Никто не любит настольные игры так же сильно как Долорес Элфорд. После завершения ужина она приглашает всех к журнальному столику посреди гостиной, на котором уже лежит стопка коробок. Монополия, Cкрэббл, вопросы на эрудицию, Билет в дорогу, Уно, Элиас и еще множество других.
В те редкие вечера, когда Джейк не избегает таких посиделок, он обычно расправляется с ужином раньше всех и даже отказывается от десерта, лишь бы сбежать и ни во что не играть, но сегодня он дождался яблочный пирог и даже решился поиграть в Скрэббл. Долли обрадовалась настолько, что разрешила выпить Сэму на одну бутылку пива больше.
– Будем играть семьями против друг друга, дети против родителей или каждый сам за себя? – с энтузиазмом спрашивает Долли, открывая толстую тетрадь для записи результатов.
– Мам, ты не бываешь такой довольной даже в свой день рождения. – Распластавшись на ковре в гостиной, Джейк прикрывает лицо согнутой в локте рукой.
– Я не сильна в этой игре, – говорит мама, делая глоток вина, – поэтому просто посмотрю и буду иногда подсказывать.
– Давайте каждый сам за себя, – говорит Сэм. Он сегодня хмурый и неразговорчивый, Долли же выглядит напряженной и весь вечер наигранно смеется. У них явно не все гладко после поездки в Батон-Руж даже несмотря на то, что в ссоре с родственниками Сэм в конечном итоге встал на сторону Долли.
Мы по очереди вытягиваем из мешка по семь букв. Сев в позу лотоса я опускаю доставшиеся квадратики на ковер и складываю их в ровную линию. Джейк переворачивается на бок и, подперев голову согнутой в локте рукой, без интереса смотрит на свои буквы.
Сэм начинает первым и, склонившись над доской, составляет слово «отказ». Долли хмыкает и, взглянув на свои буквы, берет мешок с оставшимися и высыпает на пол все сразу. Играя против правил, она набирает нужные квадратики и выстраивает слово «терпение», а затем залпом допивает вино из бокала.
Вскинув брови, я посылаю Джейку вопросительный взгляд. Даже не взглянув на доску, он тяжело вздыхает и откидывается на спину, словно знает, что за этим последует.
– О, так мы играем против правил? – Невесело рассмеявшись, Сэм отставляет пиво и присаживается рядом с горстью букв, выбирая нужные.
– Трусость?! – почти взвизгивает Долли, взглянув на новое слово. – Оно даже не встает в ряд к остальным, это не по правилам!
– Ты первая начала нарушать. Может, лучше сыграем в «Правда или действие»? Выбирай правду и отвечай на вопрос: почему ты снова отказываешься выйти за меня замуж? Какой это по счету отказ за все годы? Сотый?
– Уже поздно, мы что-то засиделись. – Разгладив невидимые складки на свитере, мама поднимается. – Пожалуй, пойдем.
– Пожалуйста, усыновите меня и заберите с собой, – просит Джейк, лежа с закрытыми глазами.
– Нет, никто никуда не уходит, все сидят на своих местах. – Продолжая улыбаться, Долли перебирает буквы. – Давайте еще немного посидим. А ответ на твой вопрос, Сэм, все тот же, что и предыдущую сотню раз: я не хочу, чтобы твоя семья обвиняла меня в том, что мне нужны твои деньги, дом, автомастерская и прочее. Я хочу просто наслаждаться семейной жизнью, можно сказать, что мы уже в браке много лет. Я веду себя как самая настоящая жена: готовлю, стираю, – она загибает пальцы, – убираюсь, слежу за счетами и занимаюсь с тобой потрясающим сексом.
– Господи, – стонет Джейк. – Как забыть услышанное?
– Поэтому мне не нужна свадьба, брачный контракт и прочее.
– Мне нужна эта свадьба, Долли, мне!
Нам точно пора уходить. Мы с мамой не в первый раз становимся свидетелями ссоры Сэма и Долли из-за свадьбы. Переглянувшись с мамой, я осторожно поднимаюсь.
– Микки, погоди, я хотела, чтобы ты примерила пару вещей, мне они малы, а на тебя сядут просто потрясающе.
– Может, в другой раз?
