Максим Горький
Из воспоминаний
И, покашляв, добавил с усмешкой:
– Но – есть условия, при наличии которых честнее быть бездельником… есть такие мудрые условия!
Я не понял этих слов, я тогда был молод.
Вот этот человек уже не в силах произнести связную фразу, да и голоса у него нет, он шипит, точно головня, облитая водой.
– Юноша… юношей я думал, я дал… клятву себе… понимаете ли… у большинства женщин нет половой совести… впрочем, я тоже… мы все… ох, подождите…
Смерть душила его лениво, не торопясь. Я чувствую, как холодеет, умирая в моих руках, его рука и застывают пальцы, теряя живую гибкость, вытягиваясь. Отваливается подбородок, открывая тёмную впадину рта, и в ней свалившийся направо серый язык. Дрожат ресницы, мерцая на солнце, точно металлические.
– Да-да, – невнятно шепчет он, дёргая костями плеч и захлёбываясь, – вы помните?..
В горле у него влажно хлюпает, глаза расширяются, как у человека, которого душат, но он, быстро и упрямо глотая воздух, всё ещё силится договорить что-то и бормочет:
– Не много… нужно ума…
Это были последние его слова, он вздрогнул тихонько и замолчал, выпрямляясь.
Я знаю, что он хотел ещё раз напомнить мне свою любимую поговорку:
«Не много нужно ума для того, чтобы тебя считали умным, большинство признанных умников – только осторожные люди; но необходимо быть мудрецом, чтоб хорошо притвориться глупеньким…»
