Люциус Рейд
Тень Реальности
Взгляд Рене снова скользнул по комнате, но его глаза не могли зафиксировать ничего конкретного. Всё вокруг становилось расплывчатым, как если бы каждая деталь – мебель, стены, офисные приборы – начала терять свою чёткость. В воздухе повисла тишина, неестественная тишина, которая резала слух. Внутри него возникло странное ощущение, как будто его восприятие фильтровалось через какой-то чуждый алгоритм.
Он почувствовал, как его тело начинает отказываться двигаться. Это было не просто усталость, это было полное ощущение непослушности. Каждое движение, которое он пытался совершить, как будто было заранее рассчитано, словно он проталкивал себя через отголоски чуждой программы, которая не отпускала. Он пытался сделать шаг, но его ноги, казалось, не слушались. Ощущение чуждости этого движения нарастало, и Рене начал чувствовать, как покидает его контроль над собственным телом.
Его руки были неестественно тяжёлыми, и каждый жест, который он делал, казался ему выполненным на автопилоте. Он столкнулся с осознанием, что его действия – не его собственные. Он словно оказался в вакууме, где его тело делало всё, что ему было предписано, но без его воли. Как если бы кто-то заранее прописал, что именно он должен делать, какие шаги делать дальше, какие движения совершать. Он не был хозяином в своем теле, его тело было всего лишь инструментом, который исполнял заранее заданную программу.
Он встал, чтобы отойти от экрана, надеясь немного расслабиться. Его глаза снова бегали по комнате, но всё вокруг начинало размываться, превращаясь в пустое пространство. Он не знал, что делать с собой, он не знал, как выйти из этого состояния. Он хотел бы почувствовать хоть какую-то реальность, но вместо этого чувствовал, как его действия становились всё более посредственными, как если бы они были частью сценария, который ему не принадлежал.
Рене попытался пойти к окну, надеясь, что свежий воздух поможет ему обрести какой-то контакт с реальностью. Однако, по мере того как он двигался по комнате, каждый шаг становился для него неестественным. Он не мог понять, почему каждое движение вызывает у него ощущение нелепости, как если бы он был персонажем в чужой истории, чьи действия заранее прописаны. Каждое усилие, чтобы просто идти, казалось ему покушением на его свободу. Словно он был заключён в свой собственный разум, и тело было лишь рабом этого заключения.
Он подошёл к окну, прислонился к нему и взглянул на город. Всё это время его взгляд был направлен куда-то в одну точку, и теперь, стоя у окна, он осознал, как мир вокруг него выглядит плоско и искусственно. Люди на улице двигались по своим делам, но что-то было в этом слишком синхронным. Каждый шаг, каждое движение было точно выверено, будто каждый человек был привязан к одному и тому же ритму, как если бы они все двигались в унисон. Все они шли, делали свои дела, но это не было живым потоком жизни. Это было режиссёрским подходом – всё строго выстроено, как в хореографическом номере.
Рене не мог поверить своим глазам. Он заметил, что все эти люди шли как если бы их движения были заранее вычислены и вели к единому месту. Шаги одинаковые, движения – одинаковые. Он почувствовал, как в груди что-то сжалось, и его сердце забилось быстрее. Как могло быть так? Как могли все эти люди двигаться одновременно, словно проведены одной ниточкой? Все они казались частью одной глобальной программы, где каждый из них знал, как и куда идти.
Это было неправдоподобно. Неестественно синхронно. И вдруг Рене осознал, что, возможно, он сам был не более чем фрагментом этой программы. Он был не человеком, а персонажем в чужом сценарии, который не может изменить ход событий, потому что всё уже было решено за него. Этот город, эти люди, его собственные действия – всё было частью чего-то большего, что он не мог понять.
В этот момент Рене осознал: он сам был частью этой картины. Внезапно, как если бы всё сложилось в одно мгновение, он понял, что он оказался в мире, где все были марионетками, чьи действия заранее предсказаны, как будто чьи-то невидимые нити тянули их по строго установленному пути, не давая отклонений. И что хуже всего – он сам был частью этой марионеточной игры. Он не был исключением, он был лишь элементом в чьём-то огромном спектакле, где его роль была жёстко прописана, где каждый шаг, каждое слово – были заранее предсказаны. Рене вдруг понял, что он не может выйти за пределы своей роли. Его место было уже определено, и его свобода была лишь иллюзией.