Марат Александрович Чернов
Создатели монстров
Часть 1.
Падение «Доминанта»
1
Доктор Альберт Шанц проснулся на рассвете с чувством необъяснимой тревоги и некоторое время лежал в кровати, глядя перед собой в потолок и с помощью логики пытаясь понять, с чем связано это необычное для его хладнокровного рассудка состояние. Альберт никогда не считал себя параноиком или невротиком, но в данном случае это было похоже именно на опасность нервного срыва.
Оставаясь по характеру совершенно бесстрастным человеком, Шанц спросил себя, с чем это может быть связано? Он не клаустрофоб, в роду больных шизофренией вроде бы не было. Тогда что? Переутомился на работе? Сказать по правде, в этом могла быть доля истины. Его и вправду в последнее время слишком захватила его научная работа. Шанц спешил к ней каждое утро в течение всей недели в непривычном для него возбуждении и почти детском восторге. В его работе, определённо, было какое-то скрытое коварство; казалось, она упорно не отпускала его из своих хищных объятий, однако он был этому пока только рад.
Несмотря на некое недоброе предчувствие, закравшееся к нему в предрассветных сумерках, поначалу этот день ничем не отличался от череды предыдущих. Приняв душ и позавтракав, доктор Шанц покинул свои апартаменты, спустившись по лестнице на первый этаж центрального корпуса института, быстро прошёл в конец пустого, залитого солнечным светом коридора, миновал автоматическую двустворчатую бронедверь, пройдя мимо комнаты охраны, затем вошёл в лифт и не глядя нажал кнопку, которую нажимал каждый битый день. Лифт бесшумно и быстро спустил его на тридцать метров под землю, где находился один из ярусов подземного комплекса научно-исследовательских лабораторий.
Выйдя из лифта, доктор миновал ещё один безжизненный коридор, остановившись перед двустворчатой стальной дверью, над которой висела табличка с надписью: «Сектор С». Альберт приложил ладонь к панели биометрического замка и приготовился было переступить порог подземного каземата, но, к его изумлению, дверь не открылась – впервые за пять лет его кропотливых научных, поистине каторжных работ. В недоумении Шанц застыл на месте, не понимая, что происходит. Он приложил ладонь к панели снова, но сенсоры по-прежнему не сработали. Шанц беззащитно огляделся, однако вокруг не было никого, кто мог бы ему помочь. Сверху слабо мерцали плафоны из толстого стекла, выделяя скудный свет, которого едва хватало, чтобы разглядеть дверь лифта в конце коридора.
«Вот было бы интересно и захватывающе, если б не открылась ни одна из этих дверей, и я застрял бы в этом сумрачном подземном коридоре ещё на несколько дней, – подумал Альберт. – Бесконечных, кошмарных дней».
Дверь открылась лишь с третьей попытки после того, как доктор несколько раз усердно протёр ладонь от пота об свой стерильный халат. Гадая о том, что могло послужить причиной этой временной неисправности сенсорного замка, Шанц переступил порог двери, оказавшись в одном из секторов, предназначенных для чрезвычайно секретных исследований.
В течение последней недели доктор Альберт Шанц ежедневно выполнял на этом ярусе подземного комплекса одну и ту же рутинную работу. Она состояла в том, чтобы наблюдать за существом, помещённым в специальный саркофаг в секторе «С». Создание внешне почти ничем не отличалось от обычного человека. Оно было зачато здесь, на одном из нижних этажей, успело пройти все стадии роста от эмбриона до взрослой особи буквально за считанные месяцы и теперь мирно дремало за стеклянной скорлупой саркофага. И хотя оно выглядело образцовым подобием homo sapiens без каких-либо видимых патологических отклонений, Шанц всё ещё не был склонен считать подопытного венцом научного творения.
Проект «Доминант», как окрестил его профессор Волков, генеральный координатор всех исследовательских работ и руководитель института, по крайнему убеждению Шанца, нуждался в доработке. Однако сам профессор был настроен куда более оптимистично и напрочь отметал все сомнения своего главного ассистента и заместителя по должности.
