Макс Гордон
Взгляд из тьмы
Стоя в стороне, я наблюдал за слаженной работой профессорского коллектива. Ловко пользуясь дрелью и длинной отверткой, Антон крепил к стене деревянные планки. Костя и Игорь, с помощью шуруповерта, закрепляли на таких планках компактные видеокамеры, термометры и компасы, а также другое оборудование, назначение которого для меня осталось загадкой.
– Зачем нужен компас? – не выдержал я, наблюдая, как Игорь устанавливает его в специальный чехол.
– Вам же пытался объяснить профессор, – с некоторым упреком ответил Антон.
– Призраки, духи и подобные сущности не являются частью нашей реальности, – Игорь оказался более терпим, – поэтому, их проявление влечет за собой изменение физических величин. Чаще всего рядом с ними наблюдается температурные изменения, колебания магнитного поля и электрические аномалии.
– Чем сильней отклонение, – Костя постучал пальцем по шкале термометра, – тем опаснее гость, который к нам приближается. Перед тем, как изучать, нужно знать – с чем столкнешься, – назидательно заметило он.
– И что делать, если показания будут у верхних границ? К примеру, если стрелка термометра покажет на семьдесят пять градусов Цельсия… начинать молиться? – поинтересовался я.
– Как правило, в момент проявления температура падает, – поправил Игорь.
– Сначала бежать, потом молиться! – серьезно и весомо добавил Антон, закрепив на стене очередную планку.
Какое-то время я молча наблюдал за действиями «экспертов», пытаясь не ерничать и не встревать. Но, когда Игорь, достав из пластикового контейнера кусок желтого мела, принялся чертить линии в полуметре от дальней стены, мое любопытство снова дало течь.
– И эта линия остановят призраков? То есть, они через мел не смогут перешагнуть? – последнее получилось с откровенной ухмылкой, которую я не потрудился сдержать.
– Вдоль этой линии будет натянут провод, подключенный к источнику постоянного напряжения, – снова за всех ответил Антон. – Провод в темноте мы можем не заметить, поэтому используем светоотражающий мел. Эта черта для нас, а не для призраков. И я бы не стал за нее заходить!
– Замкнутый контур с постоянным током создает относительно безопасное пространство для живых, – пояснил Игорь.
– Почему относительное? – полюбопытствовал я.
– В нашей работе все относительно! – ответил Костя, извлекая моток провода из наплечного рюкзака.
В течении следующего часа я откровенно бездельничал, и чтобы совсем не заскучать, вызвался помогать с установкой оборудования. Костя, разложив на полу моток тонкого провода, принялся прокладывать его вдоль меловой черты, закрепляя сверху полосками скотча. Конструкция выглядела смешно и ненадежно, но твердо решив хоть чем-то помочь – как единственный здравомыслящий человек в этом доме, я канцелярскими ножницами отрезал скотч и подавал нарезанные полоски Косте.
– А заклинания какие-то нужно шептать… чтобы провод не отклеивался от пола?
– Чур меня, чур меня, чур меня! – забубнил Костя, принимая очередную полоску.
В половине одиннадцатого мы уселись за импровизированный стол, как выразился профессор, – перекусить на скорую руку. Перед нами стояли кружки с чаем и большая тарелка, наполненная ломтями хлеба, салом и колбасой – серьезное испытание для моей диеты. Почувствовав сладковато-приторный аромат, я принюхался к содержимому своей кружки.
– Бергамот? – поинтересовался я, косясь на профессора, – последний раз я его пил с коньяком… в прошлой жизни, когда был студентом.
Вся команда немедленно уставилась на меня, как на человека, сморозившего очередную глупость.
– Сергей Петрович, можно вас попросить? – вкрадчиво и издалека начал Семенихин. – Будьте добры, избегайте слова «последний».
– Крайний раз, – поправил Антон, – и про прошлую жизнь вспоминать не нужно!
