Максим Горький
Егор Булычов и другие
Действующие лица
Егор Булычов.
Ксения – его жена.
Варвара – дочь от Ксении.
Александра – побочная дочь.
Мелания – игуменья, сестра жены.
Звонцов – муж Варвары.
Тятин – его двоюродный брат.
Мокей Башкин.
Василий Достигаев.
Елизавета – жена его.
дети от первой жены
Антонина
Алексей
Павлин – поп.
Доктор.
Трубач.
Зобунова – знахарка.
Пропотей – блаженный.
Глафира – горничная.
Таисья – служка Мелании.
Мокроусов – полицейский.
Яков Лаптев – крестник Булычова.
Донат – лесник.
Первый акт
Столовая в богатом купеческом доме. Тяжелая громоздкая мебель. Широкий кожаный диван, рядом с ним – лестница во второй этаж. В правом углу фонарь, выход в сад. Яркий зимний день. Ксения, сидя у стола, моет чайную посуду. Глафира, в фонаре, возится с цветами. Входит Александра, в халате, в туфлях на босую ногу, непричесанная, волосы рыжие, как и у Егора Булычова.
Ксения. Ох, Шурка, спишь ты…
Шура. Не шипите, не поможет. Глаша – кофе! А где газета?
Глафира. Варваре Егоровне наверх подала.
Шура. Принеси. На весь дом одну газету выписывают, черти!
Ксения. Это кто – черти?
Шура. Папа дома?
Ксения. К раненым поехал. Черти-то – Звонцовы?
Шура. Да, они. (У телефона.) Семнадцать – шестьдесят три.
Ксения. Вот я скажу Звонцовым-то, как ты их… честишь!
Шура. Позовите Тоню!
Ксения. До чего ты дойдешь?
Шура. Это ты, Антонина? На лыжах едем? Нет? Почему? Спектакль? Откажись! Эх ты, – незаконная вдова!.. Ну, хорошо.
Ксения. Как же это ты девушку-то вдовой зовешь?
Шура. Жених у нее помер или нет?
Ксения. Все-таки она – девушка.
Шура. А вы почему знаете?
Ксения. Фу, бесстыдница!
Глафира (подает кофе). Газету Варвара Егоровна сама принесет.
Ксения. Больно много ты знаешь для твоих лет. Гляди: меньше знаешь – крепче спишь! Я в твои годы ничего не знала…
Шура. Вы и теперь…
Ксения. Тьфу тебе!
Шура. Вот сестрица шествует важно. Бонжур, мадам! Комман са ва?[1]
Варвара. Уже одиннадцать, а ты не одета, не причесана…
Шура. Начинается.
Варвара. Ты все более нахально пользуешься тем, что отец балует тебя… и что он нездоров…
Шура. Это – ты надолго?
Ксения. А что ей отцово здоровье?
Варвара. Я должна буду рассказать ему о твоем поведении…
Шура. Заранее благодарна. Кончилось?
Варвара. Ты – дура!
Шура. Не верю! Это не я – дура.
Варвара. Рыжая дура!
Шура. Варвара Егоровна, вы совершенно бесполезно тратите энергию!
Ксения. Вот и учи ее!
Шура. И у вас портится характер.
Варвара. Хорошо… хорошо, милая! Мамаша, пойдемте-ка в кухню, там повар капризничает…
Ксения. Он – не в себе, у него сына убили.
Варвара. Ну, это не резон для капризов. Теперь столько убивают…
Ушли.
Шура. А если б у нее красавца Андрюшу ухлопали, вот бы взвилась!
Глафира. Зря вы дразните их. Пейте скорее, мне здесь убирать надо. (Ушла, унося самовар.)
Шура сидит, откинувшись на спинку стула, закрыв глаза, руки – на затылке рыжей лохматой головы.
Звонцов (с лестницы, в туфлях, подкрался к ней, обнял сзади). О чем замечталась, рыжая коза?
Шура (не открывая глаз, не шевелясь). Не трогайте меня.
Звонцов. Почему? Ведь тебе приятно? Скажи – да? Приятно?
Шура. Нет.
Звонцов. Почему?
Шура. Оставьте. Вы – притворяетесь. Я вам не нравлюсь.
