Мааза Менгисте
Царская тень
Maaza Mengiste
The Shadow King
© 2019 by Maaza Mengiste
© Крылов Г., перевод на русский язык, 2022
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022
* * *
«Прекрасный и сокрушительный роман о женщинах, которые держат в руках мир, разрывающийся на части».
– Марлон Джеймс
«Великолепная книга, искусно возводящая историю в миф. А еще она невероятно затягивает, я прочел ее за два дня».
– Салман Рудши
«Менгисте достигает завораживающих высот, проливая свет на роль женщин в военное время – не только сиделок и медсестер, но еще и солдат, защищающих свою страну».
– Publishers Weekly
Моей матери
За твою любовь, за все
Моему отцу
За то, что никогда не покидал меня, даже когда тебя не стало
и Марко,
Без которого все это было бы невозможно
«…даже по смерти мы оставаться должны на бесславные песни потомкам».
«Илиада», Гомер[1]
«Горе земле, осеняющей крыльями по ту сторону рек Ефиопских».
Книга пророка Исаии, глава 18, стих1
«Кто из богов тебе
В горький дар, дева, дал? Ужас
Кто выкликать в бреду нудит плен этих уст,
Стройный мешая лад с воплями? Кто вдохнул
Яростный в перси вихрь?»
«Агамемнон», Эсхил[2]
Пролог. Ожидание
1974
Она не хочет помнить, но она здесь, и ее память собирает кости. Она пешком и на автобусе добралась до Аддис-Абебы, идя по земле, о которой почти сорок лет не желала вспоминать. Она пришла на два дня раньше, но она дождется его, будет сидеть на земле в этом уголке вокзала, держа на коленях металлическую коробку, прижавшись спиной к стене, неподвижная, как часовой. На ней выходное платье. Волосы у нее приглажены и сплетены в аккуратные косички, она постаралась спрятать длинный шрам, который уродует ее шею у основания и проходит по плечу, будто сломанное ожерелье.
В коробке его письма, le lettere, ho sepolo le mie lettere, e il mio segreto, Hiruit, anche il tuo segreto[3]. Segreto, секрет, меестир[4]. Ты должна сохранить их для меня до нашей новой встречи. А теперь иди. Ватене.[5] Поспеши, пока они тебя не схватили.
Здесь вырезки из газет, на которых стоят даты того времени, когда длилась война между ее страной и его. Она знает, что он уложил их по порядку: с самого начала, в 1935 году, почти до самого конца, в 1941-м.
В коробке ее фотографии, которые он снял по приказу Фучелли и подписал своим аккуратным почерком: una bella ragazza. Una soldata feroce[6]. А еще те фотографии, которые он снял по собственному желанию, мгновения, выхваченные из жизни молодой испуганной женщины, какой она была в той тюрьме за колючей проволокой, запертой в тех ужасающих ночах, от которых она никак не могла освободиться.
В шкатулке множество мертвецов, которые вопиют о воскресении.
Она пять дней добиралась до этого места. Пробивалась через пропускные пункты и нервных солдат, мимо испуганных деревенских жителей, которые шептались о грядущей революции и ожесточенных студенческих протестах. Она смотрела на шествие молодых женщин с поднятыми кулаками, вооруженных винтовками: они прошли мимо автобуса, который доставил ее в Бахр-Дар. Они посмотрели на нее – стареющую женщину в длинном непривлекательном платье, словно никогда не видели тех, кто пришел в эту жизнь перед ними. Словно женщина впервые брала в руки оружие. Словно земля под их ногами не была завоевана некоторыми из величайших воинов, каких знала Эфиопия, женщин, носивших имена Астер, Нардос, Абебех, Тседале, Азиза, Ханна, Меаза, Аинадис, Дебру, Йодит, Илилта, Абеба, Кидист, Белаинеш, Мескерем, Нуну, Тигист, Тсехаи, Мекбиб, Саба, и женщины, которую называли просто кухарка. Хирут произносила имена тех женщин, пока мимо шли студенты, и каждое из этих имен возвращало ее назад во времени, пока она не оказалась снова на растерзанной земле, где задыхалась в пороховом дыму, захлебывалась едкими ядовитыми парами.