Качнув головой, Долорес встает, а затем смотрит на маму с Джейком и складывает ладони в молитвенном жесте.
– Пожалуйста, объясните Сэму, которого я очень сильно люблю, что лучше не поднимать эту тему, чтобы не ссориться лишний раз. Идем, Микки.
Вздохнув, я следую за Долли в комнату. Спальня выдержана в бело-серых тонах, на комоде уйма рамок с семейными фотографиями. Долли открывает дверь в гардеробную, которая по размеру гораздо больше моей комнаты, и включает там свет.
– Прости за то, что вы опять стали свидетелями нашей ссоры, – говорит она, перебирая вешалки. – Жутко неловко.
– Может, однажды вы передумаете? – говорю я то же самое, что и обычно после таких ссор.
– Микки, родные Сэма не видят во мне человека, я для них трейлерный мусор и не больше. Его мать сказала, что если он женится на мне, то может больше никогда не появляться в родном доме и забыть о семье. Нельзя ставить человека перед таким выбором.
Присев перед зеркалом с лампочками, я рассматриваю флаконы духов и множество баночек с кремами.
– Думаю, Сэм уже выбрал вас. И делает это каждый день, в том числе, когда из раза в раз делает предложение.
– Я знаю, что Сэм выберет меня, но не хочу, чтобы он отказывался от семьи, у нас ведь и без официального брака все прекрасно. А я помню, как это тяжело, когда собственная семья отказывается от тебя из-за твоего выбора.
Отец Долорес вычеркнул дочь из жизни из-за раннего замужества и беременности Джейком. Не могу представить, как это больно, когда от тебя отказывается родитель.
Вымученно улыбнувшись, Долли снимает с штанги чехол и возвращается в комнату. Опустив его на кровать, она расстегивает молнию и достает длинное черное платье со спущенными рукавами.
– Как тебе?
– Идеально подойдет для ковровой дорожки на церемонию Оскар. – Зажав ладони между коленей, я посылаю Долорес неловкий взгляд. – Оно прекрасно, но мне некуда надеть его.
– Боже, я ведь не сказала тебе самое главное. Я хочу устроить твоей маме вечеринку-сюрприз. Ее день рождения в Хэллоуин, а поскольку она фанатка старого Голливуда… Только представь. – Долли закрывает глаза и взмахивает рукой. – Зал с декорациями, все в черно-бело-золотых тонах, красная ковровая дорожка, выстроенное в пирамиду шампанское льется рекой, живая музыка, сделаем фото-зону. У моей подруги свой ресторан, она сдаст нам один из залов за бесценок, с музыкой попрошу помочь Джейка с ребятами. С декорациями тоже не должно возникнуть проблем, много и не надо.
– Я могу перерисовать постер ее любимого фильма «Тетушка Мэйм», а вместо Розалин Рассел нарисую лицо мамы.
– Отличная идея. Только представь, как она удивится! – Широко улыбнувшись, Долли хлопает в ладоши. – Я скажу, что мне нужна компания на вечеринку, мы нарядимся, сделаем прически, она даже ничего не заподозрит.
– Она будет в восторге, Долли, звучит потрясающе.
Мне казалось, что после выходки Пайпер я до конца своих дней буду ненавидеть сюрпризы, но такая идея вечеринки мне определенно нравится.
– Ну как, примеришь платье?
Ни секунды не раздумывая, я киваю. Сняв джинсы и толстовку, я с благоговейным трепетом надеваю платье. Плотная ткань облегает грудь, спущенные рукава лежат на плечах, а на подоле от бедра идет разрез до самого пола.
– В талии чуть большевато, – говорит Долли, зажав ткань по обеим сторонам от моей талии. – Подошью и будет идеально.
– Оно уже идеально, – выдыхаю я, рассматривая свое отражение в зеркале. Я выгляжу… Взрослее. Подчеркнутая талия, грудь, длинный подол вытягивает меня в росте и делает стройнее.
– У меня размер ноги больше, но давай просто примерим с туфлями.
Долли возвращается в гардеробную и выносит пару лодочек на шпильке.
– Сюда лучше подойдут босоножки, но их нет смысла примерять, у тебя нога выскользнет.
Надеваю туфли, вновь смотрю в зеркало, и мне действительно нравится то, что я вижу.
