Лилия Орланд
Лгунья для миллиардера
1
– Идиотка! Ты понимаешь, что наделала?! Ты хоть представляешь, сколько он стоит?! Да ты теперь двести лет будешь бесплатно работать и не расплатишься!
Я слушаю Стеллу, опустив глаза, и сдерживаюсь изо всех сил. Вообще-то, открытую бутылку вина в родительской спальне оставила одна из них – или Стелла, или София. Но теперь это не имеет никакого значения, потому что именно я зацепила её и залила прекрасный персиковый ковёр с мягчайшим ворсом.
– Короче, завтра вернутся предки, и я скажу маме, что ты натворила!
Нет-нет-нет! Мне очень нужна эта работа. Мне нельзя её потерять.
– Не надо! Я его вычищу! – сама слышу, как жалко это звучит.
– Персидский ковёр ручной работы? За сто пятьдесят тысяч долларов?
– Отвезу в химчистку, – голос глухой и осипший от отчаяния, потому что понимаю – уже ничто меня не спасёт.
– У тебя два варианта: купить новый или выплатить стоимость с процентами. И… мама всё равно тебя уволит, причём даст такие рекомендации, что в Москве ты больше работу нигде не найдёшь… – добивает меня Стелла.
Я стою перед ними, раздавленная, униженная, и слушаю звон – это разбиваются вдребезги мои надежды и мечты.
Дзинь – разбивается мечта поступить на Высшие курсы сценаристов и режиссёров, ради чего я и уехала в Москву, поругавшись с родными.
Дзинь – новый лэптоп, поскольку старый, на котором я пишу свои истории для будущих фильмов, держится на последнем издыхании.
Дзинь – полетел к чертям год строжайшей экономии, чтобы накопить на первый взнос по ипотеке.
Нет, я не плачу, но мама, похоже, была права – мне не стоило мечтать о несбыточном. Теперь вернусь в родной город. Каждое утро буду ходить на скучную нелюбимую работу и отдавать почти всю зарплату Тужинским за этот чёртов ковёр.
И так до конца своей жизни…
– Или… – доносится до меня сквозь этот оглушающий звон голос Софии, – ты можешь согласиться на наше предложение.
– Какое предложение? – поднимает голову надежда, отчаянно цепляясь ногтями, карабкается вверх мечта, чтобы не пропустить ни словечка из уст Тужинской.
– У нас сегодня вечеринка, подъезжай к одиннадцати, – теперь Стелла деловая и собранная, она понимает, что я проглотила наживку и с крючка уже не соскочу.
– Да, и уборка после вечеринки бесплатно, – усмехается София.
Я киваю головой. Разумеется, бесплатно. И сейчас, и в ночное время, за которое я обычно брала двойную оплату. Родители Тужинских возвращаются завтра утром, и мне придётся постараться, чтобы за несколько предутренних часов отскрести пентхаус после забав «золотой» молодёжи.
– Я согласна, – а разве у меня есть другой выбор? Есть, но о нём я не хочу даже думать.
* * *
– Думаешь, она согласится? – Стелла и София наслаждались утренним кофе. То, что время уже близилось к обеду, их совершенно не смущало.
Обе одеты в сексуальные шёлковые пижамы от известных дизайнеров. Сёстры-погодки, неуловимо похожие и одновременно разные, как зима и осень.
– Разумеется, согласится. – Стелла старше на год, но циничнее на целое столетие. Разочарование в любви сделало её несчастной, и теперь хочется, чтобы несчастны были и другие. – Эти провинциалки так боятся потерять работу, что согласятся на любые условия.
– А если Павлов на неё не клюнет? – Софии ещё свойственно сомневаться, но за старшей сестрой она пойдёт, не задумываясь.
– Клюнет, мы с тобой постараемся.
Девятнадцатилетняя София хихикает, представляя эту картину. А лицо Стеллы становится хмурым, всё же она влюблена в Александра Павлова уже два года. И в какой-то недолгий момент ей казалось, что взаимно.
