Макс Пембертон
Где болит? Что интерн делал дальше
Посвящается Элли
First published in Great Britain in 2009 by Hodder & Stoughton
An Hachette UK company
Max Pemberton
WHERE DOES IT HURT?
WHAT THE JUNIOR DOCTOR DID NEXT
Перевод с английского
Ирины Голыбиной
<Фото автора на обложке>
© Max Pemberton 2009
© И. Д. Голыбина, перевод, 2020
©…, фото на обложке
© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2020
Глава 1
Этот парень только что в меня плюнул. Понадобилось пару мгновений, чтобы я это осознал. Нет, точно, он в меня плюнул. Плевок попал на тротуар – вот он, блестит в паре сантиметров от моей ноги. Я не сразу сообразил, как реагировать. Раньше в меня никто не плевал. И никто не пришел на помощь, потому что я не в больнице, а мужчина, который в меня плюнул, не пациент, а просто случайный прохожий. Я на него даже не смотрел, не говоря уже о том, чтобы сделать что-то, что спровоцировало агрессию. Наконец, я решил состроить возмущенную мину добропорядочного члена общества. Да, он осознал свою ошибку. Но оборачиваться не стал. Черт!
Я повернулся к мужчине, сидящему рядом.
– Да вы не беспокойтесь, – сказал он, – они всегда так делают.
Он отхлебывал суп из пластикового стаканчика.
– Но… но… – начал я, не в силах подобрать слова, чтобы выразить свое негодование.
Сидя там, на асфальте, я понимал, что парень, который в меня плюнул, поступил так, потому что не знал, кто я есть. Он не понял, что я доктор и примостился на тротуаре, пытаясь убедить пациента с гангреной ноги поехать со мной в госпиталь. Жестокая правда заключалась в том, что он плевал в бездомного. Выходит, я так быстро вписался в уличную жизнь?
Я окинул себя взглядом: застиранная футболка, джинсы, грязные кеды и рюкзак на коленях. Отнюдь не Джордж Клуни, скорее, Ворзель Гаммидж. Пожалуй, напрасно я не надел галстук.
Мужчина, сидевший рядом со мной, теперь выискивал вшей у себя подмышкой. От него дурно пахло. Я собрался было ему об этом сообщить, но передумал: один раз в меня уже плевали. Нет, решил я, пока прохожие равнодушно перешагивали через нас, так быть не должно. Не для того я целый год отпахал интерном, планктоном в больничной пищевой цепочке, чтобы сидеть на холодной мостовой и сносить плевки. Двенадцать месяцев я копался во всех ходах и отверстиях человеческих тел и считал, что ниже падать уже некуда. О чем я думал, когда соглашался на эту работу? Я вспоминал сегодняшнее утро, утро моего первого рабочего дня на новом месте. Все начиналось так хорошо…
Утро выдалось солнечным и ясным. Мои соседки, Руби и Флора, тоже выходили на новые места работы. Мы сидели и ели теплые круассаны, намазав их маслом, а солнце струило свои лучи в окно, освещая страницы утренних газет, которые мы неторопливо листали. Флора приготовила целый кофейник ароматного кофе, и мы со вкусом его попивали, рассевшись вокруг кухонного стола.
Мы были счастливы сознанием того, что год интернатуры остался позади и теперь можно начать настоящую карьеру в самостоятельно выбранной специальности. Конечно, в иерархии мы оставались младшими, но уже немного старшими младшими. Мы больше не были планктоном – скорее, простыми одноклеточными организмами, на которые тоже можно кричать, но уже непостоянно, как раньше. Предвкушение первого рабочего дня наполняло радостью. Мы пожелали друг другу удачи и отправились по своим новым работам, насвистывая на ходу.
Ладно, все было совсем не так, признаю. Утро пронеслось как в тумане. Помню, я проснулся от панических криков, когда Флора и Руби поняли, что обе проспали.
– Ты же обещала меня разбудить! – вопила Руби, пытаясь одновременно чистить зубы и расчесывать волосы.
