Макс Фрай
Сказки нового Хельхейма
* * *
Юри просыпается чёрт знает где, в огромной комнате с высоченными потолками, в его доме таких помещений нет. Здесь не то что темно, но сумрачно, из распахнутых окон льётся предвечерний сиреневый свет. Юри лежит на диване, укрытый пледом. И хорошо, что укрытый, потому что он голый. Кроме пледа на Юри нет ничего. При этом вокруг сидят люди. Одетые. Почти все – знакомые. И внимательно на него глядят. Как это я так влип? – изумляется Юри. – Неужели напился? И проигрался в карты на раздевание? Да ну, быть не может, я же всё-таки джинн.
Но это только в самый первый момент, потом Юри всё вспоминает – как он пылал и закрыл Ворота. И как Светка сказала: поехали в Ратушу, уложу тебя там где-нибудь. Так это у нас, – доходит до Юри, – Большое Собрание. И, получается, это я на Большом Собрании голый, как дома сплю. То-то в детстве гадалка мне предсказала, что я однажды весь мир удивлю.
– Ты как? – спрашивает Светка.
Она тоже здесь, оказывается. На стуле рядом сидит.
– Голова тяжеленная, – признаётся Юри. – И дурная, как у пьяного. А так вполне ничего. Мне бы чаю покрепче. И наверное надо одеться. Ты спецовку мою с площади забрала?
– Забрала, – кивает Светка, протягивая ему чашку с чаем. – Только она в машине осталась. Прости.
– Да ладно тебе, – смеётся Таис Михайловна. – А то мы голых джиннов не видели. Переживём.
Таис Михайловна странная. Ну, ей так положено, она – Тёмный мэр. В Ирали два мэра – обычный и Тёмный. Нормальный мэр занимается хозяйственными делами, а Тёмный – Тьмой за Воротами, самими Воротами и всем остальным. И джинны, и жрецы находятся под его покровительством. И сам Тёмный мэр обязательно бывший джинн, другой бы с такой работой просто не справился. Надо быть в курсе того, чем занимаешься. Только бывшие джинны, пылавшие Священным пламенем на Вечной площади ради осуществления мира Ирали, знают, что ему нужно. Чего от нас хочет наш мир.
Но Таис Михайловна странная даже для Тёмного мэра. Говорят, у неё причуд больше, чем у оперной примадонны – то каждый день требует устриц и водки на завтрак, то месяцами вообще ничего не ест и не пьёт. Круглый год, даже жарким летом ходит в старомодном мужском костюме, курит только кальян и везде его с собой носит под мышкой, а живёт у всех своих подчинённых по очереди, по специальному графику, чтобы никому не было обидно. И селится только на чердаках.
– Ты извини, – говорит тем временем Юри Таис Михайловна, – что мы тебя разбудили. По-хорошему, после того, как пылал, следует хотя бы часов десять поспать. Но нам надо срочно узнать, что ты чувствовал. В каком настроении были вы с Ирали, когда закрывали Ворота. Расскажи всё, что помнишь, и отпустим тебя отдыхать.
– Да конечно, – кивает Юри. – Сам понимаю, что надо. Только я хреноватый рассказчик, ты знаешь. Никогда не могу найти нужных слов. Но настроение у нас было весёлое, это точно. По-моему, даже веселей, чем всегда. И такое, знаешь, азартное. Как когда что-то делаешь на спор. Вроде как «мне не слабо, я умею!» И: «сам смогу, без помощи обойдусь!» Ой, нет, стоп. Я вспомнил. «Обойдусь» – это было самое главное настроение. Мы с Ирали конечно были весёлые. Но при этом как будто с другом поссорились и веселились не просто так, а ему назло. Типа, подумаешь, обойдёмся. Сам, дурак, виноват.
– Ясно. Значит, как в прошлый раз, – кивает Таис Михайловна. – Один в один. – И в ответ на вопросительный взгляд Юри объясняет: – В прошлом столетии, когда во Тьме за Воротами началась большая война, Ворота тоже закрылись. Лет на десять примерно, потом открылись опять… Чего ты так смотришь, как будто впервые услышал? Ты же историю в школе учил.
– Учил, – растерянно соглашается Юри. – Конечно я помню. Но сейчас-то во Тьме за Воротами вроде бы нет войны.