«Ребята, видели б вы сейчас свои лица», – эту мысль я сумел оставить при себе, но не смог подавить подступающий приступ смеха, – «крайний раз до прошлой жизни!». Впрочем, чаепитие не прошло зря, профессор поведал о причинах, побудивших «экспертов» приехать в этот дом и начать «расследование». Оказалось, коттедж купила молодая семье – муж, жена и двое детишек…
– Чуть меньше трех месяцев назад они стали счастливыми обладателями дома, – Семенихин говорил будничным тоном, постукивая пальцами по деревянной столешнице. – Первый месяц все шло хорошо… распаковывали вещи, обустраивались на новом месте. А потом, как обычно и случается в таких делах, коттедж начал подавать признаки жизни…
Может тон, которым излагал профессор, а быть может сказалась вечерняя усталость, но с этого момента скептицизм внутри меня начал таять и медленно испаряться. Иногородняя семья решает сменить место жительства – это вполне укладывалось в голове, и не вызывало никаких сомнений.
– Началось все банально, – продолжал профессор, – с общей усталости и ухудшения самочувствия. Постоянные болезни – от вирусов до простуд, и это на фоне депрессивного состояния. Но дальше – хуже! Всей семье начинают сниться страшные сны. Представьте себе, Сергей Петрович, что двое взрослых и двое детей видят одинаковые сновидения!
– Михаил Александрович, а они обращались к врачам? – бестактно и грубо перебил я профессора.
– Конечно обращались! – удивился Семенихин, – правда, не уверен, что подробно описывали свои сновидения. С такой откровенностью и до психиатрии недалеко, думаю, вы и сами все понимаете.
– И что же им снилось, если не секрет?
– Женщина в черном платье, – ответил Антон, и с явной неохотой, морщась, добавил, – высокая женщина, черное платье до пят, в руке свеча, идет по коридору.
Из дальнейшего рассказа я понял, что взрослые и дети одинаково описывали свои сны – женщина, идущая по коридору со свечой в руке, половина лица нормальная, а другая похожа на истлевший череп. Почувствовав бегущие по спине мурашки, я поежился и невольно обернулся. Позади столовой тянулся коридор, дальний конец которого растворялся в неосвещенном пространстве.
– Потом появились галлюцинации наяву, – глянув на часы, продолжил профессор. – Сначала тихий, неразборчивый шепот, а потом видения той самой женщины. Чтобы сходить ночью, извиняюсь, в туалет… в общем, по одному ходить никто не решался. А в конце второго месяца, после переезда, по ночам начали самопроизвольно передвигаться предметы. Представьте, Сергей Петрович, вы дома один и мирно спите на собственной кровати. А посреди ночи вас будит шум, с каким передвигается стул в соседней комнате! Вы встаете, обуваете тапки, и идете смотреть на причины необычного ночного звука. Выключатели при этом, как вы догадались, во всех комнатах не работают.
– А в коридоре, почти в полной темноте, вас преследует неразборчивый тихий шепот, – добавил Антон, глядя мне в глаза. Если он хотел напугать, должен признать, начало получаться…
– После того, как на глазах у главы семейства опрокинулся комод, он решил обратиться в надлежащие инстанции, – продолжил профессор. – Были экстрасенсы, священнослужители и участковый. Последний, как и вы, ничему не верил и молча смеялся. А когда сам стал свидетелем некоторых сцен… он же и в протокол подобного не запишет… И что прикажете делать несчастной семье? Дом продать не могут, не погашена ипотека. К родственникам переехать, или гостиничный номер снять? Вы же понимаете, что это временные варианты.
– В общем, после этого они обратились к нам. И мы приехали проводить расследование, – подытожил Игорь.
– А вы уже ночевали… вам снились сны? К вам тоже являлась та самая женщина? – я поверил, но не до конца, хотелось услышать ответ непосредственно от профессора.
– Не совсем, – уклончиво ответил Михаил Александрович, теребя толстые звенья цепи. – Есть некоторые предметы, оберегающие нас… мы предпочитаем с ними не расставаться.
В начале двенадцатого мы поднялись на второй этаж, где, по словам «экспертов», каждую ночь повалялся призрак. Остановившись в прямоугольнике из контура проводов, я, затаив дыхание, смотрел по сторонам, ожидая и боясь увидеть женщину в черном платье.
– И что будет, когда появится призрак? У вас есть, чем его прогнать? – спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь.
– У нас есть, чем его отпугнуть, – снова уклончиво ответил профессор. – Мы не охотники за привидениями, – улыбнулся он, – у нас нет подобного оборудования.