– Ничего подобного! Ты обещала разбудить меня! – орала в ответ Флора, споткнувшаяся о гладильную доску в процессе напяливания колготок.
Я приоткрыл один глаз и посмотрел на часы: 15 минут до начала работы. О нет! Через 10 минут я уже выскакивал в дверь, успев принять душ, одеться и выкурить сигаретку. Если интернатура меня чему и научила, так это собираться со скоростью молнии, чтобы оставалось время на быстрый перекур.
Я бросился к станции, вклинился в толпу пассажиров, дожидавшихся поезда на платформе, и только тут начал постепенно просыпаться. Еще один ценный навык интерна, гораздо более полезный, чем уметь спасать людям жизнь, – делать все, что от тебя требуется, практически во сне и выглядеть при этом вполне себе бодро. Поезд въехал под крышу, и толпа бросилась к дверям. Стоя на пятачке площадью не больше пары сантиметров, который мне удалось отвоевать, я смог, наконец, спокойно подумать о работе, которой собирался заняться, и немного оправиться от похмелья.
Естественно, вчера мы собирались лечь пораньше. Но, пережив год тяжких мучений, решили-таки это отметить – с фейерверком. И боже, теперь этот фейерверк полыхал у меня в голове! Во рту пересохло, каждый толчок состава отзывался новым приступом головной боли.
Ладно. Надо сосредоточиться. Включить режим «доктор».
Я и сам толком не знал, почему согласился на эту работу. Думается, отчасти из банального любопытства, ну и да, потому что она позволяла сбежать из больницы с мигающими лампами дневного света, от менеджеров с их диаграммами и злобных консультантов. Однако в первую очередь мне хотелось ответов. Город усыпан обломками разбитых человеческих жизней. Они попадаются нам у дверей магазинов, спят на парковых скамьях. Мы видим использованные иглы в водосточных желобах и пустые пивные банки, плавающие в канале. Мы живем рядом, но не пересекаемся между собой, и только начав работать врачом, я столкнулся с пациентами из разных социальных слоев, в том числе с самого дна.
Собственно, поскольку болезни и бедность идут рука об руку, мы встречались с ними весьма часто. В свой первый год, принимая в отделении скорой помощи бездомных, алкоголиков и наркоманов, подлатывая их и отпуская на все четыре стороны, я постоянно спрашивал себя, что я делаю. Действительно ли я им помогаю, а если нет, то как им можно помочь? Я поражался страшным откровениям, которыми они делились со мной, пытаясь понять, почему траектория их жизней так отличается от моей и почему одни люди как-то справляются, а другие – нет. Мне хотелось знать реальные истории бедолаг, которых мы перешагиваем по дороге на работу, которые выпрашивают у нас деньги и пугают нас поздними вечерами. К примеру, в какой момент человек совершает выбор, который в результате делает его героиновым наркоманом?
– Ой, ты такой странный, – заявила Руби, когда я впервые рассказал ей о будущей работе. – Почему ты не можешь быть как все и найти нормальное место, где надо лечить нормальных людей?
Мы стояли с ней в отделении скорой помощи, и как раз в этот момент в двери вошел человек с сиденьем от унитаза, торчавшим из головы.
– Ну, ты понял, что я имею в виду. Преимущественно нормальных, – поправилась она, глядя, как мужчина пытается без очереди проникнуть в кабинет. – Никто не работает с проститутками и наркоманами по собственной воле. Ты что, ничему не научился в медицинском колледже? Наш Священный Грааль – это пожилые дамы, которые в благодарность дарят врачам шоколад.
Со стороны Руби это прозвучало немного лицемерно. Сама она собиралась работать в травматологии и ортопедии. Нормального человека одно название должно было отпугнуть. В ее обязанности входило бежать туда, откуда все остальные, если пребывали в здравом уме, старались скорее смыться.
Флора отреагировала чуть более благосклонно.
