Максим Горький
Егор Булычов и другие
Третий акт
Столовая. Все в ней кажется сдвинутым со своих мест. На столе неубранная посуда, самовар, пакеты из магазина, бутылки. В углу чемоданы, один из них разбирает монастырская служка Таисья в острой шлычке; около нее – Глафира, с подносом в руке. Над столом горит лампа.
Глафира. А надолго мать Мелания к нам?
Таисья. Не знаю я.
Глафира. Почему она у себя на подворье не остановилась?
Таисья. Не знаю.
Глафира. Тебе сколько лет?
Таисья. Девятнадцать.
Звонцов на лестнице.
Глафира. А ничего не знаешь! Что ты – дикая какая?
Таисья. Нам с мирскими не велят говорить.
Звонцов. Игуменья пила чай?
Глафира. Нет.
Звонцов. Возьми, подогрей самовар, на всякий случай.
Глафира уходит, взяв самовар.
Что там вас – солдаты напугали?
Таисья. Солдаты-с.
Звонцов. Чем же они напугали?
Таисья. Корову зарезали, пригрозили поджечь монастырь. Простите. (Ушла, унося груду белья.)
Варвара (из прихожей). Слякоть какая! Ты тут с монашенкой беседуешь?
Звонцов. Присутствие игуменьи в нашем доме неудобная штука, знаешь ли?
Варвара. Дом еще не наш… Что, Тятин согласился?
Звонцов. Тятин – осел или притворяется честным.
Варвара. Подожди. Кажется, отец кричит… (Слушает у двери в комнату отца.)
Звонцов. Хотя доктора и утверждают, что он – в своем уме, но после этой дурацкой сцены с трубой…
Варвара. Он и не такие сцены разыгрывал, хуже бывало. Между Александрой и Тятиным наладились, кажется, приятельские отношения?
Звонцов. Да, но – ничего хорошего я в этом не вижу. Сестрица твоя – хитрая штучка, от нее можно ожидать… весьма серьезных неприятностей.
Варвара. Жаль, что ты не сообразил этого, когда она кокетничала с тобой. Впрочем, это тебе было приятно.
Звонцов. Кокетничала она со мной, чтобы позлить тебя.
Варвара. Ты огорчен? Ну, Павлин лезет. Повадился!
Звонцов. Духовенства – избыток у нас.
Входят, споря, Елизавета, Павлин, затем – Мокей.
Павлин. Газеты же, по обыкновению, лгут! Добрый вечер!
Елизавета. А я вам говорю, что это неправда!
Павлин. Установлено вполне точно; государь отказался от престола не по доброй воле, а под давлением насилия, будучи пойман в дороге на Петроград членами кадетской партии… Да-с!
Звонцов. Что же отсюда следует?
Елизавета. Отец Павлин – против революции и за войну, а я – против войны! Я хочу в Париж… Довольно воевать! Ты согласна, Варя? Помнишь, как сказал Анрикатр: «Париж лучше войны». Я знаю, что он не так сказал, но – он ошибся.
Павлин. Не настаиваю ни на чем, ибо все колеблется.
Варвара. Нужен мир, мир, отец Павлин! Вы видите, как ведет себя чернь?
Павлин. Ох, вижу! А что наш больной? Как с этой стороны? (Прижимает палец к переносью.)
Звонцов. Доктора не нашли признаков расстройства.
Павлин. Это – приятно! Хотя доктора безошибочно находят токмо одни гонорары.
Елизавета. Какой вы злой! Варя, Жанна приглашает нас ужинать.
Башкин. Арестованных выпустили, а полиция страдает.
Павлин. Да, да… Удивительно! Чего хорошего ожидаете вы от событий, Андрей Петрович, а?
Звонцов. Общественные силы организуются закономерно и скоро скажут свое слово. Под общественными силами я разумею людей, которые обладают прочным экономическим…
Варвара. Слушай-ко, Жанна приглашает нас… (Отводит его в сторону, шепчет.)
Звонцов. Ну, знаешь, это меня ставит не очень удобно! С одной стороны – игуменья, с другой – кокотка…
Варвара. Да – тише ты!
