Лито Эвиван
Там, где живут боги
Глава 4.
Обед
Деспина принялась за приготовление традиционной мусаки сразу после утренней чашки кофе. Нарезая дольками баклажан, она размышляла над тем, как его будет лучше приготовить: обжарить на сковороде в кипящем масле, как это делала её бабушка Дафна, да и, наверно, все бабушки того времени, или же испечь в духовке, как пропагандируют приверженцы здорового питания. Если поджарить, будет вкусней, чем если испечь, но во втором случае больше шансов угодить новой гостье: молодёжь сегодня намного больше заботится о фигуре, чем в её годы. Тем более что Касьяни не раз восхищалась внешностью своей подруги, значит, она не исключение. После таких мыслей баклажаны тут же отправились в духовку. Теперь нужно заняться фаршем. Хоть бы девочка не оказалась вегетарианкой!
Касьяни с детства любила приглашать домой подруг, которые с удовольствием оставались на обед, нередко и с ночёвкой. После окончания школы одноклассницы разъехались, поступив в вузы по разным городам Греции, кто-то и вовсе за границу. Кейси прошла в Университет имени Аристотеля в её родном городе Салоники. С девушкой по имени Афродита она познакомилась уже в первую неделю учёбы на факультете философии и психологии и сразу же прониклась к ней симпатией.
Никос не спешил заводить новых знакомств и не желал вливаться в компанию сестры, быстро обрастающую разноколоритными студентами. Он довольствовался компанией Лукаса, который мог заменить собой целую армию. В свободное время Никос любил посещать духовного отца Серафима, по совместительству являющегося как личным психологом многих студентов, так и идеальной компанией для их досуга.
Как быстро летит время! А ведь совсем недавно старший сын Деспины, Ставрос, поступив на первый курс того же теологического факультета, с восхищением цитировал слова мудрого старца, не раз называя его святым, а теперь он уже обучается в аспирантуре! Вообще-то, Деспина была спокойна за своих детей, если бы не одна незначительная деталь, от которой нет-нет да и встрепенётся материнское сердце. Никосу шёл уже двадцатый год, а у него ещё ни разу не было девушки. Она знала о его намерениях посвятить свою жизнь служению Богу и церкви, однако в глубине души женщина надеялась, что когда-нибудь природа возьмёт своё и парень влюбится. Жаль, что Мария, её старшая дочь, в этом году переехала на Крит. С ней Деспина могла обсуждать абсолютно всё, от проблем с младшими детьми до приготовления мусаки. Мария работала в школе для детей, отстающих в развитии, и посвящала этому всё своё время, разрабатывая новые методики обучения и способы их применения на практике. Желание помогать нуждающимся и увлечённость научными исследованиями она генетически унаследовала от бабушки и дедушки, родителей Деспины, которые были известными во всей Греции и за её пределами профессорами нейрохирургии и невропатологии. Только вот на тридцать пятом году жизни Мария Венетис всё ещё не была замужем, аргументируя это тем, что у неё катастрофически не хватает времени. Ведь столько детей нуждаются в её помощи и любви! Она просто не имеет морального права разочаровывать их и заставлять делить с кем-то ещё.
Глядя, как меняет цвет под деревянной лопаточкой фарш, который Деспина тщательно перемешивала со свежими помидорами, оливковым маслом, чесноком и базиликом, она снова вспомнила слова покойной бабушки Дафны, которая учила внучку: «Каждый ингредиент должен добавляться осознанно, с добрыми мыслями о тех, кого ты собираешься накормить. Что бы ты ни готовила – обычный обед или праздничный ужин, на одну персону или на пятьдесят, – твои блюда всегда должны выглядеть изысканно, пахнуть божественно и оставлять приятное послевкусие».
Беспорядочные мысли Деспины прервал звук поворачиваемого в двери ключа, и все образы, рождающиеся в её голове, разлетелись в разные стороны мозговой вселенной.
– Это мы! – раздался звонкий голос Кейси, которая, не снимая куртки, влетела в кухню, набросилась на мать, чуть не сбив её с ног, и расцеловала в обе щеки. – Мм… Какой запах! Áфро, иди сюда, я тебя с мамой познакомлю!
