Людмила Разумовская
Под одной крышей
Валентина. Что?
Нина Петровна. Ничего! Умная больно!
Валентина. Нет, серьезно, мне интересно. Ты купила новый телевизор, залезла в долги, а зачем? Ты же его почти не смотришь. Тебя и дома-то почти не бывает. Нам с Любочкой он не нужен. Вот сейчас ты включила его – и пошла. А он гудит. Чего он гудит? Чего он гудит, я спрашиваю? Мне из-за него скворцов не слышно. А я специально скворечник новый прибила, три рубля отдала, чтобы скворцов слушать. Мы же далеки от природы. Послушайте, от природы-то уж мы совсем!.. Что будет? Что будет, я спрашиваю? Я хочу внести предложение: люди, давайте вместо телевизоров слушать по утрам скворцов, воробьев, ласточек, грачей, синиц и других птичек!
Нина Петровна (чуть не плача). Что тебе от меня надо? Что ты ко мне привязалась?
Валентина. Когда я смотрю телевизор, мне хочется протестовать! Как раньше луддиты разбивали машины, заменяющие их труд, так и мне хочется треснуть кулаком по этому ящику, заменяющему нам жизнь! О, мы, созерцатели, наблюдатели, поглощатели информации! Мы же не живем, мама! Мы смотрим телевизор!
Нина Петровна. Отстань, отстань от меня, уйди!
Валентина. Мама! Мама! Ну, что ты обижаешься? Не надо нервничать, мама. Столько нервов! Подожди, послушай. Ну, почему мы так нервничаем? Давайте улыбаться! Давайте улыбаться! Давайте жить радостно! Вот я читала… Послушайте, вот я недавно читала об итальянских гуманистах. Они жили… музыкально. Да! У них в душе была музыка. Гармония. Гармония и покой. Ах, у меня такое настроение! Мне хочется философствовать. Давайте пофилософствуем! Давайте проанализируем нашу жизнь, посмотрим на нее со стороны, отстраненно. Вот, например, мама, ты. О, ты живешь не ради удовольствия и наслаждения жизнью, нет. Ты живешь… из престижа. (Радуясь.) Да, да, как это точно подмечено! Именно, именно из престижа. Я объясню, я объясню, сейчас, вот… Все это (обводит рукой вещи в комнате) ты покупаешь не потому, что они тебе действительно нужны, но потому, что иметь их принято считать другими, – заметь, другими – необходимо. Чувствуешь? Чувствуешь? Другими принято! А ты из кожи вон лезешь, чтобы доказать всем, что мы не хуже других. А тебе-то самой… ха-ха-ха… они и вовсе не нужны. Тогда зачем? Ты можешь мне разумно объяснить, зачем?
Нина Петровна. Я тебе объясню! Я тебе все объясню! Если ты такая ненормальная! Не знает, зачем людям вещи! Да если бы не я! Что ты купила? Ты что-нибудь купила в дом?
Валентина (вдохновенно). Я бы на твоем месте все это продала! И купила бы, наконец… (Пауза. С хитрой улыбкой.) Знаешь, что? Свой собственный маленький домик, на который ты всю жизнь копишь деньги! (Смеется, довольная.)
Нина Петровна. И продам! Продам. Тогда посмеешься! Все продам. Пусть голые стены остаются!
Валентина (хлопает в ладоши). Вот и хорошо. Вот и хорошо. Вот и прекрасно. Они мне не нужны!
Нина Петровна. Они будут нужны твоей дочери! Когда она выйдет замуж, она еще скажет своей бабке спасибо.
Валентина. Ну не-ет! Дочь моя сама сможет позаботиться о себе. Я не позволю, чтобы ей навязывали не свойственный ей образ жизни. Пусть она устраивает свою жизнь так, как считает нужным. Хватит того, что ее мать всю жизнь мучается в условиях, так мало отвечающих ее духовным потребностям!
Нина Петровна. Интересно. Я покупаю, а она мучается!
Валентина. Да, мучаюсь! Если это твои вещи, так забери их в свою комнату. Они меня угнетают. Я задыхаюсь. Мне нечем дышать. Воздуху! Воздуху мне не хватает! Любочка, открой окно.
Нина Петровна (гневно). У меня маленькая комната!
