорошо, – веду дочь в ее комнату и остаюсь там с ней, пока она молчит и я молчу.
Когда она задаст свои вопросы, я отвечу на них.
Глава 9
Истерика дочери проходит, но мы по-прежнему сидим с ней на небольшом диванчике. У нее большая и светлая комната, которую мы обставили с огромной любовью и комфортом, когда она подросла.
– Мам, – она зовет меня очень тихим и все еще дрожащим после слез голосом.
– Что, моя девочка? – наматываю кончики ее волос на палец, упираясь носом в макушку.
– Почему папа стал таким?
Этот вопрос не стал неожиданным.
И я все думала, как ответить нашей восьмилетней дочери правду, которую она поймет правильно. Поймет, что человек не робот, не машина… Но иногда, что-то внутри все же ломается.
Я отодвигаюсь от нее немного и жду, когда Оксана посмотрит мне в глаза.
– Ты ведь знаешь, кем работает папа?
– Угу, он пожарный. Спасает людей.
– Все верно, – с улыбкой убираю пару выпавших локонов за уши, продолжая говорить. – Это очень сложная и ответственная работа. И порой… Не все пожары можно потушить сразу. И не всех можно спасти, родная.
– Правда?
– К сожалению. И когда такое случается, это… это тяжело. Иногда нужно время, чтобы пережить.
– Как папе?
– Да.
Она смотрит на меня, затем опускает голову и ссутулившись говорит:
– Я думала… он больше тебя не любит.
– Что ты… Папа… он просто запутался, и ему нужна помощь.
– А почему он кричит? Мне страшно, когда он возвращается домой…
Шепчет так, словно рассказывает мне секрет, а мое сердце только что разорвалось от боли. Он должен слышать это. Должен понимать, что творит с нами всеми. Во что превращает нашу жизнь. Упертый и невыносимый мужчина.
Надеюсь, что он поймет это.
А пока…
– Оксана, посмотри на меня, пожалуйста, – жду, когда она сделает то, что я прошу. – Папа не причинит тебе вреда. Запомни это. Но, если ты видишь, что он в плохом настроении, посиди в комнате, ладно? Просто пережди этот момент, солнышко.
– Ладно.
Я не верю, что прошу об этом своего ребенка. Но и ничего другого я не могу предложить. Герман должен съехать на время. Пусть занимается лечением, а потом мы будем пытаться все исправить. Пока что это просто невозможно, если он считает меня врагом.
Я снова обнимаю Оксану и закрываю глаза, стараясь успокоиться самой.
– Мам?
– М?
– А можно к бабуле?
– Сейчас?
– Пожалуйста, мам. Я очень-очень хочу, – вцепляется в меня и сильнее обнимает, что я почти задыхаюсь.
Ведь когда я открываю глаза, я замечаю в небольшом проеме не до конца запертой двери моего мужа.
«Смотри… и слышь то, что происходит с нами всеми», – твержу ему мысленно и надеюсь, что глазами он это прекрасно читает.
– Конечно, милая. Бабушка будет очень рада.
Она не вскакивает на ноги, как это обычно бывает, если я говорю, что мы едем в гости к моим родителям. Она не кричит "ура" и не смеется.
Дочка встает, отпустив меня, и идет к своему шкафу, чтобы вытащить рюкзак и собрать необходимые вещи.
– Я пока что пойду оденусь, ладно?
– Хорошо.
Закрыв за собой дверь, я ступаю мимо Германа в спальню, зная, что он пойдет за мной.
Дверь в нашу комнату, я так же закрываю.
Он молчит и наблюдает за моим перемещением по комнате.
Наблюдает за каждым шагом.
– Так и будешь молчать? – не выдерживаю, вылезая из домашней одежды.
– Что ты ей сказала?
– О чем?
– Обо мне.
– Я сказала, что ее отец не причинит ей боли. И кричит он не потому, что маму разлюбил. А потому что у ее папы сложная работа и ему нужна помощь. Вот что я сказала нашей дочери, которая рыдала полчаса после твоего ухода.
Внутри меня было так много злости. Так много невысказанного.
Я же молчала, принимая его боль. Принимая его поведение и настроение. Я молчала, потому что я жена человека, который спасает жизни и, может быть, на стрессе, после увиденного и случившегося. Господи, да он же чуть не умер, спасая ребенка.
Я молчала, потому что так принято. Потому что так заведено. Потому что никто не поймет жену, которая уйдет от мужа, у которого ПТСР.
Но когда мой ребенок боится собственного отца. Когда он плачет, я переступлю через эти установки, вопреки тому, что скажут эти самые люди.
– Ты будешь молчать?
– А что я должен говорить?
Замираю с кофтой в руках и смотрю на мужа.
– Мы едем к моим родителям на выходные. Пожалуйста, отнесись к моей просьбе серьезно, Герман.
– Ты о том, чтобы разойтись?
– Я не говорила этого. Я сказала, что нам лучше пока что… – внезапно я осознаю, что до него будто ничего не дошло. – Господи, ты что не понимаешь ничего?
– Мил, просто уезжай. Мы поговорим потом.
Киваю, закусывая щеку изнутри.
– Ладно, – поднимаю ладони. – Хорошо.
Больше не говорю с ним ни о чем.
Видимо, съехать придется нам с дочерью.
Захожу к ней в спальню и нахожу Оксану уже готовой.
– Поехали?
– Ага. Я все взяла.
– Я тоже, – показываю ей свою небольшую сумку, потому что у родителей полно наших вещей.
Когда мы уже обуваемся, к нам выходит Герман.
Оксана не поднимает на него глаз, будто провинившаяся.
– Я вас отвезу.
– Не стоит. Такси нас уже ждет. Отдыхай, – отвечаю ему и с по-настоящему тяжелым сердцем выхожу.
Я люблю своего мужа. Но если все останется на том же уровне, то эта любовь быстро умрет в попытке оправдать мужчину, который причиняет лишь боль.
