Все совпадения абсолютно случайны и
являются лишь художественным вымыслом
9.57. Хамовники, Москва
– Хочу сделать тебе приятно, Марат… – в голову проникает тонкий шепот.
Рассеянный свет бьет в глаза, концентрация внимания усиливается, мир слишком цветной. Свыкаюсь с этим, потому что примерно раз в месяц он оказывается черно-белым, и я до сих пор не знаю, как именно лучше. Как?
Тянусь к наручным часам, а затем на выдохе опускаю руку к паху и поглаживаю светлую, мягкую макушку.
– Крайне заманчиво, но я опаздываю…
Резко подтянувшись, поднимаюсь с постели и натягиваю трусы, следом впрыгиваю в джинсы. Алена, накручивая на палец прядь волос и демонстративно дуя в меру пухлые губы, пристально за мной наблюдает.
Неглупая ведь, манипуляции со мной не работают, да и дур я на дух не переношу.
– Какой ты неинтересный, Марат, у вас там в филармонии все такие?
– Что-то вроде того, – сухо улыбаюсь.
– И как ты оказался в том баре вчера?..
Накинув шелковый халат, она подбирается ближе, и, пока я застегиваю рубашку, чувствую острые коготки на плече.
– А какой у тебя любимый композитор? Бах?.. – игриво спрашивает, заглядывая в глаза.
Резко поворачивается и прижимается ко мне спиной.
– Бах, – соглашаюсь, жестко приобнимая и задевая подбородком нежную кожу на лице. Стискиваю ладони на талии. – Ба-бах.
От Алены пахнет приятно и ненавязчиво. Никаких сладких, приторных нот – только женственные, что-то вроде цветочных, безусловно манящие за собой и создающие приятное послевкусие.
В ванной комнате приходится воспользоваться гигиеническим набором, любезно оставленным хозяйкой. Чищу зубы, сбрызгиваю лицо ледяной водой и смотрю на себя в зеркало, потирая щетину.
Игнорируя запах свежесваренного кофе, сразу направляюсь в прихожую.
– Даже не позавтракаешь? – Алена появляется в дверном проеме.
– Нет.
– Утренняя репетиция?..
– Она самая.
– А мы еще встретимся, Марат? – она складывает руки на груди, полностью прикрытой халатом.
Не вульгарная девка, с достоинством. Хорошая. В постели – нежная, податливая шлюха, а как только дверь в спальню захлопнулась – ни намека на пошлость или проведенную вместе ночь. И красивая. По-настоящему. Без напускной пыли и скальпеля.
Женская красота – одно из самых воспеваемых мной качеств. При наличии интеллекта, естественно.
– Если не отправят на гастроли. – Беру плащ с вешалки. – И… если у тебя не будет пар в университете.
Алена ошарашенно спрашивает:
– Как ты узнал, что я преподаю именно в университете?.. Я не говорила вчера, когда мы знакомились.
– Понял, что ты преподаватель.
– А почему не в школе?
– Просто угадал. Не более того. – мазнув взглядом по университетскому значку, закрепленному на лацкане пальто, отворяю дверь. – Закройся.
Покидаю квартиру, в которой появляться больше не планирую.
11.15. Где-то в центре Москвы
Прижимаю служебный мобильный к уху:
– Аскеров, слушаю.
– Ренат Булатович. Это Лунев. Что будем делать с Вронского? С адреса снимаемся? Ребята устали… Вторые сутки в коробочке («коробочка» – автомобиль, прим. авт).
– А какие там новости? – озираясь, быстро перебегаю дорогу и направляюсь к стоянке такси.
– Из квартиры не выходили. Гостей не было. Флажки в подъезде вчера расставили, пока тихо.
– Отлично.
– Так снимаемся с адреса?
– Ждите отмашку.
– Ренат Булатович, а какой смысл? Все ведь в порядке… Обычные рабочие из Азии, полгорода таких. Никаких намеков, что объект разработки планирует диверсию нет.