Она вернулась в автобус, в настоящее время, только когда какой-то старик, севший рядом с ней, ухватил ее за предплечье: «Если Муссолини не смог избавиться от императора, то что о себе возомнили эти студенты?» Хирут отрицательно покачала головой. Она качает головой в настоящем времени. Она проделала такой долгий путь, чтобы вернуть эту коробку, чтобы избавиться от ужаса, непрошено возвращающего ее назад. Она приехала, чтобы отдать этих призраков, прогнать их. У нее нет времени на вопросы. Нет времени поправлять произношение старика. Одно имя всегда тащит за собой другое, ничто не путешествует в одиночку.
Снаружи через пыльное окно вокзала в Аддис-Абебе пробивается, словно кулак, луч солнечного света. Он обволакивает ее голову теплом, поднимает ее на ноги. В помещение проникает ветерок. Хирут поднимает взгляд и видит входящую внутрь молодую женщину, одетую на манер ференджи[7]. В руке у женщины видавший виды чемодан. За ней поднимается город. Хирут видит длинную грунтовую дорогу, которая ведет назад – в центр города. Она видит трех женщин, несущих на головах связки дров. Там, сразу же за развязкой, идет процессия священников, а в 1941 году там шли воины, и она была одной из них. Плоская металлическая коробка длиной с предплечье холодит ее колени, тяжело, словно умирающее тело, лежит на ее животе. Она слегка меняет положение, проводит пальцами по кромкам металла, жестким и заостренным, притупившимся от времени.
Где-то в одной из щелей этого города уже два дня ждет встречи с ней Этторе. Он сидит за своим столом в тусклом свете маленького кабинета, сгорбился над одной из своих фотографий. Или сидит на стуле, в том же свете, что заливает ее ноги, смотрит в сторону своей Италии. Он считает время, они оба с нетерпением ждут назначенного дня. Хирут смотрит на залитый солнцем городской пейзаж, проникающий внутрь через распахивающиеся двери. Когда двери начинают закрываться, она затаивает дыхание. Аддис-Абеба сужается до размеров щели и исчезает из зала. Этторе горбится и погружается в темноту. Когда двери закрываются наконец полностью, она снова остается одна, сжимая коробку в этом гулком зале.
Она ощущает первые нити знакомого страха. Я Хирут, напоминает она себе, дочь Гетеи и Фасила, родилась в благословенный год урожая, возлюбленная жена и любящая мать, солдат. Она вздыхает. Таким долгим был ее путь сюда. Он занял почти сорок лет иной жизни, прежде чем она начала вспоминать, кем была когда-то. Путешествие в прошлое началось вот так: с письма – первого письма в ее жизни.
Cara[8] Хирут, мне сообщают, что я наконец-то нашел тебя. Мне сказали, что ты замужем и живешь в одном из таких мест, которые слишком малы, чтобы их обозначали на карте. Этот посланник говорит, что знает твою деревню. Он говорит, что доставит это письмо тебе и привезет мне послание от тебя. Прошу тебя, приезжай в Аддису. Скорее. Тут волнения, и все иностранцы должны уехать. Мне некуда уезжать – только в Италию. Сообщи мне, когда встретить тебя на вокзале. Будь осторожна, они восстали против императора. Пожалуйста, приезжай. Привези шкатулку. Этторе.
Дата стоит не по эфиопскому летоисчислению, а на манер ференджи: 15 апреля 1974 года.
Дверь открывается снова, и на сей раз появляется один из солдат, которых она видела по пути в этот город. Молодой человек, на плечах которого в зал проникает городской шум. Новая винтовка небрежно висит у него сзади. Форма на нем без пятнышка, нигде не порванная. На ней нет грязи, и она ему впору. Глаза у него слишком любознательные – выдают то, что на его руках никогда не умирал товарищ по оружию, движения у него слишком резкие – говорят о том, что он никогда не знал настоящей усталости.
«Земли фермерам! Революционная Эфиопия!» – кричит он, и воздух покидает помещение вокзала. Он с детской угловатостью поднимает винтовку, осознавая, что все взгляды устремлены на него. Он показывает на фотографию Хайле Селассие над входом. «Долой императора!» – кричит он, размахивая своей винтовкой чуть не во всю ширь испуганного вокзала.