* * *
Второй стакан точно был лишний, – думает Стив. Он мрачен, как туча, хотя стоит в центре просторной кухни, залитой солнечным светом, для зимы сегодня просто шикарный день. И кофе практически идеальный, всегда надо покупать этот сорт. И Битовски позвал на запись – не очередной хрен с горы, а Битовски, в свой знаменитый оркестр. Ну, то есть, понятно, что у него кто-то из постоянного состава внезапно попал в больницу, или, что вероятней, просто заперт на карантин. Но мне-то какая разница, что там у них случилось, – говорит себе Стив. – У Битовски огромный выбор. А позвал он не кого-нибудь, а меня. Запомнил, значит, после того прослушивания, когда у нас не срослось.
Всё отлично, – думает Стив. – Всё и раньше было неплохо, а сегодня дополнительно повезло. Как минимум, останется запись, где я играю с оркестром Битовски. Отличная строка в резюме. А как максимум… Ладно, глупо заранее строить планы. Посмотрим, как сложится. Но мой ангел-хранитель – офигенный чувак.
Всё отлично, – говорит себе Стив. Повторяет: – У меня всё отлично. А что снилась всякая пакость; даже не то чтобы именно пакость, обычная ерунда, ну так сам виноват. Это пиво. Да, мало, но вот с такими причудами у меня теперь организм. Ладно, всё правильно сделал, тайное пиво в подпольном баре, куда тебя приводит приятель чёрным ходом через подвал, по нынешним временам – настоящее приключение, надо брать. Главное, сегодня на радостях не нажраться. А сны вернутся, как всегда возвращались, куда они денутся от меня.
– Все отлично, – произносит Стив, почему-то вслух, хотя он в квартире один. И внезапно – он правда не собирался, зачем? – швыряет почти пустую светло-серую чашку в светло-серую стену. И в полном недоумении смотрит на брызги, осколки, большое пятно.
* * *
– Вроде, во Тьме за Воротами сейчас нет войны? – повторяет Юри, но теперь с вопросительной интонацией. Потому что Таис Михайловна как-то очень уж долго молчит, и Юри поневоле начинает подозревать неладное. Мало ли, что там успело случиться. За этой Тьмой за Воротами глаз да глаз.
Вообще-то обычно Юри за новостями из Тьмы следит. Это не обязательно, но он и сам понимает: джинну про Тьму за Воротами лучше на всякий случай побольше знать. Однако на этой неделе Юри забил на новости. Времени не было, ремонтировал грузовик. Теперь-то приятно хвастаться, что получилось легко и просто, а на самом деле, долго с ним разбирался. Но разобрался же! И уже почти починил.
– Да во Тьме за Воротами вечно кто-то с кем-то воюет, – наконец отвечает Таис Михайловна. – Совсем малахольные там они. Сейчас, вроде, бомбы особо не падают, просто население запугали и заперли. Но мне, знаешь, кажется, это у них теперь новый способ войны. И нашему миру, видимо, тоже так кажется, раз Ворота закрыл.
– Я же правильно понимаю, что для нас это не катастрофа? – неуверенно спрашивает незнакомый мужчина. Юри раньше его не видел. А может видел, но мельком и сразу забыл. – Я имею в виду, – объясняет тот, – если Ворота уже закрывались, и с Ирали ничего ужасного не случилось?..
– Да нам-то что сделается, – пожимает плечами Таис Михайловна. – Пусть наши соседи хоть в адскую бездну провалятся, нас это не касается. У Ирали своя судьба. Мало ли, как в древности было. Уже много веков Ирали овеществляется пламенем наших джиннов, а не зыбким свечением чужих предрассветных снов.
– Ну так я знаю, – смущённо кивает мужчина. – Теоретически. В школе когда-то учил. Но когда такие дела творятся, хочется лишний раз получить авторитетное подтверждение, что у нас всё нормально. Чем зря тревожиться, лучше сразу спросить.
– А он кто? – почти беззвучно спрашивает Юри у Светки. – Я, вроде, не в первый раз на Большом Собрании, а его не узнал.
– Так Шуман же. Мэр Ирали, Таисин напарник, – Светка шепчет ему прямо в ухо, так что Юри становится щекотно и горячо. – Ты серьёзно его не узнал?
– А, понятно, – кивает Юри. – Он же новенький, с лета работает. А я в последний раз на Большом Собрании был весной. Мэра Шумана только на фото в газете видел. Но он там совсем другой.
