Линкольн Чайлд
Злая река
9
Роджер Смитбек поднялся по наружной лестнице в убогое жилище на чердаке, стараясь идти беззвучно, чтобы не разбудить обитателя первого этажа. Подъем был труднее, чем прежде: пятая порция черного «Джонни Уокера» со льдом оказала сильное воздействие на его мозжечок.
Он добрался до лестничной площадки и на мгновение остановился, тяжело дыша и впитывая в себя ночной пейзаж. Повсюду вдоль берегов рукотворного канала стояли такие же небольшие дома в стиле кейп-код. Он слышал шум машин, поющие голоса, слабый рокот прибоя и бесконечное гудение насекомых.
Открыв дверь, Смитбек включил свет, прошел по комнате к глубокому мягкому креслу и рухнул в него. Он вытащил из кармана свой сотовый и быстро нашел фотографии, украдкой снятые сегодня. Слава богу, они сохранились… и были приличного качества. Смитбек умел использовать наиболее скандальные приемы репортажа, но, поскольку в баре было темно, он беспокоился, что не получится.
Он опустил руку с телефоном на пол и закрыл глаза. Комната тут же начала вращаться. Смитбек открыл глаза и взглянул на часы. Начало десятого. Краски все еще у себя в кабинете – он никогда оттуда не выходил, если нужда не припирала.
После того как его бесцеремонно выставили с места преступления, Смитбек вернулся на материк, где взял свой «субару» и поехал обратно на Санибел – что само по себе было пыткой, – намереваясь снять номер в мотеле. Но в связи с наплывом прессы номера стали такой же редкостью, как куриные зубы. Даже в самых паршивых мотелях у входа светилось объявление «свободных мест нет». В конечном счете он был вынужден снять за безумные деньги «номер на втором этаже» у частного домовладельца – пенсионера, работавшего прежде в почтовом ведомстве. «Номер» состоял из одной комнаты и ванной, к ним придавался хозяин, который утомлял его своей болтовней всякий раз, когда Смитбек попадался ему на глаза. Хуже того, дом находился в самой непривлекательной части острова, известной как Гумбо-Лимбо, – неподалеку от моста и далеко от Тёрнер-бич. Но немалым плюсом было то, что к «номеру» прилагалось разрешение на посещение пляжа; в этом разрешении он назывался резидентом, а таковой имел право свободно гулять по острову… до тех пор, пока не попадется на глаза рыжеволосому ублюдку из береговой охраны. Конечно, резиденты имели не больше прав приближаться к месту преступления, чем нерезиденты, но теперь его передвижение хотя бы не ограничивалось и он мог проходить через пропускные пункты.
Однако проблема с получением информации оставалась. Когда Краски увидел фотографии и услышал историю, он практически наделал в штаны от радости и рассыпался похвалами в адрес Смитбека за этот эксклюзив. Похвалы от редактора «Геральд» были большой редкостью, и Смитбек насладился ими. Но то были вчерашние новости. Порадовавшись, Краски захотел еще, к нему быстро вернулись его ворчливый тон и требовательность.
В отличие от покойного брата Билла, тоже репортера, Роджер Смитбек предпочитал во время работы быть незаметным. Один из навыков, освоенных им во время прогулок по Майами, состоял в том, чтобы определять рестораны и бары – какие из них для туристов, какие для местных, какие для копов, какие для уголовников и так далее. И потому он провел вечер, переходя из одного многообещающего бара на Перивинкл-уэй в другой, пил сельтерскую воду и держал уши востро. В конечном счете эта стратегия привела его в «Риф-бар», где он встретил некоего Пола Рамо. Рамо был дружелюбным гигантом, он работал медицинским техником в морге и за последние тридцать шесть часов повидал столько, что испытывал насущнейшую потребность утопить увиденное в море алкоголя, а если конкретнее, то в высокоградусном крафтовом пиве, сваренном на сушеном хмеле. Смитбеку удалось сесть на высокий табурет рядом с ним, и вскоре они стали если не закадычными друзьями, то по меньшей мере собутыльниками.