– Мы изучаем паранормальные феномены, применяя научный подход, – кивая на оборудование, пояснил Игорь. – Призраки никогда не появляются просто так. Должен быть предмет, некий артефакт, который подпитывает их энергией.
– Или некая аномалия в самой земле, которая истончает границы между нашими измерениями…, – профессор собрался привести аргумент, но раздался щелчок и свет в доме отключился.
Я, как ребенок, испугавшийся темноты, едва не вскрикнул и не подпрыгнул на месте. В полной темноте, которая внезапно поглотила нас, мигали светодиоды видеокамер, закрепленных на стенах. Под ногами – как обещал Антон – тускло поблескивала светоотражающая полоса мела.
– А защитный контур? – спохватился я, вспоминая провода, которые могли оказаться обесточенными.
– Не волнуйтесь, Сергей Петрович, мы используем аккумуляторы, подающие постоянное напряжение.
– Постоянный ток, – поправил Игорь. В тусклом освещении было видно, что у него изо рта вырываются тусклые лоскуты пара. – Постоянный ток никогда не меняет своего направления. Лучшей защиты на данный момент не существует, и я сомневаюсь, что ее можно придумать.
Позади послышалось быстрое движение, и впервые за вечер я услышал тихий голос Максима, – нужно проверить подвал! Я почти уверен, что сущность появляется внизу, и перемещается вверх по лестнице.
В ответ послышались пререкания и споры, пока их не прекратил властный голос профессора, – хорошо, но не ходи один! Пусть кто-нибудь из ребят тебя проводит!
Костя намеревался пойти вместе с ним, но, повинуясь импульсу, я оттолкнул Костю, – я схожу, – на бегу крикнул я, и заспешил за Максимом вниз по лестнице.
Ближе к середине нас окружила полная темнота, и я достал карманный фонарик. Яркий луч сета на мгновение ослепил глаза, отчего рука машинально ухватилась за перила. Максим, очевидно, ориентировался в темноте – пока мои зрачки привыкали к свету, худощавая фигура скрылась из виду.
Парень ожидал меня внизу, там, где начиналась другая лестница. Некрашеные ступени уходили в пустоту, густая тьма поглощала тонкий луч карманного фонарика. Мы стояли лицом – лицу, глаза Максима встретились с моими. – Я знаю, зачем вы здесь, – коротко сказал он, – и я бы предпочел, чтобы вы за мной не спускались!
Не дожидаясь ответа, он зашагал вниз, а я… оказался в безвыходной ситуации. Сказать, что было страшно – ничего не сказать, но кем бы я выглядел, если бы не заставил себя спуститься? И вот, на негнущихся ногах, я отправился догонять Максима.
В подвале оказалось заметно холодней – восемь ступеней вниз, и я как будто оказался на Северном Полюсе. Мороз пощипывал волосы в носу, а яркий луч выхватывал фрагменты стен, покрытые инеем. Максим стоял в двух шагах впереди меня, проследив за его взглядом, у меня от страха перехватило дыхание.
Темнота, в углу у дальней стены, скручивалась в сгустки и медленно оживала. Мозг отдал команду правой руке – той, что мертвой хваткой сжимала фонарик. Луч дрогнул и заскользил вдоль стены, но, не дойдя до угла, замер и двинулся в обратном направлении. Я так и не смог заставить себя осветить угол комнаты, где сходятся стены.
Но и того, что различали в полумраке глаза, оказалось для мозга более, чем достаточно. Человеческая фигура, состоящая из самой темноты, сгорбившись, замерла в дальнем углу подвала. Спина временами дергалась и тряслась, как будто существо ело, или глотало. Это нечто, находящееся в нескольких шагах от меня, казалось полной противоположностью всему живому.
Отвращение, испуг, и даже боль острыми тисками поразили мое сознание. Казалось, еще чуть-чуть, я не выдержу и начну биться в истерике. А темная фигура – она, или оно… как будто почувствовав мое состояние, замерла неподвижно. Оно по-прежнему стояло спиной, но я был уверен – за нами наблюдают.
– Беги! Мы ошиблись! – тихо прошептал Максим, и потянул меня за рукав рубашки. – Опусти глаза, слышишь? Не смотри на нее! – требовал он, но я был не в силах отвести взгляда.
