Малькольм Гладуэлл
Бомбардировочная мафия. Мечты о гуманной войне и кровавые будни Второй мировой
Часть первая
Мечта
Глава первая
«Мистер Норден с удовольствием проводил время в своей мастерской»
1
Давным-давно, когда война, которая вскоре пожрет весь мир, вызывала тревогу, но еще не была свершившимся фактом, внимание американской армии привлек один очень интересный человек.
Звали его Карл Норден. Всю жизнь он старался по возможности держаться в тени. Он работал в одиночку – иногда, в критические периоды, возвращаясь в Европу, чтобы помастерить за материнским кухонным столом, а заодно и помечтать. Он создал собственное предприятие, где служило несколько сотен сотрудников. А потом, когда война завершилась, он забросил все это. Полноценных биографий Нордена не существует. Как и просто статей, посвященных его жизни[10]. Никто не воздвиг памятник в его честь. Нигде – ни в его родных Нидерландах, ни в Швейцарии, где он окончил свою жизнь, ни в деловом центре Манхэттена, где он вел свою самую важную работу. Норден повлиял на ход войны и породил мечту, которая не погаснет до конца XX столетия. Представляется невероятным, чтобы человек оставил такой же глубокий след в истории, как это сделал Норден, и потом исчез из виду. Однако случилось именно это. В 352-страничной технической книге об изобретении Нордена самому изобретателю уделено одно-единственное предложение: «Мистер Норден с удовольствием проводил время в своей мастерской, где его рабочий день иногда продолжался 18 часов».
И все.
Так что прежде, чем мы начнем говорить о мечте Нордена и о ее последствиях – о том воздействии, которое Норден окажет на целое поколение, – давайте немного затронем личность самого Нордена. Я спросил у профессора Стивена Макфарленда, одного из немногих историков (а может, и вообще единственного), по-настоящему изучавших биографию Карла Нордена, почему же сохранилось так мало документальных свидетельств о самом изобретателе. Профессор ответил: «Главным образом из-за того, что он требовал абсолютной секретности». Он так описал нашего героя: «Знаете, он был невероятно обидчив. Более самолюбив, чем кто-либо из тех, с кем я никогда не встречался. И я говорю "никогда не встречался", потому что я, разумеется, никогда не видел Нордена».
Норден был голландцем. Он родился на территории современной Индонезии – в то время одной из голландских колоний. В течение трех лет он проходил обучение в швейцарской механической мастерской, а затем получил диплом инженера в престижной цюрихской Федеральной политехнической школе, где одним из его однокашников был Владимир Ленин[11]. Норден, подтянутый и щеголеватый, ходил в костюме-тройке. Носил короткую стрижку с небольшим чубчиком и пышные усы. У него были светлые волосы, набрякшие веки, глубокие морщины под глазами – словно он годами не спал. Его прозвали Старик Динамит. Он глушил кофе литрами. И питался стейками.
Макфарленд объясняет:
Норден по-настоящему верил, что солнечные лучи ведут к слабоумию, в самом что ни на есть биологическом смысле. Так что на улице он всегда ходил в огромной шляпе. И всех в своей семье заставлял так ходить. В детстве он жил в Голландской Ост-Индии[12] – и тем не менее и он, и его семья всегда носили на улице шляпы, потому что солнце, видите ли, вызывает слабоумие.
Как писал Макфарленд, Норден «жадно читал Диккенса, ища в нем откровений насчет жизни угнетенных, и Торо – ради его рассуждений о простой жизни». Он ненавидел платить налоги. И считал, что Франклин Рузвельт – сам дьявол.
Макфарленд описывает чудачества Нордена:
Есть знаменитая история о том, как он наблюдал за одним из своих механиков, а тот немного занервничал и, пытаясь завязать с Норденом разговор, спросил: «Не могли бы вы объяснить, почему мы делаем эту деталь именно так?» И Норден выдернул сигару изо рта и завопил во все горло: «Есть сто тысяч причин, по которым я спроектировал эту деталь так. Но все они вас не касаются, черт побери». Так он обращался со всеми своими сотрудниками. Старик Динамит, самый настоящий.