Таис Михайловна поворачивает к ним укоризненное лицо – дескать, нашли время шушукаться, ну молодёжь! Но вместо того, чтобы сделать им замечание, говорит:
– Тебе сейчас, конечно, надо бы выспаться. Такую работу сделал! В прошлый раз джинн, который закрыл Ворота, три дня потом валялся без сил. Вернее, валялась. Джинн, впервые закрывший Ворота, был женщиной, хоть и с мужским именем Валентин. Такая уж сто лет назад была мода: младших девчонок часто называли именем старшего брата, а мальчишек в честь старшей сестры, чтобы все дети в семье звались одинаково; тогда почему-то многим казалось, так красивей.
Так вот почему дедову тётку звали Альбертом! – думает Юри. – Я-то был уверен, это просто шутка, семейное прозвище, а как на самом деле, не догадался спросить.
– Главное ты нам уже рассказал, – говорит тем временем Таис Михайловна. – Хочешь домой? У меня водитель в машине дежурит, отвезём, ты только скажи.
– Я бы, если можно, остался, – отвечает Юри. – Всё равно же глаз не сомкну. Стану гадать, как всё теперь будет. Какая начнётся жизнь. Всё-таки Ворота не каждый день закрываются. За всю историю всего второй раз!
– Для нас мало что изменилось, – Таис Михайловна улыбается, но особо весёлой не выглядит, её выдают глаза. – Ворота Ирали – дорога только для спящих из Тьмы. А наши сиды могут ходить к соседям, как раньше, у них-то свои пути.
– А, ну тогда ладно, – зевает Юри. – Ворота, конечно, закрыл не я, а Ирали. Но всё равно здорово от тебя услышать, что я ничего особо ужасного не натворил.
Юри уже готов попроситься домой: что толку торчать на собрании, когда у тебя глаза закрываются и сладко кружится голова. Но тут до него наконец доходит смысл сказанного, и Юри подскакивает с дивана, забыв, что раздет.
– Погоди, если Ворота дорога для спящих, значит жители Тьмы больше не смогут увидеть Ирали во сне? Никто-никто? И тогда получается, все уходящие… Они, что, не смогут вернуться домой?
– Да, – кивает Таис Михайловна. – Вот это проблема. Ворота закрылись для всех.
– Но так нельзя! Они же – ну, наши. Не какие-то посторонние незнакомцы из Тьмы. У них здесь близкие, дом, работа, сады, обязательства, сбережения. У них здесь вся жизнь!
Юри так взволнован, что не говорит, а кричит. На это уходят последние силы, и он снова падает на диван. И, успокоившись поневоле – поди поори, когда на ногах не стоишь – добавляет: – Так значит надо снова открыть Ворота. Я попробую. Я постараюсь! Никогда о таком не слышал, но обязательно должен быть способ так пылать, чтобы Ворота открыть.
– Да нету такого способа, – вздыхает Таис Михайловна. – Ирали сам всё решает. При всём уважении к джиннам, вам его не переубедить. Но на твоём месте я бы тоже сразу об этом подумала. Невозможно сидеть, сложа руки, когда люди не могут вернуться домой.
– Вот именно! – подтверждает Юри, шмыгает носом и с ужасом понимает, что готов зареветь. Что за фигня? – возмущённо думает Юри. – Я же не младенец. И даже не школьник. Давным-давно взрослый. Мне уже двадцать лет!
– Ничего, – улыбается Таис Михайловна. – Мы справимся. Сиды всех приведут. Вернём их, не хипеши. – И просит Светку: – Ты всё равно с ним рядом сидишь, так чтобы мне далеко не тянуться, обними его за меня и – что ещё с такими хорошими делают? – а, вспомнила! Погладь по голове.
– А если он будет вырываться? – интересуется Светка. – Насилие применять?
– Естественно! – энергично кивает Таис Михайловна. – Куда он от нас с тобой сейчас денется. Бегать не может, драться – тем более. Максимум, уползёт под диван.
Это называется «разрядить обстановку». Некоторые из присутствующих смеются, а улыбаются, кажется, вообще все. Хотя им сейчас не до смеха. Почти у каждого среди близких есть хотя бы один уходящий – возлюбленный, друг, коллега, подопечный, наставник, или кто-то из членов семьи.
Светка, тем временем, обнимает Юри и ласково гладит по голове.
– Терпи, – щекотно шепчет она ему прямо в ухо. – Сам слышал, Таис велела. Не спорить же с ней.