Оттолкнув мальчишку, я медленно двинулся вперед, пока не остановился вплотную к фигуре. Моя рука, независимо от желания, потянулась к сгорбленному сгустку теней. Я был уверен, что ладонь пройдет сквозь темную пустоту и приключение закончится легким испугом, но уже через мгновение сознание затянуло в черную дыру.
Спустя секунду, хотя время потеряло значение, я стремительно мчался по темному тоннелю, заполненному отголосками незнакомых людей. Слышался шепот и обрывки разговоров, но языка говоривших я не понимал. Мой рассудок, подобно толщам воды, врезался в обрывки чужих воспоминаний, увязал в них, вырывался, и снова увязал. Чужие мысли и чужие эмоции, боль и страдания незнакомых людей пронзали душу, оставляя старые, загрубевшие раны.
Вместе с сознанием, боль испытывало и физическое тело. Шея почувствовала жесткую петлю, легкие задергались и загорелись в агонии, а через миг к венам прикоснулась холодная сталь. Меня снова вешали, в меня стреляли, цепляли крюками и бросали на разделочный стол.
Холод и жар слились воедино, подобные муки человек вынести не мог. В мозгу забилось одно желание – просто в одночасье перестать существовать. Всеми силами я стремился к небытию, пока не почувствовал на плечах чьи-то руки, и не услышал собственный крик.
– Все нормально, дышите! Все нормально, дышите! – словно мантру, повторял Максим.
Я больше чувствовал, нежели видел, как на шею опустилась тяжелая цепь. По спине разлилась волна блаженства, снова возникло желание жить. В висках пульсировало, в горле саднило, но мои легкие продолжали дышать. Вдох-выдох, вдох-выдох. Сухой воздух обжигал пересохшее горло, но до чего же приятно было вдыхать.
Топот ног по деревянным ступеням заставил меня приоткрыть глаза. Взволнованный и раскрасневшийся – таким я профессора еще не видел – Семенихин, а следом за ним трое ребят, быстро направлялись в мою сторону. А я ухватил Максима за руку, и что-то пытался ему объяснить.
– Мы ошиблись, это был не призрак! – тихо проговорил Максим, глядя на Михаила Александровича.
– Фантом? Демон? – выдохнул профессор, но его глаза разглядывали меня. – Как себя чувствуете, Сергей Петрович?
– Демон, – вместо меня ответил Максим, – слабый… один из низших.
Повезло журналисту! Будет жить, – надо мной склонилось лицо Антона. – Встать сможете, или помочь?
…
И я продолжал жить. Почти две недели. Но душа постарела на тысячи лет. Несколько раз я вглядывался в зеркало, пытаясь отыскать старческие пятна и следы морщин, и сильно удивлялся, не замечая старения. Вначале второй недели я очнулся в кресле за письменным столом. Передо мной лежали листы для принтера, исписанные незнакомыми буквами и нечитаемыми словами. Справа – налево, снизу – вверх.
Спросите – что я сделал? Конечно же обратился к врачу! Нет, всего я ему не рассказывал – разве можно откровенничать о подобных вещах? Выйдя от доктора с рецептом от бессонницы, я попытался выкинуть все из головы. Конечно бессонница – а с кем не бывает? Таблетки помогли. Я засыпал, едва голова касалась подушки… а потом проснулся на карнизе семнадцатого этажа.
Сейчас
В полицейском участке, орущего и брыкающегося, меня передали заботе врачей. Высокий старик с уставшими глазами вежливо попросил меня не шуметь. Его манеры и интонация голоса напомнили профессора Семенихина, последнее помогло. Скорая ловко маневрировала в плотном потоке машин. Мимо грязного окна проносились улицы, прохожие, светофоры и здания.
На оживленном перекрестке водитель нагло вклинился в левый ряд, со стороны кабины защелкал поворотник. Шумный город остался позади, дома сменились на высокие деревья, изредка мелькали бетонные столбы.
– Куда вы меня? В областную везете? – глянув в окно, поинтересовался я.
– В областную, в областную, – закивал доктор, доверительно кладя руку на плечо. – Главное, не переживайте, все будет хорошо!
…
Через четверть часа, когда скорая помощь совершила крутой поворот и впереди показалось четырехэтажное здание, я начал догадываться, что мне бессовестно лгут. В областной больнице мне уже приходилось бывать, лет пятнадцать назад меня избавили от приступа аппендицита. Конечно, за полтора десятка лет внешний вид мог разительно измениться, но, если память не подводила, после операции я лежал в палате, находящейся на девятом этаже.