Зал ожидания переполнен людьми, которые хотят покинуть взбунтовавшийся город. Они набирают воздуха в легкие и подаются подальше от мальчика в форме, торопящегося стать мужчиной. Хирут смотрит на фотографию с изображением императора Хайле Селассие: благородный, с тонкими чертами человек смотрит в камеру, мрачный и величественный в своей военной форме и медалях. Солдат тоже смотрит на фотографию, делать ему нечего, только слышать эхо собственного голоса. Он неловко меняет позу, потом разворачивается и бежит в дверь из здания вокзала.
Мертвецы пульсируют под крышкой. До этого они начинали бунтовать, но отступали под напором ее ярости, уступая место стыду, который до сего времени парализует ее. Она теперь слышит, как они говорят ей то, что она знает и без них:
Настоящий император этой страны находится на своей ферме, обрабатывает крохотный клочок земли рядом с ее участком. Он никогда не надевал корону, живет один и не имеет врагов. Он тихий человек, который когда-то вел народ против стальных чудовищ, а она была его самым надежным солдатом: гордым воином Царской Тени. Скажи им, Хирут. Другого случая тебе не представится.
Она слышит, что мертвецы все громче возвышают голоса: Нас должны выслушать. Нас должны помнить. Нас должны знать. Мы не упокоимся, пока нас не оплачут.
* * *
Она открывает шкатулку.
Внутри две стопки фотографий, обе связаны одинаковой тонкой синей тесьмой. На одной стопке он своим характерным почерком отдельными буквами написал ее имя, буквы разлетелись по бумаге, в которую завернута стопка, а поверх бумаги, чтобы не развернулась, намотана тесемка. Хирут развязывает ее, и две фотографии выпадают – они слиплись от долгого лежания. На одной французский фотограф, который бродил по северным нагорьям, делал снимки, худой как щепка человек с большой камерой. На обороте фотографии надпись: Гондэр, 1935. Вот что мы знаем про этого человека: бывший армейский вербовщик из Алби, неудавшийся художник с неразборчивым голосом и маленькими голубыми глазами. Он играл незначительную роль, если память ее не обманывает. Но он в шкатулке, и он один из мертвецов, и он настаивает на своем праве быть известным. Мы скажем то, о чем не можем умолчать: Тут есть и фотография Хирут, снятая этим французом. Снимок сделан, когда он посещал дом Астер и Кидане и попросил разрешения сделать фотографию слуг, чтобы продать другим фотографам или выменять на катушку пленки у какой-нибудь студии. Она отворачивается от фотографии. Не хочет видеть себя. Она хочет захлопнуть крышку, запереть нас. Но фотография здесь, и эта молодая Хирут тоже отказывается тихо лежать в могиле.
Это Хирут. Это ее широко открытое лицо и любознательный взгляд. У нее высокий лоб, как у матери, и искривленный рот, как у отца. Ее яркие глаза внимательны, но спокойны, они ловят свет в золотые призмы. Она стоит спиной к дереву, хорошенькая девушка со сложенными на груди тонкими руками. Поза у нее настороженная, странным образом напряженная, в ней не чувствуется того врожденного изящества, о котором она много лет не будет даже догадываться. Она смотрит в объектив и старается не щуриться, ее лицо обращено к кусачему солнцу. Бросаются в глаза ее острые ключицы, из V-образного воротника ее платья вырастает чистая шея без единого шрама. Именно эта фотография сохранит безупречное пространство ее кожи на плечах и спине. Не осталось иного способа вспомнить безукоризненное тело, которое она носила когда-то с беспечностью ребенка. И посмотрите-ка: на заднем плане Астер – так далеко, что толком и не разглядеть, – остановилась посмотреть, изящная линия, прорезанная в свете.