– Ну, я думаю, это интересная область и должность стоящая, – сказала она, – но если тебе будут дарить конфеты, не ешь. Там может оказаться героин. Так делают, чтобы подсадить человека на наркоту. Мне мама рассказала.
Я не стал сообщать Флоре – в основном потому, что у нее зазвонил пейджер и ей пришлось бежать копаться у пациента в заднице, а не из нежелания критиковать ее маму, – что именно поэтому и выбрал такую работу. У всех, от обывателей, занятых в своих коттеджах просмотром «Жителей Ист-Энда», до политиков, ломающих копья в Палате общин, имеется мнение относительно наркоманов и бездомных. Кто-то считает, что они заслуживают сочувствия, кто-то, что им надо дать пинка под зад. Должен признаться, сам я не знал, что о них думать, и поэтому решил, что это отличный способ разобраться. А исследовать всю глубину человеческого падения невозможно, не замочив ног в мутных водах. Мне хотелось сменить ракурс, посмотреть на ситуацию по-другому, оценить все свежим взором. А может, Руби была права, и я просто сошел с ума. Наверное, я стал живым доказательством того, что невозможно питаться исключительно едой с круглосуточных заправок и сохранить после этого здравый рассудок.
Мои мысли продолжали лететь вперед, пока поезд подходил к станции. Учась на медицинском факультете, я одновременно получил ученую степень по антропологии. Меня завораживал тот факт, что наше общество – не одна гомогенная группа: оно состоит из бессчетных подгрупп, члены которых плавно перемещаются между ними. Здесь, в одном со мной вагоне, ехали люди из разных социальных слоев, с разными представлениями о мире, но существующие в одной культуре; при этом у двух человек, стоящих бок о бок, могло не быть практически ничего общего. Можно, конечно, изучать далекие страны и жизнь их коренного населения, но и в нашем обществе есть масса разных культур, представители которых контактируют между собой, создавая тем самым разветвленную сеть. Люди, с которыми мне предстояло работать, являлись частью этого общества, и я хотел составить представление об их мире, стать антропологом в своем собственном городе. Виновато ли общество в их падении или же они виноваты в общем падении нравов?
К вящему ужасу друзей и родных я выбрал работу в проекте по взаимодействию с бездомными и в клинике для наркозависимых. «Проект», «клиника» – звучит впечатляюще, правда? На самом деле мне предстояло работать с отбросами общества, отщепенцами: наркоманами, проститутками, мальчиками по вызову, сутенерами, бомжами, пьяницами, уличными мошенниками и ворами. Весь следующий год я буду их лечить. Правила таковы: сами они ко мне не придут, так что мне надо идти к ним. Да и вообще, раз я решил составить представление об их мире, то должен в него погрузиться.
Собственно, далеко ходить мне не придется: они в городе, прямо у нас под носом. Вроде бы они живут на границе цивилизации, но при этом – в самом ее центре: на больших проспектах и в уютных городских парках. Они повсюду, только приглядись.
Поезд рывком остановился, вернув меня к реальности. Двери распахнулись, толпа повалила наружу, и я вместе со всеми вышел на платформу.
Я шагал к выходу в лучах утреннего солнца, плотно окруженный людьми, обтекающими меня со всех сторон, словно косяк рыб. Они толкались и пробивались вперед, таща свои портфели и сжимая в руках стаканы с латте, целеустремленные и равнодушные ко всему вокруг. Я отступил в сторону от дверей, чтобы не столкнуться с одним из них, и пару минут копался в карманах в поисках кое-как нацарапанной карты. Часы показывали 9:30; я уже опаздывал. Но у дверей я был не один.
– Есть монетка, приятель? – сказал мужчина, сидевший на полу.
Я замер, поглядел на него и покачал головой. Он молча смотрел на меня, пока не поймал взгляд следующего прохожего, к которому обратился с теми же словами.