Рамо, похоже, мог вместить в себя столько пива, сколько позволяли его немалые размеры. И Смитбек счел необходимым во имя товарищества и ради вящего доверия переключиться с сельтерской на виски.
Он покачал головой и заставил себя сесть в кресле. Боже милостивый, нужно успеть передать это, прежде чем он заснет. Смитбек еще раз торопливо просмотрел фотографии, потом открыл свой список контактов и нажал кнопку.
Ответ последовал после первого же звонка:
– Краски.
– Привет, босс.
– Смитбек, я ждал твоего звонка. Что у тебя есть для меня?
Ну просто птенец с широко раскрытым клювом, обезумевший от голода. Неужели вчерашняя удача уже перешла в разряд древних историй? Смитбек, который интересовался теорией игр, решил, что лучшая стратегия – поиграть на терпении Краски и немножко его подразнить.
– Тут, вообще-то, жестко. Реально говорю, жестко.
– Ну?
– Нечто беспрецедентное, то есть ничего подобного еще не случалось. Власти действуют интуитивно. Начали с полного перекрытия информации.
– Ты что, пил? Слова глотаешь.
– Исключительно по служебной необходимости, уверяю тебя.
– Ладно. Продолжай.
Смитбек не ответил. Он в уме сложил, сколько порций пива он купил Рамо, и теперь размышлял, сможет ли окупить их все или нет.
– Роджер? – спросил Краски. – Ты здесь?
– Да, босс.
– Так что у тебя есть?
– Местные ничего не знают, я тут поспрашивал. Но я снял комнату, и у меня хорошее расположение – если что случится, я уже тут, на месте.
– Теперь, когда ты на месте преступления, ты сам знаешь, что нужно копать.
– Они это дело так плотно закрыли – плотнее ослиной жопы.
Тишина на линии. Потом раздраженный вздох.
– Смитбек, я восхищен тем, как ты влез в это дело. Но если уж ты мой лучший криминальный репортер, то я жду от тебя продукта, а на таком горячем деле это должно произойти не на следующей неделе. Вчера ты проявил настоящую инициативу, так куда же она пропала сегодня?
«Лучший криминальный репортер». Это уже кое-что. Смитбек знал, что дальше морочить Краски опасно, на этом слезливую историю про перекрытие информации нужно заканчивать.
– Я как раз к этому подхожу. У меня есть продукт.
– Правда? – Раздражение мгновенно сменилось нетерпением. – И что?
– Типа какое количество обрубков вынесло на берег. Их число перевалило за сотню – как тебе такое? И они провели в воде довольно долгое время. Около месяца.
– Ни хрена себе! И откуда они?
– Никто не знает. Они делают анализы ДНК и другие тесты всякого рода.
Смитбек услышал скрежет кресла, когда Краски подъехал на нем поближе к столу.
– Что еще?
– Это больше, чем есть у кого-либо другого.
«И мне пришлось потратить целый вечер, чтобы напоить ошарашенного медтехника и выудить из него эту информацию». Но Смитбек решил утаить самую круть… по крайней мере, он надеялся, что все это обернется крутым делом.
– Ладно. – Краски знал, что спрашивать Смитбека об источнике бесполезно. – Ты все это запиши и немедленно пришли мне.
– Работаю над этим.
– Хорошая работа, Роджер. Продолжай в том же духе, – сказал Краски и отключился.
Смитбек разлегся в кресле. Он хорошо поработал.
Но он сделал больше. Гораздо больше. Когда Пол Рамо напился до чертиков и вечной дружбы, Смитбек от всего сердца предложил ему обменяться номерами телефонов. Рамо дал ему свой номер. А Смитбек предложил ввести свой номер в телефон Рамо, позвонив ему.
Именно это ему и требовалось: Рамо достал свой телефон, чтобы проверить, и не стал убирать, когда Смитбек принялся разглагольствовать о том, как ему нравится футляр для смартфона от «Оттербокс». Это навело Рамо на разговор о том, что он по своим обязанностям имеет дело со многими отвратительными и опасными жидкостями, а потому надежный футляр от «Оттербокс» идеально его устраивает, особенно еще и по той причине, что ему почти каждый день приходится использовать телефон для работы.
