Людмила Разумовская
Под одной крышей
Любочка. Зря вы все это…
Валентина. Как это зря?
Любочка. Посидели бы втроем лучше, поговорили. И потом вечером… вечером я занята.
Валентина. Не говори глупости. Какие еще занятия? Семнадцать лет – это событие. Это на всю жизнь. У нас так редко собираются друзья… На мое тридцатилетие, например… Представляешь, Любочка, мы так готовились, был чудесный стол и… и… никто не пришел. Представляешь – никто! Это было очень смешно.
Любочка. Почему же никто не пришел?
Валентина (легко). Не знаю. Не помню. Ах, Любочка! Я так хочу, чтобы у тебя была яркая жизнь! Сегодня у нас будет весело! Музыка! Танцы! Я буду танцевать до упаду. (Смеется.)
Из комнаты выходит одетая Нина Петровна.
Мама, ты куда? В такую-то рань!
Нина Петровна. Господам праздник, прислуге забота. Это для вас рань, а для меня самый раз.
Валентина. Господи Боже мой! Ну что ты говоришь? Кто господа? Какая прислуга? Можно подумать, ты только и делаешь, что ходишь по магазинам и готовишь обеды!
Нина Петровна. Конечно, не я! Они сами приходят из магазина и варятся!
Валентина (смеется). Нет, это просто смешно. Это просто смешно. Все на мне. Все в этом доме держится на мне. Раз в полвека ты соберешься что-нибудь сделать по хозяйству, так тут лучше сразу уходить из дома. Ты до сих пор не научилась готовить обыкновенные щи!
Нина Петровна. Ты лодырь, Валентина. Ты росла лодырем, лодырем и осталась. Тебе бы только с книжкой поваляться в кровати. Дочь твоя, слава Богу, не в тебя. Слава Богу, и шить, и вязать умеет, да и готовит получше нас с тобой. По нынешним временам так и работать не надо, руками себя прокормит.
Любочка. Бабушка, мама. Давайте я… Я быстро!
Валентина. Этого еще не хватало. Чтобы в такой день дочь моя по магазинам болталась. Ничего! (Трагически.) Я сама как-нибудь сейчас встану! Оденусь! Пойду! Один выходной день, и то!..
Нина Петровна. Сиди уж! Пока ты соберешься, в магазине одни кости останутся! (Уходит.)
Пауза.
Валентина. Пускай. Терпеть не могу ходить по магазинам. Особенно в воскресенье. (Ходит по комнате.) Я так устаю!.. Не понимаю, отчего я так устаю? Вот сейчас. День только начинается, а я чувствую себя так, как будто уже разгрузила вагон дров.
Любочка. Тебе, мама, надо больше бывать на воздухе.
Валентина. Ах, дорогая, я и так без конца бегаю на улицу звонить. (Пауза.) Если бы ты знала, как я страдаю без телефона. Я всю жизнь страдаю без телефона. Мне кажется, если бы у меня был телефон, я бы обязательно устроила свою личную жизнь. Мне никто никогда не звонил. Ни разу в жизни. Такое ощущение, что ты никому не нужен.
Любочка. А сколько нам осталось ждать?
Валентина. О, пустяки. Сущие пустяки. Нам осталось два года. Это такие пустяки, что мне даже не верится. Это мистика, но я связываю с телефоном самые фантастические надежды. Мне кажется, что-то роковым образом переменится в моей судьбе. Ты не смеешься?
Любочка. Нет, мама.
Валентина. Померь-ка. Я хочу посмотреть, хорошо тебе?
Любочка переодевается в новое платье.
Погоди, а мы не забыли пригласить тетю Клаву, нет? Ты точно помнишь? Давай наконец сосчитаем. (Загибает пальцы, считая про себя гостей.) Сколько твоих друзей будет, трое?
Любочка. Нет, мама.
Валентина. А сколько?
Любочка. Никто не придет.
Валентина. Как это, никто не придет? Ты что, не пригласила своих друзей?
Любочка. Нет.
Валентина. Почему?
Любочка. Знаешь, мама, есть дома, в которые не очень охотно ходят люди. Ты не замечала?
