Максим Лагно
Сестрёнка Месть
– Что он сейчас делает? – спросил я жандарма.
– Подписывает соглашение о кредитном займе под залог имущества.
Я не вытерпел и вскочил. Прихрамывая, забегал по комнате от стены к стене. На этот раз папаша залетел слишком далеко. Из-за его невоздержанности мы потеряем аэронеф! А в подсобке у нас лежал труп принцессы. Лев Николаевич убеждал меня выкинуть её за борт. Но я всё ещё верил, что папа поможет, папа разберётся…
Пора понять, что мой папаня не тот человек, на чью помощь можно надеяться.
Я остановился перед доской с кривыми буквами «Внимание, розыск!» Среди бандитских рож всех степеней деградации на меня глядело тонкое личико со знакомыми голубыми глазами. Два острых локона обрамляли щёки. Неужто Мими Вронская в розыске? Или…
Я обернулся на жандарма, как бы умоляя подтвердить, что мне не почудилось. Потом прочёл под фото:
Марин Лебэн, инфанка, г.р. – не установлен.
Разбойные нападения в составе организованной преступной группы, угон транспортных средств, убийство, торговля оружием и чёрной пудрой, незаконные транзакции гражданских чипов… Убийство, убийство, грабёж, убийство…
Любая бандитская рожа по соседству с Марин могла бы позавидовать длине списка её преступлений.
– Пардон, – обратился я к жандарму. – Но когда эта девочка успела столько наразбойничать?
– Ты, парень, читай внимательно. Она – инфанка.
– Кто это?
– Инфаны сохраняют свою внешность на подростковом уровне.
– Как это? – помотал я головой.
– С помощью гормональных средств и пластической хирургии.
– Вечно живут, что ли?
– Никто не вечен, пацан. Живут как все, но умирают молодыми.
– Зачем всю жизнь выглядеть подростком?
– Ну, – пожал плечами жандарм. – Шлюхи, так называемые «инфетки», часто на это идут. Клиентам нравятся девочки и мальчики помоложе, а попасть в острог за совращение малолетних им ссыкотно. Этой Марин, парень, за пятьдесят. Точная дата рождения неизвестна. Лиходейка постоянно меняет гражданские чипы.
– Впервые слышу про инфанов.
– Тогда имей в виду, сейчас Марин промышляет тем, что проникает на аэронефы и дирижабли. Совращает или обманывает капитанов, прикидываясь «девочкой в опасности». Затем уводит судно к своей банде в Санитарном Домене. Сообщники режут всех членов экипажа вместе с горе-капитаном. Те ещё твари. Мы рассылали ориентировку на авиодромы. Но вы, воздухоплаватели, как обычно, ни шиша не читаете. А потом жалуетесь, что вас убивают. А кто виноват, что вы идиоты и верите первой встречной?
До моего внимания наконец-то дошла красная строка под портретом инфетки:
За поимку или информацию о местонахождении подозреваемой – 20 000 эльфранков.
Двадцать штук за труп в подсобке! Я радостно заорал:
– Знаю её местонахождение. Возьмёте инфетку ещё тёпленькой! То есть холодненькой уже… Она в морозильной камере.
В этот момент открылась дверь, и два жандарма ввели отца. Тот виновато смотрел, не понимая, отчего я веселился:
– Бориска… Прости меня. Я обещал, но сорвался… Клянусь Иисусом-девой-марией, больше ни-ни!
– Не плачь, папуля, мы богаты.
Пока жандарм записывал мои показания, папа недоверчиво крутил хмельной головой с синяком под глазом:
– Ну, Бориска, молодчага! Теперь починим движки.
– И стёкла вставим.
– Сбалансируем трюмовую гондолу.
– Везде камеры установим.
– Заодно и хрыча Льва Николаевича – за борт истории! – заявил отец. – Наймём механика, который не выглядит как развалина.
– Отец, я бы оставил Льва Николаевича. Без него не так весело.
– Тогда… тогда отправим тебя на учёбу в Академии Динамического Воздухоплавания! – хлопнул ладонью по столу отец. – Ты же всегда этого хотел.
У меня захватило дух от моего прекрасного будущего.
Оба избегали упоминания о покупке информации об убийцах мамы и сестрёнки.
Месть идёт первой в списке дел. А выполнять эти дела предстоит мне. На папу рассчитывать нельзя. Он это знал давно, а я понял это только сейчас.