Двое бугаев в белых халатах прервали мой мыслительный процесс, заставив покинуть скорую помощь. По широким ступеням мы поднялись наверх и миновав парадную дверь, оказались в вестибюле. После пасмурного октябрьского дня свет внутри больницы, будто скальпелем, полоснул по оголенным нервам.
Я невольно вспомнил Максима и темный подвал. Вспомнил, как профессор изучал мои зрачки под таким же ярким, проникающим светом. Не дав осмотреться, двое мужчин подхватили меня под руки и повели по коридору. Я полностью погрузился в воспоминания, не замечая внешнего мира, снова оказавшись в старом коттедже под лестницей в цокольном этаже.
– Не вижу одержимости, – сказал профессор, отводя от моих глаз яркий луч фонаря. – А ты что скажешь, Антон?
Дальше пошли неразборчивые разговоры, «эксперты паранормальных явлений» спорили, глядя на меня. Кто-то, кажется это был Игорь, говорил, что в любом случае нужно обратиться к врачу, – его бы свозить в седьмую инфекционную, – не очень уверенно настаивал он.
«Почему инфекционная? Зачем инфекционная?» – вопросы вертелись в моем мозгу, пока тело снова училось дышать и двигаться.
– Да в порядке он, – утверждал Антон. – Радужка не красная, зрачки не расширены. Самую малость, но это испуг!
– Конечно испуг, – соглашался с ним Костя.
А Максим…. Максим просто молчал.
– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался Михаил Александрович? – обрывок воспоминаний две недели крутился в моем мозгу, силясь понять, или просто осмыслить весь этот ужас, что случился со мной.
– Как вы себя чувствуете, Сергей Петрович? – Вы еще с нами? – а вот последнего профессор, кажется, не говорил.
– Как вы себя чувствуете? – на этот раз более настойчиво, и меня бесцеремонно похлопали по плечу.
Оглядевшись, я обнаружил себя, сидящим в крохотном кабинете с белыми стенами. Напротив – с другой стороны стола – сидел молодой доктор, и смотрел на меня с сочувственной улыбкой. Его лицо показалось смутно знакомым, но ничего конкретного я вспомнить не мог.
– Где мы находимся? Что это за больница? – вопросом на вопрос ответил я.
Доктор, с бейджиком «Ларичев Евгений Петрович», оценивающе заглянул мне в глаза, взвешивая слова, прежде чем ответить. – Седьмая больница, инфекционное отделение, – после некоторой паузы проговорил он. Как вы себя чувствуете, Сергей Петрович? Вы помните, почему вас доставили к нам?
Доктор задавал стандартные вопросы, интересуясь моей группой крови, артериальным давлением, ростом, весом и вредными привычками, после чего разговор перешел на неприятную тему. В кабинет зашла худенькая медсестра и передала врачу несколько бумажных листов.
Корявый почерк полицейского протокола прыгал по страницам и колол глаза, в комнате повисло напряженное молчание. Предчувствуя, что разговор будет нелегким, я поерзал на стуле, пытаясь принять более удобную и достойную позу. Закончив читать, доктор вздохнул.
– Думаю, вы уже знаете, что здесь написано? – спросил он, опуская бумагу на стол.
– «Проснулся снаружи, на наружной стене, на карнизе семнадцатого этажа», – далее шло неразборчивое предложение. Что ж… несмотря на почерк и корявый стиль, события майор изложил верно.
– Вы не помните, как оказались ночью на карнизе семнадцатого этажа? – спросил доктор, стуча по блокноту толстой авторучкой.
– Помню, – соврал я, вспомнив видеозапись в полицейском участке. – Залез на крышу и спустился на карниз.
– С какой целью вы туда спустились? – спросил доктор, и что-то записал.
На этот вопрос не нашлось ответа, и я решил проигнорировать его. Дальше снова посыпались вопросы. Врач интересовался состоянием моего здоровья, и в первую очередь – сном. Я снова соврал, что не страдаю бессонницей, умолчал и о ночных кошмарах, две недели к ряду преследующих меня. Про провалы в памяти я ответил честно – никогда подобным недугом не страдал.