Башкин. Андрей Петрович, тут – Мокроусов, – знаете, помощник пристава?
Звонцов. Да. Что ему надо?
Башкин. Он службу бросает по причине опасности и просится к нам, в лес.
Звонцов. Удобно ли это?
Варвара. Подожди, Андрей…
Башкин. Очень удобно. Лаптев теперь загнет хвост и бунтовать будет. Донат – сами знаете – человек неподходящий и тоже сектант, все о законе правды бормочет, а уж какая тут правда, когда… сами видите!
Звонцов. Ну, это чепуха! Мы присутствуем именно при начале торжества правды…
Варвара. Да подожди же, Андрей.
Звонцов. И справедливости.
Варвара. Вы чего хотите, Мокей?
Башкин. Я – чтобы нанять Мокроусова. Егор Васильевичу я предлагал.
Варвара. Что же он?
Звонцов, нахмурясь, отошел прочь.
Башкин. Определенно не высказался.
Варвара. Возьмите Мокроусова.
Башкин. Может – взглянете на него?
Варвара. Зачем же?
Башкин. Для знакомства. Он – здесь.
Варвара. Ну, хорошо…
Башкин идет в прихожую. Варвара пишет что-то в записной книжке. Башкин возвращается с Мокроусовым; это – человек круглолицый, брови удивленно подняты, на лице – улыбочка, но кажется, что хочет крепко выругаться. В полицейской форме, на боку – револьвер, шаркает ножкой.
Мокроусов. Честь имею представиться. Глубоко благодарен за честь служить.
Варвара. Очень рада. Вы даже в форме, а я слышала, что полицию разоружают.
Мокроусов. Совершенно верно, в естественном виде нам по улице ходить опасно, так что я – в штатском пальто, хотя при оружии. Но сейчас, по случаю возбуждения неосновательных надежд, чернь несколько приутихла, и потому… без шашки.
Варвара. Когда вы думаете начать службу у нас?
Мокроусов. Мысленно – я уже давно покорный ваш слуга. В лес готов отправиться хоть завтра, я одинок и…
Варвара. Вы думаете, надолго это – этот бунт?
Мокроусов. Полагаю – на все лето.
Варвара. Только на лето?
Мокроусов. Потом наступят дожди, морозы, и шляться по улицам будет неудобно.
Варвара (усмехаясь). Едва ли революция зависит от погоды.
Мокроусов. Помилуйте! А как же! Зима – охлаждает.
Варвара (усмехаясь). Вы – оптимист.
Мокроусов. Полиция – вообще оптимисты.
Варвара. Вот как!
Мокроусов. Именно-с. Это от сознания силы-с.
Варвара. Вы служили в армии?
Мокроусов. Так точно. В бузулукском резервном батальоне, имею чин подпоручика.
Варвара (подавая руку). Ну, желаю вам всего хорошего.
Мокроусов (целуя руку). Сердечно тронут. (Ушел, пятясь задом, притопывая.)
Варвара (Башкину). Кажется, он – дурак?
Башкин. Это – не грех. Умники-то – вон они как… Им дай волю, так они землю наизнанку вывернут… Как – вроде – карман.
Павлин (Башкину, Елизавете). Духовенству обязательно нужно дать право свободной проповеди, иначе – ничего не получится!
Глафира, Шура выводят под руки Булычева. Все замолчали, смотрят на него; он хмурится.
Булычов. Ну? Что молчите? Бормотали, бормотали…
Павлин. Поражены внезапностью…
Булычов. Что?
Павлин. Зрелище человека ведомого…
Булычов. Ведомого! Ноги у человека отнимаются, вот его и ведут! Ведомого… Мокей – Яшутку освободили?
Башкин. Да. Всех арестантов освободили.
Звонцов. Политических.
Булычов. Якову Лаптеву свобода, а царя – под арест! Вот как, отец Павлин! Что скажешь, а?
Павлин. Неискушен в делах этих… но – по малому разумению моему – сначала осведомился бы, что именно намерены говорить и делать эти лица…
Булычов. Царя выбирать. Без царя – перегрызетесь вы все…
Павлин. Воодушевленное лицо у вас сегодня, очевидно – преодолеваете недуг?
