*** Демьян ***
Я здесь лишний.
Да что там, у меня даже приглашения нет. Незваный гость, который просто зашел посмотреть. Что изменилось с последнего визита.
Вижу, что сам дом стал больше. Машина хозяина лучше. А дочка хозяина?
Я шагаю по знакомым плиткам к дому, вокруг которого раскинут белый навес, под которым стоит большой длинный стол.
Чисто в русском стиле, потому что на русской свадьбе все должны сидеть рядом. Уже играет музыка, вокруг снуют женщины, постоянно носящие салаты и закуски. Меня не замечают.
Я тенью крадусь сквозь толпу, пытаясь разглядеть хоть одно знакомое лицо.
Давай, Демьян, признайся себе, что ты ищешь то самое лицо из собственных снов. Оно не стирается ни новыми отношениями, ни снотворным.
Оно словно выжжено на сетчатке глаза. И каждый раз, видя похожий силуэт, ты, как дебил, бежал узнавать, какого черта, она тебя преследует?
Дверь в дом приоткрыта, и я -таки пробираюсь внутрь, замечая, что обстановка резко изменилась. Старые обои сменила модная краска, а простую деревянную мебель – мягкая и светлая. Они, что же, выиграли в лотерею, пока я учился в Европе эти пять лет?
Мне лучше уйти.
Мне вообще не стоило приходить. Даже в Россию не стоило приезжать. Но я давно хотел родителей навестить, все повод найти не мог. Не мог решиться. Не мог решиться увидеть ее.
Подхожу к лестнице, долго смотрю наверх. Церемония назначена на одиннадцать, а значит, невеста еще не спускалась. Наряжается, прическу делает.
Интересно, она сама замуж захотела, или отец заставил?
Она же по жизни все из-под палки делает. В этом вся суть Аси Чебрец. Словно собственное мнение для нее недопустимый ресурс.
Мельком замечаю в дверях черную знакомую фигуру. Ее отца. Он точно меня выгонит. Если не убьет. В последнюю нашу встречу я расквасил ему его садистскую морду.
Резко взлетаю по лестнице, чтобы скрыться от его взгляда.
Оказываюсь в небольшом коридоре. Тут всего две двери. Из одной доносятся детские голоса, мимо меня пробегают двое подростков, чуть не сбивая с ног. А другая дверь закрыта.
Долго смотрю на нее, гипнотизируя.
Внутри растет беспокойство, даже паника.
Ноги прирастают к полу, еле отрываю, чтобы подойти ближе. В голове пусто, в ушах звенит, а логика просто вырвалась на свободу, оставив меня в собственном безумии. Я поднимаю ладонь к двери, она дрожит, колет, ноет, но я обхватываю ручку и нажимаю, толкая ее от себя.
Дверь поддается легко, оглушая меня знакомым запахом трав. Я почти дурею от воспоминаний, которые на меня обрушиваются.
Ася Чебрец.
Это она.
Мне даже видеть не надо, я просто чувствую ее каждой частицей своего тела, своей гнилой души.
Толкаю дверь дальше, и взгляд, как магнитом, притягивает белый цвет платья…
Оно длинным шлейфом льется к верху, к телу, что когда-то принадлежало мне. Она мне в любви признавалась. Она за меня хотела замуж. Ребенка хотела. А теперь… Теперь она чужая невеста в пышном белом платье. Взгляд медленно скользит по телу, молотом врезается в ее лицо. Она смотрит на меня, как на приведение, словно не узнает. Не двигается, не говорит, просто смотрит.
Красивая такая, что внутри все дрожит. Вокруг все меркнет. В центре светлым пятном лишь она. Ее лицо, яркие, пылающие страстью и мольбой глаза. Сколько раз я представлял себе нашу встречу, сколько раз придумывал, что скажу, что спрошу! А теперь… Теперь язык к небу прирос, теперь все, что могу, – это пялиться и не дышать, лишь чувствуя, как из глубины тела растет нечто темное, запретное, животное. Рычит внутри меня дыханием, шепчет в ухо: "Она же твоя".