В следующую секунду в кухню зашла молодая девушка в тонком джемпере и летящей юбке в мелкий цветочек, едва прикрывающей изящные щиколотки, которые идеально облегали кремовые полусапожки. Вьющиеся волосы цвета червонного золота были закручены на затылке в небрежный пучок, из которого выбивалось несколько витиеватых прядок. Деспина на секунду замерла – что-то очень знакомое промелькнуло в воспоминаниях, но что? Она автоматически вытерла руки о бумажную салфетку и протянула одну для рукопожатия:
– Здравствуй, Афродита, очень рада с тобой познакомиться. Я – Деспина.
– Здравствуйте, кирия Деспина, я тоже очень рада с вами познакомиться. У вас тут божественный аромат!
– Спасибо, милая, скоро буду накрывать на стол, – улыбнулась женщина, не сводя с гостьи глаз в тщетной попытке понять, кого же она ей всё-таки напоминает.
Афродита, не моргая, смотрела на Деспину, как будто старалась направить её мысли в нужное русло. Взгляд девушки очаровывал. Он был наивным и мудрым, юным и зрелым одновременно. Где же, где Деспина могла видеть его раньше?
– Может, кофе? Или сок? – предложила она.
– Стакан воды, если можно, благодарю, – ответила Афродита, пока Касьяни убирала на вешалку куртки.
И этот голос… Деспина снова начала куда-то проваливаться. Руки автоматически взяли из шкафа стакан и заполнили его прохладной водой из запотевшего графина. Какой у этой девушки знакомый голос! Навязчивая мысль металась по лабиринтам памяти Деспины, словно бабочка, случайно залетевшая в больничные коридоры и пытающаяся найти спасительный просвет. Несколько раз ударившись о стекло, бабочка вылетела в распахнутую форточку и исчезла.
– Афро, пойдём в мою комнату, пока остальные не подойдут!
Голос Кейси пробил брешь в глухом лабиринте подсознания и выпустил на волю трепещущегося мотылька. Деспина с грустью посмотрела на девочек, удаляющихся вслед за её потерянной мыслью, и вернулась к приготовлению мусаки. Ей хватило одного взгляда на лежащие на столе ингредиенты, чтобы сосредоточиться на том, чтобы объединить их в нежный слоёный пирог: баклажаны, фарш, лук, картофель, соус бешамель. Последний штрих – тёртый сыр четырёх видов, и кулинарный шедевр отправился допекаться в духовку.
Через час огромный стеклянный противень с деликатесом, покрытым светло-бежевым соусом и коричневатой сырной корочкой, дымился в центре стола гостиной. По периметру, строго друг напротив друга, были расставлены белоснежные тарелки со столовыми приборами и клетчатыми салфетками под ними. Снова послышался звук открывающейся двери. Из холла раздались мужские голоса. Деспина тут же узнала непрекращающийся поток слов Луки, среди которых изредка пробивался голос её младшего сына Никоса. Она не сильно удивилась: Лука был почти членом их семьи и в особом приглашении обычно не нуждался. Деспина тут же потянулась ещё за одной тарелкой. Потом услышала глубокий бас Ставроса:
– Что вы там возитесь? Дайте пройти!
Он первым зашёл на кухню и поцеловал мать.
– Я голодный как волк! Еле дождался этого балбеса, пока он наговорится с отцом Серафимом. Не понимаю, зачем отвлекать старого человека по всяким пустякам! Ну скажи, какие могут быть у твоего сына проблемы?
– Здравствуйте, кирия Деспина, – улыбнулся Лукас, выглядывая из-за широкой спины Ставроса. – Мы опоздали всего на пятнадцать минут, но Ставрос сигналил так, что заглушал гудки таксистов!
Никос зашёл на кухню последним. Деспина привыкла к вечному недовольству старшего сына младшим и уже не обращала на это внимания.
– Здравствуй, Лука, присоединишься к обеду? – спросила она, ласково глядя на Никоса, который сделал шаг навстречу матери, чтобы поцеловать её.
Казалось, что сын был чем-то озабочен.