—–
Примечания
Однажды на ферму напали наёмники Приватной Военной Компании и всех убили. Вот и вся история\*
Подробно события на ферме Белый Китель изложены в первом романе серии «Белый мусор». А именно глава «Ратный подвиг».
10
ПРИЛОЖЕНИЕ: КАРТА ИМПЕРИИ И ХАНААТА
Эпизод 2. Верификация
1
Вокруг Моску, столицы Империи Ру́сси, расположено три авиодрома. Моску-19 – самый крупный из них. Да и вообще в мире. Хотя, конечно, ханаатцы считают, что самый большой в мире это их «Чи Кентский Международный Авиапорт». Но что с них взять, известно, что все ханаатцы жертвы патриотической пропаганды.
Небо авиадрома пестрело от аэронефов и дирижаблей. Между ними, комариной дрожью, вились бес-пилоты. Сосчитать количество причальных мачт нереально, они как деревья в лесу. В редкие дни, когда пелена облаков не скрывала солнце, Моску-19 всё равно оставался в тени от воздушных кораблей.
Родные очертания «Сестрёнки Месть» я различил среди сотен других аэронефов. Подхватив рюкзак, я дёрнул Димона за рукав:
– Двинули. Причалка номер двадцать три. Видишь, аэронеф с жёлтой оболочкой?
Дмитрий снял солнечные очки, которые ему не шли. Как и дурацкие усики, из которых он мечтал вырастить бороду:
– Офигеть, какой красивый.
Я побежал к причальной мачте. Заприметил отца, выходящего из лифта причалки. В уголках моих глаз скопились слёзы, быстро сохнущие на ветру.
Димон спешил за мной:
– Не верится, что вашему кораблику сорок лет! Как новый.
– Я сам только на фотках видел. Нехило папаша его прокачал.
Отец бросился навстречу и обнял меня. В отличие от меня он не прятал слёзы:
– Бориска! Возмужал, настоящий капитан. А ведь год прошёл всего. Эх, время летит с нарушением скоростного режима.
– Знакомься, отец, это Дмитрий Тюрго, мой товарищ по академии. Мы вместе закончили первый курс.
– А-а-а, будущий старпом на «Сестрёнке»? Евгений.
Отец и Димон обменялись рукопожатиями, а я отметил их схожесть: оба какие-то вялые, ленивые. Ничего, я им покажу настоящую флотскую жизнь.
Набрав побольше воздуха, хотел гаркнуть, как нас учили: «Всем на борт!», но дверь лифта причалки раздвинулась:
– Тьфу-ты ну-ты, мусье Сопляк! Ишь ты, надулси, как аэростат заграждения. Выдыхай, выдыхай. Меня не испужаишь.
Лев Николаевич был облачён в тёмно-синий комбинезон с жёлтым кругом на груди и силуэтом «Сестрёнки Месть». Хрыч хлопнул меня по плечу:
– Не куксись, тьфу-ты ну-ты. Как напялишь свою капитанскую фуражку, так и буду субординацию тебе говорить.
– Надо было его за борт выбросить, – повернулся я к отцу. – Зря тебя не послушал.
– Терпи, гипер-маркиз-капитан. У меня контракт ещё на год, – захохотал Лев Николаевич.
Отец пропустил меня и Димона к лифту причальной мачты:
– Как там правильно говорят: «Все на борт?»
2
Чудеса начались в коридоре: он стал шире и приобрёл безопасные закруглённые углы. Теперь можно безопасно кувыркаться даже при падении в штопор. Освещался он яркими лампами с узорчатыми плафонами. На полу – ковровая дорожка. Димон присел и потрогал ворс. Я тоже хотел, но удержался.
Отец отодвинул дверь в одну пассажирскую каюту: вместо скрипучего старья там новая мебель и округлые шкафы, встроенные в стену. И в каждой каюте – широкие иллюминаторы, вместо мутных дырочек, забитых фанерой, которые были раньше.
– Тьфу-ты, Женька, чего ты пацанёнку мебеля показываешь? – просипел Лев Николаевич. – Главное кажи, давай.
Дед потянул меня в левобортный моторный отсек:
– Вот, обер-мусье-сверхкапитан, зырьте!
Но мне не надо было показывать, куда зырить: вместо родного движка с горелыми газотурбинами сорокалетней давности, гудел под обтекаемым блестящим кожухом мотор с эмблемой «Бамако».