Звонцов. А хочешь нравиться, да?
На лестнице – Варвара.
Шура. Если Варвара узнает…
Звонцов. Тише… (Отошел, говорит поучительно.) Н-да… Следует взять себя в руки. Надобно учиться…
Варвара. Она предпочитает говорить дерзости и пускать мыльные пузыри с Антониной.
Шура. Ну и пускаю. Люблю пускать пузыри. Что тебе – мыла жалко?
Варвара. Мне жалко – тебя. Я не знаю – как ты будешь жить? Из гимназии тебя попросили удалиться…
Шура. Неправда.
Варвара. Твоя подруга – полоумная.
Звонцов. Она хочет музыке учиться.
Варвара. Кто?
Звонцов. Шура.
Шура. Неправда. Я не хочу учиться музыке.
Варвара. Откуда же ты это взял?
Звонцов. Разве ты, Шура, не говорила, что хочешь?
Шура (уходя). Никогда не говорила.
Звонцов. Гм… Странно. Не сам же я выдумал это! Ты, Варя, очень сердито с ней…
Варвара. А ты слишком ласков.
Звонцов. Что значит – слишком? Ты же знаешь мой план…
Варвара. План – это план, но мне кажется, что ты подозрительно ласков.
Звонцов. Глупости у тебя в голове…
Варвара. Да? Глупости?
Звонцов. Сообрази сама: уместны ли в такое серьезнейшее время сцены ревности?
Варвара. Ты зачем сюда спустился?
Звонцов. Я? Тут… объявление одно в газете. И лесник приехал, говорит: мужики медведя обложили.
Варвара. Донат – в кухне. Объявление – о чем?
Звонцов. Это, наконец, возмутительно! Как ты говоришь со мной? Что я – мальчишка? Черт знает…
Варвара. Не кипятись! Кажется – отец приехал. А ты в таком виде.
Звонцов поспешно идет вверх, Варвара – встречать отца. Шура в зеленой теплой кофте и в зеленом колпаке бежит к телефону, ее перехватил и молча прижал к себе Булычов, за ним идет поп Павлин, в лиловой рясе.
Булычов (сел к столу, обняв Шуру за талию, она гладит его медные, с проседью, волосы). Народа перепортили столько, что страшно глядеть…
Павлин. Цветете, Шурочка? Простите, не поздоровался…
Шура. Это я должна была сделать, отец Павлин, но папа схватил меня, как медведь…
Булычов. Стой! Шурка, смирно! Куда теперь этот народ? А бесполезных людей у нас и до войны многовато было. Зря влезли в эту войну…
Павлин (вздохнув). Соображения высшей власти…
Булычов. С японцами тоже плохо сообразили, и получился всемирный стыд…
Павлин. Однако войны не токмо разоряют, но и обогащают как опытом, так равно и…
Булычов. Одни – воюют, другие – воруют.
Павлин. К тому же ничто в мире не совершается помимо воли божией, и – что значит ропот наш?
Булычов. Ты, Павлин Савельев, брось проповеди… Шурок, ты на лыжах бежать собралась?
Шура. Да, Антонину жду.
Булычов. Ну… ладно! Не уйдешь, так я тебя – минут через пяток – позову!
Шура убежала.
Павлин. Выровнялась как, отроковица…
Булычов. Телом – хороша, ловкая, а лицом – не удалась. Мать у нее некрасива была. Умная, как черт, а некрасива.
Павлин. Лицо у Александры Егоровны… своеобразное… и… не лишено привлекательности. Родительница – откуда родом?
Булычов. Сибирячка. Ты говоришь – высшая власть… от бога… и все такое, ну а Дума-то – как? Откуда?
Павлин. Дума, это… так сказать – допущение самой власти к умалению ее. Многие полагают, что даже – роковая ошибка, но священно-церковнослужителю не подобает входить в рассуждение о сих материях. К тому же в наши дни на духовенство возложена обязанность воспламенять дух бодрости… и углублять любовь к престолу, к отечеству…
Булычов. Воспламенили дух да в лужу и – бух…
Павлин. Как известно вам – убедил я старосту храма моего расширить хор певчих, а также беседовал с генералом Бетлингом о пожертвовании на колокол новостроящегося храма во имя небесного предстателя вашего, Егория…
Булычов. Не дал на колокол?