Потом он положил аппарат на стойку бара.
Там наверняка был океан информации. Но как до нее добраться? И тут Смитбек нашел воистину мудрый ход: он сделал несколько урологических замечаний, в том числе сказал, что от пива у него словно кран открывается, поэтому он пьет только скотч, и его слова вскоре произвели желаемый эффект – Рамо отправился отливать в туалет.
Как только тот исчез из вида, Смитбек прикоснулся пальцем к экрану, чтобы не дать телефону уйти в спящий режим, и подтащил аппарат к себе. У него было шестьдесят секунд, чтобы вытащить из него информацию. Электронное письмо потребовало бы слишком много времени. По той же причине он отказался от голосовой почты и эсэмэсок. Но фотографии – делал ли Рамо фотографии на работе? Смитбек залез в галерею и увидел, что их десятки. Он быстро просмотрел целую кучу реалистичных жутких фотографий ног в разных стадиях работы патологоанатома – от первоначального состояния до освежеванных, скелетизированных. Рамо оказался очень хорошим фотографом, каждый снимок отличался четкостью и точным выбором ракурса.
Фотографии вызывали отвращение, хотя ни на одной из них не было ничего примечательного. А потом, когда оставались секунды, Смитбек наткнулся на золотую жилу. Три удивительные фотографии в ряд, изображения одного предмета.
Своим собственным телефоном он быстро переснял одну за другой три эти фотографии. И теперь, мысленно оценивая свои успехи, он испытал такое удовлетворение, что в темноте своего «номера» снова разбудил телефон и пролистал фотографии, сделанные с экрана телефона Рамо. Эти три фотографии представляли собой крупный план верхней части обрубка снаружи от лодыжки до места отделения. Кожа вокруг этого места была сморщенная, неровная, а кость, выступавшая из выцветшей в морской воде плоти, выглядела отвратительно. Но там на коже была ясно видна татуировка, почти полностью попавшая в кадр. Крест, окруженный молниями, и какие-то буквы. Буквы немного расплывались, но с этим он мог кое-что сделать.
Смитбек не собирался вот так сгоряча выкладывать все это Краски. Ему нужно было еще потянуть за эту ниточку. Он загрузит фотографии в свой ноутбук, сделает их порезче, чтобы прочесть буквы. Потом поспрашивает под секретом – может, кто-то знает про такие татуировки или даже где их делают. И если он прав, то это может привести к громадному прорыву в его карьере. Нужно прямо сказать: Краски близок к уходу на пенсию, и тогда… «Роджер Смитбек, главный редактор» – как это ласкает слух!
Поднявшись с кресла, он выключил телефон и подошел к единственному столу в комнате, где его ждали ноутбук и история, которую он обещал Краски.
10
Памела Гладстон направила исследовательское судно «Левкотея» из реки Калузахатчи ко входу в гавань Легаси-харбор и дальше к пристани. Причаливание было делом нелегким, к тому же его затруднял ветер с моря, задувавший со скоростью около двадцати узлов. Когда она приблизилась к пирсу, по правому борту от нее выросли башни Хай-Пойнт-плейс, отбрасывавшие на воду длинные предвечерние тени. Приближаясь с минимальной скоростью, Гладстон вырулила к пристани и мягко уткнула катер в отбойный брус, чтобы его не унесло, пока она сбавляет обороты и выполняет правый разворот.
– Займись кормовым швартовом, – сказала она своему постдоку[9] и по необходимости старшему помощнику Уоллесу Лэму, стоявшему в готовности у планширя.
Уоллес точно – на сей раз – кинул швартов, и пирсовый рабочий аккуратно набросил его на судовую утку.
– Держи швартов, я даю вперед, – сказала Гладстон, ведя судно так, чтобы прижаться к кромке пирса всем правым бортом сорокашестифутового судна – от носа до кормы.