– Тебе очень идет. – Долли протягивает руки и снимает резинку, распуская хвост и позволяя моим волосам рассыпаться по плечам. – Сможешь ходить на высоком каблуке?
– Да, с равновесием у меня все в порядке.
Поджимаю пальцы на ногах, чтобы туфли не слетели, и делаю несколько уверенных шагов.
Раздается стук.
– Можно? – слышу я за дверью голос Джейка.
– Да, солнышко, заходи.
Солнышко. Так себе прозвище для Элфорда. Если уж идти в небесную тематику, то он больше ретроградный Меркурий или Марс.
– Тебе звонят, – говорит он, застыв в дверях с вибрирующим телефоном в руке. Взгляд Джейка прикован ко мне. Улыбнувшись, я делаю неловкий реверанс, но Элфорд не улыбается в ответ, скорее наоборот – выглядит более чем серьезным, даже суровым, и от этого я чувствую себя глупо, хочется поскорее снять платье.
– Я должна ответить, – говорит Долли, взглянув на экран. Она выходит за дверь, а я остаюсь один на один с ретроградным Марсом.
Джейк неподвижен, словно восковая фигура.
– Если не перестанешь смотреть на меня так, я воткну каблук тебе в задницу.
Усмехнувшись, он потирает переносицу.
– Как именно, Рамирес?
– Как именно я воткну каблук тебе в задницу?
– Нет, это я как раз с легкостью могу себе представить. Как именно я на тебя смотрю?
– Строго, злобно, словно я взяла что-то без разрешения, – перечисляю я, плотно сжимая ноги, чтобы скрыть разрез на подоле.
– Ты красивая.
– А ты придурок, – на автомате отвечаю я. – Стоп, что?
– Тебе идет. – Спрятав ладони в карманы джинсов, он медленно, но уверенно приближается. – Честно признаться, я на несколько секунд потерял дар речи, когда увидел тебя в этом платье.
– Так-так-так, – я вскидываю подбородок, чтобы заглянуть в его глаза, когда он останавливается напротив. Слишком близко. – Играешь в Скрэббл, делаешь мне комплимент. Ты заболел?
Подняв руку, я прикладываю тыльную сторону ладони к его лбу.
– Скорее всего, – едва слышно отвечает Джейк, глядя в мои глаза. – И не хочу, чтобы ты думала, что мой комплимент – это сарказм, потому что…
Его ладонь так внезапно опускается на мою талию, что я делаю глубокий вдох. Джейк разворачивает меня к зеркалу.
– Только взгляни на себя, Микаэла.
Я бы хотела смотреть только на себя, но в отражении наблюдаю лишь за Элфордом. Его ладонь продолжает лежать на моей талии, взгляд неспешно проскальзывает по моему телу, я чувствую горячее дыхание на виске, его грудь при каждом вдохе касается моей спины.
Вся эта близость и тактильность нетипична для Джейка. Для нас. Для меня. И для моего живота, который вдруг приятно свело.
Только не это.
В голову врываются мысли о словах Бэйли, которые она сказала вчера за ланчем. Мне не хочется играть в догадки, секреты и высматривать во всем намеки. После многолетнего аттракциона безответной любви с Оливером я порядком устала от тайн и скрытых смыслов.
– Можно спросить? – Я поворачиваю голову, чтобы взглянуть в его глаза, и между нашими лицами остается всего пара дюймов.
– Спрашивай.
– Возможно, прозвучит глупо и странно. И если ты вдруг сейчас упадешь на пол и начнешь умирать от смеха, то будь уверен, я добью тебя ногами. Но ты… Я тебе… Ты испытываешь ко мне что-то помимо дружбы?
Джейк вскидывает брови, но не отстраняется.
– Не задавай мне подобные вопросы, когда на тебе надето такое платье, Микаэла. Ответ тебе не понравится.
Ну и почему от его ответа у меня в животе становится еще теплее? Так не должно быть. Не хочу признаваться в этом даже самой себе, но боюсь, мне действительно мог бы понравится его ответ.
– Просто хотела сказать, что после случая с Оливером у меня все очень запутанно. Я не готова. Меня теперь пугают чувства, и я сама не знаю, как отреагирую, если вдруг ты… Мы…
– Знаю. – Он заправляет прядь волос мне за ухо. – Тогда не уверен, что мы должны говорить об этом. К чему все усложнять, Рамирес?
