Линкольн Чайлд
Путь крови
17
– Вот здесь ее и повесили, – звучным голосом произнес Грумс, хозяин дома, и показал дрожащим пальцем на темную деревянную балку в коридоре мансарды. – Кучер затянул петлю на шее бедной девушки, перебросил веревку через балку и тянул за нее, пока жертва не перестала брыкаться и извиваться.
Он замолчал, и в его мертвенно-бледном лице промелькнуло что-то жуткое.
– Даже сейчас еще видно, как врезалась веревка в дерево.
Венди Гэннон, наблюдая по двум экранам своего пульта за съемкой маленького спектакля, невольно отметила, что Грумс идеально подходит для этого фильма. Из него получился превосходный гид по сверхъестественному, и, без всяких сомнений, он немало поработал над своей внешностью: поношенный костюм на размер больше его тощей фигуры шести футов и шести дюймов ростом, седые волосы мочалкой и ввалившиеся глаза. Гэннон подозревала, что эффект усиливает разумная толика косметики тут и там. А этот человек явно разбирался в том, как создать нужную атмосферу, судя по тому, как он протестовал, когда осветитель пытался установить прожекторы в тусклом интерьере здания. Понятно, как населенный призраками дом Монтгомери стал одной из главных достопримечательностей Саванны.
– С тех самых пор, – закончил Грумс, – как только пробьет полночь, это и происходит.
Гид указал длинным паучьим пальцем на балку, и Гэннон шепотом велела оператору второй камеры увеличить кадр со следом веревки на дереве.
Она оглянулась на Мюллера. Наклонив голову, он с непроницаемым выражением лица слушал рассказ гида об убийстве. Двести лет назад здешний кучер обручился со служанкой. И все шло хорошо, пока этот мерзкий тип не вообразил, что невеста ему изменяет. Рассвирепев от ревности, он ворвался в ее спальню в мансарде, накинул петлю девушке на шею, вытащил ее в коридор и повесил на выступающей балке. А потом вернулся в свою комнату, лег на кровать и перерезал себе горло. И не один раз, а дважды.
Грумс взял паузу, театрально вдохнул полную грудь воздуха и приподнял кустистые брови.
– Не каждую ночь, разумеется, но довольно часто. Десятки свидетелей могут подтвердить, что слышали ужасные звуки убийства. Все показания совпадают. Начинается каждый раз с приглушенного крика, который быстро стихает; затем следует звук перетаскиваемого по коридору тела; потом слышен стук тяжелой веревки, переброшенной через балку, и безошибочно узнаваемое шуршание скользящей вверх петли. После слышно, как раскачивается веревка под аккомпанемент сдавленных хрипов. А потом… – Грумс снова выдержал паузу. – Потом пройдет несколько минут, и вы услышите тяжелые, медлительные шаги по коридору, стук открывающейся и закрывающейся двери, скрип кроватных пружин… и вдруг различите влажное бульканье из перерезанного острой бритвой до самого шейного позвонка человеческого горла.
Гэннон идеально записала это заученное выступление на обе камеры, и Бэттс приказал закончить съемку. Он выглядел очень возбужденным и довольно потирал толстые руки.
– Потрясающе! Просто потрясающе! Герхард, ваш выход!
Мюллер понимающе кивнул. Он открыл большой жесткий кофр, который сам же и затащил на верхний этаж. Внутри, в пенопластовых гнездах, лежали его инструменты.
– Снимайте их! – приказал операторам Бэттс.
– Нет, – резко возразил Мюллер. – Я ведь вам уже объяснял, мистер Бэттс. Я не разрешаю снимать инструменты, когда они находятся внутри футляра. Вы можете фотографировать только используемое оборудование.
– Ну хорошо, – раздраженно ответил Бэттс.
Гэннон придержала камеры, пока Мюллер доставал из кофра допотопный осциллограф с круглым экраном, камеру в чехле, серебряный прут, расходящийся на конце буквой Y, как лоза лозоходца, и пластинку темно-дымчатого полупрозрачного камня, вероятно обсидиана. Мюллер разложил все это на полоске черного бархата и кивнул Бэттсу, разрешая съемку. Гэннон, в свою очередь, подала знак операторам.
Бэттс вошел в кадр с освещенным снизу бледным лицом.
– Уже почти полночь – время, когда, как говорят, призраки кучера и горничной заново проходят путь к своей ужасной кончине. Доктор Герхард Мюллер уже установил свои высокочувствительные приборы и инструменты, одни из которых относятся к периоду Средневековья, а другие – его собственные изобретения. Это оборудование поможет нам обнаружить то, что специалисты называют спиритуальными турбуленциям, то есть призраков и другие паранормальные силы. Полночь, наблюдения начинаются. У вас все готово, доктор Мюллер?