Перед глазами мелькают кадрами моменты нашего заточения. Все быстрее и быстрее, затягивая в водоворот дикого страха, похоти, любви.
Ася отворачивается от зеркала, словно пытаясь понять, настоящий ли я, живой ли… Осталось всего полчаса, и из чужой невесты она превратится в чужую жену. Осталось всего полчаса, и я потеряю ее навсегда.
Уехав пять лет назад, я просто поставил все на паузу, оставил душу в этом доме, в этой девушке, а через полчаса она мне ее вернет. Кинет в меня простым «да» у алтаря.
А если я не хочу ее забирать? Сказать? Крикнуть? Поцеловать?
Как целовал в чертовом подвале, как целовал в машине, в лесу. Сотни, тысячи поцелуев, и только они кажутся в памяти чем-то реальным. Не секс, к которому нас принуждали, а поцелуи, от которых эта самая душа пела.
Все случается неожиданно. Я просто делаю шаг вперед, а она словно зеркалит меня. И вот мы уже врезаемся в друг друга, как две машины на трассе, на полной скорости, без выживших.
Шансов на спасение нет, есть лишь губы, что прикованы друг к другу, как мы когда-то к подвалу, когда выход лишь один. Смерть.
Пять лет прошло. И вроде бы так много! Столько месяцев, недель, дней, часов, минут. Без тебя. Без твоего голоса. Без твоей наглой ухмылки. Попытки показать, какой ты, сука, умный. Какой ты не трус! Ты прятал страхи, а я делала вид, что не вижу. Ты показывал любовь, но я видела лишь жалость.
5 лет прошло. Я другая. Другая, слышишь?! У меня друзья появились. У меня жених теперь есть. Я замуж выхожу. Вот прямо сейчас, еще полчаса, и стану его законной супругой. Лягу с ним в постель. С ним! Не с тобой! У тебя был шанс, но ты уехал, повелся на мое обидное: «Убирайся». Ты не стал бороться за нас. Ты просто пошел по простому пути, потому что сложный не для тебя.
5 лет прошло. Я была занята. Училась. Дружила. Жила. Я совсем не думала о тебе! Почти не думала. Почти не искала похожий образ. Почти не бежала за ним. Ну, а вдруг? Я тебя разлюбила, понятно?! Разлюбила! Ты умер для меня в тот день. Ты привидение. Тебя не существует. И подвала, в котором нас заперли, не существует! Это просто кошмарный сон, а ты его часть. Все в прошлом. Все прошло!
5 лет прошло. Зачем ты вернулся? Зачем карябаешь затянувшиеся раны, пуская кровь? Говорят, с глаз долой из сердца вон. Но ты, как шрам, остался воспоминанием о том, что случилось. О том, как двух чужих людей заперли, как мышей в банке, наблюдая, как быстро они друг друга сожрут. Ты притворялся влюбленным, я притворялась, что верила.
Через полчаса все кончится. Я сотру тебя из памяти одним простым хлестким «да» у алтаря. Я сотру тебя из памяти, я выведу шрам. Через полчаса.
Минута тянется, словно паленая резина, почти отравляя своим едким запахом.
В голове мелькают образы, от которых я всегда отбивалась, а сейчас их слишком много. Они нападают на меня толпой, рвут на части. Они толкают меня в пропасть, в которой единственная опора – его губы. Все такие же. Твердые, полные.
И волосы мягкие.
И кожа горячая.
Сейчас, сейчас, я только потрогаю его, чтобы точно понять, что все закончилось, чтобы не сомневаться в себе, в любимом, чтобы не жалеть потом, что решилась на этот шаг.
Еще минуту этого влажного касания губ, языков, чтобы поставить жирную точку в нашей истории. Понять, что мы никогда и не были созданы друг для друга. Случайные попутчики, которые должны разойтись на будущей остановке. Махнуть друг другу рукой и забыть.