– Мм… я подумаю… – косясь на ароматный деликатес на столе, театрально протянул Лука. – Ну ла-а-адно, вы и мёртвого уговорите! Правда, Нико? – Он подмигнул другу и пнул его локтём, довольный своей удачной шуткой.
– Зовите девочек. Надеюсь, вы не забыли, что у нас сегодня гостья?
Не успела Деспина закончить фразу, как в проёме гостиной появились Кейси и Афродита.
– Привет, Лука. А ты откуда здесь? – удивилась Кейси. – Кстати, ты знаком с Афродитой? Афро, это Лука, друг семьи, самый преданный ценитель маминой кухни. А это мои братья, Ставрос и Никос.
Ставрос не моргая смотрел на девушку. У него как-то странно задрожала борода. Создавалось впечатление, что он её совсем не может контролировать.
Кейси закатила глаза. Она уже привыкла к подобной реакции людей на подругу, которая, где бы ни появлялась, имела эффект оружия массового поражения.
– Нико, ты помнишь Афродиту?
– К… конечно, – сказал Никос, стараясь перебороть дрожь во всем теле. – Добро п… пожаловать к нам в дом.
Деспина сделала вид, что не заметила изменений в поведении сыновей, и прошла мимо них с корзинкой хлеба в руках. Она вспомнила себя, когда впервые познакомилась с Мано…
Вдруг её осенило. Афродита! Господи, какая схожесть! Это же, без сомнения, её дочь! Хотя в Греции не было принято давать детям имена родителей, предпочитая удостаивать такой чести более старшее поколение, но внешнее сходство гостьи с её давней подругой с таким же именем было бесспорным! Деспина очень обрадовалась своей догадке. Ей не терпелось поскорей расспросить девушку о её семье. Как жаль, что муж вернётся только к ужину!
Все сели за стол. Ставрос первый сложил в замок пальцы и закрыл глаза в предобеденной молитве. За ним последовали Никос, Кейси и мать. Афродита опустила взгляд в пустую тарелку, держа руки под столом. Лука беспрестанно косился на Кейси. После слова «Аминь» члены семьи перекрестились, и Деспина принялась раскладывать по тарелкам щедрые порции мусаки.
– Афродита, – осторожно начала разговор Деспина, – Кейси мне рассказывала, что ты родом с Кипра.
– Верно, я там родилась, – ответила девушка.
– А как зовут твою маму? Видишь ли, милая, ты очень напоминаешь мне одну мою старую знакомую, также родом с Кипра.
– Мои родители погибли в автокатастрофе, когда я была ещё ребёнком. Меня воспитывала бабушка. Мою мать звали Афродитой, как и меня.
Деспина замерла на несколько секунд, а потом, глубоко вздохнув, сказала:
– Ты не представляешь, как горько мне это слышать!
Потом она не удержалась и задала ещё один, как ей казалось, не совсем корректный вопрос. Но женщине важно было подтвердить свои догадки.
– А как звали твоего отца?
– Адонис, кирия, – развеяла девушка последние сомнения Деспии.
– Бедная девочка, – тихо сказала она и решила больше не возвращаться к этому разговору.
Сомнений больше не было. Это была дочь её подруги юности, которая совершенно внезапно исчезла из жизни Деспины вместе со своим молодым человеком по имени Адонис. Воспоминания стремительно понеслись, обгоняя друг друга.
Лука прилип своим плечом к плечу Касьяни, наслаждаясь одновременно любимым блюдом и любимой девушкой. Ставрос постоянно косился на Афродиту, пару раз даже не попал вилкой в тарелку, воткнув её в скатерть. Никос еле-еле ковырял в тарелке, не смея поднять глаз, на протяжении всего обеда. Его щёки то бледнели, то горели багровым огнём. Хорошо, что у него была длинная щетина, скрывавшая добрую половину его пылающего лица! Необычное поведение старшего сына и странный, почти болезненный вид младшего завладели вниманием матери, и она украдкой наблюдала за каждым их движением. «Кажется, эта девушка заинтересовала обоих моих мальчиков», – подумала она и тихонько вздохнула, ностальгируя по ушедшей молодости.