Тяжело сглотнув, я киваю. Ладно, мы толком не говорили, но ответ очевиден – Бэйли права. У Джейка есть ко мне что-то, я не знаю, когда именно это появилось, какого размера и цвета это чувство. Только знаю, что это пугает. Пугает потому, что в последнее время в его присутствии с моим организмом происходит что-то странное. Пугает, что Джейк может с легкостью отказаться от меня. Снова. Пугает, что я только что ревела из-за Оливера, тогда почему по моему телу бежит приятная дрожь, когда Джейк неспешно водит большим пальцем вверх-вниз по моей талии.
– Останови это, – говорит он, постукивая пальцем по моему виску. – Слишком много мыслей. Куда тебе, ты базовые предметы в школе не можешь усвоить, а тут лишняя информация.
Мне хочется разозлиться, но по итогу из моих легких вырывается смех.
– Все, выметайся, мне нужно переодеться.
Джейк отстраняется, и мою спину тут же обдает холодом. Снова странная реакция организма. Кажется, нужно записаться к врачу и сдать анализы, вдруг я правда нездорова?
Утром водонагреватель окончательно перестал работать, и мама вызывала мастера. Он сказал, что чинить бесполезно и нужно покупать новый. Нам пришлось влезть в отложенные на университет деньги.
– Возьми меня на подработку, мам.
– Нет, Микки, и этот разговор закрыт.
Мама стала задерживаться на работе допоздна, она мало спит и выглядит более уставшей, чем когда-либо. Гребаная Пайпер Майерс. Мне всегда казалось, что главный злодей моей истории это Констанс, но из-за Пайпер мама теперь отказывается от моей помощи, а еще я лишилась места в газете.
Я не собираюсь сидеть сложа руки и после школы иду в боулинг-клуб, чтобы попросить подработку у Фрэнка.
– Не уверен, что могу взять тебя, – говорит Фрэнк, разглядывая стоп-лист кухни. – Берни, почему жаренные кольца кальмара на стопе?
– Потому что ты отказался платить поставщику, – отзывается Берни, обваливая луковые кольца в панировочных сухарях.
– Я ведь нашел нового.
– Да, и я его послал. Он привозит упаковки, в которых льда больше, чем кальмара.
– Это дешево, мы не можем позволить себе продукты дороже.
– Несмотря на то, что мы не ресторан со звездой Мишлена, я не буду подавать гостям некачественную продукцию и не буду платить поставщику, который откровенно дурит нас.
– Я здесь директор.
– А я шеф-повар, – беззаботно отвечает Берни. – И могу вышвырнуть тебя с моей кухни, если не перестанешь пороть чушь.
Как бы Фрэнк ни хотел ответить, он замолкает, потому что Берни действительно может вытолкнуть его с кухни. На моей памяти такое уже было несколько раз, и сколько бы Фрэнк не жаловался хозяину боулинг-клуба, тот просит не вмешивать его в глупые ссоры между залом и кухней.
– Так что насчет подработки? – спрашиваю я.
– В последний раз ты нагрубила гостям, едва не втянула нас в интернет-скандал с блогером, а после сбежала со смены. Как думаешь, хочу ли я взять тебя на работу?
– Я ведь извинилась. Те девчонки превращали мою жизнь в ад, вот и сорвалась. – Фрэнк идет к стойке выдачи, чтобы протереть ее, и я хвостом следую за ним. – Обещаю, такого больше не повторится, просто дай мне шанс. Пожалуйста, Фрэнк! Мне очень нужны деньги.
– Нет, Микки, я не даю вторых шансов.
– Ты можешь работать на кухне, – предлагает Берни. – Лукас уволился на днях, и мне не помешает помощник.
Фрэнк недовольно поджимает губы, но ничего не говорит, потому что речь идет о чужой территории и отбором персонала для кухни всегда занимается Берни.
– Правда?
– Да, но только при одном условии: на смену будешь заступать только после того, как покажешь, что сделала уроки, иначе не пущу на кухню.
Хлопнув в ладоши, я подпрыгиваю и, подбежав к Берни, крепко обнимаю его. Рассмеявшись, он похлопывает меня по спине.
– Спасибо!