Теперь ему придётся поплатиться за то, что он разбил её радужные иллюзии. И он поплатится.
А то, что может пострадать какая-то жалкая провинциалка, Стеллу совершенно не волнует.
* * *
Наконец-то иду к лифту и качу за собой чемодан. Кажется, от пятна всё же удалось избавиться. Но вечером гляну ещё раз. На всякий случай.
Чувствую себя вымотанной, сказывается нервное напряжение.
Спускаюсь на парковку и оглядываюсь по сторонам. С этим ковром совершенно забыла, где оставила велик. Нет, ну кому может прийти в голову покупать ковры в спальню за десять миллионов? Кто их там увидит, кроме уборщицы? Это ж, сколько квартир можно купить у нас в Анапе? Две так точно, и ещё на хороший ремонт останется.
Велопарковка как назло перегорожена машинами. Оставляю чемодан и пробираюсь к велику. Приходится нести его на руках над капотами дорогущих «Феррари» и «Порш Кайенов». Тяжёлый, зараза. Как бы мне ещё на пару десятков миллионов не подлететь. Или сколько там стоят эти «игрушки» богатеньких мажоров?
Фух, получилось. Ставлю велосипед на колёса, закидываю чемодан в специально для него установленную корзину и ставлю ногу на педаль. Вставляю в уши наушники и включаю любимую музыку. Нужно немного отвлечься.
Неожиданно меня пронзает острое чувство опасности, и я замираю. Даже сквозь громкую музыку в наушниках слышен гудок клаксона и резкий визг тормозов. Я успеваю только обернуться, чтобы увидеть надвигающийся на меня огромный чёрный внедорожник и бледное лицо водителя за лобовым стеклом.
2
Думаю, всё длится не больше секунды, но мне почему-то кажется, что мы целую вечность смотрим друг другу в глаза.
От резкого движения наушники выпали, и теперь я слышу, как отчаянно визжат шины, стараясь затормозить и не размазать меня по бетонному покрытию паркинга.
Ему почти хватило места. Точнее не хватило самую малость, каких-то нескольких сантиметров.
Удар был совсем не сильным. Даже не удар, а толчок. Но он приходится ровнёхонько на заднее колесо велосипеда, на котором я сижу. В то время как одна моя нога стоит на полу, и я не успеваю её поднять.
Велик от толчка катится вперёд. Нога по инерции движется назад по бетонному покрытию. А руль уверенно уходит в сторону от всего этого безобразия. Я пытаюсь удержаться, но, нелепо взмахнув руками, лечу вперёд. Жаль, но, похоже, что я не рождена летать…
О господи! Как же больно!
Чувствую, как меня хватают сильные руки и вздёргивают вверх. Рефлекторно хватаюсь за что-то и стискиваю пальцы, даже не глядя, во что вцепилась.
Он разгибает мои пальцы, и я понимаю, что выбранная мной опора – его тёмно-серый пиджак. Это за него я цеплялась, чтобы устоять на ногах.
Смотрю на мужские руки – ладони широкие, пальцы аристократически длинные, с чуть шершавыми подушечками, как будто их обладатель занимается каким-то физическим трудом. Но при этом ухоженные, холёные, ногти сияют как терем Деда Мороза. Значит, не работа, а, скорее, хобби придало его ладоням такую притягательную шершавость.
– Отпусти! – приказывает он, но я словно во сне – могу только смотреть, но не двигаться.
Поднимаю взгляд выше. Под пиджаком – белоснежная рубашка. Две верхние пуговицы расстёгнуты. В проёме ворота виднеется загорелая шея, к которой хочется прикоснуться губами. Я понимаю, что это только рефлекс, что я всё ещё нахожусь в состоянии шока после ковра и падения, но, чёрт побери, какая же у него шея! Выше – подбородок, с проступающей синевой щетины, как будто брился он ранним утром.