– Ох, ё…, – воскликнул Димон. – Двухтурбинный АБ-4000 с паровакуумной форсажной камерой. Разработан для малых сторожевых дирижаблей военного флота. Корпус движка сделан из сплава с применением материалов из Неудоби.
– А то, – отец подмигнул мне. – Наш аэронеф натянет в гонках любой дирижабль.
– Ну, кроме тех, которые используют ионную тягу, – важно возразил Димон.
– А разве такие есть? – удивился отец. – Впервые слышу.
– Скоро будут, – ответил Димон. – Одна из заимствованных у Австралии технологий. Лет через десять всё на таких движках будет, даже малые бес-пилоты.
– А, ну раз так, то у нас есть десять лет, чтобы наслаждаться этим архаичным движком.
Димон, который лучше всех моих сокурсников разбирался в моторах и типах воздушных судов, продолжал:
– АБ-4000 и через десять лет будет быстрым, ведь он работает на бланспирите. Его не на всяком аэродроме заправляют. А при форсаже расход вообще по литру на километр.
– Ну, можно самим бодяжить диметан с биодизом, – сказал отец. – Но тут я согласен, что перемудрил, надо было движок попроще.
– Тьфу-ты ну-ты, зато как он ходит, детишки мои. Как он ходит! Как танцовщица, – Лев Николаевич затряс лепестками белых волос, словно в припадке.
Димон снял со стены разводной ключ и открутил болты кожуха, прикрывающего мотор. Я и Лев Николаевич отодвинули кожух в сторону. Моторный отсек тут же заполнил шум турбин, а нас обволок жар работающего мотора.
– Хочу проверить теплообмен, – крикнул мне Димон. – Такие движки оснащены дополнительной системой пассивного охлаждения. Даже если просто убрать кожух, должен начаться перегрев.
Я инстинктивно отступил на шаг – верхние части турбин вращались прямо у меня под ногами, обдавая волнами жара.
– Не бойся, Борян, – прокричал мне Димон. – Если упадёшь меж турбин, то тебя раздавит только до половины, потом бортовой ординатёр аварийно остановит вращение.
Лев Николаевич постучал пальцем по циферблату встроенного термометра:
– Тьфу, на семь градусов подскочила.
Димон кивнул:
– Высокие требования к теплоотводу – один из недостатков быстрых движков.
Мы поставили кожух на место и закрутили болты. Температура тут же упала до показателей нормы.
Я повернулся к отцу и неловко обнял его:
– Папа, ты проделал большую работу. «Сестрёнка Месть» стала аэронефом высшего класса.
– Пойдём в рубку. Покажу тебе крайнее нововведение, да сойду на заслуженный отдых.
– Ты не полетишь с нами?
– Устал я, Бориска. Хочу на земле побыть. Погулять по столице-матушке. Иди в плановые рейсы сам. Я разработал погрузплан на все месяц месяц, остальные два месяца летней практики будешь сам составлять. Ты же капитан.
Я важно улыбнулся, не подавая виду, что писать погрузпланы я не умел. Это было моей самой большой бедой в Академии.
3
В капитанской рубке стояли двое. Широкоплечий лысоголовый мужик с окладистой густой бородой. Димон даже свистнул от зависти. И старая женщина лет тридцати с волосами, торчащими как бурьян под забором.
– Навигатор и радист Прохор Фекан, – представил отец бородача.
– Генриетта Аврорина, – сказала женщина. – Распорядитель трюмовой гондолы, младший механик.
Эти двое ошиблись местами. Следить за погрузкой в трюм и помогать старшему механику должен был бы мужик-силач, а хрупкая женщина работать с радио и прокладывать курс.
– Борис Муссенар, будущий капитан, – как можно солиднее представился я. – А это Дмитрий Тюрго, мой старший помощник.
Бородатый Прохор просто кивнул, а Генриетта улыбнулась нам, как малышам:
– Сразу после первого курс? Молодцы, молодцы!
Не знаю, куда зашла бы эта неловкость, но меня спасла рация:
«Сестрёнка, принимайте груз».
Генриетта ушла в трюм, а Прохор встал у руля и вперил задумчивый взгляд в небесную даль, где маневрировали аэронефы и дирижабли.
– Докладываю, обер-мусье-коллосаль-капитан, наш навигатор неразговорчивый тетеря. Иногда я в него кидаюсь подручными предметами, чтобы внимание привлечь…
Бородач повернулся, но не отвёл взгляда от неба:
– Я, дедушка, всё слышу. Просто не об чем с вами говорить.