– Будь моя воля, – честно признаётся ей Юри, – я бы такое насилие хоть до завтра терпел.
– Нормально всё будет, – говорит Таис Михайловна Юри и всем остальным. – Вот когда Ворота впервые закрылись, это и правда была катастрофа! Никто же не знал, что делать. Просто опыта не было. Действовали наощупь, методом проб и ошибок. Да и опасно было во время войны находиться во Тьме. Но всё равно тогда очень многих домой вернули. Сто сорок шесть человек.
– А сколько сейчас уходящих в Ирали? – спрашивает мэр Шуман. – Скольких нам надо вернуть?
Таис Михайловна морщит лоб, наконец признаётся:
– Точно не вспомню, чуть больше тысячи. Но многие из них сейчас дома, и с ними не будет проблем. Те, кто сейчас в Ирали, во Тьму за Ворота отсюда уже не вернутся. Ворота закрываются одновременно с обеих сторон.
Присутствующие переглядываются, наперебой говорят: «Ну надо же!» «Вот это отличная новость!» «Ого!» «А Карина сегодня дома?» «Так, узнаю сейчас». Несколько человек, не извинившись, выскакивают в коридор. Таис Михайловна ужасно не любит, когда разводят бардак, но сейчас говорит оставшимся:
– Кому надо своим позвонить, вперёд. Потом мне расскажете. Всё равно первым делом надо составить список, кто дома, а кто во Тьме за Воротами, вот сейчас и начнём.
* * *
Телефон в кармане передника рычит и мяукает, это папин звонок. Нина отдаёт нож помощнику: «Всё, что в миске осталось, тонкой соломкой», – выходит на задний двор, достаёт телефон, отвечает: «Да, на работе, но всё нормально, могу говорить». Отвечает: «Да всё отлично, а как ещё у нас может быть?» Отвечает: «Нет, сегодня без Микаэлы. Ну как – куда делась? Ушла. Да, во Тьму за Воротами; нет, не сегодня, вчера. Надеюсь, к ночи вернётся, потому что завтра у нас ужин районного братства электриков, и она мне тут позарез… что, папа? Я не расслышала. Как?!»
Нина ещё долго слушает папу, время от времени отвечает: «Да, конечно. Я тоже верю. Иначе не может быть. Ты сейчас один, или с дядей?.. А, понятно. Если твоё совещание до ночи закончится, ужинать к нам приходи». Наконец кладёт телефон обратно в карман поварского передника, садится прямо в траву и рыдает так горько, как не плакала даже в детстве, потому что в детстве ничего особо плохого с ней не случалось. Ну, упала, разбила коленку, поссорилась с другом, или новенький плащ порвала – довольно обидно, но не причина по-настоящему горевать.
И что Мика, сестричка иногда уходила во Тьму за Воротами, это тоже было не горе. Ну, подумаешь, с кем не бывает, ушла и пришла. Папа ей объяснил, что это нормально, некоторые люди рождаются уходящими, с ними трудно, зато у них интересная жизнь. И волноваться о них не надо, уходящие всегда возвращаются – это закон природы, правило, аксиома. До сих пор была аксиома. Была.
* * *
– А ты никому позвонить не хочешь? – спрашивает Светка. – Твой телефон наверное остался в кармане спецовки? Я к машине сбегаю, принесу?
– Спасибо, не надо, – улыбается Юри. – У меня как-то так получилось, что из всех знакомых уходящие только соседка и бывший тренер по плаванию, но у него я в детстве учился, давным-давно. А! И однажды, когда мы в школе учились, и я ещё не был джинном, познакомился в парке на танцах с девчонкой из квартала Дар-Дри, так она сразу расхвасталась, что уходящая, целых две жизни живёт. Но та история ничем не закончилась. Она даже не сказала мне свой телефон.
– Она что, внезапно дома во Тьме проснулась? – восхищается Светка. – Прямо во время танца ушла?
– Да нет же! – смеётся Юри. – Просто после танцев за ней ухажёр приехал на мотоцикле. Загорелый красавчик ростом до потолка.
– Подумаешь! – обиженно фыркает Светка, словно это её, а не Юри та девчонка отшила. – Приедь за мной хоть десяток загорелых красавчиков на мотоциклах, я бы тебе всё равно свой номер дала.