Забыть.
Забыть!
Как руки дрожали, как стягивало все внутри, как в груди отчаянно билось сердце! Забыть, забыть, каким Демьян бывает нетерпеливым.
Каким без башенным и диким!
Какими грубыми могут быть руки, если он злится или торопится. Какими, в противовес, могут быть губы, словно смягчая, не давая отказаться от неизбежно задранного свадебного платья, порванных чулок.
Выгибаюсь дугой в тот миг, когда его пальцы жмут на ластовицу кружевных трусиков, словно убеждаясь, что под ними влажно.
Я вздрагиваю всем телом, стону ему в губы, когда он рвет кружево, открывая для себя дверь, в которую входил лишь он. Сегодня ночью я пущу туда другого, но сейчас я даже пошевелиться не могу, ощущая это тугое вторжение, липкую влагу и гортанный стон. Мы проваливаемся в эту пропасть вместе, не смея разлепить губ, мы просто теряемся друг в друге, в шумных вздохах, в пошлых стонах и совершенно аморальных звуках, что издают тела.
Мы порочные, мы грязные.
Мы измарались в том подвале и так и не смогли отмыться. За пять лет не смогли. Для всех я Ася. Добрая, заботливая, честная, добродетельная, но лишь он знает меня вот такой. Развратной, страстной, похотливой, желающей обнять его, вжать в себя грубое тело, достичь этой дичайшей эйфории, от которой тело просто крутит сладкой болью. Агонией. Сводит судорогой.
Я кричу, а он все еще во мне, двигается отчаянно быстро, словно вот-вот закончится воздух. Но догоняет меня в ту же минуту, просто вбивает этот кол в мою добродетельность, стреляя семенем в центр лона.
– Ах, ты, чертов ублюдок! – голос отца сиреной врывается в сознание.
Я моргаю, словно ослепленная светом. Перед глазами лицо Демьяна, а я не понимаю. Мы что… Мне это не приснилось?
Отец наклоняется над нами, берет Демьяна за кожаную куртку и стаскивает с меня. Стыд накрывает волной, топит, убивает. В дверях собрались люди, а я спешно прикрываю свой позор красивым платьем. Словно это можно, вообще, прикрыть. Словно Андрей перестанет так смотреть.
– Андрей, я… – собственный голос дрожит.
Звук сломанной мебели отвлекает. Отец просто откидывает Демьяна на туалетный столик, и тот разлетается вдребезги под звуки разъяренного голоса:
– Лежи здесь, сегодня я действительно тебя убью!
Это был бы выход, да. Просто убить, и я бы забыла.
– Андрей… – пытаюсь подняться, но ноги не держат. Он столько меня ждал, дружил, ухаживал. Признавался в любви, а я… – Ты… Прости.
– Ну, ты и шлюха, Чебрец.
– Рот с мылом помой, Ремезов, прежде чем так говорить, – рявкает Демьян, дрожащими руками застегивая ширинку. Андрей на него даже не смотрит, просто убивает меня взглядом.
Я прячу лицо в руки, не убираю их, даже когда начинается возня и драка. Меня обхватывают чьи-то руки, поднимают, а я даже не сопротивляюсь. Иду куда-то, слушаю шумное дыхание матери. Слышу звук заряжаемого ружья.
– Он убьет его, мам.
Отбегаю от мамы, догоняю отца. Буквально прыгаю на его руку. Он отпихивает меня, но я не позволяю.
– Пап, убийство – грех! Ты потеряешь все, к чему так долго шел! Тебя посадят!
– Мне плевать, он тебя изнасиловал. Снова! Я его убью. Ты меня не остановишь!
Демьян с Андреем вываливаются из комнаты в коридор, продолжая друг друга мутузить, превращая красивые мужские лица в нечто ужасное. И все из-за меня.
– Пап, он меня не… – Господи, как тяжело, как стыдно! – Не насиловал. Так получилось.