– Твоя мама наверняка меня убьет. Она рассказала о том, что произошло недавно.
Отстранившись, я киваю.
– Она против того, чтобы я занималась уборкой, про кухню она ничего не говорила. Бабушка всю жизнь проработала поваром в закусочной, скажу, что пошла по стопам.
Из боулинг-клуба я выхожу в прекрасном настроении. Иду на остановку и даже не расстраиваюсь из-за того, что опоздала на автобус, а следующий придет по расписанию через полчаса.
Сев на скамейку, я достаю из рюкзака плеер и вставляю в уши наушники. Как только начинает играть одна из песен Норд, я тут же переключаю, чтобы не слышать голос Оливера. Я больше не хочу и не могу плакать из-за него. Не могу думать о нем и возвращаться в тот злополучный вечер. Эти мысли – все равно что вариться в кипятке.
Кажется, Иисус на небесах решает, что я недостаточно сильно страдаю, потому что рядом со мной останавливается машина Оливера, а мое сердце ухает вниз.
Опустив стекло, Олли неловко взмахивает пальцами.
– Привет, Мик.
– Привет, – выдавливаю я, поставив музыку на паузу.
– Подвезти?
Потеряв дар речи, я глупо моргаю. Меня душит обида и злость на Оливера, хочется кричать, устроить сцену в стиле бразильского сериала, где все в порыве эмоций взмахивают руками. Но боюсь, что если эмоции выйдут из-под контроля, то будет велика вероятность того, что я расплачусь.
– Мне нельзя здесь стоять, – говорит Олли, имея в виду машину в зоне остановки.
– Это ты должен был сказать своему члену перед тем, как оказаться в моей вагине. Хотя нет, надо было сказать это раньше, перед тем как пообещал, что все будет хорошо и ты всегда будешь рядом.
Щеки Оливера краснеют. Прикрыв веки, он запускает пальцы в волнистые волосы и взъерошивает их.
– Прошу, сядь, пожалуйста.
– Спасибо, но мой автобус сейчас придет. – Я демонстративно вставляю в ухо второй наушник и отворачиваюсь.
Боковым зрением вижу, что машина уезжает. Закрыв глаза, я подставляю лицо ветру, он приятно остужает разгоряченную кожу и подхватывает пряди моих волос.
Сквозь прикрытые веки пробиваются лучи солнца, которые меркнут, словно на небе появилась огромная туча. Я приоткрываю один глаз и убеждаюсь в том, что этой тучей служит вставший передо мной Оливер.
– Микки, пожалуйста, давай поговорим.
Натянув улыбку, я указываю на наушники и качаю головой, делая вид, что не слышу.
Рядом со мной на скамейку присаживается тучная раскрасневшаяся женщина.
– Автобус до Рич-роуд уже уехал? – спрашивает она, поглядывая на часы.
– Да, пару минут назад, – отвечаю я.
Цокнув языком, Олли забирает мой плеер и поворачивает ко мне экран, на котором горит кнопка «пауза». Я не испытываю ни капли стыда.
Вернув мне плеер, Олли отходит на шаг и разводит ладони в стороны.
– Я идиот.
Я вскидываю бровь.
– Это глобальное преуменьшение.
– Я испугался до усрачки. Знаю, что мне нет оправдания. Но я проснулся с разбитым носом и почти ничего не помнил. Мне было страшно узнавать, как мы к этому пришли. Еще страшнее от ответственности, ведь я стал твоим первым. И я, черт возьми, даже не помню, достаточно ли хорошо обращался с тобой? Ты заслуживаешь только лучшего, чтобы с тобой обращались бережно и заботливо, и меня убивает мысль, что я мог причинить тебе боль.
Стиснув зубы, Олли хватается за затылок и отворачивается, но уже через мгновение снова смотрит в мои глаза.
– Когда я выпью, то бываю эгоистичен и груб в плане постели… Вдруг из-за меня у тебя теперь травма, Мик?
О боже.
Мы правда говорим об этом посреди дня на остановке рядом с незнакомой женщиной? Как же неловко.
– Хватит, – прошу я, косясь в сторону.
– Прошу у вас прощения, – обращается Оливер к незнакомке, прижав ладонь к груди. – Я очень сильно облажался, причем дважды, она не хочет со мной говорить, и я вынужден говорить все это при вас, потому что не уверен, что будет еще возможность.