Я вышел на улицу, прокладывая себе путь в потоке людей, торопившихся на работу. По мере удаления от станции поток редел, потом совсем растаял, и вот уже я шел по тротуару один. Минут через пять магазины стали беднее; возле дверей валялись мусорные мешки, которые никто не вывозил, и их содержимое рассыпалось наружу. Краска с домов лупилась, разруха становилась все заметнее, везде сквозила заброшенность. Рекламы больше не горели призывно, заманивая обеспеченных горожан; здесь предлагались звонки в Африку по сниженным ценам, подержанные компьютеры и дешевая одежда. На последних двух лавчонках вообще не было никаких отличительных знаков, только закопченные окна, пестреющие постерами и граффити.
Я еще раз сверился с картой: совершенно точно я заблудился. Дальше по улице высились панельные корпуса социального жилья, серые и отталкивающие. Я развернулся и пошел назад. Двое мужчин, неподвижно стоявших на другой стороне улицы, наблюдали за мной. Мне стало немного не по себе. Прошу, не надо обкрадывать меня еще до того, как я начну работать. Дайте хотя бы выпить чашку чая. Они как будто о чем-то договорились, хоть и без слов: один поглядел на другого и кивнул, а потом пошел через дорогу. Приблизившись, он бросил на меня косой взгляд и прошептал, почти прошипел:
– Коричневый или белый?
К моменту, когда я расслышал, он был в нескольких шагах позади меня. Я остановился и оглянулся.
– Извините?
Я не понял, что он спрашивает. Он замедлил шаг, но не развернулся, просто снова перешел улицу и возвратился на прежнее место, рядом со вторым. Они постояли еще пару мгновений, с подозрением глядя на меня, а потом разошлись в разных направлениях. Когда я снова поглядел в их сторону, там никого не было. Я решил, что должен как можно быстрее найти свой офис.
Я начал считать номера домов. Между 267 и 269 нашлась неприметная дверь без номера и таблички. Слева торчал интерком с бумажкой, подписанной от руки: «Проект Феникс». Его-то я и искал. Нажав на звонок, услышал щелчок отпираемого замка. Я зашел внутрь, и дверь за спиной захлопнулась. Я оказался перед еще одной дверью с интеркомом. Потянулся было к кнопке, но она распахнулась сама.
– Вы новый врач? – спросила женщина, таща мимо меня велосипед.
Я кивнул и открыл рот, чтобы представиться.
– Отлично. Идемте со мной. У нас сегодня масса дел, – продолжила она, не давая мне шанса ответить.
У нее были бусы на шее и длинные распущенные волосы. Наверняка она делала тату хной и ела органический салат.
– Я Линн. Для начала вам придется снять это, – сказала она, взглянув на мой галстук.
– А что не так? – спросил я.
Она ничего не ответила, даже не посмотрела на меня, пропихивая велосипед в двери и выкатывая на улицу.
– Нам надо поехать в приют, осмотреть одного мужчину. У вас стетоскоп с собой? У нас тут его нет. А велосипед есть? Тогда поедете на автобусе. Адрес я вам написала. Увидимся на месте, хорошо?
И прежде чем я успел произнести хоть слово, она укатила прочь. Я перешел дорогу и уселся на автобусной остановке, думая о том, что могу еще успеть на обратный поезд и подыскать место семейного врача в тихом пригороде.
Считается, что медицина – это ответы на вопросы. Она подразумевает, что, следуя определенным теориям и процедурам, даже сложный комплекс симптомов можно объяснить и понять. Наш организм представляет собой машину, и ее можно починить, если знать как. Но это в теории. В реальности же все, конечно, немного по-другому. Доктора, хотя некоторые из них и считают себя всеведущими, не знают всего на свете. Медицинская модель небезупречна. Собственно, чем больше вы в нее вникаете, тем острее понимаете, что вам известно очень мало. Однако люди все равно убеждены: случись что, доктор всегда поможет. Вот почему, встретившись с Линн по адресу, который она мне дала, я стоял сейчас перед входом в старинный викторианский работный дом в окружении разношерстных персонажей с виду прямо из романов Диккенса.