Книга первая. Вторжение
Глава 1
1935
Хирут слышит, что Астер зовет ее, кричит голосом, грозящим сорваться от напряжения. Хирут отрывает взгляд от медленно горящего в углу двора костра, которому она не дает погаснуть. Она сидит, сгорбившись, на табуретке рядом с горкой лука, ждущего, когда его очистят. Кухарка в кухне, за Хирут, нарезает мясо к вечерней еде. Астер, наверное, уже пьет кофе в постели, завернувшись в мягкое одеяло, а может, смотрит в окно на свои цветочки. Ожидалось, что сегодняшнее утро будет тихим. Хирут напрягается – ей неприятно это вторжение. Астер снова выкрикивает имя Хирут и теперь делает это так громко, с таким напряжением, что кухарка приостанавливает быструю нарезку, смолкают утренние птицы, и даже большое дерево рядом с каменной оградой, кажется, ловит ветерок, чтобы прийти в равновесие. На несколько мгновений все замирает.
Что я сделала? Хирут чувствует, как дрожат ее руки.
Кухарка испуганно выглядывает из кухонной двери: она в нашей комнате. Она показывает на помещение для прислуги. Что она там делает? Эй, ну-ка, быстро, поднимайся.
Хирут бросает прут, которым она ворошила угли, и встает. У нее появляется мысль: Астер в помещении для прислуги. Она в той комнатенке, которую Хирут делит с кухаркой, в том месте, куда они отправляются по вечерам, где можно сбросить с себя свою полезность и предаться сну. Эта комната отделена от многокомнатного дома, где Астер живет со своим мужем – Кидане. Это пространство, которое и не пространство вовсе, комната, которая меньше всякой комнаты. Темная полость, высеченная в бесконечных усталых ночах. Она не предназначена для того, чтобы ее видели при свете дня. Она не предназначена для таких людей, как Астер.
Она там? спрашивает Хирут.
Прежде Астер никогда туда не заходила. Женщина постарше высовывается из двери, упираясь обеими руками в косяки, она вытягивается, чтобы увидеть узкую тропинку, которая ведет к помещению для слуг, она словно боится покидать безопасность кухни. Кидане еще не вернулся?
Хирут отрицательно качает головой. Кидане взял лошадь и ускакал еще до рассвета.
Значит, мы одни, говорит кухарка. Она спорила с Кидане, когда я готовила ему еду.
Хирут хочет сказать кухарке, что вообще-то Астер в это время должна лежать в кровати. Она должна лежать неподвижно, чтобы облегчить боль месячных кровотечений. Им следует и дальше вести себя, как в обычный день, работать, пока тяжелый купол неба не повиснет над ними, притянутый к земле грузом звезд.
Продолжай, продолжай. Кухарка отступает назад в кухню, но при этом внимательно смотрит на Хирут, бессильно держа нож в руке. Она не должна копаться в наших вещах, добавляет она. Она поправляет шарфик у себя на голове, заталкивает под него несколько выбившихся на лоб седых прядей.
Кухарка имеет в виду старую винтовку, которую отец Хирут отдал ей перед смертью. Винтовка, платье, в котором она пришла, маленькое ожерелье на ней – у Хирут в этом мире больше нет ничего своего.
Все спрятано, говорит она, потому что кухарка, кажется, слишком сильно нервничает.
Астер снова окликает ее, настойчивость сменяется несдерживаемой яростью.
Кухарка наклоняется, словно ее притягивает этот голос. Иди! кричит кухарка. И откликнись уже!
Хирут разворачивается на месте. Иду! Она бросается к помещению для прислуги.
Она останавливается у дверей помещения для прислуги и впервые видит, какую, в сущности, маленькую, какую грязную, сморщенную комнату она вот уже почти год называет своим домом. В полутьме тесной комнаты Астер, облаченная в красивое абиссинское платье-рубашку, кажется совершенно неподходящей, слишком большой фигурой для этого места, потому что оно вообще слишком мало для чего угодно. Оно меньше ящика, оно представляет собой лишенную воздуха нору, заполненную землей, соломой и экскрементами. Нормальной двери тут нет, как нет и окна со стеклом. Спят они на тощих матрасах, которые им приходится скручивать, чтобы можно было пройти. Лоскутами из старых, негодных одеял заделаны узкие щели, это тряпье пропитано пылью и темнотой. Это пространство предназначено для двоих человек, которые вынуждены посвящать свои жизни удобству одной женщины и ее мужа. Оно создано не для тех, кто привык к красивым одеждам и свежему ветерку, играющему шелковыми занавесями.