– Все в порядке, – отмахивается она, – представьте, что меня здесь нет.
Легко сказать. Я не хочу обсуждать потерю своей девственности при ком-либо.
– Мик, я все эти дни словно пьяный ходил. И тогда на утро я пришел к тебе и, кажется, действительно все еще был пьян. А потом мне было страшно подойти к тебе после того, что я наговорил. И я толком взглянуть на тебя в школе не мог, настолько было стыдно.
– Разговор – лучшее решение проблем, – вклинивается женщина, протирая платком вспотевшее лицо. – Нельзя умалчивать о проблемах и всегда нужно приносить извинения, если есть за что. А мужчинам можно извиняться и без повода, лишний раз не помешает, а?
Больно пихнув меня локтем, она запрокидывает голову и громко смеется. Потирая горящее плечо, я улыбаюсь, но больше из вежливости.
– Помню, как-то раз Маркус напился и наговорил гадостей моей покойной матери, храни Господь ее душу. Мол она вечно сует свой нос в наши дела, и, честно говоря, я была с ним согласна. Но кто он такой, чтобы говорить гадости о моей матери?! В итоге я не прощала его до тех пор, пока он не начал ползать передо мной на коленях, вымаливая прощение. Мужчин надо воспитывать. Это как научить собаку командам: сидеть, лежать, голос, деньги, на колени.
Наклонившись, она вновь толкает меня локтем, в руку стреляет разряд тупой боли, а незнакомка разражается волной хохота. Так, отсюда однозначно пора уходить, пока она не превратила мою руку в отбивную.
Поймав взгляд Оливера, который вот-вот рассмеется, я немного колеблюсь с решением, но все же поднимаюсь.
Тряпка.
– Спасибо за дельные советы, – говорю я на прощание женщине и взмахиваю рукой.
Оливер открывает передо мной дверцу, я сажусь в салон и, пристегивая ремень, смотрю через лобовое стекло, как он обходит машину и садится за руль.
– Ей бы тренинги для женщин проводить. – Олли улыбается, но я даже не приподнимаю уголки губ. Знаю, что он пытается извиниться и мне чертовски тяжело и непривычно быть холодной с ним, но я не готова улыбаться, делая вид, что все хорошо. Слишком много лет притворялась и невероятно устала от этого.
Уловив мое настроение, Оливер кивает и обхватывает пальцами руль.
– Домой?
– Нет, мне нужно к миссис Элфорд.
– То есть домой к Джейку?
– Да.
Олли выезжает на дорогу, какое-то время мы сидим в тишине, которая душит. Нажав на кнопку, я опускаю стекло на пару дюймов, но дышать легче не становится.
– Мне правда очень сильно жаль, Мик. Я виноват и готов извиняться до смерти.
Садясь в салон, я была уверена, что буду молчать до самого конца поездки и просто слушать, что скажет Олли, но злость берет верх.
– В том, что произошло, виноваты мы оба. Меня злит то, как ты поступил на следующий день. Ты хоть представляешь, как я была напугана? Я призналась тебе в чувствах, которые скрывала целую вечность. Мы переспали, если это можно так назвать, а затем ты приходишь и говоришь, что нам лучше взять паузу. Господи, можно ведь было просто постепенно отдаляться, не знаю… – Нервно рассмеявшись, я пробегаюсь пальцами по волосам. – Я не ждала клятв в вечной любви, в тот момент мне всего лишь нужен был друг.
– И этим другом стал Джейк, как я понимаю?
– Причем здесь вообще Элфорд?!
– Не знаю. – Сжав челюсть, Олли качает головой. – Понимаю, что не имею права злиться из-за этого, но не хочу врать, я злюсь из-за того, что вы стали близки.
– У тебя действительно нет на это права. Мы будем близки настолько, насколько посчитаем нужным и даже больше.
Черт знает, зачем я говорю это. Сейчас я так зла, что будь здесь Элфорд, я бы залезла к нему на колени и поцеловала, лишь бы доказать Оливеру свои слова.
– Ты сказала: «Мы переспали, если это можно так назвать».
– Да. – Я напрягаюсь всем телом, пытаясь прогнать оживающие картинки воспоминаний перед глазами. – Это длилось недолго.