– Вы врач? – спросил один из них.
Я заколебался. Он что, собирается показать мне вросший ноготь? Судя по всему, ведь обуви на нем нет.
– Хм… да, врач, – осторожно ответил я.
– Меня отправили вас встретить. Входите вот сюда, – сказал он слегка угрожающе, приглашая нас с Линн следовать за собой. Остальные бродяги на почтительной дистанции двинулись за нами.
Линн, похоже, всех их отлично знала.
– Это… – начала она представлять меня кому-то без ног и с дырой вместо левого глаза, сидящему на самодельном скейтборде.
– Простите, как вы сказали ваше имя? – спросила она.
– Хм… Макс, – рассеянно ответил я, уставившись на безногого, который рассматривал меня своим единственным глазом. Почему у него нет ног? Почему он сидит на скейтборде? Нет, понятно, что он сидит, потому что не может стоять, но как так получилось? Определенно, это против каких-нибудь пунктов закона о Здравоохранении. У него должно быть инвалидное кресло, специальный подъемник и работа в социальном проекте, который будет отправлять его ежегодно в санаторий на море.
Я вежливо улыбнулся, и мы пожали друг другу руки. «Только не спрашивать о скейтборде, не спрашивать о скейтборде». Воцарилось неловкое молчание.
– Мне нравится ваш… хм… скейтборд, – услышал я собственные слова, тут же придя от них в ужас.
Однако мужчину они, похоже, нисколько не смутили.
– Спасибо, мы с приятелями сами сделали. Лучше, чем когда тебя перетаскивают туда-сюда.
С этими словами он покатился вперед, руками отталкиваясь от земли. Колесики, явно открученные от тележки из супермаркета, жужжали, словно перевернутые на спину жуки, пока скейтборд не въехал на плиточный пол.
Я обвел взглядом группу мужчин, шедших за нами, потом посмотрел на Линн. Неужели никому эта ситуация не кажется странной? Надо будет немедленно заполнить документы на этого мужчину, как только вернусь в офис. Наверняка есть закон, касающийся подобных ситуаций. Я добуду для него кресло-каталку и искусственный глаз, нравится ему это или нет.
Мы находились в приюте для одиноких бездомных мужского пола. Хоть они и были холостяками, на выгодных женихов никак не тянули. Визит врача воспринимался ими как большое событие; меня сопровождал почетный караул немытых и нелюбимых мужчин, каждый из которых питал надежду, что я смогу ему помочь.
– В смысле жилья, – прошептала Линн мне на ухо, – это низшая ступень: хуже разве что ночевать на улице.
Все хотели представиться мне, словно я был особой королевской крови. Многие сопровождали рукопожатие почтительным поклоном, и я чувствовал себя настолько неловко, что готов был захихикать.
– Простите, я сегодня не побрился, – извинился один из бродяг.
Я поглядел вниз и увидел, что его рука черная от грязи.
Одинокие бездомные мужчины – самая многочисленная из социально неадаптированных групп и одновременно самая незащищенная с точки зрения закона. В приюте им обеспечивали лишь самые примитивные удобства. Никаких ковров; викторианская лепнина вся в пыли, стены с облезшей краской. Раньше я ни разу не бывал в подобных местах; собственно, никто не ходит в них без веской причины, а даже если она и есть, старается найти какое-нибудь другое занятие. Города неохотно раскрывают свои секреты; я, к примеру, считал, что свой знаю достаточно хорошо, но в действительности был знаком лишь с его парадной стороной. Я жил в какой-то сотне метров отсюда, делал покупки в магазинчике за углом, мой любимый ресторан был в паре минут ходьбы, но я понятия не имел о существовании этого заведения. А ведь я проходил мимо него сотни раз.
Меня представили Уоррену Уордену, персонажу пиквикианских габаритов, резко контрастировавших с хрупкой изможденной фигуркой приятеля, стоявшего рядом с ним.
– Это Дэнни, – сказал он, пока Дэнни кашлял, сплевывал и отхаркивался.