Булычов. Вот, вот… преодолеваю! Вы, супруги, и ты, Мокей, оставьте-ко нас, меня с Павлином. Ты, Шуренок, не уходи.
Башкин ушел в прихожую. Звонцовы и Достигаева – наверх. Минуты через две Варвара, сойдя до половины лестницы, слушает.
Шура. Ты – ляг!
Булычов. Не хочу. Ну что, отец Павлин, ты насчет колокола – что ли?
Павлин. Нет, заглянул в надежде увидеть вас в лучшем положении, в чем и не ошибся. Но, конечно, памятуя щедрые и великодушные в прошлом деяния ваши, направленные к благолепию града сего и храма…
Булычов. Плохо ты молишься за меня, мне вот все хуже. И неохота платить богу. За что платить-то? Плачено немало, а толку нет.
Павлин. Жертвы ваши…
Булычов. Постой! Есть вопрос: как богу не стыдно? За что смерть?
Шура. Не говори о смерти, не надо!
Булычов. Ты – молчи! Ты – слушай. Это я – не о себе.
Павлин. Напрасно раздражаете себя такими мыслями. И что значит смерть, когда душа бессмертна?
Булычов. А зачем она втиснута в грязную-то, темную плоть?
Павлин. Вопрос этот церковь считает не токмо праздным, но и…
Варвара – на лестнице – смеется, прижав платок ко рту.
Булычов. Ты – не икай! Говори прямо. Шура, – трубача помнишь, а?
Павлин. В присутствии Александры Егоровны…
Булычов. Это – брось! Ей – жить, ей – знать! Я вот жил-жил, да и спрашиваю: ты зачем живешь?
Павлин. Служу во храме…
Булычов. Знаю я, знаю – служишь! А ведь придется тебе умирать. Что это значит? Что значит – смерть нам, – Павлин?
Павлин. Вопрошаете… нелогично и бесплодно! И – прости-те! Но уже не о земном надо бы…
Шура. Не смейте так говорить!
Булычов. Я – земной! Я – насквозь земной!
Павлин (встает). Земля есть прах…
Булычов. Прах? Так вы, мма… Так вы это, что земля – прах, сами должны понять! Прах, а – ряса шелковая на тебе. Прах, а – крест золоченый! Прах, а – жадничаете…
Павлин. Злое и пагубное творите в присутствии отроковицы…
Булычов. От рукавицы, от рукавицы…
Варвара быстро ушла наверх.
Обучают вас, дураков, как собак на зайцев… Разбогатели от нищего Христа…
Павлин. Озлобляет вас болезнь, и, озлобляясь, рычите, подобно вепрю…
Булычов. Уходишь? Ага…
Шура. Напрасно ты волнуешься, от этого хуже тебе. Какой ты… неугомонный…
Булычев. Ничего! Жалеть – нечего! Ух, не люблю этого попа! Ты – гляди, слушай, я нарочно показываю…
Шура. Я сама все вижу… не маленькая, не дура!
Звонцов на лестнице.
Булычов. Они, после трубача, решили, что я с ума сошел, а доктора говорят: врете! Ты ведь докторам веришь, Шура? Докторам-то?
Шура. Я тебе верю… тебе…
Булычов. Ну, то-то! Нет, у меня разум в порядке! Доктора – знают. Действительно, я наткнулся на острое. Ну, ведь всякому… интересно: что значит – смерть? Или, например, жизнь? Понимаешь?
Шура. Не верю я, что ты сильно болен. Тебе надо уехать из дома. Глафира верно говорит! Надо лечиться серьезно. Ты – никого не слушаешь.
Булычов. Всех слушаю! Вот знахарку попробуем. Вдруг – поможет? Ей бы пора прийти. Грызет меня боль… как тоска!