– Так получилось, дочь?! Ты замуж выходишь! Ты о чем думала?
– Я не думала.
– Вот уж правда. Там люди внизу, они ждут жениха и невесту. Если я его не убью…
– Мы поженимся. Он женится на мне. Приличия будут соблюдены. Потом нас разведут по-быстрому, и никто ничего не узнает.
– Это, конечно, все хорошо, – Андрей под Демьяном пыхтит, пытаясь его с себя скинуть. – Только вам придется отдать деньги, которые моя семья вложила в свадьбу.
– Мы возьмем кредит и отдадим. Андрей…
– Не разговаривай со мной, – встает он, отряхивается. – Одно с тобой сплошное разочарование.
– Прости, я не…
– Не надо перед ним оправдываться, – Демьян пихает Андрея в стену.
– Закрой свой рот.
– Сам закрой!
– Так! – отец смотрит на Демьяна, а я вытягиваюсь струной. – Ты согласен?
– Нет, конечно. Я не планировал жениться в этой жизни.
Отец подходит ближе, направляет на Демьяна ружье, ствол которого упирается ему в центр лба.
– А если подумать?
– С другой стороны, это же не навсегда.
– Тогда пошел! И чтобы вел себя нормально, – Демьян идет ко мне, хочет коснуться рукой, но отец снова орет. – И не прикасайся к ней!
Следующие пару часов я нахожусь просто в коматозе. Принимаю поздравления, стараюсь не смотреть в глаза гостям, родителям, Демьяну. А наш поцелуй и короткие вынужденные «да» у алтаря заставляют испытать проклятое чувство дежавю. Словно мы снова в том подвале, словно нам снова три раза постучали и заставили заниматься сексом. Снова и снова, до боли. Когда и удовольствия уже не осталось, когда есть только желание, чтобы все поскорее закончилось, и нам дали поспать. А мне хотя бы дойти до ванной, хотя быть подмыться после случившегося. А еще лучше душ принять от тех взглядов, которыми награждает меня Андрей и его отец. Перед ними мне по-настоящему стыдно. Я все рвусь поговорить с ним, объяснить, да хотя бы попытаться, но Демьян словно наручниками приковал меня, не дает отойти. А когда все завершается, и получается вырваться, Андрей уже уезжает.
– Андрей! – подбираю полы платья и бегу за ним. – Андрей!
Что я наделала? Что я натворила со своей жизнью?
– Свинопаска.
Оборачиваюсь и смотрю, как Демьян закуривает сигарету на фоне празднества и шоу программы. Его осветившееся огнем зажигалки лицо бесит неимоверно. Наваждение закончилось, разочаровывая последствиями. Словно после прогулки под дождем слегла с бактериальной пневмонией. И теперь только и остается ждать, что уколов в задницу.
– Что ты сказал? – когда-то в школе меня так и называли. За то, что мой отец владеет фермой, а я ему помогала. В принципе, ферма никуда не делась, но отец теперь занимается управлением нашего городка, а хозяйственной частью занимаются рабочие. Но даже если это и правда, больше я никому не позволю себя так называть. Даже мужу. Особенно фиктивному. – Я тоже умею стрелять из ружья.
– Так он тебя называл, в школе. Ремезов Андрей.
– Хочешь вспомнить его школьные косяки? А как насчет твоих?
– Я свои не отрицаю. Но меня ты выгнала, а за него замуж собиралась. Не похоже на тебя.
– Ты сейчас серьезно, Одинцов? Нет, ты серьезно?! Похоже? Не похоже. Да что ты вообще можешь обо мне знать? За пять лет ты ни разу не поинтересовался, жива ли я. Откуда тебе знать, что на меня похоже, а что нет?
Подбираю полы платья. Говорила, что подол слишком низкий, будет волочиться по земле. Хочу обойти его по дуге, но слышу в спину:
– Да хоть десять лет. Я знаю, что сегодняшний секс был единственным выбором за всю жизнь, который ты сделала не под давлением обстоятельств, принципов или желания угодить отцу. Папа сказал, что пора замуж?