– Черт, не думал, что я настолько ужасен.
– Нет. В смысле, меня начало тошнить, и мы остановились.
Потирая щеку, Олли кивает. Он выглядит слишком сосредоточенным, словно пытается заставить память работать и восстановить всю картину целиком.
– Можешь ответить честно, – голос Оливера звучит приглушенно. – Я тогда… Во время секса я сделал тебе больно?
– Это было… Не знаю, не так приятно, как я представляла. Но я слышала, что первый секс не бывает хорошим.
– Черт возьми, – стонет Олли, крепче сжимая руль. – Нет, Мик, это не так, я облажался. Чертовски сильно облажался! Даже не знаю, хорошо или плохо, что я не помню этого.
– А еще ты назвал меня «Констанс», – говорю я, глядя на свои сцепленные на коленях пальцы.
Олли выражается так отборно, что такое не пропустила бы ни одна цензура в мире. Ударив ладонью по рулю, он сворачивает на обочину.
Тяжело дыша, Оливер откидывается на спинку сиденья и накрывает ладонями лицо.
– Какой же я мудак!
– Мы оба были слишком пьяны. Ты был разбит и чувствовал себя уязвимым, а я была ослеплена желанием быть с тобой. Нужно было молчать о своих чувствах, тогда ничего бы не произошло. Я ведь знала, что ты любишь другую, поэтому не понимаю, как проигнорировала сигнальные сирены в собственной голове. Я запустила этот механизм, Олли. Это уже произошло. Как я уже сказала, меня больше разбило то, что произошло на следующий день. Ты бросил меня, наплевав на годы дружбы. Будто я не стою даже того, чтобы попытаться спасти нас. Легче выбросить и забыть.
Оливер отводит ладони от лица, но еще какое-то время не решается посмотреть на меня. Когда он поворачивает голову, я вижу в его глазах столько сожаления, что у меня в горле появляется ком. Кажется, после произошедшего мы еще ни разу так открыто не смотрели друг на друга.
– Ты когда-нибудь сможешь простить меня, Мик?
– Я… – Раскрыв губы, пожимаю плечами. – Понятия не имею, как ответить на этот вопрос сейчас. Такого уровня драмы у нас еще не было. Клянусь, я бы очень хотела, чтобы все было как раньше, но не знаю, сколько времени потребуется на это нам обоим. Ты хоть сам представляешь, что мы сейчас идем в Кесадилью, едим такос с двойной порцией сыра, смеемся и не чувствуем неловкости?
Усмехнувшись, Олли поджимает губы.
– Слабо представляю. Но я не могу потерять тебя, Микки, потерять нашу дружбу. Все вокруг против меня, но мне некого винить, кроме себя самого. – Прикусив губу, Оливер барабанит пальцами по колену. – Слушай, возможно это ужасно прозвучит, и ты меня пошлешь, но ты можешь поговорить с Джейком?
– О чем? Чтобы научил тебя не путать имена девушек в постели?
– Микки. – Щеки Олли краснеют, и на мгновение он прикрывает веки. – Мне не вернуться в группу, пока Джейк не даст парням отмашку. Мы всегда говорили, что личное будем разделять с творчеством, но не выходит. Дело даже уже не в группе, я не могу проводить время со своими друзьями. Можешь попросить его, чтобы хотя бы попробовал выслушать меня? Потому что на одну мою реплику он в ответ выливает тонну сарказма.
Как бы я не злилась, я не могу отказать в этой просьбе Оливеру. По себе знаю каково это, когда тебе не с кем поговорить, посмеяться и просто забыться. В одиночку сложно справляться с проблемами, а у Олли их не меньше, чем у меня. Мы натворили дел, а из-за этой ситуации страдает и наше окружение, группа. Это неправильно и токсично.
– Не думаю, что у меня есть влияние на Джейка, но я поговорю с ним.
– Спасибо, – выдыхает Олли. – Кстати, это правда? То, что он сказал тогда Пайпер? Вы жили по соседству и знакомы с детства?
– Да.
– Так значит это ты, – усмехнувшись, Олли заводит двигатель.
– Что ты имеешь в виду?
– Север.
– Что? – Пытаясь скрыть волнение в голосе, я ерзаю на сиденье.