Павлин. Отказал и даже неприятно пошутил: «Медь, говорит, даже в полковых оркестрах – не люблю!» Вот вам бы на колокол-то хорошо пожертвовать по причине вашего недомогания?
Булычов (вставая). Колокольным звоном болезни не лечат.
Павлин. Как знать? Науке причины болезней неведомы. В некоторых санаториях иностранных музыкой лечат, слышал я. Тоже и у нас существует пожарный, он игрой на трубе пользует…
Булычов (усмехаясь). На какой трубе?
Павлин. На медной. Говорят, весьма большая труба!
Булычов. Ну, если – большая… Вылечивает?
Павлин. Будто бы успешно! Все может быть, высокопочтеннейший Егор Васильевич! Все может быть. В тайнах живем, во мраке многочисленных и неразрешимых тайн. Кажется нам, что – светло и свет сей исходит от разума нашего, а ведь светло-то лишь для телесного зрения, дух же, может быть, разумом только затемняется и даже – угашается…
Булычов (вздыхая). Эко слов-то у тебя сколько…
Павлин (все более воодушевленно). Возьмите, примерно, блаженного Прокопия, в какой радости живет сей муж, дурачком именуемый невегласами…
Булычов. Ну, ты опять, тово… проповедуешь! Прощай-ко. Устал я.
Павлин. Сердечно желаю доброго здоровья. Молитвенник ваш… (Уходит.)
Булычов (щупая правый бок, подошел к дивану, ворчит). Боров. Нажрался тела-крови Христовой… Глафира!.. Эй…
Варвара. Вы что?
Булычов. Ничего, Глафиру звал. Эк ты вырядилась! Куда это?
Варвара. На спектакль для выздоравливающих…
Булычов. И стеклышки на носу? Врешь, что глаза требуют, для моды носишь…
Варвара. Папаша, вы бы поговорили с Александрой, она ведет себя отчаянно, становится совершенно невыносимой..
Булычов. Все вы – хороши! Иди! (Бормочет.) Невыносимы. Вот я… выздоровлю, я вас, вынесу!
Глафира. Звали?
Булычов. Звал. Эх, Глаха, до чего ты хороша! Здоровая! Каленая! А Варвара у меня – выдра!
Глафира (заглядывая на лестницу). Ее счастье. Будь она красивой, вы бы и ее на постелю себе втащили.
Булычов. Дочь-то? Опомнись, дура! Что говоришь?
Глафира. Я знаю – что! Шуру-то тискаете, как чужую… как солдат!
Булычов (изумлен). Да ты, Глафира, рехнулась! Ты что: к дочери ревнуешь! Ты о Шурке не смей эдак думать. Как солдат… Как чужую! А ты бывала у солдата в руках? Ну?
Глафира. Не к месту… не ко времени разговоры эти. Зачем звали?
Булычов. Доната пошли. Стой! Дай-ко руку. Любишь все-таки? И хворого?
Глафира (припадая к нему). Горе ты мое… Да – не хворай ты! Не хворай… (Оторвалась, убежала).
Булычов хмуро улыбается, облизывает губы. Качает головой. Лег.
Донат. Доброго здоровья, Егор Васильевич!
Булычов. Спасибо. С чем прибыл?
Донат. С хорошим: медведя обложили.
Булычов (вздохнув). Ну, это… для зависти, а не для радости. Мне теперь медведь – не забава. Лес-то рубят?
Донат. Помаленьку. Людей нет.
Входит Ксения. Нарядная, руки в кольцах.
Булычов. Ты что?
Ксения. Ничего. Ты бы, Егорий, не соблазнялся медведем-то, куда уж тебе охотиться.
Булычов. Помолчи. Нет людей?
Донат. Старики да мальчишки остались. Князю полсотни пленных дали, так они в лесу не могут работать.
Булычов. Они поди-ко с бабами работают.
Донат. Это – есть.
Булычов. Да… Баба теперь голодная.