А вот что Макфарленд говорит о вечном перфекционизме Нордена:
Он не считался с затратами, его девизом была фраза: «Сделайте это как можно лучше». Я видел много знающих и умелых инженеров, но все они, даже наиболее самоуверенные из них, подчеркивали, как важно изучать то, что было сделано раньше. А вот Норден в таких случаях говорил: «Не желаю и слышать об этом». Ему требовались только чистая бумага, карандаш да пара инженерных справочников, набитых формулами для определенных математических расчетов. Он твердо верил в силу «чистого листа», и это показывает, насколько непомерным самолюбием он обладал. Он говорил: «Я не хочу знать, какие ошибки допустили другие. Я не хочу знать, что они сделали правильно. Я намерен сам разработать правильные вещи».
Что же Карл Норден разрабатывал на своих чистых листах бумаги? Бомбовый прицел. Это устройство теперь, в эпоху радаров и GPS, уже не используют, однако на протяжении большей части прошлого века бомбовые прицелы играли важную роль. Скажу больше (иначе вполне может статься, что вы слишком пренебрежительно отнесетесь к этой штуке). Допустим, мы оказались в начале XX века и составляем список десяти главных нерешенных технологических проблем, которыми следует заняться в ближайшие полвека. Что войдет в такой перечень? Ну, некоторые пункты кажутся очевидными. Человечество отчаянно нуждалось в вакцинах для профилактики детских болезней – кори, свинки. Требовались более эффективные сельскохозяйственные удобрения – с целью борьбы с массовым голодом. Гигантские территории планеты можно было бы сделать более производительными благодаря доступным и удобным системам, поддерживающим комфортную температуру и влажность воздуха. Неплохо было бы иметь достаточно дешевые автомобили, чтобы их могла себе позволить семья, принадлежащая к рабочему классу. Я мог бы продолжать, но отмечу лишь, что в этот список непременно попал бы и вопрос из военной сферы: существует ли способ точнее сбрасывать бомбу с аэроплана?
Но почему решить эту проблему было так же важно, как удовлетворить потребность в вакцинах, удобрениях и кондиционерах? Потому что в начале XX века мир прошел через Первую мировую войну, в которой погибли или получили ранения 37 млн человек[13]. Тридцать семь миллионов! В одной только битве на Сомме таких было свыше миллиона, а ведь эта битва не имела особого смысла и мало повлияла на общий ход войны. Для тех, кто пережил Первую мировую, она стала глубоко травмирующим событием.
Что же можно было сделать? Небольшая группа энтузиастов пришла к убеждению: единственное реалистичное решение – в том, чтобы армии попросту изменили методы ведения войны. Чтобы они научились вести «войны, которые будут лучше» (если вам не кажется, что это слишком уж вызывающий оксюморон). Доводы в пользу «лучших войн» приводили пилоты. Авиаторы. Люди, страстно увлеченные одним из новейших и самых воодушевляющих технологических достижений той эпохи. Мы говорим о самолете.
2
Впервые самолеты показали свои боевые возможности во время Первой мировой. Вы наверняка видели изображения тогдашних воздушных машин – аэропланов, как их тогда называли. Они делались из фанеры, ткани, металла и резины. Два крыла, верхнее и нижнее, соединялись вертикальными стойками. Одно сиденье. Пулемет смотрит вперед, его огонь специально синхронизирован с вращением винта так, чтобы пули при стрельбе не били по лопастям. Такие аппараты походили на любительскую модель, собранную где-нибудь в гараже из набора деталей, заказанного по почте. Из истребителей Первой мировой больше всего прославился Sopwith Camel. (Именно на нем летает Снупи в старой серии комиксов «Мелочь пузатая»[14].) Это было одно сплошное недоразумение. Роберт Джексон, автор книг об авиации, отмечает: «В руках новичка Sopwith Camel проявлял самые зловредные качества, что могло превратить его в убийцу». Уточним: в убийцу летчика, который управляет машиной, а не врага, которого атакует самолет. Однако новое поколение пилотов смотрело на эти аппараты и думало: «А ведь что-то в этом роде может в конце концов сделать все эти смертоносные, расточительные, бессмысленные наземные столкновения ненужными. Что, если мы станем вести войны, просто нанося удары с воздуха?»