– Хорошо, я это запомню, – говорит Юри, закрывая глаза, потому что спать ему хочется невыносимо. – Джинны, конечно, не могут крутить романы; по-моему, это мы зря. Но ты учти, у моего деда призвание оказалось довольно короткое, в тридцать пять уже вышел в отставку, и понеслось – ух как он зажигал! Если я в него уродился, берегись, проходу тебе не дам.
– Напугал ежа голой задницей, – улыбается Светка. Но Юри её не слышит. Он уже крепко спит.
* * *
– А что происходит с телом? – взволнованно спрашивает Таис Михайловну её коллега, Пётр Шуман, начинающий мэр.
– С каким телом?
– С телом уходящего, который больше никуда не уходит, а навсегда остаётся дома, у нас. Они же – ну, чисто технически – спят во Тьме за Воротами, пока здесь живут. И теперь, получается, будут спать вечно? До конца жизни? Летаргический сон? А если… ну, слушай, они там, за Воротами, странные. Вдруг кого-то похоронят живьём?
– А, вот ты о чём, – кивает Таис Михайловна. – Да, это поначалу очень всех волновало, когда Ворота закрылись во время большой войны. Но оказалось, вообще не проблема. Тело исчезает из Тьмы; не знаю, как окружающие объясняют его исчезновение – сбежал? похитили? вместе с пальто и ботинками съел людоед? Но это уже не наша с тобой забота, пусть они там выкручиваются, как хотят. Главное, сам уходящий живёт потом дома до старости, или сколько ему отмерено, без каких-то особых проблем. У всех, кого тогда из Тьмы вывезли, была хорошая, долгая жизнь. Так что для людей это, знаешь, скорее везение, чем трагедия. Я на самом деле рада за них.
– Но две жизни всё-таки лучше одной, – неуверенно говорит мэр Шуман. – Или нет? У меня близкий друг уходящий, это я ему сейчас бегал звонить…
– Застал? – перебивает его Таис Михайловна. – Имя, фамилия? Я отмечаю в списке, кого из уходящих не надо из Тьмы забирать.
– Да, конечно. Ваня Гонзалес. Он дома, у него всё в порядке. Только после нашего разговора слегка беспокоится, не везут ли сейчас его хоронить. Я поэтому тебя про тело спросил.
– Можешь его успокоить, – улыбается Таис Михайловна. – В самом худшем случае, обратятся в полицию по поводу загадочного исчезновения, если найдётся, кому.
– У него там, вроде, семья большая; ладно, что делать, как-то переживут. Раньше, пока Ворота были открыты, я ему немного завидовал. Две жизни всё-таки. Разные. Целых две! Ваня мне много рассказывал о той, второй. По уму-то, особо завидовать нечему, лично я бы от такой жизни взвыл. Но интересно же – жуть! Во Тьме за Воротами всё совсем иначе устроено. Там и люди другие, и мир не такой, как Ирали, и в целом вся жизнь. На нашу ни капельки не похожа. Совсем!
– То-то и оно, – вздыхает Таис Михайловна. И помолчав, добавляет: – У нас, конечно, считается, что быть уходящим и жить сразу две жизни – хорошая, удивительная судьба. И это правильно: если уж уходящий таким родился и ничего изменить не может, пусть лучше думает, что ему повезло. Но ты-то не уходящий, и тебе я могу сказать откровенно: по-моему, нет ничего хорошего в том, чтобы время от времени становиться человеком из Тьмы. Я бы так не хотела. Рада, что не родилась уходящей. А вот кому я действительно с детства завидую, так это сидам.
– Завидуешь? Ты?!
– Ну, сейчас уже не особо, – смеётся Таис Михайловна. – А в юности – у-у-у-у! Они же, заразы такие, лучше всех устроились. Ходят во Тьму за Ворота, гуляют там, сколько захочется, видят странное и на зуб его пробуют, а себя не теряют. Всё помнят. Вот это действительно шикарная жизнь!
* * *
Мика просыпается от удара. То есть, на самом деле, никто её не ударил, ещё чего не хватало. Ей приснился этот удар. Как будто об стену стукнулась. Ну или не об стену, чёрт его разберёт. Мике больно, хотя на самом деле не больно. Боль – это просто сон.