Ксения. Слышно – большой разврат пошел по деревням…
Донат. Почему разврат, Аксинья Яковлевна? Мужиков – перебили, детей-то надобно родить? Выходит так: кто перебил, тот и народи…
Булычов. Похоже…
Ксения. Ну уж, какие дети от пленных! Хотя, конечно, ежели мужчина здоровый…
Булычов. А баба – дура, так ему от этой бабы детей иметь неохота.
Ксения. У нас бабы – умные. А здоровых-то мужиков всех на войну угнали, дома остались одни… адвокаты.
Булычов. Народу перепорчено – много.
Ксения. Зато остальные богаче жить будут.
Булычов. Сообразила!
Донат. Цари народом сыты не бывают.
Булычов. Как ты сказал?
Донат. Не бывают, говорю, цари народом сыты. Своих кормить нечем, а все хотим еще чужих завоевать.
Булычов. Верно. Это – верно!
Донат. Нельзя иначе понять – для какого смысла воюем? И вот бьют нас – за жадность.
Булычов. Правильно говоришь, Донат! Вот и Яков, крестник, тоже говорит: «Жадность всему горю начало». Он – как там?
Донат. Он – ничего. Умный он у вас.
Ксения. Нашел умника! Дерзкий он, а не умный.
Донат. От ума и дерзок, Аксинья Яковлевна. Он там, Егорий Васильич, дезертиров подобрал человек десяток, поставил на работу, ничего – работают. А то они воровством баловались.
Булычов. Н-ну, это… Мокроусов узнает – скандалить начнет.
Донат. Мокроусов – знает. Он даже рад. Ему – легче.
Булычов. Ну, смотри…
Звонцов сходит сверху.
Донат. Медведя, значит…
Булычов. Медведь – твое счастье.
Звонцов. Разрешите предложить медведя Бетлингу! Вы знаете, он оказывает нам…
Булычов. Знаю, знаю! Предлагай. А то – архиерею предложи!
Ксения (усмехаясь). Вот бы поглядеть, как архиерей в медведя стреляет.
Булычов. Ну, я устал. Прощай, Донат! А что-то нехорошо все, братец мой, а? Как я захворал, так и началось неладное…
Донат молча поклонился, уходит.
Аксинья, Шурку пошли мне. Ты чего мнешься, Андрей? Говори сразу!
Звонцов. Я по поводу Лаптева…
Булычов. Ну?
Звонцов. Мне стало известно, что он связался с… неблагонадежными людьми и на ярмарке в Копосове говорил мужикам противуправительственные речи.
Булычов. Брось! Ну какие теперь ярмарки? Какие мужики? И что вы все на Якова жалуетесь?
Звонцов. Но ведь он как бы член нашей семьи…
Шура вбегает.
Булычов. Как бы… Не очень-то вы его… своим считаете. Он вот и обедать по воскресеньям не приходит… Иди, Андрей… После расскажешь…
Шура. На Якова ябедничал?
Булычов. Это – не твое дело. Сядь сюда. На тебя тоже все жалуются.
Шура. Кто – все?
Булычов. Аксинья, Варвара…
Шура. Это еще не все.
Булычов. Я серьезно говорю, Шуренок.
Шура. Серьезно ты говоришь – не так.
Булычов. Дерзкая ты со всеми, ничего не делаешь…
Шура. Если ничего не делаю, так в чем же дерзкая?
Булычов. Не слушаешь никого.
Шура. Всех слушаю. Тошно слушать, рыжий!
Булычов. Сама – рыжая, хуже меня. Вот и со мной говоришь… неладно! Надобно тебя ругать, а не хочется.
Шура. Не хочется, значит – не надо.
Булычов. Ишь ты! Не хочется – не надо. Эдак-то жить легко бы, да нельзя!
Шура. А кто мешает?
Булычов. Всё… все мешают. Тебе этого не понять…
Шура. А ты – научи, чтобы поняла, чтобы мне не мешали…
Булычов. Ну, этому… не научишь. Ты что, Аксинья? Что ты все бродишь, чего ищешь?
Ксения. Доктор приехал, и Башкин ждет. Лександра, оправь юбку, как ты сидишь?
Булычов (встает). Ну, зови доктора. Лежать мне вредно, тяжелею от лежанья. Эх… Улепетывай, Шуренок! Ногу не вывихни, гляди!