Одним из этих авиаторов был человек по имени Дональд Уилсон. Он воевал в Первую мировую и помнил тот страх, который охватывал его собратьев-солдат.
Много позже, в 1975-м, он вспоминал:
Один парень покончил с собой. Он решил проделать это у нас в солдатской столовой. Сунул дуло своей винтовки в рот и ухитрился спустить курок. А когда мы сидели в окопе, один тип выстрелил себе в ляжку. Похоже, у этих ребят было преувеличенное представление об опасности, которая им грозит. Но, думаю, большинство из нас толком не понимало, во что мы ввязываемся.
Уилсон начал летать в 1920-х годах и во Вторую мировую дослужился до генерала. Я случайно наткнулся на воспоминания, которые Уилсон опубликовал за свой счет в 1970-х. Называются они «В поисках рая» и напоминают школьный выпускной альбом. Невероятно длинная и нудная вещь. Однако прямо в середине Уилсон выдает странный захватывающий пассаж о своих первых годах в небе. Он пишет: «И потом как-то само собой у меня сложилось представление о будущем. Спустя много лет, в совершенно ином контексте, Мартин Лютер Кинг провозгласит в своей вдохновляющей речи: "У меня есть мечта". С нами было то же самое».
Уилсон сравнивает свое видение перспектив авиации с по-настоящему легендарным моментом в истории американского движения за гражданские права. После чего он заимствует у Кинга и риторические приемы:
У меня была мечта… чтобы страны боролись друг с другом за то, чтобы, вопреки долгой традиции войн, диктовать свои условия, а не доказывать превосходство своего оружия. У меня была мечта, чтобы главные страны, наиболее вероятные соперницы, прошли индустриализацию и зависели от бесперебойной работы организованных и поддерживающих друг друга элементов. У меня была мечта, чтобы будущие воздушные силы могли уничтожить лишь ограниченное число целей в этой паутине взаимозависимых компонентов современной страны. У меня была мечта, чтобы подобное разрушение и вероятность его продолжения вынуждали жертву взмолиться о заключении мира.
Очень смелые идеи – в самых разных смыслах. Заметим: тогда в Соединенных Штатах насчитывалось так мало военных летчиков, что все они были знакомы друг с другом. По сути, это был своего рода клуб, компания энтузиастов. А Уилсон уверял, что этот крошечный клуб с его шаткими летучими машинами способен придумать новую, принципиально иную концепцию войны.
Мечта о том, «чтобы подобное разрушение и возможность его продолжения вынуждали жертву взмолиться о заключении мира»? Уилсон словно бы верил, что самолеты могут собственными силами побеждать в войне. Спикировать, разбомбить выбранные цели, заставить врага опуститься на колени – и при этом не уничтожить миллионы людей на поле битвы. Никакой массовой бойни.
Но авиаторы понимали: прежде чем осуществить эту мечту, необходимо справиться с одной проблемой, очень специфической технической проблемой, решение которой повлекло бы за собой столь далекоидущие последствия, что ей самое место в первой десятке важнейших проблем человечества, наряду с вакцинами и удобрениями. Представьте, что вы живете в то время. Если вам (как этим мечтателям) кажется, что аэроплан может кардинальным образом изменить методы ведения войны – что он способен спикировать, поразить определенные цели и заставить врага упасть на колени, – тогда вам нужно иметь какой-то способ поражения этих выбранных целей с воздуха. А в ту пору никто не знал, как этого добиться.