– Да, – ответил тот.
Наступила тишина. Наконец Гэннон легонько подтолкнула локтем Бэттса.
– Вместе с нами, – продолжил Бэттс, – сюда пришла хорошо известная в Саванне историк сверхъестественного миссис Дейзи Файетт.
Камера повернулась к грузной пожилой женщине, стоявшей рядом с Мюллером. Бэттс поморщился. Он собирался разрешить этой некиногеничной особе несколько слов за кадром, но Гэннон убедила его, что появление местного «историка» – короткое и единственное – придаст фильму больше достоверности. К тому же она была так напудрена, что сама по себе выглядела пугающе.
Миссис Файетт шагнула вперед и заговорила на удивление музыкальным голосом:
– Историки полагают, что в доме Монтгомери чаще всех прочих мест в Саванне появляются призраки. По мнению ученых, это связано с ужасной жестокостью произошедших здесь событий. Эти двое несчастных созданий, как преступник, так и его жертва, в сущности, оказались пойманы в повторяющийся цикл посмертия. В спиритуальном мире времени не существует, и неприкаянные души могут оставаться в этой воронке, или водовороте, столетиями…
– И могут превратиться в вампиров? – спросил Бэттс. – Как Саваннский вампир?
Женщина замолчала, сбитая с толку неожиданным вмешательством.
– Даже не знаю. Саваннский вампир – это совершенно иная легенда…
– Хорошо, достаточно, – сказал Бэттс и повернулся к Гэннон. – Мы смонтируем все позже.
Гэннон мысленно пометила себе проследить, чтобы Бэттс вовсе не выбросил этот эпизод при монтаже.
– На меня, через пять секунд, – сказал ведущий, снова изобразив улыбку, как только камеры ожили и качнулись в его сторону, и продолжил, не потрудившись поблагодарить миссис Файетт: – А сейчас доктор Мюллер направит всю необычайную мощь своего оборудования на то самое место, где произошло убийство, и в то самое время, когда оно случилось, чтобы обнаружить и при определенной доле удачи сфотографировать спиритуальные возмущения.
По включившемуся экрану осциллографа лениво побежали зеленые синусоиды. Мюллер обеими руками поднял серебряную лозу, сверкнувшую зеркальной полировкой. Обе камеры следили за каждым его движением, пока он медленно обходил площадку под изношенной балкой. Старинные напольные часы в дальнем конце коридора пробили полночь.
Опустилась тишина. Даже Гэннон, уверенная в том, что все это чепуха, ощутила легкий озноб. От дубля к дублю свет в помещении все больше тускнел и рассеивался. Старый прием, еще времен целлулоидной пленки, но до сих пор эффектный. Обстановка тоже была атмосфернее некуда: уродливая викторианская мебель, потрескавшиеся зеркала и потертые ковры. Грумс и Файетт стояли поодаль, наблюдая за происходящим. Файетт, явно обиженная тем, как бесцеремонно ее прервали, похоже, посылала кому-то эсэмэску.
Бой часов отразился от стен и затих вдалеке. Опять наступило безмолвие. Мюллер расхаживал туда-сюда по коридору, словно караульный. Через десять минут он остановился, отложил свою лозу и взял обсидиановую пластину. Поднес к лицу и смотрел сквозь нее то в одну сторону, то в другую, казалось, целую вечность, пока наконец не положил ее обратно на черный бархат.
– Ну как? – спросил Бэттс. – Что вы обнаружили? Теперь будете фотографировать?
Вместо ответа Мюллер лишь попросил:
– Отведите меня в комнату, где кучер перерезал себе горло.
– Сюда, пожалуйста, – сказал Грумс.
Мюллер поднял лозу и обсидиан, ассистенты взяли осветительные приборы, и все вместе отправились следом за хозяином дома в маленькую спальню в дальнем конце коридора. Камеры продолжали работать. Спальня была тесной и скудно обставленной. Мюллер приготовил свои инструменты, и действо продолжилось. Он снова медленно прошелся с серебряной лозой по комнате и с особенным вниманием склонился над кроватью. Потом осмотрел комнату сквозь кусочек обсидиана, разрешив и Гэннон недолгую съемку через пластинку, которая сделала все вокруг тусклым, размытым и отчасти призрачным. «Да, Мюллер знает свою работу», – подумала Гэннон.
Еще пятнадцать минут прошло в молчании, а камеры всё работали. Гэннон сожгла чертову тучу гигабайт, и монтировать фильм будет теперь мучительно больно. Но она не могла рисковать, опасаясь что-то пропустить.