– Ну, не буду вам мешать, – сказала Деспина и удалилась из гостиной. В следующий момент она схватила телефон и набрала номер мужа. – Михалис, дорогой, тебе удобно говорить?
– Да, любовь моя, что случилось?
– Ты не поверишь! Подруга Касьяни оказалась дочерью Афродиты и Адониса! Ты помнишь их?
– Конечно помню! Сколько лет прошло! Как они?
– К сожалению, милый… – Деспина запнулась.
– Что, тоже?
– Девочка говорит, что оба погибли в автокатастрофе, когда она была маленькой, но не исключено, что и они заразились…
– Упокой Господь их души!
– Как же мне жаль! Ведь когда-то Афродита спасла мне жизнь!
– Это Бог тебя спас, Деспина, не забывай об этом! Господь Бог отвёл от нас беду! Ну всё, ко мне пришли люди. Я вернусь, и мы с тобой всё обсудим. Целую.
– Конечно, дорогой.
Как только мать удалилась, за столом начались разговоры. Были слышны голоса Касьяни и Луки, Афродиты и Ставроса. Никос молчал.
– Как тебе Салоники? Ты уже посетила Митрополит? А церковь Святой Софии с христианскими катакомбами, погребёнными под храмом? – Голос Ставроса всегда звучал громче остальных – парень был уверен в каждом сказанном слове.
– Нет. Я не хожу в церковь.
– Ты не веришь в Бога?
– Ну… скажем так, моя вера несколько отличается от вашей.
– Вера – она одна, пути к ней разные, – поучительно произнес Ставрос.
– Возможно… – неоднозначно ответила Афродита.
Ставрос на минуту затих. Такие внезапные паузы, следовавшие сразу после чьих-то слов, были несвойственны начитанному и хорошо подкованному в области религии старшему сыну Деспины. Она решила, что сын мог быть поражён нестандартным мышлением нового в их доме человека. Дети Деспины были хорошо воспитаны, всегда вежливы и тактичны.
Ставрос заговорил снова.
– И какую веру ты исповедуешь, если не секрет? – поинтересовался он.
– Не важно, какую религию выбирает человек, природа – она одна, и вы… то есть мы всегда будем следовать её законам, – спокойно ответила Афродита.
Опять повисла пауза.
– Буддистка! – высказал свою догадку Лукас.
– Отстаньте от девушки, – сердито сказала Кейси. – Ну какая вам разница, кто во что верит?
– Полагаю, ты разуверилась в законах Божьих после аварии, приключившейся с твоими родителями, – не унимался Ставрос. – Всё равно рано или поздно все мы придём к Богу. И тогда на все твои вопросы найдутся ответы. А когда твоя вера окрепнет и выйдет за пределы бессмысленной логики, ты почувствуешь огромное облегчение. Поверь мне, уж я-то знаю! Лишь смирившись и поняв, что на всё Его воля, ты обретёшь покой и избавишься от тяжёлого бремени.
– Бессмысленная логика? Интересное изречение… – задумчиво проговорила Афродита. – Стремление обособиться от реальности – очень удобное восприятие вещей. Я подумаю над этим.
Было видно, что девушка не собиралась накалять обстановку, её голос звучал мягко, с едва уловимыми нотками вежливой снисходительности.
В разговор снова вступил Лукас. Направление отделения социального богословия, где он учился, имело несколько иной подход к религии, чем на факультете православного богословия, который закончил Ставрос и на котором учился Никос. Первокурснику не терпелось блеснуть недавно приобретёнными знаниями перед Кейси.
– Друзья, я считаю, что нет смысла спорить о том, что до сих пор не имеет прямых подтверждений. Уже несколько десятилетий богословские науки изучаются наравне с историей, археологией и даже психологией. Также ни для кого уже не является секретом, для чего они развиваются: для блага и укрепления православной церкви и для поддержания власти священнослужителей.
– Ставрос говорит о вере, Лука. Не о теории и не о доказательствах, а о настоящей вере, вопреки человеческой выгоде, а не ради неё, – робко сказал Никос, вставая на защиту брата. Или Бога? – Как можно не восхищаться Божьим творением и ежедневно не благодарить Его за создание всего живого?