Где ты была? напускается на нее Астер. Ее короткие волосы прорезают идеальную дугу в полосе слабого солнца, пробивающегося в окно над ее головой. Равнодушный свет опыляет теплым сиянием ее гладкие щеки. Она стоит в том единственном месте, где солнце может проникнуть в комнату – через крохотную дыру размером не больше головы Хирут, проделанную в стене задним числом. Каждое утро кухарка поднимает один уголок драной занавески на гвоздь, чтобы проветрить комнату, и каждый вечер снимает этот уголок с гвоздя, чтобы закрыть дыру.
Где ожерелье? Отдай мне мое ожерелье.
Хирут смотрит на слабое пятно солнечного света, распростертое у ног Астер, и Хирут кажется, что само солнце подчиняется приказам этой женщины. Хирут стоит, опустив голову, пока Астер протискивается к ней.
Он все время пытается тебя защищать. Астер поднимает матрас Хирут, потом роняет его, вытирает руки о подол платья, которое кажется слишком белым в сумеречной комнате. Она поднимает маленький ящик, в котором Хирут и кухарка держат свои немногие пожитки, и встряхивает его жалкое содержимое. Он сказал, что потерял его, но я знаю, оно здесь.
Астер роняет ящик, смотрит вниз, одной рукой разглаживает передок своего длинного абиссинского платья. Она изящная женщина с мягкой плотью там, где у Хирут углы да кости. Хотя она выше Хирут лишь ненамного, но на неровном земляном полу кажется крупной и внушительной.
Моя мать дала мне его перед свадьбой, чтобы я подарила его мужу. Я знаю, он не просто его потерял. Она прищуривается, глядя сверху вниз на Хирут. Он что-то скрывает.
Хирут втягивает голову в плечи, как научила ее кухарка. Она хочет сказать, что ее вины нет, если Астер ссорится с мужем – Кидане. Она не виновата, что муж Астер добр к ней, Хирут, она ничего не может поделать с тем, что Астер плачет из-за этого.
Я не знаю, где оно, говорит Хирут. Она знает, что в первые дни траура по их единственному сыну Астер выбросила много всяких вещей. Она сложила гору из своих лучших платьев, накидок и даже украшений и подожгла их, а потом, когда пламя начало пожирать ее вещи, колотила себя в грудь. Кухарка сказала, что некоторые из тех вещей Астер до сих пор продолжала искать, забыв, что сожгла их. Я его никогда не видела, добавляет Хирут.
Значит, ты хочешь сказать, что Кидане выбросил его? Сказав это, она смеется. Или ты хочешь, чтобы я поверила, будто он отдал ожерелье тебе по доброй воле?
Кидане – один из тех, кого ее мать называла «брат» и «друг», а иногда даже говорила, Хирут, он мне как сын, хотя я не настолько уж старше его. Я ухаживала за ним, когда умерла его мать. Я носила его у себя на спине, когда сама была почти ребенок. Мы с ним вместе выросли. Это мужчина, который проявил ко мне доброту, и, если я умру, он позаботится о тебе. А поскольку ее мать так сильно его любила, Хирут после смерти родителей пришла в этот дом, уже заранее любя Кидане. Не ее вина, что он тоже любит ее, называет Маленькая, Сестренка и Рутийе[9].
Ты знаешь, что мы делаем с ворами? спрашивает Астер. В полумраке комнаты трудно разглядеть красоту, которую она всегда горделиво выставляет напоказ: яркие глаза и округлые щеки, изящную шею, которая плавно переходит в плечи и никогда не знала сокрушительного веса кувшинов с водой и вязанок дров. Если я найду его здесь, то даже Кидане тебе ничем не поможет.
Хирут знает, как поступают с ворами. Она видела этих несчастных мальчиков и мужчин, умолявших о пощаде на базарных площадях, видела их тощие тела, уже лишенные ноги и руки, их глаза, еще широко распахнутые от шока жестокой потери. Горечь растекается у нее в горле.