Прохор Фекан мне определённо понравился!
Отец подвёл меня и Димона к приборной панели:
– Ну? Заметил новинку?
У меня разбегались глаза: тут всё было новинкой. Слегка вогнутые ультратонкие экраны высокой чёткости показывали картинку со всех камер, внутренних и наружных. Я видел, как Генриетта Аврорина руководила подачей контейнеров в раскрытый трюм.
Большинство управляющих элементов размещались на сенсорных панелях, изготовленных в Ханаате. Эргономичные кресла сверкали белизной. Димон сел в одно и крутанулся. Я вспомнил, что год назад на месте этого кресла стоял табурет, прибитый к полу кривыми гвоздями криворуким Львом Николаевичем.
Лобовое стекло было настолько чистым, что его не было бы заметно, если бы не всполохи графической информации. На него проецировались данные загрузки трюма, метеосводка и время до отрыва от причальной мачты. Данные о перемещениях всех судов в небе над Моску-19 отображались поверх отдельных дирижаблей и аэронефов, которые захватывала система слежения и отмечала красным прямоугольником, ведя до тех пор, пока они не выходили из зоны видимости.
– Мерде… – восхитился Димон. – Новейшие технологии.
Тут мой взгляд упал на шлем и две перчатки гант-манипулятора:
– Не может быть, – закричал я. – У нас теперь есть бес-пилоты?
Это и было папино «крайнее нововведение» – три новеньких бес-пилота покоились в ложементе на внешней стороне гондолы. Через лобовое стекло я видел, как на корпусах малышей помигивали зелёные лампочки. Летательные аппараты заряжены и готовы к полёту.
– Пап, это круто, конечно, но к чему они на грузовом аэронефе?
– Ты чё, Борян? – ответил за отца Димон. – В автономном режиме будут сопровождать нас, обследовать местность, выбирать оптимальный маршрут в рамках разрешённого на пролёт коридора. Да и вообще, прикольно иметь глаза, которые смотрят на триста шестьдесят градусов и на десяток километров. Можно ещё кое-что делать, я покажу…
Димон сунул руку в перчатку гант-манипулятора и хотел нацепить шлем, но я остановил:
– Это потом. Сейчас – принимаем командование аэронефом.
4
Я стоял в рубке, а отец на земле. Маленький, беззащитный, почти незаметный в тени аэронефа.
За год учёбы на курсах я не то, чтобы сильно скучал по отцу. Моску такой город, что не заскучаешь. Но я испытал настоящее потрясение, когда увидел фигурку отца с чемоданчиком в одной руке и курткой на сгибе локтя другой.
Отец помахал мне, а я в ответ лишь качнул головой. Ведь рядом подчинённые: старпом Димон… то есть Дмитрий Тюрго. И этот бородач… как там его? Прохор Фекан.
«На любом судне дисциплина начинается с капитана, но с него же начинается и анархия» – так говорил Андрэ Битов, мой любимый преподавать в Академии Динамического Воздухоплавания, ведший класс навигационной геометрии.
«Приём груза завершён – сказала по общей связи Генриетта. – У нас два пассажира, сопровождают свои грузы. Вторая и третья каюты. Надо зарегистрировать гостей».
Прохор коснулся приборной панели. Корпус «Сестрёнки» слегка дрогнул. Ворота трюмовой гондолы закрылись, а на лобовом стекле высветилось сообщения диспетчерской с разрешением на отчаливание. Сквозь буквы я видел фигуру отца. Он сидел на чемоданчике, нелепо задрав голову.
«Э-э-э, Сеструхин Тесть?» – сказал по рации простуженный голос диспетчера авиодрома. – Подтвердите готовность отчалить».
– Готовность подтверждаем, – ответил Прохор.
– Старший помощник Тюрго, – повернулся я к Димону, тот сидел возле станции управления бес-пилотами и вожделенно крутил палец гант-манипулятора: – Снимите показания гражданских чипов у пассажиров.
– Так точно, мусье, обер-сверх-супер-капитан! – Подлец перенял тон Льва Николаевича. Взяв ординатёр-табло, он ушёл.
В рубке остались я и Прохор. Тот вдруг отпустил руль:
– Капитан Муссенар, полагаю, вы хотите сами отправить судно в полёт.