Я осмотрел пациента в крошечной комнатке, больше похожей на тюремную камеру, с жиденьким матрасом без простыней и решеткой на окне. Выслушал грудную клетку. Уже несколько недель он кашлял с примесью крови. Кроме того, у него явно имелось какое-то психическое заболевание. Я заподозрил у Дэнни туберкулез, болезнь, широко распространенную у бездомных. Я объяснил, что с ним, и меня спросили, что надо делать. Ответ был очевиден: его следует положить в больницу и лечить.
Ситуация с Дэнни вызывала много вопросов. На тот момент я понятия не имел, как лучше помочь ему и другим в той же ситуации. Зачастую вместо поиска ответов мы пытаемся найти виноватого: правительство, общество, даже самих людей, оказывающихся в таких вот местах. Однако все не так просто. Дело не всегда в деньгах или в неверных решениях, которые люди принимают, необязательно в наркотиках или воспитании. Я чувствовал себя бессильным; казалось, отчаяние, царившее в приюте, перешло и на меня. Больше века назад тут же, в этом же доме, жили точно такие же бездомные. За 100 лет ничего не изменилось.
Мужчины, столпившиеся в коридоре, смотрели с надеждой. У меня не было ответов на их вопросы, поэтому я вышел, спеша возвратиться в живой современный город.
– Я, так-то, Джой, – заявила женщина, с ухмылкой уставившись на меня. – Со мной надо поосторожней, понял? Если хочешь, чтобы я печатала твои бумажки в срок, будь очень вежлив, иначе я и пальцем для тебя не пошевелю, мистер!
С приклеенной улыбкой я обернулся к ней. Благие намерения родителей, давших ей имя, означающее «радость», похоже, не оправдались.
– Вы только посмотрите, как он вырядился! Куда ты, по-твоему, попал? На Сэвил-Роу? Я тебе скажу, давай-ка кончай с этим маскарадом, – не умолкала она.
Я окинул взглядом свою одежду. Раньше меня никогда не критиковали за излишнюю элегантность, скорее наоборот. Обычно я просто хватаю, что попалось под руку, и напяливаю не глядя. Одинаковые носки для меня – уже событие.
– Да они тебя там живьем съедят, если так к ним заявишься, – подвела итог Джой.
– На, переоденься в это, – вмешался Кевин, медбрат, протягивая мне измятый пакет с каким-то барахлом.
– О, спасибо, – ответил я, с опаской заглядывая внутрь.
Кевин, похоже, понял, что я подумал.
– Мы всегда держим в запасе одежду для пациентов, на всякий случай. Не могу гарантировать, что она стираная, но на сегодня сойдет.
Я едва сдержался, чтобы не отбросить пакет. Мне претила мысль даже примерить чужие ношеные вещи, не говоря уже о том, чтобы проходить в них до конца дня.
В офисе все затихли и испытующе уставились на меня. Я перевел взгляд на Кевина, который спокойно стоял передо мной в обычной футболке и джинсах. Похоже, решил я, это такая проверка.
– Нашим пациентам рубашка с галстуком могут внушить смущение, – объяснила Хейли, медсестра, вроде как мне в поддержку.
И что, они предпочтут доктора со вшами? Я вытащил из пакета футболку. В пятнах грязи и с желтыми кругами подмышками. Мне показалось, или от нее и правда шел трупный запах?
– Отлично. Большое спасибо. Пойду переоденусь, – сглотнув, пробормотал я.
По пути к туалету я столкнулся с одним из пациентов. У него была борода и густая лохматая шевелюра, на кончике носа примостились маленькие очки.
– О, здравствуйте, – произнес он на удивление звучно, – вы наш новый врач?
Я улыбнулся и представился.
– Ага, наверное, вы уже слышали, что двое ваших предшественников и недели не продержались. Надеюсь, вы справитесь лучше, – заметил он.
– Хм… нет, я не знал, – ответил я.