Наконец Мюллер остановился и с долгим вздохом повернулся к съемочной группе.
Бэттс подошел к нему:
– Доктор Мюллер, мы сгораем от нетерпения узнать, что вы обнаружили. Расскажите нам скорее!
Мюллер поднял глаза:
– Ничего.
– Ничего? Что значит «ничего»?
– В этом доме нет привидений, – ответил Мюллер. – Я не обнаружил никаких турбуленций. Здесь ничего нет.
– Как это так? – возмутился хозяин дома, срываясь на крик. – У нас есть свидетели, десятки свидетелей за многие годы, и все они пережили встречу с призраками!
– Может быть, мы неправильно выбрали ночь? – предположил Бэттс. – И призраки просто были… э-э-э… пассивны?
– Выбор ночи не имеет значения, – мрачно ответил Мюллер. – Здесь ничего нет. Даже если призраки никак не проявляют себя, возмущения можно измерить. Но мои приборы не зафиксировали никакой спиритуальной турбуленции. Если здесь и были духи, они давно исчезли. Это просто пустой дом – быть может, приманка для туристов, но ничего больше.
– Стоп! Стоп! – прокричал Бэттс и набросился с яростными упреками на Мюллера. – За каким чертом вам все это понадобилось, Герхард? Это же самый богатый привидениями дом во всей проклятой Саванне! И что мне теперь делать с этим бесполезным материалом?
Побагровевший Грумс одобрительно закивал.
– Может быть, проблема не в доме, а в ваших фокусах-покусах? – с презрением показал он на оборудование Мюллера. – Призраки здесь есть, просто вы их не нашли!
Мюллер бросил на него испепеляющий взгляд, но ничего не ответил. Он вернулся в коридор и принялся укладывать свои инструменты в кофр. Позабытая всеми Дейзи Файетт попыталась что-то сказать, но Бэттс лишь отмахнулся от нее, как от назойливой мухи.
– Выведите ее отсюда, – велел он одному из ассистентов.
Бэттс повернулся к охотнику за привидениями и сказал, стараясь не повышать голос:
– Послушайте, Герхард. Мы потратили немало труда и средств, чтобы все устроить. Это превосходный дом с привидениями. Не согласитесь ли вы попробовать еще раз и сделать так, чтобы ваше оборудование работало?
Мюллер выпрямился и ответил ледяным тоном:
– Мое оборудование работает.
– Ради всего святого, Мюллер, постарайтесь, чтобы оно работало лучше!
Мюллер впился взглядом в Бэттса:
– То, чем я занимаюсь, не цирковое представление. Это серьезное дело. Это наука. – Он помолчал и продолжил: – Вы еще обрадуетесь, что у вас есть только что снятый материал, мистер Бэттс. Потому что, когда мы найдем что-нибудь в другом месте, на что я очень рассчитываю, наша неудача здесь только добавит убедительности этому открытию.
Бэттс внезапно притих. А через мгновение в уголки его губ прокралась едва заметная улыбка.
– Я понял, что вы задумали, Герхард. Приношу свои извинения.
Мюллер коротко кивнул.
Бэттс оглянулся на Гэннон:
– Работаем!
Гэннон дала сигнал продолжать съемку, и Бэттс с серьезным лицом повернулся к камерам:
– Как вы только что убедились, обнаружить присутствие сверхъестественного – непростое дело, требующее деликатности и научного подхода. Призраки не появляются по нашему капризу. Доктор Мюллер ничего здесь не нашел, и, учитывая его репутацию, это означает, что здесь ничего и нет.
– Ничего нет? – возмущенно выкрикнул Грумс. – Всем известно, что это самый лучший дом с привидениями в Саванне.
– Скоро всем станет известно, – спокойно ответил Бэттс, – что это просто приманка для туристов, и ничего больше. Мошенничество, разоблаченное доктором Мюллером.
– Да как вы смеете! – вознегодовал хозяин дома. – Уберите от меня свои камеры!
Он в ярости показал на камеры, которые, конечно же, продолжали работать, снимая его лицо крупным планом.
– Это клевета! Я подам на вас в суд!
Но Гэннон не прекращала съемку. Господи, это были бесценные кадры! Она восхитилась тому, как ловко Бэттс выкрутился из очевидной неудачи. И в который уже раз задумалась, не окажутся ли в конечном итоге фокусы Мюллера чем-то стоящим.