Я поинтересовался у Стивена Макфарленда, почему же так трудно попасть авиационной бомбой точно в цель. Вот что он ответил:
Меня самого это поражает. Вы же наверняка смотрели всякие фильмы и видео, где говорят: «Наведи перекрестие на объект, а бомбовый прицел сделает остальное». Но за то, чтобы бомба точно поразила цель, отвечает множество разных элементов. Вот представьте: вы едете на машине по шоссе со скоростью 100–110 километров в час и бросаете что-нибудь из окна, пытаясь попасть во что-то. Даже просто в неподвижный объект – скажем, в дорожный знак, или в дерево, или еще во что-нибудь на обочине. Это невероятно трудно, правда?
Если вы пытаетесь забросить пустую бутылку в мусорный бак, проезжая мимо него на машине со скоростью 80 километров в час, вам нужно на ходу произвести некоторые расчеты из области физики. Да, мусорный бак неподвижен, но вы вместе с машиной быстро движетесь, так что вам надо кинуть бутылку с упреждением, до того как машина поравняется с баком. Ведь так? Но если вы находитесь в самолете на высоте 6000 или 9000 метров, эта задача становится гораздо сложнее.
Макфарленд продолжает:
Самолеты Второй мировой летали со скоростью 300–500 километров в час, порой даже 800 километров в час. Они сбрасывали бомбы с большой высоты – до 10 000 метров. Этим бомбам требовалось 20–30, может быть, даже 35 секунд на то, чтобы достичь земли. Причем все это время вы находитесь под огнем. Вам надо вглядываться сквозь облака или… [избегать] вражеских орудий ПВО. Вам надо различать, где макеты заводов, а где настоящие предприятия. А тут еще дымовая завеса. И дым от взрывов других бомб. И в ухо вам вечно кто-то вопит. Плюс все это возбуждение и вообще всякие странные вещи, которые происходят, когда начинается война.
Нужно делать и поправку на ветер, который может дуть со скоростью 160 километров в час. Холодный воздух плотнее, и бомба в нем будет падать медленнее. Теплый воздух более разреженный, и бомба в нем снижается быстрее. Все это надо учитывать. А еще следует понять: летит ли ваш аппарат прямо, ровно, горизонтально? Может быть, он то и дело слегка смещается влево-вправо или вверх-вниз? Крошечная ошибка в точке сброса может обернуться гигантским промахом на земле. Да и видна ли вам цель с высоты 6000 метров? С близкого расстояния завод может казаться очень большим, его ни с чем не перепутаешь. Но с такой огромной высоты он выглядит как почтовая марка. На заре авиации бомбардировщики были не в состоянии попасть в какую-либо цель. О точности бомбардировки никто и не заикался. С таким же успехом стрелки-бомбардиры могли играть в дартс с завязанными глазами. Мечта о том, что самолет может произвести революцию в методах ведения войны, основывалась на недоказанном, непроверенном и очень смелом предположении: кто-то когда-то каким-нибудь образом сумеет понять, как же более-менее точно сбрасывать бомбы с огромной высоты. Данный вопрос находился в «списке технологических пожеланий» той эпохи. И его никто не мог разрешить… пока не появился Карл Норден.
По словам Макфарленда, конструкторские методы Нордена были очень необычными:
Ему никто не помогал. Он все делал сам. Все учитывал. Никаких заметок не вел. Никакого блокнота с собой не носил. Вы не можете заглянуть в его архив: его попросту не существует. Норден все хранил в голове. Как человек вообще мог удержать в мозгу такие сложные штуки? Я поражался, что этим можно заниматься таким вот способом. Но инженеры иногда упоминают так называемый мысленный взор: мол, они видят вещи как бы в уме, не глазами, а именно что мысленным взором. Вот как раз Карл Норден так и работал.
Я спросил у Макфарленда, считает ли он Нордена гением? Вот ответ:
Ну, он бы вам сказал, что изобретает лишь Господь, а люди просто открывают. Так что для него речь не шла о «гениальности». Он бы отказался принять такое звание. Ему бы это не понравилось, он бы не согласился, если бы его назвали гением. Он бы сказал, что он лишь человек, открывающий величие Бога, открывающий Божьи творения. Что Бог являет истины через людей, которые готовы усердно трудиться и использовать свой ум, дабы открывать эти Господни истины.