– Наша работа, Лунев – диверсию предотвращать, – сдерживаю раздражение. – Когда она произойдет, этим займутся сотрудники МВД, а в твои обязанности входит, чтобы у них было как можно меньше поводов поработать. Усвоил?
– Усвоил, – вздыхает.
– Через час я буду в управлении, – обогнув капот, киваю водителю и сажусь на переднее пассажирское кресло. – Просмотрю отчет за вчера и приму решение о дальнейшем ходе операции.
– Так суббота ведь.
– Отбой, Лунев, – строго прощаюсь.
Отправив телефон в карман, растираю словно сжатые металлическим обручем виски и называю адрес. По пути заезжаю за кофе и радуюсь тому, что город вымер.
С началом лета часто такое происходит.
Не то, чтобы меня раздражали пробки, я к ним вполне терпим. К тому же в случае крайней необходимости, по роду службы всегда могу воспользоваться спецполосой.
Дело в том, что у меня внутренняя нетерпимость к толпе.
– Аскеров, слушаю, – отвечаю на очередной звонок.
– Ренат, здравствуй. Это Литвинов.
– Да, Давид. Узнал. Как там Сибирь?
– Сибирь как Сибирь, – без энтузиазма отвечает зычным басом. – Холодно и грязно. У меня просьба к тебе. Вне устава. Как к другу.
– Говори.
– До дочери своей не могу дозвониться. Можешь заехать к нам с проверкой?
Морщусь, потому как о том, что у полковника Литвинова имеется дочь, уже забыл. Последние несколько лет девочка училась за границей, вернулась в марте, и с тех пор ничего хорошего от Давида я не слышал. Молодежь сейчас часто неадекватная, в работе многого навидался, жуть.
– Заеду, Давид. – Соглашаюсь, показывая водителю, чтобы разворачивался. – Без проблем.
– Спасибо, подполковник. Буду благодарен. Если там в гостях кто, гони всех поганой метлой. И Эмилия пусть телефон включит. А с тобой мы посидим по-братски, как приеду. Милости прошу к нам на дачу. Шашлычок, беленькая.
– Ловлю на слове, – киваю, отключаясь.
12.06. Дом Литвиновых
Медленно поднимаясь по лестнице сталинской высотки, пытаюсь разобрать доносящиеся до меня звуки. Чем ближе подхожу, тем они становятся громче. Надеюсь, хотя бы услышат звонок?
Вспоминаю дочку друга, которую в последний раз видел, кажется, три года назад. Да. Точно три. Единственное, что помню – необычного цвета глаза. Будто в лазурь майскую зелень замешали.
И возраст. Сколько ей сейчас?
Семнадцать, восемнадцать? Ребенок.
Еще раз нажимаю на звонок, наконец-то слыша, как тяжелая дверь открывается. Ожидаю увидеть ту же угловатую девчонку с брекетами, что и три года назад, но на пороге возникает высокая, молодая девушка в довольно открытом купальнике.
Смотрю снизу вверх.
Стройные, худые ноги, плавные бедра, впалый живот над резинкой узких трусов. Кожа загорелая, ровная, увлажненная.
Взгляд отправляется к упругой груди, едва прикрытой треугольниками с тонкой лямкой посередине.
– А, Ренат, привет! – здоровается полуобнаженная нимфа.
Врезаюсь в красивое лицо, обрамленное темными, блестящими волосами. Идентифицирую личность только по глазам. Все остальные параметры – полная противоположность составленной в голове картинке.
Все мимо.
И это… пиздец. Пиздец, как странно, потому что я принадлежу к категории людей, у которых «ожидание-реальность» в ста случаях из ста совпадает.
– Проходи, – Эмилия делает шаг назад, пропуская меня в квартиру.
Здесь привычно: ремонт в классическом стиле с лепниной под потолком, лаковая мебель и отреставрированный до блеска паркет на полу. Жена Литвинова умерла в родах, дочь он воспитывал один, поэтому никакого намека на женские руки в помещении нет. Эти стены пропитаны ароматом кубинских сигар.