Затем я вижу губы. И мне окончательно сносит крышу. Разве могут быть у мужчины такие потрясающе красивые губы? Это нужно запретить законом, иначе женщины вовсе перестанут соображать, глядя на них. Как я, например.
Эти невозможные губы что-то говорят, но я почти не слышу, ошеломлённая своим открытием.
А дальше идут глаза. Ещё одно потрясение этого вечера. Они невозможно серые, как хмурое предгрозовое небо. Эти глаза словно предупреждают об опасности: «Эй, глупышка, беги скорее без оглядки! Иначе будет поздно! Тебя затянет в омут, и ты пропадёшь навсегда!»
Меня охватывает дрожь, затем ещё раз. И я с удивлением понимаю, что самый красивый мужчина в мире меня трясёт.
– Идиотка! – слушаю его раздражённый и одновременно обеспокоенный голос. – Нашла, когда заснуть!
Его грубость помогает немного прийти в себя. Отпускаю лацканы пиджака и отстраняюсь. Снова возвращается острая боль, и я опускаю взгляд.
О господи! Моё колено! Сквозь небольшую дырочку в леггинсах проступает кровь. Блин! Как же не вовремя. Но это не единственное повреждение. Кожа на ладонях содрана тонкими красными бороздками. И видимо, только из-за шока я не почувствовала этого раньше.
– Ты что, глухонемая?! – голос раздражённый, кажется, незнакомец сейчас снова начнёт меня трясти.
На всякий случай делаю шаг назад, подальше от него. Почему-то болит ещё и правая нога. Надо будет позже осмотреть её получше.
Поднимаю глаза и смотрю на самое прекрасное в мире лицо. Хотя сейчас лоб прорезала суровая складка, губы скептически изогнулись, в глазах плещется брезгливая жалость. И всё равно он прекрасен. Но почему такое красивое лицо досталось человеку с таким невыносимо грубым характером?
– Не помню, чтобы мы с вами переходили на «ты»! – огрызаюсь и делаю ещё шаг назад, потому что этот нахал действительно тянет ко мне руки, собираясь снова встряхнуть. Ну что за грубиян!
Вместо того чтобы рассердиться на мой выпад, незнакомец улыбается, отчего его лицо становится ещё более красивым. Настоящий прекрасный принц из сказки. Вот только заносчивый и грубый. Но таковы, скорее всего, все принцы, ведь им с самого детства во всём потакают.
О боже, какие глупости приходят мне в голову! Меня оправдывает только крушение всех надежд, падение с велосипеда и состояние шока!
– Прошу прощения, леди, – произносит он с усмешкой и берёт меня за руку.
Подносит ладонь к губам, как будто собирается поцеловать, и вдруг переворачивает тыльной стороной. Затем и вторую руку. Выражение его лица тут же сменяется на обеспокоенное.
– Вы поранились, надо вызвать скорую.
Ничего не могу с собой поделать, но слов я почти не слышу, слежу за губами незнакомца. Как они изгибаются, выговаривая слова или отражая эмоции. Смысл доходит чуть позже, когда он уже достаёт телефон.
– Нет, – перехватываю его руку, заставляя посмотреть на меня, – не надо скорой. Всё в порядке.
Несколько раз киваю головой, словно убеждая нас обоих, что со мной действительно всё в порядке. А затем перевожу взгляд на валяющийся на бетонном полу чемодан.
– О нет! – неужели этот горестный вопль вырвался из моего горла?
При столкновении чемоданчик выпал из корзины, и я упала на него сверху. Крышка прогнулась внутрь, порвав молнию. К счастью, ничего не выпало. Иначе я, наверное, сгорела бы от стыда.
Знаю, это смешно звучит, но мне вовсе не хотелось, чтобы этот прекрасный принц знал, чем я занимаюсь. Пусть даже мы больше никогда с ним не увидимся.