– А входит ли в творения Бога любовь? – неожиданно спросила Афродита.
Последнее слово нежным эхом прокатилось по всему дому. Оно стаккато отскочило от хрусталиков люстры и долго дребезжало в воздухе. Сердце Деспины взволнованно застучало, пробуждая в памяти забытые чувства. Она испуганно прислушалась к себе, в то же время, не отвлекаясь от разговора.
– Смотря, о какой любви идёт речь… – сказал Ставрос внезапно охрипшим голосом. Потом он слегка кашлянул, чтобы прочистить горло, и продолжил, призывая на помощь слова из Библии: – Есть любовь к ближнему своему, есть истинная любовь к Богу Отцу нашему и Сыну Его Иисусу Христу, спасшему человечество: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя»11.
– Христос спас человечество? А от чего? – спросила Афродита.
– От первозданного греха, – уверенно ответил Ставрос.
– Первозданный грех – это любовь женщины к мужчине?
– Правильней будет сказать – ослушание Его слóва. Но если грешники вовремя покаются и полюбят Бога всем сердцем своим, то после смерти попадут в Царствие Небесное.
– Выходит, что жертва Христа была ради посмертного наследия? Значит, при жизни грешить можно? Главное – успеть покаяться. Как это мило!
Теперь слова Афродиты звучали издевательски, даже богохульски, что было неприемлемо в этом доме.
– Да… Здесь, на земле, во греховной плоти, мы ничтожны… – Голос Ставроса, казалось, терял уверенность. – Все наши молитвы и покаяния нужны ради вечной жизни, «дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную»12 (Ин. 3:16).
– Есть любовь, далёкая от христианских учений. Не к Богу она, потому что влюблённый человек уже божествен, а к тому, без которого невозможно дышать. Любовь, что даёт жизнь. Она начало всех начал, стоящее у истоков Вселенной. Сила притяжения двух первых сущностей. Промежуток между двумя влюблёнными, внутренняя связь, Эрос, который навечно остаётся посредине. Ради обладания такой любовью вы сделаете всё на свете, превратитесь в кого угодно, станете защитником и убийцей, сделаетесь нежнее пуха и сильнее скатывающейся глыбы… – Голос Афродиты лился тёплой струйкой, казался журчанием горного ручья. Он завораживал, уносил куда-то далеко от дома и земной реальности. – Не соприкасаясь, тоже можно постичь любовь, но лишь наполовину. Неискушённые любовью – полулюди. – И девушка замолчала.
Деспина, сидя на кухне, вслушивалась в каждое слово. Нечто невидимое, но сильно ощутимое стало пробуждаться где-то в глубине её души. Появилось чувство чего-то нового или давно забытого старого, чего-то очень родного и глубоко личного. Она была уверена в том, что и остальные чувствовали то же самое.
Совершенно неожиданно, словно из другого измерения, послышался робкий голос Никоса:
– Ты говоришь… о плотской любви… О грехе, от которого нужно избавляться… Об искушении, исходящем от лукавого…
– То, что вы считаете лукавым и другой нечистью, на самом деле ваши желания. Инстинкты ради сохранения рода. Не избавляться от них надо, а властвовать над ними, не прятаться в стенах церквей и монашеских кельях, а познавать свои страсти и управлять ими. Пока ты жив, тебе никогда не убежать от того, что сидит внутри тебя.
Это было больно. Откуда Афродита знала о намерениях Никоса отправиться в монастырь? Зачем теребит чувствительную струну? Деспине вдруг стало жаль сына. А может, оно и к лучшему? Вдруг эта девушка спасёт её мальчика от намерения уйти из мирской жизни? Хоть бы так оно и было!
В гостиной стояла тишина. Никто больше не возражал Афродите. Все словно попали под действие её магии.
С этого дня мир Венетисов покачнулся. Многолетнее безоговорочное смирение перед Богом, православием и церковью начало давать трещину.
Глава 5.
