Максим Горький
Правда социализма
Там было порядочное количество деревенских кулаков. Многие из них тоже хорошо работали. Вначале их побуждало к этому гордое сознание ими своей значительности в мире: они – «хозяева», они должны показать «воришкам», как умеет и может работать «настоящий» человек, «хозяин». Но вскоре эта гордость уступила место чему-то другому, что едва ли было понятно и самому «кулаку». Являясь к начальнику работ, он деловито говорил ему: наказан он за то, что скрыл хлеб и соседям советовал скрывать. На допросе, после ареста, он не сознавался в этом, теперь – сознаётся: скрыл! И подробно рассказывает, где и сколько спрятано хлеба им, сколько и где спрятали односельчане.
Это были наиболее «трудновоспитуемые» люди. В сопротивлении законным требованиям государства они доходили до мрачной жестокости. Один из них, спрятав 450 пудов зерна, допустил умереть от голода двух детей своих и жену и сам отощал до полусмерти. Но и в этих полулюдях, идолопоклонниках частной собственности, правда коллективного труда пошатнула зоологическое, индивидуальное. Вот как рассказывал о своём отрезвлении один из «хозяев», владелец хутора:
«Я – житель тех годов, когда начальство по морде било и за вину и для забавы, для оказательства силы. В 1902 году губернатор Оболенский в нашей деревне пятого порол, так я тоже в пятых оказался. В 906-ом тоже попало маленько, да в тюрьме повалялся четыре месяца. Пришла думка: «Нехай люди живут, як хочут, – буду жить, як можу!» В гражданску войну у меня хутор был, волов три пары, две – мои, одна – братова, а он – в партизаны ушёл, да и пропал. Кони были, было трое австрияков нашей речи, пленники с Галичины. Наскочили белые, бычка зарезали, коней свели. Красные пришли – кроме хлеба ничего не взяли, а хлеба у меня богато было. Потом – снова белые, а за ними – немцы. Ну, прямо скажу, немцы разорили всё моё хозяйство так, что я даже удавиться хотел. Кончилась война, приложил руки к делу – за четыре года обжился неплохо. Левизором был в сельсовете, общественной работы не бегал, кооператив там али что… Начались колхозы. В 29 году оказалось, что я Советской власти противник, враг. Заарестовали. На допросе всё – гражданин да гражданин. «Нехай, – думаю. – Умасливают, чтоб не скрипел». Хлопец один ткнул меня в шею – начальник ему три дня ареста назначил. Может, и не посадил, а – только для политики. Ну, я думаю по-своему: «Ты меня побей, а хозяйства моего – не тронь! При царе – хозяйства не трогали». Да. Вот и попал за охрану хозяйства. Что ж, работаю не хуже других, две премии получил, сокращение срока обещают за обучение хлопцев плотничьей работе. Обучать я – способный. Ну, здесь, конечно, вижу, что ежели у меня свой хутор, так – на кой мне хрен канал этот? И понимаю, что, ежели все хозяева будут эдак думать, придётся им на немца робить, або ещё на кого чужого. Вот перевёлся сюда, на Москву, канал строить. Плотничья работа – спокойнее, а к земле – не вернусь, в колхозе я – не работник, а на какой-нибудь своей десятине – тоже радости не найдёшь, лучше в носе пальцем ковырять.»
