Максим Горький
О писателе, который зазнался
…Нехорошо, когда писатель много имеет почитателей, нехорошо! Только болотным растениям не вредит избыток сырости. Дубам нужно её в меру.
Здесь я рассказываю об одном писателе, который по дороге к цели своей неожиданно забрёл в трясину популярности, о том, как смешно и неловко он вёл себя, наглотавшись похвал толпы, и что произошло с ним, когда голова его закружилась от туманных испарений славы.
Был он парень молодой, простодушный, но не совсем дурак и отличался от товарищей по ремеслу тем, что, всегда искренний, каждый день противоречил сам себе.
Жил он в стране, литература которой пользовалась всемирной славой, и когда начал спотыкаться о первые признаки популярности, то отнёсся к ним с недоверием и подумал:
«Странно – в трубы им трубят – не слышат, дудочка поёт – радуются!»
Парень этот не был скромен, отнюдь нет! Но он знал себе цену, вот в чём дело… И ещё он знал, что в его родной стране нет народа, а есть только «публика», и что именно «публика» создаёт литературные и иные репутации, а народ живёт своим бытом, писателями пренебрегает, верит в колдунов, всю жизнь только работает, но всегда голодает и всю литературу, вместе с другими, любимыми «публикой» искусствами, в любой момент готов променять на мешок муки.
Но хотя герой мой твёрдо знал всё это, однако – человек он был! К тому же все писатели – люди более или менее ограниченные. Он начал чувствовать, что ожесточённое внимание «публики» к его книгам – приятно ему. Он стал получать от читателей лестные письма.
Один читатель писал: «Талантливый», другой, чёрным по белому, выводил: «Многоуважаемый», какая-то читательница написала просто, но сильно: «Душка! Спасибо!» – точно писатель-то шёлку на кофточку ей подарил. А один лавочник, торговавший книгами, прислал письмо следующего содержания:
«М. Г. господин писатель!
Будучи заинтересован, почему это публика так здорово покупает ваши многоуважаемые книги, я оные прочёл, и из меня вылились следующие стихи:
Как лилии в болоте,
В душе моей унылой
Цвели мечты и грёзы
О жизни без препон.
Цвели они, – но – кратко,
Цвели и – увядали,
И в тине сердца гнили,
И пахли очень скверно…
Но ты проник мне в сердце
Своим горячим словом,
Как искрами осыпал
Ты мрак моей души!
И запылал я страстно,
И стал безумно храбрым,
И ныне гордо пахну
Палёною щетиной.
С истинным почтением
Семен Ястребов».
И много других знаков внимания получал писатель от «публики». А чёрт, верный спутник писателя, смеясь, подсказывал ему:
– Не смущайся, дурачок, ведь это по заслугам тебе, ты для публики – как молодая любовница расслабленному старику. А также ты не притворяйся оскорблённым, ибо – «карась любит, чтобы его жарили в сметане», а писатель – чтобы его коптили в дыму славы!
И вот герой мой начал потихоньку высовываться на глаза влюблённой в него «публики», а она – рукоплещет. И стал он к этому привыкать, как пьяница к водке, и стало ему без рукоплесканий скучновато жить, и с тем вместе зазнаваться парень стал.