Астер поднимает матрас Хирут. Потом она раскладывает его, развязывает веревку, которой Хирут прикручивает винтовку к матрасу. Кухарка сказала, что Астер заберет винтовку, если увидит, но Хирут даже не думала о том, что Астер может прийти сюда, в это место, предназначенное только для слуг. Она полагала, что есть места, куда Астер не заходит. У Хирут перехватывает дыхание при виде того, как веревка соскальзывает с матраса. Она так давно покинула дом, она почти забыла, что такое уходить, не спрашивая разрешения, что значит делать дела по необходимости, а не по приказу. Прежде она проводила дни на солнце, свободно проливавшем с неба свои лучи, которым не препятствовали грязные занавески или маленькие окна. Когда-то она была чем-то большим, чем прислугой. Когда-то она не боялась владеть тем, что принадлежит ей по праву.
Наконец Астер говорит, Что это? Она все еще стоит под окном, держит в руках одеяло и винтовку.
Приплывает волна вони, к которой Хирут никак не может привыкнуть. Она приходит из невысокой груды камней близ входа, где Кидане мальчишкой учился забивать овец для особых случаев. Под этими камнями есть небольшая, неглубокая канава, куда стекала кровь. Вот что ты чувствуешь, сказала ей кухарка, когда Хирут только появилась в доме. Это кровь гниет, ничего, ты привыкнешь. Но она по-прежнему чувствует вонь натекшей крови, беспомощных животных, действующих в паре инстинкта и страха, мочи и экскрементов, напитавших землю.
Чья это винтовка?
Моя, говорит Хирут.
Эта винтовка была самым ценным владением отца Хирут. Она не вмещалась в маленький ящик, а потому Хирут обложила ее соломой и одеялами, которыми пользуется, как матрасом, укрыла большим куском полотна, который она связывает по углам для вящей надежности. По ночам, когда она изнемогает от усталости, она спит так, чтобы чувствовать боком винтовку, и уговаривает себя, будто это рука ее матери.
Астер подносит винтовку к свету. Старинная, говорит она. Она проводит пальцем по пяти канавкам, отметинам, которые, по словам отца Хирут, помогали ему считать число убитых им итальянцев. Ты знаешь, как ею пользоваться? Отец тебя научил? Она прикидывает винтовку на вес, проверяет балансировку. Мой отец научил меня точно так же, как научил моих братьев. Она прижимает приклад к плечу, одной рукой поддерживает ствол. Где ты ее взяла?
Дома, отвечает Хирут.
Дом: ровно в пяти километрах от этого места, которое называется также жилищем Астер и Кидане. Пять километров: Хирут оценит это расстояние только потом, когда поймет, что все вещи, даже потерянные, могут быть описаны на бумаге и измерены. А теперь, стоя на пороге своей крохотной комнатки и глядя на Астер, она понимает, что, даже если бы могла сейчас припустить назад быстрым бегом, это не уменьшило бы расстояния, отделяющего ее от того клочка земли, где лежат кости ее родителей. Она далеко от дома.
Дома, повторяет она. Его дал мне отец.
И тут Хирут чувствует чью-то руку у себя на плече. Она поворачивается и видит Кидане, залитого ярким полуденным солнцем.
Что вы здесь делаете? Фигура Кидане заполняет дверной проем, блокируя свет. Тонкая струйка пота стекает по его шее, на белой рубашке образуется темное пятно. Низы его бриджей в пыли, к краю одной штанины прилепился листик. Что случилось?
Спроси у нее, куда она спрятала ожерелье.
Кидане вглядывается в лицо Хирут. Потом снова смотрит на жену. Откуда у тебя эта винтовка? Он удивлен. Кухаркина?
Нет, ее, говорит Астер. Потом она начинает кашлять, кривит нос. Тут воняет. Они не моются.
Верни. Это сказано тоном, которым Кидане говорит, когда не предполагает никаких возражений. Она не твоя.
Смех Астер пронзает воздух комнаты. Значит, ты позволяешь ей не подчиняться приказу императора? Твой вождь говорит, что это теперь принадлежит эфиопской армии.