Нет, этот Прохор Фекан просто клад! Настоящий член экипажа. Я встал у руля, а Прохор вообще вышел из рубки. Он снова догадался, что я хотел бы оторваться от причалки в одиночестве.
«Э-э-э, Месть Сестры? – засопливила рация. – Причальные зажимы деактивированы. Начинайте манёвр. Коридор подъёма – триста».
Как можно более уверенным голосом я отчеканил:
– Есть коридор триста.
Неторопливо стал отводить рукоятку высоты. Корпус аэронефа снова дрогнул, а фигура отца исчезла из обзорного поля лобового стекла. Тень «Сестрёнки» быстро уменьшилась.
«Сестрёнка Месть» набирала высоту, как ракета. Я ревностно следил за каким-то частным дирижаблем с оболочкой, расписанной узорами. «Расписной» отчалил вместе с нами.
Я дал системе команду отслеживать дирижабль – тот поднимался на несколько метров быстрее нас. Тогда я переместил руль высоты на одно деление. Возросшая сила тяжести заставила меня ухватиться за перила.
«Тьфу-ты ну-ты, капитан Бориска, молодчик – закряхтела общая связь. – Поддай газу! Не боись, мы разом всех уделаем!»
Когда расписной дирижабль остался далеко внизу, я удовлетворённо вернул руль высоты обратно и стал разворачивать аэронеф, готовясь выйти на трассу.
5
– Видел тёлочку из второй каюты?
Димон бросил ординатёр-табло на стол навигатора, сел в кресло и крутанулся. Иногда он пытался вести себя как видавший жизнь мужчина, воображал, что уже отрастил бороду. Выглядело это комично.
– Старпом Дмитрий Тюрго, – принял я свой «капитанский» тон. – Полагаю, обращение «тёлочка» неприемлемо к клиенту, которому мы оказываем транспортные услуги.
Димон проигнорировал замечание:
– Молоденькая, как мы. Но сиськи – во!
Я встревожился. После случая с инфеткой Марин Лебэн, я не доверял молоденьким. В Моску, шляясь с однокурсниками по студенческим кабаре, я в каждой девушке подозревал зловредную инфетку. Из-за этого ни с кем и не познакомился. Даже на спектакли с Мими Вронской ходил с опаской. Слишком она напоминала мне Марин.
Я резко поднялся с кресла и открыл угловой шкаф. Когда-то там хранилось ружьё, которое давало осечку чаще, чем стреляло. Теперь в шкафу висели три новеньких ствола «Охотник По-по».
Преодолев соблазн вооружиться, я взял с полки аптечку и вышел, бросив Димону:
– Следи за рулём.
– Ха-ха. Презервативы что ли прихватил?
Определённо, надо как-то выправить дисциплину! У Димона никакого уважения к капитану.
Перед дверью второй каюты я задержался. Очень уж всё походило на случай с Марин. Только вместо кастрюли с кашей, я держал аптечку. Конечно, я поступал глупо, полагая, что пассажирка будет обязательно инфанкой. Но если я что и уяснил в жизни, то это факт – лучше выглядеть глупым, чем мёртвым.
– Открыто, – ответили мне на стук.
Я кашлянул и вошёл. Пассажирка сидела на откидной кровати с книгой на коленях.
– Борис Муссенар, капитан судна.
– Алёна Бастьен, э-э-э, торговка.
Димон, как всегда, всё преувеличил. Алёна старше нас. Ей лет двадцать. Волосы непонятного коричневатого оттенка, будто девушка не решила, в какой тон покраситься. А сиськи так себе, обычные. Симпатичная, слегка полноватая. Понятно, почему Димон ею восхитился.
Я открыл аптечку:
– Приветствую вас на борту аэронефа «Сестрёнка Месть», Алёна. Пардон, вам необходимо пройти верификацию.
Алёна взяла из моих рук упаковку:
– Проверка на инфанность? Ваш старпом только что сканировал мой гражданский чип. Если бы я была на инфанной терапии – это было бы указанно… Кроме того, по мне заметно, что я не подросток.
– Или верификация или мы расторгаем контракт об услугах перевозки.
– Вы говорите не тем тоном, каким следует общаться с клиентами.
– Есть причины.
– Хорошо, капитан, как скажете, – Алёна подозрительно быстро сдалась. – Этот тест… на него нужно…
По чистому просторному коридору я проводил Алёну до гальюна.