– Позвольте, я помогу.
Не дожидаясь ответа, он подхватывает чемодан. Пузырьки и флаконы внутри отзываются протестующим перестукиванием.
– Что у вас там? – удивлённо спрашивает незнакомец, явно собираясь открыть чемодан и немедля удовлетворить своё любопытство.
– Волынка! – выкрикиваю я и перехватываю его ладонь.
Мы смотрим друг другу в глаза. Наши руки соприкасаются, удерживая рукоятку чемодана. Ну же, поверь мне! Если он захочет взглянуть, я не смогу помешать. Я вижу его впервые в жизни, но совершенно уверена, что этот мужчина не приемлет слова «нет».
Его пальцы разжимаются, оставляя чемодан в покое. И только тогда я понимаю, что всё это время задерживала дыхание.
– Довольно необычно увлечение для молодой женщины, – констатирует он, разглядывая меня с возрастающим интересом. – Вы здесь живёте?
– Нет, – опять отвечаю быстрее, чем успеваю подумать, – приехала в гости.
– К кому? – он допрашивает так, как будто имеет на это право. И даже не сомневается, что я немедленно отвечу.
– К друзьям, – я пытаюсь поставить чемодан на колёсики, чтобы покатить его подальше отсюда, но чувствую, как на моём предплечье сжимаются сильные пальцы.
– Куда же вы? Мы ведь только начали знакомство, – уверена, что мне чудится, но я слышу в голосе угрозу и замираю, как оленёнок в высокой траве, чуя приближение хищника.
Ну всё, сейчас он меня съест.
3
Резкий гудок заставляет меня встрепенуться. Пожилая дама выглядывает из окна белоснежного «Бентли», которому наша живописная группа перегородила дорогу.
– Дайте же проехать, – кричит она недовольно.
Но это уже не важно. Главное, что в её присутствии я становлюсь намного увереннее. Больше не чувствую себя загнанной в угол жертвой. Ну или почти не чувствую. Потому что взгляд незнакомца, тяжёлый, немигающий, исполненный предгрозовой тьмы, я всё же ощущаю. Спиной.
Обернуться к нему не могу. И не хочу. Почему-то боюсь снова встретиться с ним глазами. Кажется, что эта гроза захватит меня, закружит, и спасенья тогда уже не будет.
На парковке тихо. Кроме нас троих, никого. Поэтому каждый звук так отчётливо слышен. Как я поднимаю чемодан. Ставлю его в корзину. Как скрипит погнутое заднее колесо моего велосипеда, когда я качу его с проезда.
А вот это совсем некстати. Придётся везти моего коня в ремонт и временно пересесть на такси. И то, и другое серьёзно ударит по моему бюджету.
И вообще, этот незнакомец всё меньше кажется мне прекрасным принцем, уж слишком много от него неприятностей.
Некоторое время он стоит на прежнем месте и смотрит на меня хмурым взглядом. Выглядит недовольным. Как лев, из пасти которого вытащили уже надкусанного ягнёнка.
И что за дурацкие сравнения приходят мне в голову? Это выдуманная опасность, никто тут не собирается меня есть. Разве что полакомиться.
– Мы ещё увидимся? – он спрашивает громко и быстро, потому что дама опять жмёт на клаксон.
– Это уж вряд ли, – тихо отвечаю я, качая головой. И шумно выдыхаю, как только незнакомец садится обратно в свою машину и выезжает с парковки. Ощущение пронизывающего взгляда исчезает.
Я бегло осматриваю повреждения чемодана. Похоже, тоже придётся сдавать в ремонт. Внутрь пока не заглядываю. Боюсь. Моющие средства я закупила всего пару дней назад. Если что-то сломалось или пролилось… Не хочу даже думать об этом. Всё равно денег сразу на всё не хватит.