Она перевела двигатель в нейтраль. Когда остальные швартовы были закреплены, Гладстон облегченно вздохнула: швартовка прошла удачно, она не выставила себя идиоткой, как это случилось в прошлый раз, когда она ударилась кормой о сваю. Полная жопорукость, и, естественно, все это видели, и ей пришлось писать рапорт о происшествии, хотя ни пристань, ни судно ничуть не пострадали, если не считать непривлекательной полосы черной резины на белом покрытии борта.
Плавание прошло неплохо. Они успешно извлекли оба акустических доплеровских измерителя течения. Потерять один из этих приборов стоимостью в двадцать тысяч долларов было бы катастрофой. Теперь Гладстон хотелось поскорее загрузить эти данные и посмотреть, отвечают ли они математической модели.
Она установила руль в нуль, перевела все органы управления на штурвале в выключенное положение и тут заметила через окно мостика человека на причале, высокого и бледного, в трепещущем на ветру белом костюме. С панамой на голове он был похож на наркобарона-альбиноса, ожидающего выгрузки товара. Он уставился на ее судно, и Гладстон показалось, что он смотрит прямо на нее через окно мостика. Ей стало любопытно, как человек такого нелепого вида попал на частный причал, ведь было очевидно, что он не моряк.
Приведя все в порядок и заполнив электронный журнал, Гладстон выключила рубильники и вышла из рубки. Лэм тоже все закончил и теперь переносил измеритель течения на двухколесную тележку на пирсе. Человек в белом направился прямо к Гладстон. Она отвернулась и принялась поправлять бухту грязного каната, надеясь, что человек уйдет.
– Доктор Гладстон? – раздался вкрадчивый голос.
Она повернулась:
– Да?
– Я специальный агент Пендергаст.
Он протянул руку, но, вместо того чтобы пожать ее, она подняла обе свои, мокрые и грязные от приливного ила на канате:
– Прошу прощения.
Человек убрал руку и вперился в нее сверкающими глазами:
– Я бы хотел поговорить с вами.
– Приступайте. – Она остановилась. Специальный агент. Это что, ФБР? – Постойте, у вас есть жетон или что-то в этом роде?
Он плавным движением достал бумажник, продемонстрировал жетон и убрал бумажник в карман.
– Не могли бы мы пройти в вашу лабораторию для конфиденциального разговора?
– О чем?
– О Каптиве.
– Ни в коем случае. Извините.
Гладстон повесила сумку на плечо и быстро пошла по пирсу. Лэм попытался догнать ее, толкая тележку, и она ускорила шаг, стараясь уйти от человека в белом. Но он без труда ее догнал.
– Насколько я понимаю, вы изучали направления потоков за последние пять лет, – заметил он.
– Я сказала «нет». Я дошла до середины исследовательского проекта, мой грант почти исчерпан, аренда моего исследовательского судна истекает на следующей неделе, стоимость аренды увеличивается, мой бойфренд бросил меня, и я не хочу иметь ничего общего с этими ногами, выброшенными на берег.
– Почему нет, если позволите?
– Потому что это будет бедлам. Серьезный, жаркий политический бедлам, в котором наука – настоящая наука – будет потеряна. Я это уже проходила… поверьте мне.
Она пошла еще быстрее, но агент не отставал, казалось даже не ускоряя шаг. Обычно Гладстон могла обогнать кого угодно, и нынешняя ситуация лишь усилила ее раздражение.
– Доктор Гладстон, я рад, что вы упомянули ваше исследовательское судно. Если не считать этой уродливой полосы на корме, оно прекрасно.
Они дошли до конца пирса. Лэм практически бежал, чтобы не отстать. «Киа-соул» Гладстон стояла, слава богу, поблизости. Найдя машину глазами, она подняла брелок, нажатием кнопки отперла двери, издавшие электронную трель, и направилась к машине по кратчайшему пути. Она дошла до машины, села и хотела было захлопнуть дверцу, но человек в белом ухватился за верхнюю кромку ее и наклонился к Гладстон.