Кидане отирает шею платком, который потом возвращает в карман. Он стряхивает пыль с бриджей. Он, кажется, думает. Потом он говорит: Маленькая, можно я посмотрю?
Он дожидается, когда Хирут кивнет, после чего берет винтовку у Астер. Он держит ее двумя руками. Он прижимает ее к плечу, как это делала и Астер, как это делал и отец Хирут, когда показывал ей, как обращаться с винтовкой.
Это Вуджигра, говорит он. У моего отца была такая во время сражения под Адуа, когда мы впервые столкнулись с этими итальянцами[10]. Ей не меньше сорока лет, а может быть, и все пятьдесят. Он поднимает винтовку повыше, заглядывает в ствол, наводит ее на дверной проем, на двор, словно может видеть то, что дальше – за стенами, за воротами, старый дом Хирут, отделенный от них многими километрами. У тебя есть патроны?
Хирут запомнила содержимое ящика, разбросанное теперь вокруг ног Астер: запасной шарфик кухарки, в который завернуты три Талера Марии Терезии и две голубых пуговицы, платье Хирут, в котором она пришла сюда и из которого теперь выросла, кусочек угля, которым она рисует, принадлежащая кухарке разбитая керамическая тарелка с розовыми цветочками, поцарапанная ручка от кувшина для воды, тоже кухаркина, и патрон, принадлежащий Хирут.
Где патроны? Кидане опускает винтовку. Сколько у нее патронов?
Есть только один-единственный. К этой винтовке и всегда был один-единственный патрон: он принадлежит винтовке, а винтовка принадлежит Хирут. Отец заставил ее пообещать, что винтовка и патрон всегда будут храниться раздельно, пока ей не будет угрожать серьезная опасность, а тогда, дитя мое, ты возьмешь винтовку так, как я тебя научил, прицелишься ею прямо в сердце, как я тебе показывал, и единственное, чего ты должна бояться, – это как бы твой враг не остался жив.
Я даже не знала, что у нее есть винтовка. Астер упирает руки в бока, и Хирут в полутьме видит, что у Астер дрожит подбородок, в ее устремленном на Кидане взгляде сквозит то нежность, то беспокойство. Что ты с ней делала?
Не сейчас. Кидане говорит остерегающим шепотом. Маленькая. Он откашливается. Эта винтовка важна для меня. Ты знаешь, что приближается война?
Война – ни о чем другом кухарка и слуги, встречающиеся на рынке, и не говорят. Они собираются, перешептываются о выпущенных рабах[11] и освобождении, которое несет армия ференджи. Она отрицательно качает головой.
Она лжет, говорит Астер. Посмотри. Она протягивает листок бумаги.
Это одна из листовок, которые повсюду разбросаны на рынке. Она не знала, что у кухарки есть этот листик. Не знала, что кухарка прячет эту бумажку. Не знала, что содержание этого листика вынуждает кухарку прятать его.
Это было в одеяле кухарки. Их итальянцы раскидывали с самолетов. Я слышала про них. В них говорится, что люди будут свободны, если перейдут на сторону ференджи.
Кидане берет бумажку, поворачивается к свету. На обратной стороне виден кривой рисунок. Худой нищий в цепях стоит на коленях перед большеголовым человеком в короне. А внизу под колонкой слов тот же нищий уже стоит в полный рост, его цепи сброшены, разбитая императорская корона лежит у его ног. Теперь нищий, у которого появилось небольшое брюшко, машет солдату, его рука неуклюже поднята, на лице торжествующая улыбка.
Эти итальянцы, прежде чем попытаться захватить нашу страну, хотят устроить здесь бунт, говорит Астер. Муссолини хочет, чтобы эти люди вступили в его армию.
Но они не умеют читать. Кидане переводит взгляд с листа бумаги на винтовку и назад.
Рисунки они понимают. Астер отшвыривает в сторону одеяло кухарки и снова принимается искать – перетряхивает матрас. Вокруг нее поднимаются облака пыли. Ну а что ты скажешь на это?