Валентина. Так переходи жить в большую. Мне тридцать восемь лет! Наверное, я все-таки заслужила. Наверное, я все-таки имею большее право жить в отдельной комнате. Это все твой эгоизм! Ты как-то не ощущаешь себя бабушкой. Другие бабки живут для семьи, и это для них естественно. Ты же никогда не вела себя, как бабушка. (С иронией.) Ты – женщина! Женщина! И никак тебя с этой позиции не собьешь. Ты даже на пенсию не идешь из принципа, чтобы не сидеть дома да, не дай Бог, не заниматься домашним хозяйством! Извини, но у каждого члена семьи есть свой долг. Твой долг – вести дом, помогать мне смотреть за дочерью. Ты же совершенно не приспособлена к домашнему труду, он тебя раздражает. У тебя нет терпения. Ты тысячу раз предпочтешь выносить ночные горшки в своей дурацкой больнице, чем один раз убраться у себя в доме. Пойми, наконец, что ты – бабушка. Бабушка, уже семнадцать лет бабушка! Тебе пятьдесят восемь, а ты все еще красишь губы и носишь вещи, как молодая. Ты думаешь, я не видела, как ты обрадовалась, когда я подарила тебе белые туфли? Ты обрадовалась, как школьница. Ты даже чмокнула меня в щеку.
Услыхав про туфли, Нина Петровна бросается в свою комнату и возвращается с коробкой.
Нина Петровна. Вот, Валентина, твой подарок. Спасибо, конечно, тебе за внимание, но уж больше ты, пожалуйста, мне ничего не дари. А туфли эти возьми себе. Тебе они больше пригодятся. Я знаю, они тебе нравятся, а на лето у тебя все равно ничего нет.
Валентина. Что-о?! Да как ты смеешь? Как у тебя язык повернулся? Я дарю ей от чистого сердца, мечтаю сделать приятное, а ты такое… такое… мне? Сейчас же забирай свои туфли обратно!
Нина Петровна. И не подумаю.
Валентина. Не подумаешь?
Нина Петровна. Не подумаю.
Валентина. Ну хорошо. Хорошо. Не подумает! Она не по-думает! (Вытаскивает из шкафа платье.) В таком случае – вот! Получай! Мне оно тоже не нужно.
Нина Петровна (потрясение). Это ты мне? Мне? Мой подарок? Ва-лен-ти-на! Бес-со-вес-тна-я! Стыда не-ет! (Бросается в свою комнату, и в дверь летят еще какие-то вещи.)
Валентина. Ах так, да? Забирай. И это забирай. Все забирай!
Через всю комнату летят занавески, платья, шарфы, ленты, платья. Мелькает разноцветный калейдоскоп материй. Радужным фейерверком взлетает вверх дюжина носовых платков. И вот уже не комната перед нами – ярмарка. А в ней бегают, кричат, переругиваются, строят рожи два клоуна, два балаганных фокусника-шута.
Любочка одна. Она стоит у окна и смотрит на улицу. С ее лица почти не сходит блаженная и чуть таинственная улыбка. С улицы доносится музыка, и Любочка, завороженная ее ритмом, погружается в свои грезы, далекая от всего, что происходит в доме. И ураган вещей проносится мимо, мимо… Наконец обе женщины в изнеможении опускаются на пол.
Нина Петровна (тяжело дыша). Стыда нет… нет стыда!
Валентина. Слава Богу, осталось недолго… Скоро все кончится, и я освобожусь. С ее последним звонком кончатся мои муки…
Нина Петровна. Туфлями упрекнуть мать! Разве я просила ее дарить мне туфли?..
Валентина. Я выполнила свой долг. Да, да, совесть моя чиста. Дальше уж вы сами как-нибудь, а меня избавьте, избавьте!
Нина Петровна. Если тебе жалко, зачем дарить? Я и сама в состоянии купить себе туфли.
Валентина. Скоро я останусь одна и начну жить!
Нина Петровна. Не нужны мне ваши подарки, разве я не знаю, вам и рубля жалко на меня истратить?!
Валентина. Я начну новую жизнь, полную глубокого смысла и наслаждения!
Нина Петровна. Всем известно, скоро вы выгоните меня из дома, разве я к этому не готова?
Валентина. Новая прекрасная жизнь, приди скорей! Я так жду тебя! Когда же ты наступишь? Приди!
Любочка (не оборачиваясь). Мама! Я должна сказать тебе одну вещь… Я познакомилась с одним человеком… Я так счастлива, мама!