Ситуация так напоминала случай с Марин, что я стал подозревать: у меня психическая травма, из-за которой воспроизвожу события годичной давности.
Журчание за дверью гальюна прекратилось. Скоро появилась Алёна и протянула мне мокрый кусочек бумаги:
– Видите, капитан, я не инфанка. Хотя мерси за комплимент.
Осознав, какой я всё-таки болван, смутился и ринулся в свою каюту, пробормотав:
– Ещё раз пардон.
6
Ночную вахту несли я и Димон. Как можно спать, когда тебе семнадцать лет, а под твоим управлением аэронеф с новым мощным мотором, с новейшей бортовой электроникой и тремя бес-пилотами?
Димон притащил несколько банок алкоситро. Поначалу я хотел свирепо наложить на старпома дисциплинарное взыскание, но понял, что не стоило. Одно дело показывать авторитет перед Прохором или Генриеттой – они люди новые. Одно дело ругаться со Львом Николаевичем – он человек старый и не в своём уме. Димон – дело другое. Мы с ним немало пережили. И экзамены, и попытки проникнуть в кабаре, где подавали пудру, и драки с кадетами Военной Академии в Гранд Парке и студенческом кабаре «Ра-ра».
Как говорил преподаватель навигационной геометрии Андрэ Битов: «Капитан – это не только строгость, но и честность». Я по-честному хотел бухнуть с другом прямо в капитанской рубке. В нарушение всех регламентов.
После первой банки у Димона всегда заходил разговор о половых сношениях:
– Как ты думаешь, Алёна мне даст?
– Догонит и ещё даст.
– Как ты думаешь, Генриетта и Прохор шпехаются? – не унимался Димон. – А Генриетта и Лев Николаевич? Как думаешь, у старика ещё стоит? Что если Генриетта шпехается сразу и с Прохором и Львом Николаевичем? Присоединяйся, ты же любишь старых. Отшпехаете её втроём.
– Кончай, Димон, ещё услышит тебя кто-нибудь.
– Как ты думаешь, Генриетта тебе даст? Я же видел, что она тебе понравилась. А как думаешь, второй пассажир и Алёна шпехаются?
Чтобы увести разговор от сношений, я спросил:
– Кстати, а кто второй пассажир? У него самый габаритный груз, десятиметровый контейнер.
– Мутный тип. Вроде наш, имперец, но повадки ханаатца. По документам в контейнерах какие-то списанные шасси от бронепежо.
– Странный груз, – сказал я. – Понимаю, если бы он тащил металлолом в Нагорную Монтань или Сан-Свень, у них хорошо за это платят. Но зачем тащить лом в Кунград, в провинцию, где это самое железо добывают?
Но Димона не так-то легко сбить с любимой темы:
– Как ты думаешь, ханаатские тёлки шпехаются лучше наших? Я бы шпехнул ханаатку. Правда, у них сисяндры маленькие.
Чем сильнее Димон увлекался разговором о половых сношениях, тем сильнее я смущался и тревожился. Ведь я совершенно не разбирался в этом вопросе.
– Ты можешь говорить о чём-то другом, кроме шпеха и сисяндр?
– Могу. – Димон вскочил с кресла и натянул перчатку гант-манипулятора. – Чур, я первый.
7
Димон держал растопыренную ладонь в гант-манипуляторе, покачивая то вправо, то влево, при этом сам наклонялся корпусом, словно бес-пилотом управляло его тело, а не рука. Мне ужасно хотелось сорвать с Димона шлем телеуправления и закричать: «Теперь моя очередь!»
Но пришлось делать вид, будто мне безразличны детские забавы. Встал у лобового окна и всмотрелся в ночную черноту, где мигал зелёный огонёк бес-пилота.
– У-а-а! – воскликнул Димон. Сжал кулак и быстро растопырил пальцы – сигнал «максимальная скорость». Огонёк бес-пилота пропал в ночи. Снова сжал кулак и потянул руку на себя – бес-пилот так же быстро вернулся.
– Всё, – не вытерпел я. – Моя очередь.
– Обожди! Я придумал! Полетели к тёлочкам. Вдруг они шпехаются?
Димон вывел изображение с бес-пилота на один из сверхтонких экранов.