Шура. Перестань, милый! Не надо, родной мой! Ты – ляг…
Булычов. Лежать – хуже. Лег – значит – сдался. Это – как в кулачном бою. И – хочется мне говорить. Мне надо тебе рассказать. Понимаешь… какой случай… не на той улице я живу! В чужие люди попал, лет тридцать все с чужими. Вот чего я тебе не хочу! Отец мой плоты гонял. А я вот… Этого я тебе не могу выразить.
Шура. Ты говори тише, спокойнее… Говори, как, бывало, сказки мне рассказывал.
Булычов. Я тебе – не сказки, я тебе всегда правду говорил. Видишь ли… Попы, цари, губернаторы… на кой черт они мне надобны? В бога – я не верю. Где тут бог. Сама видишь… И людей хороших – нет. Хорошие – редки, как… фальшивые деньги! Видишь, какие все? Вот они теперь запутались, завоевались… очумели! А – мне какое дело до них? Булычову-то Егору – зачем они? И тебе… ну, как тебе с ними жить?
Шура. Ты не беспокойся обо мне…
Ксения (идет). Лександра, к тебе Тоня с братом пришла и этот…
Шура. Подождут…
Ксения. А ты – иди-ко! Мне с отцом поговорить надо…
Булычов. А мне – надо?
Шура. Вы – не очень много – говорите…
Ксения. Учи, учи меня! Егор Васильевич – Зобунова пришла…
Булычов. Шурок, ты потом веди их сюда, молодежь-то… Ну, давай Зобунову!
Ксения. Сейчас. Я хочу сказать, что Лександра подружилась с прощелыгой этим, с двоюродным братцем Андрея. Сам понимаешь: это ей не пара. Одного нищего приютили мы, так он – вон как командует.
Булычов. Ты, Аксинья, совсем… как дурной сон, – право!
Ксения. Бог с тобой, обижай! Ты бы запретил ей амурничать с Тятиным-то.
Булычов. А еще что?
Ксения. Мелания у нас…
Булычов. Зачем?
Ксения. Несчастие с ней. Солдаты беглые напали на обитель, корову зарезали, два топора украли, заступ, связку веревок, вон что делается! А Донат, лесник наш, нехороших людей привечает, живут они в бараке, на лесорубке…
Булычов. Заметно, что ежели какой человек приятен мне, так он уж никому не приятен.
Ксения. Ты бы помирился с ней…
Булычов. С Маланьей? Зачем?
Ксения. Да – как же? Здоровье твое…
Булычов. Ладно. Давай… помирюсь! Я ей скажу: «И остави нам долги наша».
Ксения. Ты – поласковее. (Ушла.)
Булычов (бормочет). «И остави нам долги… „яко же и мы оставляем“… Кругом вранье… Ох, черти…
Варвара. Папаша! Я слышала, как мать говорила о Степане Тятине…
Булычов. Да… Ты – все слышишь, все знаешь…
Варвара. Тятин – скромный, честный человек, он не потребует большого приданого за Александрой и очень хорошая пара для нее.
Булычов. Заботливая ты…
Варвара. Я присмотрелась к нему…
Булычов. О ком ты заботишься? Эх вы… черти домашние!
Идут Мелания, Ксения, в дверях остановилась служка Таисья.
Ну что, Малаша? Помиримся, что ли?
Мелания. То-то. Воин! Обижаешь всех… ни за что ни про что…
Булычов. «И остави нам долги наша» – Малаша!
Мелания. Не о долгах речь. Не озоруй! Вон какие дела-то начались. Царя, помазанника божия, свергли с престола. Ведь это – что значит? Обрушил господь на люди своя тьму смятения, обезумели все, сами у себя под ногами яму роют. Чернь бунтуется. Копосовские бабы в лицо мне кричали, мы, дескать, народ! Наши мужья, солдаты – народ! Каково? Подумай, когда это солдаты за народ считались?
Ксения. Это вот все Яков Лаптев доказывает…
Мелания. Губернатора власти лишили, а на место его нотариус Осмоловский посажен…
Булычов. Тоже толстый.
Мелания. Вчера владыко Никандр говорил: «Живем накануне происшествий сокрушительных; разве, говорит, штатская власть возможна? От времен библейских народами управляла рука, вооруженная мечом и крестом…»