18
Церковь находилась в двадцати минутах ходьбы. Несмотря на поздний час, по улицам и площадям толпами разгуливали туристы и подвыпившие студенты колледжей, рестораны светились огнями, а в барах было не продохнуть. Церковь стояла за чертой старого, построенного еще до Гражданской войны города, на границе с бедными районами, далеко не такими веселыми. Это было неприметное здание из бурого кирпича с потеками на стенах и местами осыпавшейся шиферной черепицей. Маленькую парковку перед ней заполнили дорогие автомобили: «мазерати», «БМВ» и «ауди». Все окна первого этажа были заколочены досками. Ордера у Пендергаста не было, но Колдмун подозревал, что он не собирается действовать обычными примитивными методами и вламываться через переднюю дверь.
Они свернули за угол Би-роуд, многолюдной даже в полночь, и осмотрели здание с тыльной стороны. Там располагалась маленькая ризница, а пристройка к церкви, окна которой тоже были заколочены, служила скромным жилищем священника. Перепрыгнув через низкие чугунные перила, Пендергаст бросился к задней двери пристройки. Колдмун последовал за ним. Сверкающий новый замок казался неуместным на потемневшей от времени дубовой двери. Пендергаст достал из кармана пиджака набор отмычек в кожаном мешочке, повозился с ними немного, и замок поддался.
Пендергаст приложил ухо к двери, а потом медленно приоткрыл ее. Хорошо смазанные петли даже не скрипнули.
Агенты проскользнули в темную прихожую, закрыли дверь, и сумрак сменился непроглядной тьмой. Пендергаст посветил вокруг маленьким фонариком-ручкой. Слева от прихожей виднелась крохотная невзрачная гостиная, справа – столовая. Впереди была еще одна дверь, ведущая прямо в церковь. Пендергаст подошел к ней и снова приложил ухо, потом махнул рукой Колдмуну, и тот тоже прислушался.
За дверью пульсировали голоса: монотонное ритуальное пение то нарастало, то стихало.
Они отодвинулись от двери.
– А капелла, – пробормотал Колдмун. – Замечательно.
– Обычно из ректории[23] в храм ведут две двери, – прошептал в ответ Пендергаст. – Одна – для выхода священника к пастве, а другая – для личных целей. Давайте ее и поищем.
Через столовую они прошли в маленькую кухню. Луч фонарика осветил большую пластиковую бутыль на столе, наполненную какой-то жидкостью. Пендергаст снял с полки стакан, подставил к бутыли и повернул кран.
Хлынула густая красная струя.
– Обосраться и не жить! – сказал Колдмун и невольно попятился.
Пендергаст достал пробирку, обмакнул тампон в стакан с кровью, положил в пробирку, закрыл ее и сунул обратно в карман пиджака. Затем подошел к двери в дальнем конце кухни и повернул ручку: не заперто.
Дверь чуть приоткрылась, и пение зазвучало громче. Сквозь щель пробивался красноватый свет. Пендергаст постоял у двери, а потом жестом пригласил взглянуть и Колдмуна.
За дверью находилась ризница, а еще дальше – апсида церкви. Там, где обычно стоял алтарь, теперь возвышался помост, и по нему ходили по кругу с полдюжины обнаженных людей. Они пели, подняв над головами руки… руки, смоченные кровью. По большей части это были пожилые толстые люди, лысые мужчины и женщины с обесцвеченными перекисью водорода волосами… по крайней мере, на голове. В центре круга была изображена пентаграмма с таинственными символами, нанесенными мелом на ее лучах. По импровизированной сцене бродила женщина, тоже обнаженная и вся в крови. На шее у нее висело зловещего вида монисто с демоническими ликами на штампованных золотых бляшках. В руке она держала медный горшок, время от времени опуская в него кисточку и обрызгивая ею танцоров, словно круглой шваброй. Колдмуну показалось, что горшок наполнен кровью.
Позади помоста в тускло-багровом свете сидели немногочисленные зрители приблизительно того же возраста. Когда пение зазвучало громче, они тоже сбросили с себя одежды, собрались в группы по двое-трое и принялись обнимать и ласкать друг друга, продолжая наблюдать за ритуалом.
Пендергаст отступил от двери, а вслед за ним и Колдмун.
– Это сатанинский обряд? – спросил Колдмун, почувствовав приступ тошноты.
– Что-то в этом роде, – ответил Пендергаст с отвращением в голосе.
В отраженном красноватом свете лицо его имело разочарованный, чтобы не сказать обескураженный вид.
– Разве вы не этого ожидали? – удивился Колдмун. – Похоже на то, что оргия начнется с минуты на минуту.
– Боюсь, что я просчитался. – Пендергаст помолчал и продолжил: – Эти люди просто… дилетанты.
– Дилетанты? Лично мне это кажется чертовски серьезным.