– Когда мы думали над названием группы, Джейк предложил «Норд», нам сразу понравилось – первые буквы наших имен, подходило идеально. Только потом он как-то обмолвился, что это удачное совпадение с буквами, потому что изначально концепция была другой. Он сказал, что его собственные мысли напоминают ему стрелку компаса – всегда сводятся к одному направлению – к девочке из прошлого, с которой он дружил и в которую был влюблен. Ты была его севером, Мик, и, судя по тому, что у меня разбит нос, ты все еще им остаешься.
Если бы я сейчас держала в руках самую дорогую и хрупкую вещь на планете, я бы точно уронила ее от изумления.
Какова вероятность, что у Джейка была еще одна девочка из прошлого, с которой он дружил? И был… влюблен?
Джейк Элфорд был в меня влюблен?
Я что, под кайфом?
Потому что до начала этого учебного года он вел себя по отношению ко мне как полная задница. Вечно поддевал и не упускал возможности бросить что-нибудь саркастично-глупое в шутку.
И наш разговор вчера. Я была уверена, что если у этого парня зарождается что-то в той черной дыре в груди, которую он называет сердцем, то это произошло совсем недавно. Мы повзрослели, хорошо проводим время вместе, шутим, предаемся ностальгии, разыгрываем партию сарказма, и именно поэтому я начала привлекать его не только как друг, но и как девушка. Но если он был влюблен в меня в детстве, а позже повел себя как самый настоящий кретин, то это другое.
Я злюсь, но при этом какая-то извращенная часть меня испытывает радость. Дурацкую, нелепую, девчачью радость, которой хочется поделиться с подругами и глупо хихикать.
Мне не нравится, что даже находясь на расстоянии, Джейк Элфорд проворачивает это с моим организмом. Не с сердцем. Сердце бешено стучит, но это от злости и негодования. Другие варианты эмоций я даже не рассматриваю.
Когда я захожу в дом Элфордов, Джейка еще нет. Долорес угощает меня сэндвичами и домашним лимонадом и рассказывает о том, что они с Сэмом еще не помирились.
– Тебе будет удобно рисовать постер здесь? – спрашивает Долли, указывая на стол в гостиной.
– Конечно.
Мы раскатываем по столу свернутый в рулон белый лист и кладем на его углы книги для веса, чтобы постер не закручивался. Я достаю из рюкзака карандаши и ластик, а Долли приносит распечатанный мини-постер фильма, чтобы мне было удобно срисовывать картинку.
– Можешь делать все, чтобы было удобнее рисовать. Забирайся на стол с ногами, если нужно.
– Спасибо, Долли – говорю я, убирая карандаши в нагрудный карман джинсового комбинезона.
Собрав волосы в пучок, завязываю на голове бандану как ободок, чтобы выбившиеся пряди не лезли в глаза, и, уперевшись коленом в стул, склоняюсь над рисунком. Долли садится напротив и, потягивая диетическую колу, спрашивает меня о школе. Я намечаю контуры тела тетушки Мэйм и оставляю сбоку место для названия фильма.
– Как обстоят дела с парнями? – спрашивает Долли, подперев подбородок рукой.
– Никак, – без раздумий отвечаю я, чувствуя, как горят мои щеки.
Долорес вскидывает бровь.
– Совсем никак? Выпускной класс, а ты такая красавица. Ни за что не поверю, что у тебя нет поклонников.
– Да будь я хоть Меган Фокс, мою внешность задвинули бы на второй план. Для большинства в школе я в первую очередь ярлык, карикатура. Латиноамериканка из трейлер-парка, да к тому же подрабатываю в клининге. Клише на клише. Никому не интересно узнать, какой я человек. – Усмехнувшись, пожимаю плечами. – Возможно, если бы я сменила школу, то там могла бы начать все заново, а может и нет. Меня все это не обижает, по крайней мере уже. Им не удастся убедить меня в том, что я некрасивая или жалкая просто потому, что живу в трейлер-парке.
– Милая, – с сочувствием выдыхает Долли, прижав ладонь к груди.
И тут я вспоминаю, с кем говорю. У Долли есть дар – она умеет расположить к себе любого (кроме родственников Сэма). И благодаря этому у меня всегда создается впечатление, что я говорю со своей подругой, но в первую очередь она дружит с моей мамой, которой может все передать.