Продолжение совета
Гермес сидел на дереве и невыносимо скучал. А чтобы не подать виду, насколько надоели ему эти вынужденные симпозиумы у Зевса, молодой Бог разглядывал своих собратьев. На очаровательную Афродиту он смотрел, как и все остальные, похотливо. Сегодня её щёки пылали алым пламенем, это означало, что в золотой божественной крови игриво и интригующе плескались человеческие эритроциты. Даже её волосы приобрели сегодня красноватый оттенок. Гермес очень надеялся, что огоньки в глазах Богини Любви наконец полыхнут пожаром и разрушат закаменелые устои Зевса. О, как Гермес хотел перемен! Насладившись божественной красотой сестры и оставив теплиться в укромном месте своего сознания искорку надежды, он переключился на блестящий шлем Афины, который выглядел так, словно Гефест только что его отлил. Это могло говорить лишь об одном: он давно уже не служил истинной цели своей хозяйки, а скорее играл роль убранства и атрибута украшения. Зависть кольнула сердце глашатая. Его-то котелок видал и лучшие времена! За вековой пылью о благородности металла можно было только догадываться, а от маленьких крылышек, некогда служивших отличительным предметом узнаваемости, осталась лишь пара куцых перьев. Гермес глубоко вздохнул и многозначительно посмотрел на орла, сидящего на соседней ветке. Тот, учуяв неладное, стал медленно пятиться в сторону, дабы убраться подальше от страха за своё богатое оперение. Усмехнувшись, посланник Богов переключил своё внимание на Посейдона, распластавшегося мокрой кучей водорослей на граните за массивной мраморной колонной. Он с наслаждением жевал усы, сладко и громко похрапывая. Вот уж кому плевать было на то, что скажет или не скажет сегодня Зевс!
Все нетерпеливо ожидали услышать от Громовержца тему сегодняшнего собрания. В божественных душах сегодня затаилась волнующая смута, кому-то она вселяла робкую надежду, кому-то – нагнетающую тревогу. Как всё изменилось за двадцать столетий в отношениях между Небом и Землёй! А ведь в первые триста лет после вторжения христианства в греческий мир всё было иначе. Олимпийские Боги сплотились в борьбе за свои права перед невидимым врагом – чужеродным, незваным Богом. Избранные Зевсом герои подпитывались энергией божественного гена Ихора, обладателем которого были только те доблестные эллины и эллинки, которые почитали своих истинных Творцов. Императоры обладали мудростью Афины, философы – красноречием Гермеса, воины – отчаянностью Ареса и меткостью Артемиды, супруги – верностью Геры и защитой Гестии, а лекари – провидением Аполлона. Однако обещание христианам некоего «Рая» после смерти затуманили головы грекам и римлянам. Надежда на вечную жизнь в «Царстве Небесном» нового Бога оказалась сильнее страха перед Зевсом-Громовержцем и карающими законами Матери-Природы. Последние, самые стойкие и упрямые эллинисты были сожжены на кострах, обвинённые в язычестве. Так греков накрыла и поглотила волна христианства. Бытие «Теогония» заменилось «Словом Божием», учения великих философов – откровениями великомучеников. Тогда, изумлённые, поражённые и разочарованные непростительной слабостью своих созданий, Олимпийские Боги отвернулись от человечества. Разгневанный Зевс усыпил в смертных божественный Ихор, а с ним знания о тайнах бытия, одарённости и таланты. Осев на высоком Олимпе, небожители затаились, лишь изредка наблюдая за жизнью на Земле. О возвращении к людям не могло быть и речи.
В небе показалось приближающееся по хаотичной траектории яркое пятно. «Слава Хаосу! – подумал Гермес. – Наконец-то придёт конец этой смертной тоске!» Прямо под ноги Богам кубарем вкатился Арес. Все рассмеялись, даже Посейдон проснулся, пытаясь разглядеть в груде мышц и доспехов наспех принимающего свой облик Бога Войны.
– Мальчик мой! – воскликнула Гера и раскрыла сыну свои объятия. – Ну наконец-то! А мы вот и не начинаем тут без тебя…
Арес простёр свои сильные руки и, как ребёнок, со счастливой улыбкой на перепачканном гарью лице двинулся навстречу матери. Он еле держался на ногах, по всему Олимпу разлетелся запах вина.