– Эта работа не для всех, видите ли. К ней надо привыкнуть. Врачам то пациенты не нравятся, то обстановка. Только не слушайте Джой, она любит изображать из себя обитательницу гетто, но на самом деле родилась в Танбридж-Уэллз и коллекционирует китайские фарфоровые статуэтки котят.
Перед каждым предложением он делал короткий отрывистый вдох и умолкал, прежде чем продолжить.
– Ну, понятно. Большое спасибо, – покивал я, слегка удивленный тем, что какой-то бездомный в курсе таких подробностей относительно персонала. – Еще увидимся.
– Увидимся, – жизнерадостно отозвался он, сворачивая к лестнице.
Я переоделся в свою новую (точнее, очень-очень старую) одежду и посмотрел в зеркало. Полная противоположность тому, как, должно быть, выглядит сейчас Руби, работающая в стерильном хирургическом костюме. Я вернулся в офис и с изумлением обнаружил бездомного сидящим на краю стола и беседующим с Кевином и Джой.
– Ты тут не очень напугала нашего нового юного врача? – хохотнул он, и Джой захлопала ресницами.
– Конечно нет, зачем мне это, дорогуша, – ответила она, задрав одну бровь. – Он ведь знает, кого ему придется лечить, дорогуша, да?
– Ты уже познакомился с профессором Пирсом, нашим консультантом? – перебил ее Кевин, кивая в сторону бездомного.
Я посмотрел на стену за ним, ожидая, что там откуда ни возьмись материализуется консультант. Никто не появился.
– Да, мы встретились пару минут назад у лестницы, – ответил тот.
«Я не хочу, чтобы он был моим консультантом», – подумал я, цепенея от ужаса, – «мне нужен настоящий консультант. Кто-то равнодушный к людям и хорошо играющий в гольф».
Прежде чем мы успели продолжить беседу, в офис вошла Линн и протянула мне листок.
– У нас вызов. Сможешь пойти? Просто мне еще надо осмотреть пациентов, а больше никого свободного нет.
Я поглядел на бумажку. «Мужчина, выглядит больным, возле банка NatWest. Может нуждаться в срочной медицинской помощи: очевидные проблемы с ногой. В темно-синем свитере и зеленом пальто».
Я перевернул листок в надежде обнаружить дополнительную информацию. Там было пусто.
– Извините, – сказал я в спину Линн, которая уже собиралась уходить, – это все?
– Да, – отозвалась она, улыбнувшись.
– А имя? Дата рождения? Адрес?
Произнеся последний вопрос, я сам осознал его нелепость. Ладно, адреса у него нет, но имя! Ради всего святого, мне нужно его имя!
– Не-а, – ответила Линн, – это все.
Я-то считал, что устроился работать доктором, а не Шерлоком Холмсом.
– Как мне его отыскать в огромном городе по одному только описанию? И где этот NatWest?
Линн пожала плечами.
– Да мы все равно не знаем точно, у какого отделения банка его видели, и потом, нет никаких гарантий, что он еще там. Его заметил кто-то из городского совета, но подробностей спрашивать не стал. Самое лучшее – выйти на улицу и спросить ребят, которые болтаются за станцией. Может, они подскажут. Если нет, спроси у них, где Барри, потом найди Барри и спроси его. Он всех знает.
С этими словами она оставила меня, все еще сжимавшего в руках самый смехотворный бланк вызова, какой мне только приходилось видеть.
Я взял свой рюкзак и отправился к лестнице.
– Удачи! – крикнула мне вслед Джой.
Напутствие попахивало сарказмом. Хотя, может, это был запах плесени от моей футболки.
Я пошел по дороге назад к станции. Встал возле нее и огляделся. Просто смешно! Бред какой-то. Мне надо найти парней, которые отправят меня к какому-то Барри, который знает, где найти мужчину с больной ногой, которого в последний раз видели возле банка. Для сценария «Скорой помощи» точно не подойдет.