Доктор снова заглянул в полицейские каракули, хмыкнул, и с интересом спросил, – написано, что вас обнаружили жильцы квартиры… семейная пара с семнадцатого этажа. И вы им представились Максимом… Хм… можно поинтересоваться, почему Максим?
Этот вопрос вспыхнул в голове, будто красная тряпка. Волна эмоция и буря чувств сорвали плотину спокойствия и отрешенности. Да как он не понимает? Во всем случившемся виноват Максим! Это он, а не я, должен находиться сейчас в этой комнате. Он должен был проснуться на карнизе семнадцатого этажа – в одной футболке, между прочим, и шортах… дрожа и икая на холодном ветру.
Я попытался сконцентрироваться на этой мысли, и со всей объективностью донести ее до врача. Глядя в спокойное и безмятежное лицо, я сделал вывод, что доктор не слышит и совсем немного прибавил тон. Когда же и этот прием не сработал, вскочил на ноги и стал жестикулировать, глядя на доктора сверху-вниз.
Позади распахнулась дверь кабинета, появилось испуганное и бледное лицо медсестры. И тут же, как будто черти из табакерки, появились две округлые головы. Девушка подвинулась, и двое медбратьев, толкая друг друга, ворвались в кабинет. Меня схватили под локти и бесцеремонно усадили на стул.
– Максим, Максим, Максим, – выкрикивал я, глядя в пустое лицо одного из медбратьев, но тот пропустил оскорбление мимо ушей. А с другой стороны появился доктор, вместо авторучки он держал шприц с тонкой иглой. – Мак-сим, – обозвал я его в порыве отчаяния, а затем в плечо вонзилась игла. Тело обессилело, потеряло упругость. Безвольные руки, выглядевшие тонкими и чужими, впихнули в рукава смирительной рубашки.
Вот и максим, – подумал я, засыпая.
…
Спустя несколько дней, проведенных в больнице, мне удалось прийти в себя. Впрочем, временные интервалы проходили по-разному. Укол в плечо – кровать, привязанные руки, а следом за этим глубокий сон. Укол в ягодицу – вместо будильника для пробуждения, далее следовал завтрак и коридор. В просторном коридоре, под бдительным надсмотром нескольких санитаров, мужчины и женщины в смирительных рубахах шаркали по полу больничными тапками.
Шарк-шарк-шарк – будто взвод образцовых солдат, марширующих под тиканье огромного метронома. В знак протеста, я издавал собственное шарканье. Виснув язык и максимально сосредоточившись, принимался фанатично скрести ногами по истоптанному линолеуму, стараясь внести хаос в равномерный гул. Санитарам такое разнообразие не нравилось, и недовольные головы поворачивались ко мне.
…
– Как вы себя чувствуете, Сергей Петрович? – я сидел на койке в общей палате, а надо мной склонился незнакомый врач.
Не зная, что ответить, я молча пожал плечам.
– Хорошо, – сказал доктор. Его немолодое, морщинистое лицо отчего-то вызывало прилив доверия. – Очень хорошо, – добавил он, – в таком случае, предлагаю прогуляться.
Прогулка окончилась в незнакомом коридоре. Я не сразу понял, чем этот коридор отличается от множества других, виденных мной за последнее время. В этом коридоре блестело окно. Всего одно, но до чего же прекрасное! Забыв про смирительную рубаху и связанные руки, я, спотыкаясь, двинулся к нему.
На половине пути опомнился и остановился, и нерешительно повернулся к пожилому врачу. – Можно? – спросил я, с мольбой косясь в сторону окна.
Снаружи не было ничего интересного. Пустой двор, огороженный высоким забором, одинокие березы, и белый снег. Но ничего прекрасней я в жизни не видел. Я вдыхал полной грудью застоявшийся воздух, представляя себя, стоящим на снегу.
– Полагаю, сия крайность нам больше без надобности, – послышался голос за спиной, а следом за ним заскрипели тесемки.
Поднеся к глазам собственные руки, я с упоением рассматривал их.
– Затекли? – участливо поинтересовался доктор.
– Забыл, когда видел их в последний раз!
…
После обеда я оказался в кабинете врача – в смирительной рубашке, но со свободными руками.
– Вижу, Сергей Петрович, вы понемногу приходите в себя. Уверен, что у вас много вопросов. Постараюсь ответить, если смогу…
– Где я нахожусь? Что это за больница? – задал я главный вопрос.