Эта правда почти оглушает. Но меньше всего я хочу оправдываться. И не буду. Задрав голову, я иду дальше, так ни разу и не обернувшись. Дохожу до туалета и буквально захлебываюсь рыданием. Сегодняшний день просто ужасен. С самого утра. Начиная с подъема, когда головная боль убивала, заканчивая моментом, когда меня оставили одну после всех приготовлений. На меня цунами обрушились сомнения, страхи, желания. Я хотела в свой подвал, туда, где единственным страхом была смерть, а не страх, что спадет маска, и все увидят меня настоящую. Не ту простую девчонку, умеющую даже пошутить порой, а брошенную девочку, которая ждет своего лучшего друга. Ждет год. Ждет два. Ждет три. Ждет четыре. Девочку, которая мечтает оказаться в подвале, потому что там был он. Потому что никто им не мешал. Девочку, которая мечтает убить мальчика, но уже по-настоящему, чтобы он захлебнулся собственной кровью. Чтобы страдал, как страдала я в нелепом ожидании.
– Ася, – в дверь стучит мама, а я утираю слезы, поднимаюсь. – Ася, у тебя все хорошо? Там… Демьян тебя ждет.
Настроение от меланхоличного тут же становится боевым. Ждет, да? Ну, пусть ждет.
– Скажи ему, что я сейчас выйду.
Я выхожу из ванной, по-прежнему не могу смотреть на маму, дико стыдно. Но она обнимает меня крепко-крепко, утирает слезы.
– А где он, кстати?
– В гостиной, фотографии рассматривает.
– А папа?
– Ушел провожать кое-каких гостей. Ты… С ним поедешь?
– С чего бы? Брак-то фиктивный. Или ты меня выгоняешь?
– Да Бог с тобой. Просто Демьян сказал, что без жены не уедет.
Столько фотографий! Ну, прям, образцовая семья, если не знать неприглядной правды. Из детства совсем мало. Вот Ася с косичками, и та самая бабушка. Она рассказывала, я помню, что до ее смерти все было хорошо. Отец их не трогал, царил мир и покой. А потом… Потом и фотографий нет. Кто будет с синяками их делать? Одна семейная, да и та, словно сделанная из-под палки.
А вот пять лет назад все изменилось. Если судить по этим снимкам, Ася жила просто прекрасно. Много друзей. Даже вон Гриша в армейской форме. Вот уж удивил.
Ремезов, сука.
Как он вообще на ее орбите оказался? Последнее, что я о нем слышал, что он умотал заграницу учиться. Вернулся, да еще попал в круг общения Аси, а иначе как вообще эти двое встретились? До сих пор зубы сводит от того, как она к нему рвалась, бежала, звала. Ревность темным чудищем грудь рвала на части, пока шел за ней. Думал, придушу!
Если рвалась к нему, так чего так легко передо мной ноги раздвинула? Плохо трахается Андрюшка? Вот на этой фотке он особенно бесит, и совсем не потому, что обнимает Асю, словно она ему принадлежит. Гуляй, Вася, – случайно роняю рамку с фотографией.
– Демьян! Ты что творишь?!
– На краю стояла. Задел случайно.
Ася хватает веник и садится на корточки, поднимая рамку и убирая осколки. Все еще в свадебном платье, с растекшейся тушью. Сажусь рядом.
– Давай, помогу.
– Да ты уже помог, – дергает рамку на себя, но я не отдаю. – Не отмоешься теперь.
– И что это значит? – дергаю сильнее, и Ася вскрикивает. На пальце кровь. Она машинально обтирает об свое белое платье. Дурында. – Ну, и отлично, теперь его придется выкинуть. Мне оно, кстати, не нравится.
– А мне нравится.
– Не твой стиль.