Я решил купить кофе и как следует поразмыслить над ситуацией. Стоя в очереди перед киоском, услышал, как кто-то окликнул меня:
– Привет, доктор!
Оглянувшись, я понял, что передо мной никого нет, и посмотрел вниз: одноглазый безногий, с которым мы познакомились утром, таращился на меня со своего скейтборда. Я постарался сосредоточиться на его правом глазе, живом.
– У вас все в порядке? – спросил он, – я Талькот, мы встречались в приюте сегодня с утра.
Я тут же ухватился за представившуюся возможность.
– Ищу парней, которые болтаются тут у станции, – сообщил я ему.
На мгновение Талькот задумался.
– Знаете, доктор, я не против перекусить.
Пончик показался мне адекватной платой за информацию, так что я купил один вместе со своим кофе и протянул ему.
– Ну да, я знаю, кто вам нужен.
С этими словами он покатил вперед, петляя между прохожими. Я последовал за ним вокруг здания, потом по аллее и в конце нее наткнулся на трех мужчин, замерших в неподвижности, уставившись на Талькота и на меня.
– Привет, парни, это новый доктор. Он тут разыскивает кое-кого.
Выпалив это, безногий метнулся прочь.
Я сразу почувствовал себя как-то неуютно. Хоть и не был уверен, чем они там за станцией занимались, вряд ли эти трое обменивались схемами вязальных узоров. Они подозрительно буравили меня глазами.
– Вы же не имеете отношения к полиции, правда? – спросил один из мужчин.
– Нет, – ответил я как можно жизнерадостней и даже постарался презрительно фыркнуть, но звук получился больше похожим на всхлип. – Меня послала Линн. Я пытаюсь кое-кого отыскать, – объяснил я, протягивая им свой листок.
– Ах Линн!
Они заметно расслабились. Один опустил из-за спины руку с обрывком фольги. «Ага! – подумал я, – конечно, я же смотрел “На игле”. Вы колете наркоту!» От того, чтобы сказать это вслух, я все-таки воздержался.
– Линн сказала, Барри может помочь, – снова вступил я.
– Это да, но я его что-то давненько не видел. Он держится от нас подальше, когда мы ударяем по белому. Но мы и сами тебе подскажем. Я знаю парня, которого ты ищешь.
Я обратил внимание, что слышу про «белый» уже не в первый раз. Определенно это слово имело отношение к наркотикам.
– Я его видел сегодня утром. Да, дела у него плохи, док.
Он подвел меня к углу улицы и указал на дом.
– Он вон там вон сидел. Думаю, с его ногой далеко не уйдешь.
Я улыбнулся и поблагодарил его, а он в ответ кивнул головой. По крайней мере, они не зарезали меня и не отняли кошелек.
Естественно, через пару минут я прямо на мостовой наткнулся на того, кого искал.
– Здравствуйте! – обратился я к бездомному, – меня зовут Макс, я доктор с Проекта. Мне сказали, у вас плохо с ногой.
– Отвали, – последовал ответ.
Похоже, вечер обещал быть долгим. Я присел с мужчиной рядом. Какая-то дама из офиса на первом этаже вышла на улицу и вынесла ему стакан с супом. Потом посмотрела на меня.
– Я врач, – сказал я, и она еще раз окинула меня подозрительным взглядом с головы до ног.
– Ну, если так, то вы очень кстати. Он тут весь день пролежал.
Она вернулась внутрь.
Вот так я оказался на тротуаре и получил тот самый плевок.
– Мне в выходные здорово досталось, – рассказывал мужчина, пока я пытался смириться с позором от того, что меня приняли за бродягу.
– Они часто так делают. Я же не могу сопротивляться, из-за ноги.
Технически нога до колена была мертвой и уже начала гнить. Вот откуда, решил я, и шел запах.
– Иногда плюют, иногда просто орут на тебя. А то и наброситься могут, – продолжал он, отхлебывая из стакана суп. Закатав рукав, он показал мне ссадины и синяки, оставшиеся после недавнего нападения.