Домой я добираюсь долго и за это время много раз успеваю помянуть незнакомца недобрым словом. Вот ведь угораздило его явиться на моём пути. Нет бы, проехал на несколько секунд раньше или позже, и моя жизнь была бы намного проще.
По дороге заворачиваю к Эдику. В очередной раз благодарю судьбу, что в своё время набрела на его мастерскую. Эдик может починить всё.
На мой велосипед с уныло погнутым колесом он смотрит сочувственно, на меня с укоризной. Эдик – уникум, он воспринимает людей как придатки к механизмам. И если б мог, вообще запретил пользоваться ими таким криворуким неумехам, как я.
– Починишь? – спрашиваю, потому что молчание затягивается слишком надолго, а я хочу уже вернуться домой.
Эдик вздрагивает. Ещё бы, ведь я выдёргиваю его из вышних сфер. Он поправляет очки на носу, смахивает кошачьи шерстинки с рукавов несуразного пиджака, на пару размеров больше, чем надо, и только потом отвечает:
– Приходи через четыре дня.
– Четыре много, – пытаюсь спорить, потому что не представляю, как сумею обойтись столько долгое время без своего колёсного друга.
Но Эдик кремень. Он даже не повторяет. Если сказал – четыре, являться к нему раньше и давить на совесть нет смысла.
Я смиряюсь, ставлю чемодан на колёса и качу домой. Сегодня у меня ещё один заказ. Вечером. Глеб Игоревич предпочитает находиться дома, когда я убираю. Поначалу я нервничала, что он наблюдает, потом привыкла. Главное, не пристаёт. Ну и пусть смотрит, может, у него больше нет других развлечений в жизни.
И пока у меня есть несколько часов, я могу спокойно оценить свои потери.
Ставлю чемодан на пол в ванной и провожу осмотр повреждений. Как только снимаю погнутую крышку, по помещению разливается резкий запах. Чёрт, лопнула бутылочка с «Шуманитом», и теперь все остальные заляпаны едким пенистым составом.
Достаю повреждённый флакон, заворачиваю в полиэтиленовый пакет и откладываю в сторону. Потом найду пустую ёмкость и перелью.
Даже тщательно вымытый чемодан продолжает распространять запах дезинфекции. Тряпки и салфетки приходится застирывать, и теперь они мокрые. Развешиваю на батарее, надеясь, что успеют высохнуть за несколько часов.
К счастью, «молния» не порвалась, только крышка просела и немного потеряла форму. Но это ничего. Смотрится, конечно, не слишком презентабельно, но какое-то время можно походить и так.
Включаю ноутбук и открываю вордовский файл. Несколько часов работаю над рассказом. Для творческого конкурса на Курсах нужно пять работ. У меня готовы две, почти три. Половина. Но и до экзаменов ещё несколько месяцев. Неполный год – это уйма времени. Всё будет хорошо. У меня обязательно получится.
Как всегда, я увлеклась процессом. Чёрт, уже шесть. Значит, поесть не успеваю. На ходу достаю из холодильника банан и спешно откусываю от него.
Чемодан почти просох, скидываю в него тряпки и флаконы. Вызываю такси и мчусь одеваться. Глеб Игоревич живёт недалеко от Тужинских. Значит, от него доберусь пешком. Нужно минимизировать лишние расходы.
Надеваю удобные кроссовки, леггинсы и топик, сверху накидываю ветровку для защиты от вечерней свежести и спускаюсь вниз. Как раз вовремя – такси уже ждёт у подъезда.
Такой глубокой провинциалке, как я, вечерняя Москва кажется прекрасной, чарующей, волшебной. Море огней, автомобилей и пешеходов. Аж дух захватывает. И я меж ними, одновременно являясь и не являясь частью столичной жизни.
Иногда я чувствую себя здесь очень одинокой. С родными почти не общаюсь, поскольку моя семья была против моего переезда в Москву, и мы поругались. А друзей за несколько месяцев я почти не завела, так как у меня практически не остаётся времени с ними общаться – разрываюсь между работой и подготовкой к поступлению.