– Там мои друзья.
Легким кивком указываю ей, чтобы шла вперед и закрываю за собой дверь на защелку. Взгляд то и дело грозит опуститься на округлые ягодицы, кое-как прикрытые таким же треугольником, как на груди, только чуть большего размера.
Надо же так измениться!..
Никогда не страдал проявлениями животных инстинктов. Это противоречит моей деятельности, потому что хороший чекист – тот, кто не чувствует даже физической боли. Обуздать член – туда же.
Да и обычно меня возбуждают самодостаточные, интеллигентные женщины, глядя на которых очертания плавных линий можно додумать, а не рассмотреть во всех нескромных деталях. Кто-то вроде сегодняшней Алены.
– Тебя папа отправил? – резко разворачивается девчонка.
Приветливо смотрит, сверкая белоснежной улыбкой. Брекеты сделали свое дело, зубы у нимфы острые и ровные. Она по-девичьи заламывает руки и дуется, что не отвечаю.
В гостиной творится какой-то пиздец.
– Что здесь происходит? – хмурюсь. – Выключите музыку.
Диван заправлен шелковым постельным, а вокруг расставлены камеры и куча различного видеооборудования. Пацанов трое. Двое смотрят на монитор, один сидит в кресле у окна – с телефоном в руке.
Долбежка в ушах стихает, виски благодарно стягивает в последний раз.
Обернувшись, еще раз разглядываю дочь друга. Твою мать. Она порнозвезда?.. Серьезно?
Брезгливо морщусь. Нимфа превращается в нечто бесцветное.
– На выход, – дергаюсь в сторону ее друзей.
Тот, что в кресле поднимает лицо и с усмешкой на меня смотрит.
– Добрый день. У вас какие-то проблемы?
Всего пара секунд требуется, чтобы определить акцент, с которым он говорит. Сначала показалось, литовский, но все же что-то ближе к польскому. Литовский язык – политональный, то есть ударения в нем не только силовые, но и музыкальные – в каждом отдельном случае используется разный тон голоса. Ни с чем не спутаешь.
Поляк продолжает смотреть на меня свысока. На вид ему – лет двадцать, весь в татуировках. Нижняя часть головы гладко выбрита, на оставшейся темные волосы забраны в хвост.
– Ваши документы, – озираюсь на девчонку, вынимая руку из кармана плаща. – Все. Трое.
Литвинова нервничает, теребит тесемки на трусах.
– Ренат, ты мешаешь нам работать, – наконец-то нагло произносит.
Глаза у нее кошачьи. Раньше была котенком, сейчас – молодая, несмышленная кошка. Повезло же Давиду.
– Работать? Каким местом? – усмехаюсь, все же задевая взглядом сережку в аккуратном пупке и все, что ниже.
– Ну, что ты придумал? Мы всего лишь снимаем наш клип. Это Петр, – машет рукой в сторону окна. – Кензо и… Баха. Мои друзья из Европы, мы вместе с ними учились, они совсем недавно приехали в Москву, чтобы прославиться.
Те, кто у монитора, активно кивают.
– Пойдем-ка, поговорим, – хватаю ее за локоть и тяну в сторону отцовского кабинета. – Готовимся на выход вместе с документами, – напоминаю.
У меня парни вторые сутки в машине живут, а я тут херней занимаюсь. Смотрю на часы.
– Ренат… Отпусти…
– Ренат Булатович, – ставлю на место зарвавшуюся малолетку. – На «ты» я с тобой не переходил. Прикройся, – сдираю с вешалки спортивную кофту.
– Серьезно, блин? – Эмилия ни капли не смущается. – Вообще-то, по этикету это женщина должна решать, как они будут общаться с мужчиной.
– Возможно и так, – грубовато отвечая, прикрывая за нами дверь. – Только женщин здесь не наблюдаю.