– Всем привет! – воскликнул он, хаотично размахивая руками.
– Какое глупое расточительство сил! Ты выглядишь отвратительно, Арес, к тому же сильно пьян, – сказала Афина, скривившись.
– Зато ты как начищенный сапог! А ну-ка, дай я в тебя посмотрюсь!
Арес, шатаясь, стал надвигаться на Афину. Не дойдя двух шагов, он споткнулся о вытянутое копьё и растянулся прямо у ног Афродиты, которая тут же бросилась поднимать бывшего возлюбленного.
– Какая прелесть! – воскликнул Гермес, заламывая от умиления руки. – Какое чудесное воссоединение! Гефест, ты видишь?
Бывший муж и бывший любовник Афродиты терпеть не могли друг друга, несмотря на то что уже давно были вполне счастливы со своими вторыми половинками.
– Помоги мне, – тихо шепнула она в ухо Аресу, пока все смеялись над шуткой Гермеса.
Он сжал её тёплую руку и слегка кивнул в знак согласия. Потом сделал вид, что не может подняться на ноги, и, продолжая шататься, незаметно приблизился к щеке Афродиты.
– Что… Сегодня? – почти не шевеля, губами спросил он.
Богиня Любви утвердительно опустила ресницы.
Гефест не сводил глаз с борющейся парочки, готовый сорваться с места и накинуться на бывшего соперника. Если бы не тяжёлая рука Геры, которая прижала его к месту.
– Не стоит, сын, они вот-вот успокоятся.
– Ты просто не представляешь, Арес, как мы тебе рады, – продолжал кривляться Гермес, – только в следующий раз не опустошай один Дионисовы бочки, принеси и нам немного вина. А ещё лучше приходи с ним самим. Ты не представляешь, какая тут скукотища!
Зевс терпеливо ждал, пока закончится этот божий балаган. Наконец он встал со своего трона и стукнул эгидой о гранит. Львы на подножках с перепугу зарычали так, что с Олимпа посыпались камни, создавая страшный грохот.
– Мы будем сидеть тут вечность, если понадобится! И никто не сдвинется с места, пока не выскажутся все до единого!
– Где твоё чувство юмора, отец? – слегка робея, сказал Гермес, прячась за ветки.
– А я никуда не тороплюсь, – проговорила Артемида, присаживаясь на полукруглые ступени, – всё равно на Земле про меня все забыли. Скорей бы уж эти люди перетравили друг друга и оставили в покое бедных животных и птиц!
– Ты права, девочка, – подхватила Деметра, Богиня Плодородия. – Сколько можно выливать яд на то, что их кормит? Почва уже не выдерживает такого количества отравы, которой орошаются поля, она изнемогает. Недра Земли истощились, её реки осушены… Бедная наша бабка Гея! Она задыхается, тщетно хватая ничтожные капли чистого воздуха. Я чувствую, как её лёгкие сгорают, как она захлёбывается слезами!
– Но Хаос и её уничтожит! – вскрикнула Афродита, воздев руки к небу. – Как вы не понимаете? Вы надеетесь укрыться во чреве Геи и думаете, что спасётесь?! Но как можно спрятаться от конца света? Только в смертных наше спасение! Мы с ними – одно целое, и как они погибают без нас, так и мы погибнем без них! Только в воссоединении сила!
Её голос звучал всё громче, всё увереннее. Когда она замолчала, чтобы перевести дух, на Олимпе стояла полная тишина.
– Браво! – захлопал в ладоши Гермес и, спрыгнув с дерева, встал рядом с пылающей от возбуждения Афродитой. – Ого! Да ты вся горишь! Неужели наша распрекраснейшая Богиня влюблена в смертного? И ты даже готова перечить за него Зевсу?