– Пожалуйста, уберите руку с моей машины. – Она дернула дверь на себя, но у него была крепкая хватка.
Он улыбнулся ей:
– Доктор Гладстон, мне жаль, что у вас столько неприятностей, но об одной вы можете больше не беспокоиться – я говорю об аренде судна.
– Что вы имеете в виду? – спросила она после некоторой паузы.
– Я позвонил в «Марин лизинг» в Калузахатчи. Ваша аренда продлена. И они любезно указали мне, где я могу вас найти.
– Постойте… как это?
– Понимаете, доктор Гладстон, ФБР нужно это судно. И конечно, вместе с вами.
11
Начальник полиции П. Б. Перельман сидел в зале совещаний вместе с Тауном и Моррисом и слушал с растущим раздражением, как океанограф береговой охраны, по фамилии то ли Макбин, то ли Макбун, гнусавым голосом сопровождал бесконечную презентацию в «Пауэр пойнт», причем его зеленая лазерная указка мелькала, как кошка, гоняющаяся за мышкой. Изображение за изображением, карта за картой Перельман совершал большое путешествие по южной части залива и Карибам вокруг Кубы.
Коммандер Бо в полевой синей форме стоял рядом с океанографом, скрестив руки на груди, и внимательно слушал, наклонив голову и серьезно морща лоб.
Сменялись картинки на экране, а в конце была показана анимация – сложные завихрения и ветра Кольцевого течения, знаменитого океанографического явления, зарождавшегося на юге и несущего свои воды в Атлантику, где оно соединялось с Гольфстримом.
Из презентации Перельману стало ясно, что по существу никакие комбинации течений и ветров не могли принести обрубки с Кубы на остров Каптива, за одним исключением. По мере того как Кольцевое течение смещалось на север вдоль побережья Юкатана и в залив, от главного потока отделялся устойчивый водоворот, называемый Мариэльским, он омывал северо-восточное побережье Кубы от залива Мариэль до Плайя-Каренеро. Плавучий предмет, брошенный в воду при низком приливе у этой береговой линии протяженностью в двадцать миль, мог быть отнесен на север к материковому побережью Флориды, где наталкивался на естественное препятствие – островную цепочку Санибел-Каптива. И, заключил Перельман, реверсивное прослеживание Мариэльского потока и Кольцевого течения указывало, что при определенных условиях такому предмету для прибытия на острова понадобится около трех недель плюс-минус несколько дней, что совпадало с оценкой нахождения обрубков в воде в двадцать пять дней.
Закончив презентацию, океанограф сошел с трибуны, и на нее поднялся коммандер с мрачным и серьезным лицом. Ухватившись узловатыми руками за края трибуны, он уставился на людей, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, словно демонстрируя недавнюю стрижку – седой ежик.
– Спасибо, лейтенант Макбат, – сказал он хриплым голосом.
И немного выждал, позволяя тишине охватить зал.
– Мы все помним, – медленно начал он, – бегство из Мариэля, когда более ста тысяч кубинцев, освобожденных из тюрем и больниц для душевнобольных, набивались на суда и плыли на север, наводняя Соединенные Штаты. Эта история получила такое название, потому что беженцы отплывали из кубинского порта Мариэль.
Он огляделся.
– Они приплыли именно оттуда не случайно. У входа в гавань Мариэль на стороне бухты, обращенной к заливу, находится печально известная тюрьма Эль-Дуэнде. Это мрачное заведение давно известно тем, что там содержат и пытают политических заключенных. Многие обитатели Эль-Дуэнде тогда присоединились к иммигрантам, тюрьма практически опустела.
На экране появилось спутниковое изображение с грифом «СЕКРЕТНО»: обширный тюремный комплекс, окруженный стенами и оградами, распростерся за входом в гавань.
– Но коммунистический режим на Кубе вскоре снова заполнил Эль-Дуэнде.
Коммандер начал новую презентацию в «Пауэр пойнт» – спутниковое изображение растянувшегося вдоль берега комплекса тюрьмы.
