Максим Горький
Две души
Конечно, и Восток по-своему деятелен, но его деятельность подневольна, ее вызывает только суровая сила необходимости – человеку Востока незнакомо наслаждение процессом работы, ему недоступна поэзия, неведом пафос деяния.
Люди Запада давно уже доросли до понимания планетарного смысла труда, для них деяние – начало, единственно способное освободить человека из плена древних пережитков, из-под гнета условий, стесняющих свободу духовного роста личности.
На Западе труд – выражение коллективной воли людей к созданию таких форм бытия, которые имеют целью – бесконечно расширяя область приложения энергии человека в борьбе с природой, – поработить силы природы интересам и воле человека.
Оговорюсь, – противопоставляя Восток Западу, я отнюдь не думаю о каких-либо «метафизических сущностях» или о «расовых особенностях», которые якобы органически и неискоренимо свойственны монголу, арийцу, семиту и навеки будут враждебно разделять их.
Нет, я слишком глубоко верю в силы разума, исследования, деяния, для Того чтобы считать временное – вечным. Семиты – тоже люди Востока, но кто станет отрицать их огромную роль в деле строительства европейской культуры, кто усомнится в их великой способности к творчеству, в их любви к деянию?
Я противопоставляю два различных мироощущения, два навыка мысли, две души. Основная сущность их – одинакова, – стремление к добру, красоте жизни, к свободе духа. Но по силе целого ряда сложных причин большинство человечества еще не изжило древнего страха перед тайнами природы, не возвысилось до уверенности в силе своей воли, не чувствует себя владыкой своей планеты и не оценило сущности деяния как начала всех начал.
Неоспоримо, что внешние условия жизни Востока издревле влияли и все еще продолжают влиять на человека в сторону угнетения его личности, его воли. Отношение человека к деянию – вот что определяет его культурное значение, его ценность на земле.
* * *
Мысли, изложенные выше, разумеется, не представляют нового: непримиримость мироощущений Востока и Запада подчеркивалась не однажды и гораздо более резко, более ярко.
Даже мыслители мусульманского мира признают преимущества западноевропейской культуры и понимают мрачные стороны культуры Востока.
Касим Амин[6], прозванный «Лютером Востока», говорит в своей книге «Новая женщина»: «Происхождение разногласия между нами и западными объясняется тем, что они поняли природу человека, уважают его личность». Он же признает, что «причиной, остановившей прогресс цивилизации на Востоке и ограничившей все движение жизни одним кругом, без возможности выйти из него», – этой причиной явился «хронический деспотизм». Муаллим-Наджи[7], турок, литератор, еще в 80-х годах писал Анджело Губернатису[8]: «Мы не научимся понимать друг друга, пока между вами и нами будет стоять стена религиозного фанатизма».
Критическое и отрицательное отношение мыслителей Востока к основам своей культуры зародилось еще в XVII веке, после поражения турок под Веной. Уже с той поры на Востоке время от времени стали раздаваться единичные голоса, осуждающие лень, косность и пассивное отношение к жизни.
В «Китабе-Акдес», священной книге бабидов[9], стих 70-й учит: «О, люди, Беха, каждому из вас обязательно занятие каким-либо делом, – или ремесленным, или промышленным и тому подобным».
Стих 72-й говорит: «Самые ненавистные для Бога те, которые сидят и просят; держитесь непрерывно дела».
Еще дальше идет Беха-Улла[10], автор «Китабе-Акдес», в своей беседе с Э. Г. Броуном: «Мы же даем, – говорит он, – чтобы все народы пришли к единой вере, и люди стали братьями; чтобы рознь религиозная перестала существовать и уничтожено было различие национальностей. Распри, кровопролития и раздоры должны кончиться, и все люди составят одну семью, одну родню. Да не возгордится человек тем, что любит свою родину, а пусть гордится тем, что любит род человеческий!»
В 50-х годах XIX столетия бабиды были перерезаны, замучены, вожди их истреблены, и практическое влияние силы западноевропейских идей на социальный быт Востока снова стало ничтожно, незаметно вплоть до начала XX века. Проповедь научного мышления в Турции, Персии, Китае, – не говоря о Монголии, – до сих пор не дает осязательных результатов, являясь как бы лучеиспусканием в пустоту.
Это печальное явление я объясняю особенными свойствами восточной мысли, направленной не к жизни, не к земле и деянию, а к небесам и покою. Поучительно противопоставление двух типов ума, сделанное известным писателем и социалистом-фабианцем Гербертом Уэльсом в речи, произнесенной им 24 января 1902 года в Лондонском институте изучения Востока:
«Ум человеческий бывает двух типов, главное различие между которыми заключается в их отношении к времени, в том, сколько значения придают они прошедшему и будущему. Первый, по-видимому, господствующий тип, находимый у большинства людей, о будущем совсем не помышляет, смотрит на него как на какое-то темное „небытие“. Настоящее в его понятии как бы надвигается на будущее и пишет на нем события. Второй ум, более новый и гораздо реже встречающийся, сосредоточивает свое внимание главным образом на будущем, а на прошедшем и настоящем останавливается лишь настолько, насколько оно обусловливает будущие явления».
«С точки зрения первого, мы лишь пожинаем в жизни посеянное в прошлом, с точки зрения второго – жизнь служит для приготовления и устройства будущего».
«В противоположность первому, пассивному, это – активное состояние ума, это ум молодости, ум, чаще встречающийся среди западных народов, в то время как первый есть ум дряхлого Востока».