В тот же миг пение внезапно стихло. Пендергаст кинулся к двери, посмотрел в щелку и обернулся к Колдмуну.
– Быстро ко мне! Она идет сюда.
Они спрятались в темный стенной шкаф, оставив дверцу приоткрытой. Через мгновение в комнату вошла женщина с горшком, в темноте повозилась с краном, а потом тем же путем вернулась в церковь. Очевидно, она снова наполнила горшок кровью.
И тут послышался стук в парадную дверь церкви, а следом за ним голос, усиленный мегафоном:
– ФБР! У нас ордер на обыск! Откройте! Это ФБР!
– Самое время, – мрачно заметил Пендергаст.
Через секунду раздался грохот полицейского тарана, потом еще раз, с ним смешались испуганные крики зрителей и участников ритуала. Парадная дверь распахнулась, едва не сорвавшись с петель, и агенты хлынули внутрь.
– ФБР! – снова проорал человек с мегафоном, и Колдмун узнал голос агента Карраччи. – Все на пол! На пол, мать вашу! Быстрее! Держите руки на виду!
Одновременно с этими словами Пендергаст широко раскрыл дверь и прошел через ризницу в церковь. Колдмун не отставал. Обнаженные мужчины и женщины поспешили выполнить приказ и разлеглись на полу среди пятен крови. Агенты развернулись веером с оружием наготове, проверяя, все ли находящиеся в церкви безоружны и не собирается ли кто-нибудь оказать сопротивление.
– Чисто! – крикнул кто-то.
Много времени на обыск агентам не потребовалось. Пендергаст проводил их на кухню, где они конфисковали бутыль с кровью, а также маски, костюмы, капюшоны, чаши, фаллоимитаторы и прочий нелепый или даже непристойный хлам. Пендергаст наблюдал за ними, недовольно поджав губы.
Арестовывать никого не стали. Завершив обыск, агенты ФБР разрешили всем подняться на ноги. Потом под лучами фонариков, высвечивающих грузные тела пристыженных псевдодионисийцев, их выстроили в шеренгу и переписали данные. Для секты сатанистов они вели себя на удивление послушно: одни плакали от страха, другие умоляли не предавать огласке их имена. Только у доктора Кобба хватило духу заявить, что это была bona fide[24] религиозная церемония, что действия ФБР грубо попрали его свободу вероисповедания и что утром он первым делом позвонит своему адвокату. Его протесты нарочито оставили без внимания. Колдмун решил, что получил больше удовольствия от первой встречи с Коббом в музее, когда директор был полностью одет.
Наконец Карраччи коротко распорядился:
– Ладно, выметайтесь отсюда, к чертям собачьим!
В безумном порыве болтающихся грудей и подскакивающих мужских достоинств группа сектантов распалась на части, разбежалась по углам церкви, похватала одежду, а потом помчалась к машинам. Под визг шин парковочная площадка мгновенно опустела. После короткого совещания с Карраччи Пендергаст и Колдмун вышли из церкви через заднюю дверь.
– Плохо, что их не задержали, – сказал Колдмун.
– Только зря потратили бы время.
– В каком смысле? Вы думаете, дело уже раскрыто?
– Я могу думать что угодно, только не это, – ответил Пендергаст с вытянувшимся лицом. – Боюсь, что я крупно просчитался.
– Просчитался? Вы заметили татуировку, установили связь, нашли церковь. В моем понимании, это быстрый сбор информации, а не просчет.
– Слишком быстрый. Я не послушался собственного совета и начал рассуждать слишком рано.
Его слова показались Колдмуну смешными.
– Да ладно вам! Вы же видели эту кровь.
– Готов поставить любые деньги на то, что это кровь животных. Но важнее другое: увидев парковку с дорогими машинами и этот нелепый ритуал, я понял, что здесь совсем иная психодинамика. Дилетанты, играющие в сатанизм. Возможно, они и виновны в жестоком обращении с животными, но не в убийстве. Тот убийца или убийцы, которых мы ищем, действует более скрытно, чем эти… эти жалкие профаны в оккультизме.
Колдмун покачал головой. Дело так быстро переходило из раскрытого в тупиковое и обратно, что голова шла кругом.
– Мой друг, пусть это будет для вас уроком об опасности поспешных выводов, – продолжал Пендергаст. – Г. Л. Менкен[25] когда-то сказал: «У всякой проблемы всегда есть решение – простое, удобное и, конечно, ошибочное». Это решение было простым, удобным и ошибочным.
– Как скажете. И что нам теперь делать?
– Поищем ответ в каком-нибудь другом месте. Например, в комнате Эллерби.