Мало того, что наяву жизнь хоть вешайся, так ещё и снится всякая дрянь, – сердито думает Мика. Она сейчас, конечно, излишне драматизирует и сама это понимает. Нормальная жизнь, с чего бы вдруг вешаться. По сравнению с большинством знакомых, – думает Микаэла, – моя жизнь практически рай. Денег на всё хватает. И сын нормальный, не наркоман. И бывший муж не мудак, нормально с сыном общается, дарит гаджеты, забирает его на каникулы, учит чему-то там. И мама… ладно, не будем про маму. Главное, что жива.
Мика берёт телефон, смотрит время. Пять утра, господи, всего пять утра! Ещё два часа спать можно, – думает Мика. – Ай, нет, завтрак же надо ребёнку. Окей, полтора.
Мика сладко потягивается, укрывается с головой одеялом, закрывает глаза. Но заснуть, конечно, больше не может. Сердце до сих пор так колотится, словно чудом ушла от погони. Или наоборот, не ушла?
Проворочавшись час с боку на бок, Мика встаёт и идёт умываться. Ясно, что поспать уже не получится, так хоть соберусь раз в жизни спокойно, не второпях, – думает Мика, включая лампу над раковиной. Кто это?! А-а-а-а-а! – не кричит, а сдавленно стонет Мика, выскакивая из ванной. Даже сейчас, до полусмерти напуганная, она помнит, что ребёнка воплями нельзя будить. А потом так же беззвучно давится смехом, сообразив, что сама себя напугала. Над умывальником висит зеркало. Зеркало! А вовсе не вход в населённый демонами и чудовищами фантастический мир, – говорит себе Микаэла. И безжалостно добавляет: – Просто я очень некрасиво старею. Что вполне неизбежно с таким мясистым лицом.
* * *
Юри спит и слышит сквозь сон голос Таис Михайловны и другие знакомые и незнакомые голоса. Они говорят: «Завтра у нас будет полный список». Они говорят: «Работа для сидов». Они говорят: «Через два часа». Они говорят: «Он дома, в порядке, просто крепко после дежурства спал». Они говорят: «Тромбонист из шкафа». Они говорят: «И Большого Эла жена». Они говорят: «Проблема, что разные города». Они говорят: «Не проблема». Они говорят: «Грузовик», – Юри даже во сне узнаёт голос соседа дяди Георгия и бормочет, едва ворочая языком: «Завтра доделаю, там работы осталось максимум на два часа». Дядя Георгий, или кто-то похожий укрывает его вторым одеялом, говорит: «Я и не сомневаюсь, ты спи давай».
Юри долго просить не надо, он опять засыпает, вернее, проваливается в сон, как в бездонную пропасть, но не страшную, а сладкую, родную, знакомую. Это похоже не на падение, а на счастливый неспешный полёт.
Юри падает в сон, как в пропасть и слышит сквозь пропасть-сон голос Таис Михайловны: «Все, кому снится Ирали, должны вернуться домой».
* * *
Ева обычно курит немного – утром одна сигарета за кофе, ещё одна за работой, ради паузы, во время которой отстранённо, как бы чужими глазами смотришь на холст; иногда, если есть настроение, вечером после ужина, под вино. Но сейчас ещё нет полудня, а это уже шестая, Ева курит буквально одну за другой. Теперь понятно, – равнодушно думает Ева, – почему с курением так в последние годы борются: оно делает жизнь выносимой. А выносимой жизни нам тут не положено, не заслужили, плохо себя вели.
Ничего не случилось. Нет, правда, ничего не случилось, отлично идут дела: галеристка звонила, продала три картины; в новостях написали, что комендантского часа не будет; пришла наконец посылка с новенькой зимней паркой, и она подошла. Всё хорошо, – говорит себе Ева, – не ной, малахольная, незачем бога гневить.
Только и горя, что во тьме под закрытыми веками по утрам больше не бывает картин – ни незнакомых любимых лиц, ни нездешних пейзажей, ни натюрмортов со странными овощами, похожими на тропических птиц. Только какие-то чёрточки, звёздочки, точки, расплывчатый фейерверк; вроде, «фосфены» оно называется, или как-то похоже, это бывает у всех. Но это не повод впадать в уныние, – говорит себе Ева, – ты давай, дорогая, держись. Раньше были чудесные утренние видения, ну и скажи спасибо за роскошный подарок, с чего ты взяла, что так будет всю жизнь?
А может быть, просто возраст? – думает Ева. – Приближается климакс? Давай посмотрим правде в глаза, дорогая, пора. Нормальные тётки больше рожать не могут, а у художниц он проявляется так?