С личной жизнью тоже пока не задавалось. Во-первых, из-за отсутствия того же времени. А во-вторых, мне никто не нравился настолько, чтобы влюбиться. Моё сердце верило в сказку и прекрасного принца, и на меньшее было не согласно.
Полчаса по пробкам, и я уже на месте. С сожалением отдаю таксисту деньги – вот и первая незапланированная трата.
Задираю голову вверх и смотрю на тёмные окна. Похоже, я рано – Глеба Игоревича ещё нет дома. Что ж, придётся подождать.
– Юля! – слышу знакомый голос и оглядываюсь. Глеб Игоревич машет мне из окна своего серебристого «Феррари». На нём темно-серый костюм и тёмно-голубой галстук. Окладистая борода приветливо топорщится.
– Добрый вечер, – машу ему рукой. Хороший дядька, хоть и странный немного. Вроде он преподаёт какую-то собственную методику и зарабатывает на ней бешеные деньги. То ли по психологии личностного роста, то ли по похудению. Впрочем, судя по его округлым формам, с похудением он близко не знаком.
В лифте мы поднимаемся вместе. Оба молчим. Вообще, если посчитать все слова, которыми мы перебросились с этим бородачом, их вряд ли наберётся больше нескольких сотен за всё время.
Глеб Игоревич открывает дверь ключ-картой и по-джентельменски пропускает меня вперёд.
Обожаю пентхаусы. Просторные помещения, высоченные потолки, панорамные окна, открывающие вид на наполненный жизнью и движением город. Жаль, что и этот пентхаус, занимающий весь верхний этаж небоскрёба, не мой. Впрочем, я не отчаиваюсь. Думаю, у меня всё ещё впереди, и на моей улице обязательно перевернётся грузовик с печеньками.
Закатываю внутрь чемодан с инструментами и меняю уличную обувь на удобные матерчатые туфли. Покрепче затягиваю шнуровку, чтобы не развязалась в неудобный момент.
Ну вот, теперь я готова приступить к делу.
Мне нравится моя работа, хотя кто-то из вас и может пренебрежительно фыркнуть: «Подумаешь, всего лишь уборщица». Но согласитесь, жить в чистой квартире гораздо приятнее. Особенно в таком потрясающем пентхаусе. А значит, без меня вам не обойтись.
Итак, сначала вымыть окна, затем почистить сантехнику и кухню, стряхнуть пыль, пропылесосить и вымыть пол.
В наушниках играет любимая музыка, я немного пританцовываю в такт, забыв, что хозяин дома.
Похлопывание по плечу повергает меня в шок. Я визжу от страха, сначала подпрыгиваю на месте, затем отпрыгиваю в сторону и только тогда оборачиваюсь, одновременно выдёргивая из ушей наушники.
– Ну и напугали же вы меня, – произношу слегка подрагивающим от пережитого стресса голосом.
Глеб Игоревич смотрит слегка укоризненно, как добрый дядюшка, который слегка устал от детских шалостей.
– Ты долго ещё?
– Минут пятнадцать, пол домыть осталось, – не удаётся скрыть недоумение, уж слишком этот вопрос выбивается из привычной схемы нашего общения.
– Поторопись, я жду гостью.
Глеб Игоревич уходит в спальню, а я пялюсь ему вслед. Затем спохватываюсь и начинаю работать в ускоренном режиме. Вот ведь удивил, я уж начала было думать, что он нетрадиционной ориентации.
Едва успеваю застегнуть чемодан, как слышу женский голос. Удивительно знакомый. Выскальзываю через чёрный ход и, спускаясь в лифте, не могу перестать думать, с кем же встречается этот бородач. Хотя это совсем не моё дело.
Меня ждут сёстры Тужинские и их непристойное предложение. Не знаю, почему я подумала именно так, но вряд ли в их избалованные головки придёт что-то иное.