Громовержец весь напрягся. Идея Гермеса имела под собой основания. Будучи сильнейшим ясновидящим, он тут же впился своим горящим взглядом в глаза Афродиты и принялся молниеносно считывать всё то, что произошло за последний год. Все замерли в ожидании. Аполлон, будучи прорицателем и воспользовавшись случаем, тоже нахмурил лоб. Если от Зевса невозможно было скрыть прошлое, то Аполлон мог видеть и будущее. Необычное поведение Афродиты сильно возбудило двух самых сильных пророков. Богиня Любви стояла в самом центре огромного амфитеатра и ждала решения с дрожью в коленях.
Внезапно Зевс выпрямился во весь рост, набрав в гигантские лёгкие такое количество воздуха, что казалось, мог втянуть в себя скалы вокруг. Увеличиваясь в размерах, он прогремел, членораздельно произнося каждое слово:
– Как ты посмела?! Ты-ы-ы… с ума-а-а… сошла… несчастная??? Христиани-и-ин?!
Рядом с Афродитой упала яркая молния и расколола гранит в сантиметре от её ступней. Она не шевельнулась, хотя сердце в страхе дрогнуло, оборвалось и, казалось, упало в расщелину. Следующая молния метнулась прямиком в Богиню, но Арес подлетел и, подставив свой щит, попытался отразить удар. Тяжёлый металл рассыпался в пыль, а Бог Войны откидной волной был выброшен за пределы Олимпа.
– Остановись, отец! – закричал что есть мочи Аполлон. – Я тоже видел! Я видел! Ей был послан знак! У неё может получиться!
Афина кинулась на помощь и сосредоточилась на мыслях Зевса, пытаясь увести их в другое, более безопасное русло. Она не понимала, зачем нужно было защищать Афродиту, но интуиция ей подсказывала, что война на Олимпе намного опаснее, чем любое дело, которое ни задумала бы Богиня Любви.
– Дай ей объясниться, отец! Мы должны сначала узнать, что у неё на уме, и дать возможность высказаться каждому из нас. Разве не для этого ты создавал Совет Богов?
Зевс навис над Олимпом грозовой тучей и замер, не желая возвращаться на место. Давно Боги не видели его таким разъярённым и уже не думали, что это возможно. В последний раз Зевс гневался так неистово полторы тысячи лет назад, глядя на то, как рушились тридцатиметровые статуи, возведённые в его честь, раздавливая мраморными осколками божественные сердца. Тогда Громовержец взметнулся ввысь и затмил собой солнечный свет. Содрогнулась Вселенная, с побагровевшего неба посыпались звёзды. Проснулись вулканы и подняли гигантские волны, затопив огромное количество суши. Молнии летели со всех сторон – казалось, он пытался уничтожить всё, что было создано первородными стихиями: Геей и Ураном. Зевс излил свою ярость до последней капли, а когда успокоился, опустошённый и обессиленный, то с силой рухнул на Олимп, создав вокруг себя глубокий кратер. Гера кинулась к мужу и накрыла его своим телом. Она утешала его, ласкала, убаюкивала, как ребёнка, не выпуская из своих объятий целый век. А потом Гефест соорудил вокруг образовавшейся ямы огромный амфитеатр с мощными башнями и мраморными колоннами вокруг него. Он оплёл всё сооружение золотой сетью, такой тонкой, почти невидимой, похожей на перья облаков, которая навеки скрыла божественную обитель от людских глаз. Человечество и Боги навсегда утратили свою целостность. Зевс запретил всем божествам вмешиваться в жизнь людей, что бы ни случилось.
Что надумала Афродита, свет очей его, нежный бальзам на старые раны? Как посмела усомниться в правильности его решения? Зачем будоражит прошлое, когда будущее уже давно предначертано?
Богиня Любви встала на колени и в мольбе протянула к Верховному Богу белые, с золотыми прожилками руки:
– Прошу тебя, заклинаю Гелиосом и Ураном, выслушай меня!
Две слезы повисли на её длинных ресницах, а потом упали на мрамор и превратились в белые лилии. Душистый запах разлетелся по воздуху и взбудоражил каждую божественную клетку. В страдании Афродита была ещё прекраснее и желаннее. Дыхание Зевса стало понемногу выравниваться, взгляд совсем немного, но смягчился.
– Говори! – прогремел он.
– Я думаю… я почти уверена в том, что, если врага сделать своим соратником, его намного легче будет победить…