Норден начал заниматься бомбовым прицелом в 1920-х годах. Он заключил контракт с американскими военно-морскими силами, хотя позже будет работать в Воздушном корпусе сухопутных войск США (ныне это ВВС США). Он устроил себе мастерскую на Лафайет-стрит, в том районе Манхэттена, который сегодня называется Сохо. И там он стал трудиться над тем, что станет его шедевром.
К тому времени, когда Соединенные Штаты вступили во Вторую мировую, военные уже спешили оснастить свои бомбардировщики норденовским прицелом. Обычно экипаж бомбардировщика состоял из десяти человек: пилот, второй пилот, штурман, стрелки, а главное – бомбардиры, осуществлявшие наведение и сброс бомб. Если бомбардир не выполнит свою работу, усилия всех девяти его товарищей пойдут насмарку.
Один из вышедших в годы войны учебных фильмов для бомбардиров разъясняет важность норденовского прицела, демонстрируя аэрофотографии вражеских объектов:
Какой-то из них может стать вашей целью. Вот почему вы здесь. Вот почему все эти бесчисленные устройства собраны в этой и других бомбардирских школах. Почему наши инструкторы готовят вас. И почему пилоты берут вас с собой, совершая боевые вылеты.
Вполне вероятно, что некоторые из вас, сидящих сейчас в этом зале, увидят одну из этих целей – не на киноэкране, а движущейся под перекрестием вашего бомбового прицела. И куда же они упадут, эти ваши бомбы? ‹…› В тридцати метрах от объекта? В полутора сотнях метров? Это будет зависеть от того, насколько хорошо вы научили свои пальцы и глаза быть такими же точными, как ваш норденовский прицел.
Официально это устройство называлось Mark XV. Авиаторы, использовавшие прицел, прозвали его футбольным мячом. Весил он 25 килограммов и располагался на своего рода платформе – ящике, приводимый в стабильное состояние гироскопом, который позволял прицелу постоянно оставаться в одном и том же положении, даже когда самолет мотало и трясло. Этот бомбовый прицел (по сути, нечто вроде аналогового компьютера) представлял собой компактное, тщательно сделанное устройство из зеркал, телескопа, шарикоподшипников, различных измерительных шкал и циферблатов. Находясь в движущемся самолете, бомбардир смотрел в телескоп на цель и проводил фантастически сложную серию корректировок. Норден разработал 64 алгоритма, которые, как он полагал, охватывали все аспекты проблемы бомбардировок. И прежде всего: насколько скорость и направление ветра влияют на траекторию бомбы? Насколько на нее влияет температура окружающего воздуха? А скорость самолета? На то, чтобы как следует освоить норденовский прицел, требовалось шесть месяцев.
Даже если просто смотришь этот учебный фильм, начинает болеть голова. Закадровый голос произносит:
Теперь посмотрите на линию внизу. Вначале это была ваша линия прицела. Она ведет прямо к объекту. Я знаю: когда вы в небе, на земле нет никаких удобных и заметных линий, которые могли бы вам помочь. Но ваш бомбовый прицел дает вам нечто похожее. Прицел состоит из двух частей, помните? Нижняя – стабилизатор. В нем имеется еще один гироскоп, только ось у него – горизонтальная.
А над ним – собственно прицел. Стабилизатор расположен на продольной оси самолета. Но вы можете поворачивать прицел таким образом, чтобы он всегда был направлен на цель. Однако прицел соединен со стабилизатором специальными металлическими стержнями. Благодаря им гироскоп контролирует положение прицела, так что, как бы самолет ни отклонялся от курса, прицел всегда будет «смотреть» в одну и ту же сторону.
И вся эта наука – чтобы бомбардир точно знал, в какой момент заорать: «Бомбы на сброс!»
Макфарленд объясняет одну из тонкостей норденовской работы:
Один из 64 алгоритмов Нордена учитывал тот факт, что после сброса бомбы проходит секунд 30, прежде чем она поразит цель. На протяжении этих 30 секунд Земля успевает немного повернуться, ведь она вращается вокруг своей оси.