Валентина (поражена). Вот как? Значит, ты считаешь, что к нам в дом люди не любят ходить?.. Что ж, это правда, это правда… Ты думаешь, я сама не страдаю от этого всю жизнь? Ты думаешь, я так хотела жить? Ты думаешь, это мой дом? Это все не мое, чужое, чуждое мне! Ну скажи, пожалуйста, зачем мне эти горы посуды, этот запертый на замок хрусталь? Эти ковры, будь они прокляты, из-за которых все должны разуваться в прихожей и шлепать в комнату босиком, потому что у нас никогда не хватает тапочек! Боже мой! Зачем это все мне, мне, которая мечтала лишь об одном – иметь письменный стол, кровать и книжную полку! Ты мне веришь? Скажи, ты веришь мне, девочка?
Любочка. Верю, мама.
Валентина. Знаешь, а ведь я могла бы стать писателем! Честное слово! Я писала рассказы и даже пьесы! Погоди, где же они лежат, а? Ты не помнишь? (Бросается к письменному столу, неожиданно останавливается.) А впрочем… Да, я писала, писала! И посылала в журналы! Мне, как это обычно бывает, возвращали назад. Но иногда, иногда мне, знаешь, советовали что-то изменить, исправить, и тогда… Ты понимаешь? Надо было работать, работать! Как Лев Толстой, переписывать по семь раз! А у меня на руках ты! И я все откладывала, откладывала, пока ты вырастешь. И вот наконец… И вот теперь… А почему бы и нет? Черт возьми, почему бы и нет! Мне еще только тридцать во… Надо только вспомнить, куда я их сунула? (Замечает переодевшуюся в новое платье Любу.) Ну-ка повернись. Чудно! Ты, Любочка, красавица. Так и ходи. Часы не забудь надеть, а то обидится. О чем это мы говорили?.. Ах, да! В наше время так быстро меняется уклад жизни, ценности, идеалы, что нескольким поколениям уже невозможно ужиться под одной крышей. Согласись, что даже нам с тобой, людям, в общем-то, близким, не всегда бывает легко ежедневно выносить общее присутствие. Бабушка наша – женщина, в сущности, неплохая и во многих отношениях достойная, но у нее совершенно невыносимый характер, и я понимаю, почему ее на работе терпеть не могут. Я и сама не выношу вздорных людей. Что делать, такая уж уродилась, не вы-но-шу!
Пауза. Хлопнула входная дверь.
Это вошла Нина Петровна.
(Снижая голос.) Ну вот что ее дернуло бежать сейчас в магазин? Хочет показать, что без нее не обойдутся. Ох, эта суета. Как она мешает нам жить, наслаждаться. Будет теперь мельтешить весь день, а к вечеру ноги протянет и на сам день рождения ей уже будет наплевать. О люди, люди!
Нина Петровна. День давно, а ты, Валентина, все еще в ночной рубашке болтаешься. Давай-ка, принимайся готовить. Мне одной, что ли, больше всех надо. (Проходит в свою комнату.)
Валентина (страдая). Вот! Ты видишь? Видишь? И так всегда. Всю жизнь. А может, мне в мой единственный выходной день хочется поваляться в постели. Может мне этого хотеться? Нет, все должны делать то же, что и она. (Обращаясь к закрытой двери.) Ну хорошо, ты – медсестра. Ты привыкла рано вставать. Ну, а я-то тут при чем? Если я не могу рано вставать, это еще не значит, что я – лодырь. (Любе.) Знаешь, это все оттого, что мы с ней противоположные психические феномены. Она – жаворонок, а я – ярко выраженная сова.
Нина Петровна выходит из комнаты.
Ну, скажи на милость, чего ты с утра начинаешь суетиться? Можно же все сделать тихо, спокойно, не торопясь. Кто тебя вечно гонит? Куда?
Нина Петровна. Валентина! Ты меня лучше не трогай! А то брошу все и уйду. Куда глаза глядят. Если у тебя совести нет, так я не собираюсь перед гостями краснеть. Назвала целый полк, а чем кормить собираешься?
Валентина. Боже мой! Да ведь мы почти все заказали из ресторана.
Нина Петровна. Вы заказали, вы и будете есть. Я ничего не заказывала. Я пока сама своими руками не приготовлю, моя душа будет не на месте. (Включает телевизор.)
Валентина (с ужасом). Зачем это?
Нина Петровна. Чего?
Валентина. Я спрашиваю, зачем ты включила телевизор, если все равно идешь на кухню?
Нина Петровна (возмущенно). Знаешь что!.. Знаешь что!..