Камера бес-пилота перешла в режим максимальной светочувствительности. Борт «Сестрёнки Месть» ясно проступил на экране. Стали видны даже заклёпки на обшивке гондолы. Небо вокруг аэронефа превратилось в синий мерцающий фон из плывущих узоров и светлых точек – это звёзды, которые человеческий глаз не улавливал из-за постоянной пелены облаков над жилыми землями.
– Круто, – восхитился я. – Если гражданские бес-пилоты так видят в темноте, представь, как видят военные?
– Ща и мы кое-что увидим.
Бес-пилот обошёл правый борт аэронефа, качнувшись в струе из газотурбины, и приблизился к иллюминатору каюты. Камера снова адаптировалась и показала внутренности помещения.
Худощавый морщинистый мужчина стянул с себя ханаатскую рубашку без воротника. Повесив её на дверцу шкафа, встал на колени и начал бить поклоны, оттопыривая зад, прикрытый маленькими чёрными трусами.
– Фу, не то окно. Кстати, этот тот самый пассажир с железяками. Вероотступник проклятый. Поклоняется ханаатским чертям, вместо Иисуса-девы-марии.
Димон крутанул рукой, перемещая бес-пилот к иллюминатору каюты Алёны Бастьен. Я перестал делать вид, что мне неинтересно. Каюта была пуста, но за полупрозрачной дверью шкафа двигалась женская фигура.
– Вовремя, – довольно прокомментировал Димон. – Сейчас выйдет. Оценишь её сисяндры.
Дверь закрылась. Алёна была одета не в пижаму или бельё, как можно было ожидать, но в странное обмундирование: куртку, застёгнутую до самого подбородка и брюки военного покроя. Сев на кровать, она принялась зашнуровывать высокие ботинки на толстой чёрной подошве.
– Чего это она так вырядилась? – недоумевал я.
– Пухлые тёлки любят тёмное. Стройнит.
Любительница тёмного, достала из сумки шапочку, натянула на голову и опустила на лицо – на шапке были вырезы для глаз и рта. Из той же сумки она достала небольшой ломик и фонарик. Ломик сунула за пояс, а фонарик надела поверх шапочки. Осторожно подошла к двери. Отодвинула и выглянула в коридор.
Я метнулся к экрану и вывел на него изображение коридорной камеры.
Убедившись, что в коридоре никого не было, девушка выскользнула из каюты и двинулась к лазу в трюмовую гондолу.
Димон снял шлем и тоже смотрел на экран:
– Воровать пошла?
– Следи за управлением, – приказал я.
Выхватил из шкафчика ружьё и выбежал в коридор.
8
«Опять баба в трюме. Если такое повторится в третий раз, я стану женоненавистником. Одни проблемы от них. Особенно от молоденьких… Впрочем, Марин была старушкой. Иисус-дева-мария, способность баб создавать проблемы не зависит от их возраста» – так думал я, шагая по трюму и корябая пальцем рифлёную поверхность приклада ружья.
На этот раз в трюме полнейшая темнота. Впереди мелькнул свет фонарика. Петляя меж ящиков и стеллажей, я подобрался к источнику света. Стоя на коленях, Алёна взламывала дверь десятиметрового контейнера, принадлежащего ханаатцу.
– Попалась, – крикнул я и вышел из укрытия. – Руки вверх!
Алёна замерла. Потом резко развернулась и метнула ломик – со свистом он ударил в ружьё, выбивая из рук. В следующую секунду Алёна уже выкручивала мои руки за спину и била меня головой об ящик:
– Имбециль, не смей так подкрадываться. Могла бы и убить тебя!
Да что же это такое? Вместо того чтобы объяснить, чем бабы занимаются в трюме моего аэронефа, они начинают меня обвинять. При этом бабы всегда мастера рукопашного боя.
Алёна ударила меня последний раз и отпустила. Стянув с головы шапочку-маску, сказала:
– Пардон, капитан. Дело такое, что я не могла иначе. Я всё объясню.
– Ага, – я чуть не плакал. – Вы все говорите, что объясните, но все ваши объяснения – ложь.
– Борис, меня зовут Алёна Бастьен, я агентка Имперской Канцелярии.
– Пф! В этом трюме я встречал принцессу. Агентка канцеляритов – слабая выдумка.
Алёна достала из кармана удостоверение и ткнула мне в лицо, продолжая:
– Под видом торговки я захожу на аэронефы и досматриваю груз. Да, я знаю, что проще провести досмотр вместе с капитаном. Но моя задача не просто обнаружить груз или арестовать того, кто его провозит, а отследить конечную точку назначения. Для этого я тайно осматриваю крупногабаритные контейнеры. Уже восьмой аэронеф…
– Контрабанда?