– А какой мой, а? Простыня и твоя сперма коркой? – трясет пальцем, но я хватаю руку и палец в рот беру, ощущая соленый вкус крови. Знакомой дико.
– Тоже мне, Эдвард Каллен, отдай, – отпускаю, рву ее платье и обворачиваю палец. – Поехали, я уже не могу тут находиться.
– А куда, хочу спросить?
– А куда вы там с Ремезовым планировали?
– Мы планировали сесть в самолет, а ты, мало того, что опять лишил меня мечты, так еще и опозорил меня.
– Я тебя не насиловал.
– Ты мог хотя бы закрыть дверь. Это не смешно, – кричит она, когда ржу, запрокинув голову. – Уезжай, я тут останусь.
– Ну, уж нет. Сегодня ты едешь со мной.
– Если ты рассчитываешь на брачную ночь, то спрячь своего питона. Брак у нас фиктивный.
– Да я понял, понял, но уедем мы, все равно, вместе, как положено молодоженам. Или мне как гостям объяснить? За шампанским поехал?
Она кусает губу в задумчивости.
– Ладно, жди тут, возьму сумку.
Сесть в самолет. Лишил мечты. Неужели Ремезов за пять лет так и не свозил ее на море? Вот же жмот. А отец? Не отпускал свою жертву заграницу? Да даже в Сочи уже можно было смотаться.
Двигаюсь к выходу, когда замечаю мать Аси. Она выглядит лучше, чем пять лет назад. Прическа другая, макияж, одежда. Если присмотреться, то можно примерно понять, как будет смотреться Ася лет через двадцать.
– Галина Михайловна, Ася говорила что-то… О том?
– Ни разу, – вздыхает женщина, смотря на то, как ее муж общается с гостями. – Я много раз хотела с ней поговорить, но она все отмахивалась, говорила, что забыла. А сегодня я поняла, что… Да и ты…
– И я.
– Ася всегда была самой сильной. Она, знаешь, родилась с гипоксией, думали, не выживет, а нет, выкарабкалась, всегда за жизнь цеплялась. Не обижай ее.
– Мне кажется, она и не даст себя обидеть.
– Это да. Но последний год она готовила диплом. Что-то связанное с жертвами насилия. Свадьба отвлекла ее, конечно, но думаю, теперь она вернется к своим поискам.
– Поискам? Чего?
– Его. Она со мной не говорила на эту тему, но я слышала кое-что…
– Мам, тебя там Ириша зовет, – самое главное мать Аси, конечно, не успевает сказать. Не могла чуть позже подойти? Сама ведь хрен расскажет! – Мы поедем.
– Позвони завтра.
Они обнимаются, что-то шепчут друг другу. Ася на меня даже не смотрит, грубо берет под руку и лепит на лицо кривую улыбку. Мне после двукратного избиения улыбаться все еще больно. Челюсть горит, а на пальцах еще виднеются ссадины.
Отец Аси машет нам, но при гостях подойти не решается. Боится конфликта. Подвожу Асю к машине и помогаю усесться на переднее сидение.
Бросаю последний взгляд на отца Аси, для которого, очевидно, гораздо важнее внешние приличия, чем безопасность дочери. И ни хрена ничего не изменилось.
– Демьян! – вдруг окликает он меня, стою, смотрю, как он оставляет гостей и направляется ко мне.
– Да?
Он вдруг крепко обнимает меня, сдавливая грудную клетку, а потом резко и сильно бьет кулаком в солнечное сплетение. Неожиданно. Больно.
– Обидишь мою дочь и пожалеешь.
– Как мы выяснили, убивать вам нельзя, а что еще вы мне можете сделать?
– Как мы уже знаем, в наших лесах легко потеряться, – он похлопывает меня по спине и уходит к открытому окну машины, пока я восстанавливаю нормальный ритм сердца. – Может, лучше дома останешься?
– Не сегодня, пап. Не переживай. Он довезет меня до общежития.
– Завтра я подготовлю все документы на развод.
– Хорошо.