От этих мыслей Еве окончательно становится тошно. Почему сразу возраст и климакс? Человек – не только физиология. Люди сложнее устроены; уж я-то – точно сложней. Не спеши обесценивать чудо, даже если оно катастрофа, – говорит себе Ева. – Кроме так называемых «очевидных» может быть куча других причин. Лучше быть растерянной дурой, чем несчастной, всё правильно понимающей умницей, мне ли не знать.
Может, я запрет какой-нибудь тайный нарушила? – думает Ева. – Совершила нечаянно смертный грех? Не дала денег нищенке? Оскорбила кого-нибудь в интернете? С соседкой не поздоровалась? Съела в гостях колбасу? Чем угодно можно прогневать высшие силы, они у нас нервные, и их можно понять. А может, просто Земля вошла в какой-нибудь коридор затмений? Ну или не Земля. Кто-то зачем-то вошёл в коридор затмений, а я типа крайняя, отдувайся теперь за всех, – говорит себе Ева и почти помимо воли смеётся: ну я и дурища! Ну сочинила! Коридор затмений! Колбаса! Смертный грех!
Ева гасит седьмую уже сигарету и подходит к холсту – даже не серому, цвета отсутствия цвета, испещрённому мелкими бледными точками, пятнами, кляксами; если долго смотреть, не моргая, кажется, что они начинают дёргаться и мельтешить.
Ева, никуда не денешься, реалист. Поэтому лишившись своих чудесных видений, она рисует их отсутствие. Наступившую невозможность картин под закрытыми веками. Невыносимую пустоту.
Никуда не годится, – говорит себе Ева, глядя на бледные пятна. – Цвет я, вроде, поймала. Но это должна быть не грязь, а свет.
* * *
– Полный список застрявших во Тьме за Воротами готов и дважды перепроверен, – говорит Таис Михайловна. – Имена, фамилии, прозвища, тамошние адреса, информация о семье, работе, привычках; словом, всё, что я за сутки смогла разузнать. На самом деле, не очень страшная цифра, я думала, будет больше. Их двести девяносто четыре. В ста восьми городах.
– Хренассе «не очень страшная»! – подаёт голос Георгий. – Что у тебя тогда страшное, мать?
– Из тысяча восемнадцати, – напоминает Таис Михайловна. – Могло быть гораздо хуже, я это хочу сказать.
– Это да, – вздыхает Георгий. – Что бы ни случилось во Тьме за Воротами, всегда выясняется, что могло быть гораздо хуже. На то и Тьма.
– Сидов сейчас, сама знаешь, мало, – говорит Даха. – Со мной сорок пять. Мы-то, конечно, сходим столько раз, сколько надо, это не обсуждается. Но тем, кто застрял за Воротами, не позавидуешь. Некоторым очень долго придётся ждать.
У Дахи рыжие косы вокруг головы короной и такие же рыжие брови вразлёт, круглое лицо совсем юной девчонки, тёплая как южный ветер улыбка и самый тяжёлый в Ирали взгляд. Даха – Опора сидов, что-то среднее между профсоюзным лидером, верховной жрицей и всеобщей старшей сестрой. У сидов вообще-то нет иерархии, какая может быть иерархия у вольных бродяг. Но опора нужна даже сидам; собственно, в первую очередь им. Помощь, совет, утешение, информация, комната с завтраком, чтобы чёрную полосу переждать, дружеские объятия, сила, или подсказка, где её взять. А что нужно, то всегда появляется, поэтому среди сидов в любом поколении непременно находится тот, кто захочет и сможет стать всем опорой. Сейчас это Даха, а перед ней очень долго был Бессмертный Люсьен. На самом деле он в итоге всё-таки умер, но перед этим прожил лет пятьсот; ну, с сидами ещё и не такое бывает. Они всё-таки очень странные. Причём обычно никто из них сам не знает заранее, какой сюрприз завтра преподнесёт.
– Долго ждать лучше, чем никогда не дождаться, – отвечает Таис Михайловна. – А вернуть домой из Тьмы хоть полсотни пропавших лучше, чем не вернуть никого.
– Да это понятно, – нетерпеливо кивает Даха. – Дядя Люсьен примерно то же самое говорил, когда рассказывал, как было, когда закрылись Ворота из-за большой войны. Он тогда из Тьмы восьмерых самолично вытащил. И другие сиды примерно по столько же. Но многих забрать не успели. Триста четырнадцать человек. Просто на большой войне люди гибнут гораздо быстрее, чем успеваешь их уводить.