– Седьмая психиатрическая, имени Филькина. Но вам это ни о чем не говорит?
Я не смог сдержать ироничной усмешки. Известный журналист, обладатель «Золотого пера» стал пациентом обычной психушки.
При слове «психушка» врач кисло поморщился, – зачем так? – укоризненно произнес он. – Если уж зашла речь… больница не обычная. Мы принимаем на лечение только пациентов с особыми симптомами.
– Чем же вы отличаетесь от других психических? – с горькой иронией поинтересовался я.
– У нас есть интенсивная терапия, и хирургия тоже только у нас, – врач гордо выпрямил спину. – Ваше поведении обусловлено болезнью, которую могут вылечить только наши врачи. И только в инфекционном отделении.
– И что за болезнь? Паранойя? Шизофрения?
– Одержимость, – ответил доктор, серьезно глядя в мои глаза. – У вас не самый серьезный случай, так что… в некотором смысле, считайте, что повезло. Вижу, Сергей Петрович, вы мне не верите, ну что же… тогда пройдемте вместе со мной…
Мы снова шли по извилистому коридору, напрочь лишенному вентиляции и окон. У толстой двери врач остановился и извлек из кармана пластиковую карту-ключ. Послышался легкий щелчок, и возле двери загорелась зеленая лампочки.
– Следуйте за мной, и смотрите под ноги, – напутствовал доктор, и скрылся за дверью.
Совет – смотреть под ноги – пригодился немедленно, стоили мне шагнуть за порог. Сразу за дверью начинались ступени, от взгляда вниз закружилась голова. «Метров семь, а быть может и еще глубже» – прикинул я, догоняя доктора.
Спуск закончился узким коридором. Тусклые светильники практически не давали теней, а на стенах крепились металлические двери, отчего помещение напоминало тюремный блок. В дальнем конце, огороженном решеткой, сидел здоровенный санитар. При виде врача, детина поднялся и с неуверенностью уставился на меня.
– Он со мной, – ответил доктор, – будьте добры, ключ от камеры номер пять.
Металлическая дверь открылась со скрежетом, внутри стоял непередаваемый смрад и темнота. Пошарив по стене, врач щелкнул выключателем, и под потолком загорелся бледно-фиолетовый свет. Впереди виднелась металлическая решетка, а за ней… я не сразу поверил своим глазам.
За решеткой находилась соседнее помещение – квадратная камера без окон и дверей. А на стене, почти под притолкай, замер мужчина, разглядывающий нас. В угольно-черных и неестественно выпуклых глазах я увидел собственное отражение, разбитое на мелкие квадраты. Отказываясь верить, я подошел к решетке, вернее попытался приблизиться к ней.
– Стойте! – врач схватил меня за плечо, – дальше подходить я бы не стал!
– Он же не сможет через это протиснуться? – спросил я, разглядывая толстые стальные прутья.
– Выбраться не сможет, но может плюнуть. Слюна ядовита… как укус паука. У нас уже был один пострадавший. Ампутировали руку. Но это не помогло. Яд распространяется очень быстро, – со вздохом закончил врач. – Ваше состояние излечимо, а вот его…. Не уверен. Впрочем, нам еще многое предстоит понять. Мы не так давно в своем деле. Можно сказать, только начинаем исследования случаев одержимости, а также психические расстройства, вызванные инфекциями. Понимаете, что я хочу сказать?
– Понимаю, – кивнул я, вспоминая «экспертов паранормальных явлений», – «изучаем феномены, применяя научный подход», – думаю, что понимаю. Зачем привели меня сюда?
– Во-первых, чтобы вы не падали духом. Мы вас излечим, – пообещал врач. – А во-вторых… с вашим-то журналистским талантом… хотел предложить поработать у нас.
…
Медленно и молча мы поднимались по ступеням лестницы, а я все думал над словами врача. Возможно, мне удастся отсюда выписаться и снова ощутить нормальную жизнь. Допустим, я снова приступлю к работе, вернусь в квартиру… а что потом? Мир никогда не станет прежним, теперь моя жизнь делится на до и после контакта с потусторонним существом. И тут же вспомнил глаза Максима, – «а что, если мне попроситься к ним?».
