Его очень утомила эта речь; посидев ещё несколько минут, я встал.
– Хотите идти? Принято, чтоб старые литераторы напутствовали молодых. Я – вдвое старше вас. Вы мне понравились, и я хочу вас обнять, – это и будет моим напутствием…
Тут разыгралась одна из наиболее странных и трогательных сцен, пережитых мною…
Потом, крепко поцеловав друг друга, мы расстались, не сказав ни слова более.
Я видел этого человека не более трёх-четырёх раз, – с каждым разом он становился мне всё более дорог и близок, но, в суете жизни, мне не пришлось уже говорить с ним один на один.
В мою «честь» был устроен обед в редакции «Жизни», различные люди говорили обязательные в таких случаях речи. Н. К. Михайловский сидел рядом со мною и, тыкая меня большим пальцем под рёбра, увещевал:
– Отвечайте же, сударь! Вам наложили целую поленницу комплиментов, – надо отвечать! Ну – кураж!
Я не умею говорить речей. Церемония обеда была убийственно скучна, едоки чувствовали себя нелепо, некоторые из них поглядывали на меня явно враждебно, насмешливо. Я сказал Николаю Константиновичу, что это мешает мне дышать.
– Привыкайте, – шутливо-строго сказал он вполголоса. – Ничего, так и следует. Было бы наивно думать, что ваш успех – всем приятен.