– Гостайна.
– Чёрная пудра?
– Борис, – вздохнула Алёна. – Канцелярия не занимается ерундой. Пудровозов ловят жандармы.
Меня оглушил треск ломаемых досок и звон разорванного металла. Посыпались щепки и пыль. Мою щёку оцарапала просвистевшая мимо железяка.
Невидимая сила выбила изнутри одну из стенок контейнера, который ранее пыталась взломать Алёна. Внутри контейнера вспыхнул сноп электрического света, словно кто-то водил мощным прожектором. Сам гигантский контейнер закачался и запрыгал, касаясь верхушкой потолка. Вместе с ним раскачивались и трюмовая гондола с аэронефом.
– Иисус-дева-мария, – взвыл я. – Что это?
– То, что я искала, – закричала Алёна. – Но почему ЭТО живое?
Контейнер окончательно распался. В центре трюма на нескольких полусогнутых лапах стояло огромное механическое чудовище. Вместо глаз у него было два прожектора. Один, правда, тускло мигал, будто садилась батарейка. Остальное тело терялось в темноте.
Я достаточно разбирался в технике, чтобы узнать чудище – это австралийский механикл. Боевые самоуправляемые машины часто показывали в военной хронике, иллюстрируя зверства австралийцев. Во время войны, они убили немало наших бойцов. Но для нас, пацанов, механиклы были чудом техники. Мог ли я предположить, что это чудо окажется в трюме моего аэронефа?
Алёна выхватила из-за пояса пистолет и подобрала моё ружьё:
– Я его отвлеку, а ты беги в рубку и отцепляй трюмовую гондолу.
– Весь груз потеряем… – заныл я. Хотя понимал, что лучше потерять груз, чем жизнь.
Перебирая лапами, механикл принялся крушить контейнеры. В воздухе разлился запах духов, цистерну с которыми он перерубил лапой. В мечущемся свете прожекторов я видел, что на концах его двух передних лап крутились пулемётные дула. Слава Иисусу-деве-марие, у него не было боеприпасов!
– Беги!
Я не стал ждать повторного приглашения и полез вверх по лестнице. Из рассечённой щеки лилась кровь, из-за неё мои руки скользили по перекладинам лестницы. Добравшись до верха, бросил последний взгляд на Алёну.
Она вышла из-за укрытия и сделала несколько прицельных выстрелов, высекая искры из корпуса механикла. Он направился в её сторону, раскидывая ящики с посудой, которые хозяин заботливо обернул в несколько слоёв поролона. Алёна перебежала в дальний угол гондолы.
Я бросился по коридору к рубке. За дверями кают слышались голоса:
– Тьфу-ты ну-ты! Хто дверь заблочил? Бориска, сопляк, опять за старое принялся?
Ему вторила Генриетта из своей каюты:
– Что происходит? Почему аэронеф качается? Почему мы заперты?
Только Прохор молча долбил в двери своей каюты чем-то тяжёлым. Дверь уже вздулась пузырём и почти вылетела из проёма.
Но я и сам задавался подобными вопросами. Что происходит? Почему двери заперты? Какое это отношение имеет к механиклу в трюме? Заблокировать замки кают можно было только из капитанской рубки.
Я вбежал в рубку:
– Димон, почему каюты…
Димон забился в угол. Выставив перед собой ружьё, повторял:
– Не подходи, пристрелю, не подходи, пристрелю!
На него надвигался пассажир номер два, владелец контейнера с механиклом. Морщинистый ханаатец был в тех самых неприлично маленьких трусиках, в которых молился своим богам. В руке он держал кривой ханаатский кинжал, чья форма напоминала кривизну его ног.
– Не подходи, пристрелю! – повторил дрожащим голосом Димон.
Дурак, как он стрелять собрался? Он же не переключил предохранитель. Не размышляя далее, я прыгнул на спину ханаатца, выкрикивая:
– Предохранитель, Димон! Рычажок сбоку. Вниз, вниз надо!
Я повалил тщедушного ханаатца на пол, но на этом преимущество неожиданной атаки закончилось. Он выскользнул из моих рук и оттолкнул меня ногой. Я врезался затылком в один новых сверхтонких экранов, на котором отображалась погоня механикла за Алёной по трюму.