– Ну, в этом смысле сейчас полегче, – улыбается Таис Михайловна. – Счастливчики мы. И уходящие наши в шёлковых рубашках с драгоценными запонками родились. Нынче бомбы во Тьме не падают, на улицах не стреляют, даже не дерутся особо, спокойная тихая жизнь. Лишь бы никто прежде времени от тоски не повесился, утратив свой подлинный смысл. Но наши уходящие – люди крепкие. Как-нибудь и без смысла до прихода подмоги продержатся, я верю в них. Короче, что толку гадать заранее, скольких мы успеем спасти. Действуйте, и пусть пламя Ирали сделает лёгкими ваши пути. – И добавляет, стукнув в сердцах кулаком по колену так сильно, что к вечеру будет синяк: – Как же досадно, что сидом можно только родиться, а научиться, хоть тресни, нельзя! Что это нечестно, как всякая лотерея – ладно, можно как-нибудь пережить. Худо, что не получится набрать добровольцев и по-быстрому их обучить.
Это правда. Сидами не становятся, а рождаются, и повлиять на это человеческой волей нельзя. Известно, что сиды рождаются только в тех семьях, где есть уходящие, но даже с этим полной ясности нет. Считается, будто у любой уходящей матери ребёнок обязательно станет сидом, но для проверки этого правила не хватает живых примеров: уходящие женщины за редчайшими исключениями остаются бездетными в обеих жизнях – и здесь, и во Тьме. У уходящих мужчин дети появляются чаще, но обычно не сиды, а такие же люди, как все. Однако потом, через несколько поколений у их потомков вполне может родиться сид. Известны отдельные случаи, когда сиды рождались не у самого уходящего, а у его брата, или сестры. В общем, всё сложно с сидами, заранее не угадаешь; недаром, когда в семье уходящего ждут ребёнка, особо азартные друзья и соседи бестактно заключают пари.
– Досадно – не то слово! – подхватывает Даха. – Сама часто об этом думаю. Сидов никогда много не было, но чтобы как сейчас, меньше полусотни – не дело совсем. То ли мы в последнее время что-то не то из Тьмы в Ирали приносим, то ли свои пути некрасиво прокладываем, то ли просто случайно так вышло, поди пойми.
– Случайностей не бывает, – говорит ей Георгий. – Но дело не в том, что мы, сами того не ведая, натворили каких-то бед. Просто такая уж сейчас у нашего мира интенция – центробежная. Ирали постепенно удаляется от Тьмы за Воротами, связи с соседями рушатся, сиды становятся не особо нужны. Нормальное развитие ситуации. Наш мир уже давно овеществляется силой пламени джиннов. Можем себе позволить окончательно отделиться от породившей нас Тьмы.
Если уж Георгий в кои-то веки что-то решил объяснить, его надо внимательно слушать. Сиды достоинствами не меряются, но если спросить, любой из них скажет: «Георгий у нас круче всех». Потому что Георгий, во-первых, учёный, профессор кафедры Физики Тьмы, что само по себе достижение, а для сида – вообще немыслимое. Дело не в том, что сиды глупее других, просто они непоседы, ходят во Тьму за Воротами и обратно в основном развлечения ради, чтобы стало ещё интереснее жить. Какая там диссертация, они и школу-то не всегда успевают закончить и нигде потом не работают, потому что сид – это и есть профессия, образ жизни, собственно жизнь. Но Георгий как-то всё успевает. У него, что для сида дело совершенно немыслимое, есть не только научная работа на кафедре, но даже жена, дом и сад. При этом во Тьму за Воротами он ходит почти так же часто, как остальные, правда, не столько в поисках приключений, сколько ради тамошних книг. Вернее, не ходит, а ездит: Георгию единственному за всю историю сидов Ирали однажды удалось пригнать из Тьмы грузовик. Сказал, затем и нужна наука, чтобы её применять на практике; это как раз была тема его докторской диссертации – как подчинить человеческой воле большую массу неживой материи Тьмы. С тех пор прошло уже лет пятнадцать, а Георгий по-прежнему гоняет во Тьму за Ворота, как перевозчик в дальний квартал. Правда месяц назад, грузовик сломался, но Юри вроде обещал его починить.