Хирутийе, говорит Кидане. Мне нужна эта винтовка. Мы отправляемся на войну, и нам нужно все оружие, какое можно найти. У этих итальянцев оружия гораздо больше, чем у нас. Он смотрит на нее своими добрыми глазами, просит ее так, что ей хватает мужества сказать:
Мне ее дал отец. Он сказал, что я всегда должна держать ее рядом с собой.
Если мы не соберем все имеющееся в стране оружие, то мы проиграем войну прежде, чем она начнется, говорит Кидане. Он не ослабляет хватки, не отдает ей винтовку, продолжает крепко ее держать обеими руками. Сам император сказал всем людям, чтобы они поделились своим оружием. Он сказал это по радио. Будь твой отец жив, он бы и сам отдал винтовку.
Нет. Она моя. Она заглядывала в его глаза прежде: там, где раньше она видела доброту, теперь новые для нее твердость, укор, прикрытый чем-то непонятным ей. Но Хирут думает об одном: о том дне, когда отец отдал ей винтовку – он тогда потел уже, его пробирала дрожь, щеки неестественно впали. Она никому не отдаст эту винтовку.
Ты получишь ее назад. Я тебе обещаю, говорит Кидане. Он снова добр, мягок.
Перестань разговаривать с ней, будто она способна рассуждать, говорит Астер и тянется к винтовке. Просто возьми ее.
Она ребенок. Кидане отводит винтовку в сторону.
Ребенок. Астер замирает. Ребенок. Она подается к Кидане. Ты думаешь, я не понимаю, что ты привел ее сюда ровно год спустя после смерти нашего сына? Говорит она тихим голосом, но с такой горечью, что Кидане делает шаг назад.
Он опирается рукой о дверную раму и медленно произносит: Ее родители умерли. Я дал обещание Гетеи, она была мне как сестра.
Астер смотрит на свои руки, она колеблется, что случается с ней редко. Она появилась ровно год спустя после смерти Тесфайе, говорит Астер. Она поднимает голову, повторяет сказанное с большей уверенностью. Ты привез ее сюда, когда кончился траур. Так, чтобы ты мог делать, что тебе нравится, не порождая сплетен.
Она пришла сюда в день их похорон. Ей больше некуда было идти. Кидане делает глубокий вдох, словно желая успокоиться.
Ты привез ее сюда, чтобы оскорбить меня. Астер молниеносно кладет руку себе на живот, потом роняет ее. Ты привез ее сюда, чтобы попытаться указать мне мое место.
На их лицах одинаково мрачное выражение, словно они уже спорили вот так раньше, словно оба устали, но ничего не могут с собой поделать.
Ожерелья здесь нет, говорит наконец Кидане. Я его давным-давно потерял. Я тебе говорил.
И она уже больше не ребенок. Подумай о том, что ты знал про меня, когда я была в ее возрасте.
Кидане смотрит на жену, его рот кривится в нерешительном обрамлении лица. Он говорит тихо, так тихо, что Хирут думает, кроме нее, никто не может слышать его слов: Она дочь Гетеи. После этого он выходит из комнаты с ее винтовкой, и Астер, проводив мужа одним долгим взглядом, идет следом.
Они оба были здесь? Кухарка прислоняется к стене и оттягивает воротник своего поношенного платья. По ее шее стекают капельки пота. Она проводит обратной стороной ладони по подбородку и груди. Перестань смотреть на меня так, бормочет она.
Хирут сидит в центре комнаты, обхватив колени руками. Лицо она прячет в пространстве согнутых рук.
Она опять искала свое ожерелье? спрашивает кухарка. Теперь она стоит над Хирут, ее ноги широко расставлены, и Хирут не нужно смотреть вверх, она и без того знает, что кухарка стоит, уперев руки в бока и выставив подбородок. Она выравнивает ящик, потом замирает у своего развороченного матраса. Что они тут делали?
Хирут поднимает голову. Видит над собой округлое лицо кухарки.
Рот кухарки начинает дрожать. Почему тут все перевернуто вверх дном? Она широко раскидывает руки, медленно, ошеломленно разворачивается. Она опускается на колени и запускает руки в соломенную набивку матраса, начинает медленно вытаскивать ее, разбрасывает комки. Нет, говорит она.