– Вы видите съемку, сделанную Министерством внутренней безопасности. Это процветающее – если позволено употребить такое слово – заведение вмещает приблизительно двенадцать тысяч заключенных.
Он показал несколько спутниковых изображений: приезжающие и отъезжающие автобусы, входящие и выходящие заключенные, дворы, заполненные заключенными во время физической зарядки, и тому подобное. Перельман слушал с интересом, пока коммандер пересказывал слухи об ужасах Эль-Дуэнде.
– Наша первоочередная версия, – завершил он, – состоит в том, что эти обрубки – следствие пыток и массовых казней. Оказались ли обрубки в воде случайно или намеренно – вопрос интересный, но в настоящий момент неуместный. Так или иначе их прибило сюда, и наша задача состоит в том, чтобы найти ответы. – Он выпрямился. – Есть вопросы?
Раздался гул голосов, и вопросы посыпались один за другим. Таун наклонился к Перельману:
– Неплохая теория, если хотите знать мое мнение.
– Не хуже других, – вынужден был признать Перельман.
Однако его смущало то, как быстро береговая охрана остановилась на этой теории, отметая другие. Он огляделся в поисках Пендергаста – есть ли у того новые провокационные вопросы, но агента ФБР нигде не было видно.
Когда вопросы закончились, коммандер продолжил:
– Итак, каким будет следующий шаг расследования? Мы попросили Министерство внутренней безопасности предоставить нам подробные сведения об Эль-Дуэнде в тех временных рамках, когда обрубки ног могли попасть в океан, чтобы посмотреть, не наблюдалось ли там в этот период какой-то необычной активности. МВБ также проверит перехваты радиотехнической разведки за это время и просмотрит архив Управления морской разведки, агентурные сведения. – Он оглядел зал. – То, что я вам сейчас сообщу, засекречено.
В зале воцарилась тишина.
– Через несколько дней береговая охрана вышлет сторожевой корабль под моим командованием к Мариэлю для проведения операции по сбору данных. У нас есть корабль быстрого реагирования класса «Сентинел», имеющий нужные нам характеристики, он вышел с базы в Порт-Шарлотт. У него самое современное оборудование для обработки информации, высокочувствительные зонды, увеличенная ширина волны для обмена информацией, обмен данными по автоматизированной информационной системе и другие модернизированные средства. На полетной палубе имеется вертолет «ДоД ХХ-60», полностью интегрированный в программу модернизации Национальной системы реагирования и оказания помощи при чрезвычайных ситуациях.
Перельман отключил слух. Господи, у этих вояк с их системами совсем крыша поехала. Он знал, что кубинская береговая линия находится под постоянным наблюдением ВМФ, так что ничего необычного в этом не было. Необычным представлялось лишь то, что кораблем будет командовать сам Бо. Но с другой стороны, он казался человеком амбициозным, готовым погоняться за славой. Если все это приведет к раскрытию дела, то он получит еще больше власти.
Совещание закончилось, и люди начали расходиться. Перельман поднялся вместе с Тауном и Моррисом.
– Интересно, куда делся Пендергаст? – вслух подумал он.
Таун фыркнул:
– Странный он гусь. Что он делает с этим собранным мусором? Хотелось бы мне увидеть лицо менеджера из мотеля «Фламинго вью», когда Пендергаст принес туда эти вонючие мешки.
– Он остановился во «Фламинго вью»? – спросил Моррис. – Я думал, у федералов бюджеты побогаче.
– Может, он просеивает мусор в надежде найти карту капитана Кидда, на которой указано, где спрятаны сокровища? – сказал Таун.
Перельман не ответил. Он размышлял об этом, после того как Пендергаст уехал со своей подопечной, и в конечном счете пришел к выводу (который показался ему вполне обоснованным) относительно того, что Пендергаст собирается делать с этим мусором. Странно, почему Бо не сделал того же… и почему сам Перельман этого не сделал, если уж на то пошло. Гусь-то он странный, это точно, но и чертовски умный.