И Норден разработал специальную формулу. Если, по предварительным расчетам, бомбе потребуется 20 секунд на то, чтобы долететь до цели, тогда Земля успеет повернуться, скажем, на 3,5 метра (сейчас я беру эту цифру с потолка). А значит, вам надо настроить ваш «бортовой компьютер» так, чтобы иметь в виду: ваша цель сместилась на 3,5 метра. Если вы летите на высоте 6000 метров, она может сместиться, скажем, на 8 метров. А потом все эти данные требовалось ввести в «компьютер»[15].
Армия закупила тысячи норденовских бомбовых прицелов. Перед каждым боевым вылетом бомбардир (в сопровождении вооруженной охраны) доставал свое устройство из специального хранилища. Затем он нес его к самолету в металлическом ящике. Каждый бомбардир имел четкие инструкции: в случае жесткой посадки немедленно уничтожить прицел, чтобы он не попал в руки противника. По легенде, бомбардирам даже выдавали для этого особое взрывное устройство длиной 45 сантиметров. В качестве последней меры предосторожности все они должны были принести особую присягу: «Торжественно клянусь хранить в тайне любую конфиденциальную информацию, которая будет мне сообщена. Полностью сознавая, что я хранитель бесценного достояния моей страны, одного из важнейших ее активов, клянусь защищать секрет американского бомбового прицела, если потребуется – ценой собственной жизни».
И посреди всего этого драматизма и секретности находился Карл Норден. Чудак Норден, многих доводящий до безумного раздражения. Прежде чем Соединенные Штаты вступили в войну (он тогда еще совершенствовал свое изобретение), Норден иногда покидал Манхэттен и возвращался в Цюрих – в дом своей матери. По словам Макфарленда, это вызвало «страшное возмущение» американских чиновников:
Пытаясь защитить Нордена, ФБР отправляло с ним своих агентов. Британцы вроде бы думали, что он шпионит на немцев, и [американские военные] боялись, что британцы попытаются его захватить. Но тот стоял на своем. Норден говорил: «Я отправляюсь в Швейцарию. И вы не сможете мне помешать». Конечно же, законы военного времени тогда не действовали, ведь Соединенные Штаты еще не участвовали в войне. Так что с юридической точки зрения у них не было способов его остановить.
Почему военные вообще мирились с его прихотями? Потому что норденовский бомбовый прицел стал для них воплощением заветных мечтаний.
Деловой партнер Нордена, Тед Барт, был, по сути, торговым агентом, «лицом предприятия». За год до вступления Соединенных Штатов в войну он заявил: «Мы не считаем квадрат со стороной 0,5 метра… такой уж сложной целью для поражения с высоты 9000 метров». Есть и более яркая формулировка, которая станет основой для легенд о Нордене: новый бомбовый прицел позволяет уложить бомбу в бочонок из-под солений, сбросив ее с высоты 9000 метров.
Это утверждение пьянило воображение первого поколения военных летчиков. Наиболее дорогостоящим начинанием Второй мировой стало создание бомбардировщика B-29 – «Суперкрепости». На втором месте – Манхэттенский проект, масштабная, беспрецедентная работа по созданию первой в мире атомной бомбы[16]. А на третьем месте – не бомба, не самолет, не танк, не артиллерийское орудие, не корабль. Третьим самым дорогим проектом являлся норденовский бомбовый прицел, 25-килограммовый аналоговый компьютер, рожденный взыскательным воображением Карла Л. Нордена. Зачем же тратить такую бездну средств на какой-то бомбовый прицел? А вот зачем. Норден как бы олицетворял собой мечту – одну из самых притягательных за всю историю военных действий: если мы сможем с высоты 9000 метров уложить бомбу в бочонок из-под солений, нам больше не понадобится армия. Отпадет нужда убивать множество юношей на поле боя, целиком уничтожать города. Мы сможем заново изобрести войну. Сделать ее прицельно-точной, стремительной и почти бескровной. Почти.