В тот день они снова столкнулись с Волковым в секторе «С». В центре просторного светлого помещения располагался громоздкий, более трёх метров в длину саркофаг, за герметично закрытым стеклянным колпаком которого можно было разглядеть умиротворённое лицо атлетически сложенного мужчины. В нём не было бы ничего аномального, если бы не его гигантский рост – более двух метров. Небольшое отклонение в геноме, как сказал профессор Волков, который предпочитал даже не обращать на это внимания. После ряда печальных неудач этот образец казался идеальным; более того, профессор считал, что эта незначительная ошибка как никогда приблизила их к наилучшему результату, увенчавшему годы кропотливых изнурительных трудов.
Шанц не разделял восторгов Волкова, оставаясь непробиваемым скептиком до последнего. Он хорошо помнил, каких нервов и усилий стоило им обезвредить несколько менее покладистых экземпляров, отличавшихся редкой даже для животного мира агрессивностью. Порой они вели себя, словно гигантские насекомые, причём некоторые из них напоминали этот вид животного царства даже внешне, демонстрируя не меньшую, а, возможно, и большую ярость и бескомпромиссность.
Последний образец проекта порадовал своих создателей стопроцентной человеческой внешностью, совершенно без намёков на клешни, клыки или жвала, собирающиеся выскочить у него из нутра. И тем не менее ничего не выражающие безжизненные черты спящего атланта скорее отталкивали, чем привлекали; в них было не больше жизни и естественности, чем в серых, покрытых кафелем стенах и бронебойных дверях, ограждавших это существо от внешнего мира. Доктор Шанц относился к последнему подопытному, пожалуй, даже более настороженно, чем к предыдущим, более устрашающим на вид.
Лаборантка лет тридцати с глубоким шрамом на левой щеке следила за показаниями компьютера, подсоединённого к системе жизнеобеспечения. В данный момент она старалась делать это чуть более внимательно, чем обычно, поскольку рядом находился профессор. В стороне за стеклянной перегородкой притихли двое охранников в чёрной униформе, непривычно режущей глаз в медицинской лаборатории, где почти всё было ослепительно белого цвета, включая, конечно, и стерильные халаты учёных.
Доктор Шанц подошёл к саркофагу и встал рядом с профессором. За пять лет они никогда не здоровались по утрам, так же как и не прощались, будто эти годы слились в один сплошной, бесконечно долгий рутинный день. Тот с какой-то странной улыбкой изучал лицо подопытного, склонившись над стеклянной крышкой саркофага. Волкову было далеко за семьдесят, во всём его облике сквозило что-то от умудрённого Франкенштейна, демонического, но тем не менее внушающего уважение. Его пышная седая шевелюра, видимо, уже несколько лет не знала расчёски; выражение лица могло быстро смениться с гневного на приятное и радушное и, в целом, он мог казаться артистичным и непостоянным, что иногда встречается среди людей неадекватных или гениев.
Доктор Шанц являл собой полную противоположность руководителя научного института, однако иногда могло показаться, что он вполне успешно перенял многие черты характера своего наставника. Он был моложе профессора почти на тридцать лет; вечно бесстрастное выражение его лица выдавало в нём скептика, трудоголика и практика; из-под стёкол очков в строгой металлической оправе мерцал взгляд холодных свинцово-серых глаз, взгляд акулы, не упускающий из виду ни одной мелочи. Надо сказать, этого пронизывающего «стеклянного» взора доктора побаивались многие из рядовых лаборантов.
Альберт Шанц считался вторым человеком в институте после профессора, поэтому ни одно из зрелищных представлений местного научного аттракциона ни в коем случае не могло обойтись без него. Более того, иногда он знал наперёд, что должно случиться, будучи посвящён во все детали, как того и требовал рабочий протокол. Между тем ему не хотелось думать о том, что все доступные ему сведения проходят через руки профессора, власть которого в этом удалённом от цивилизации научно-исследовательском институте, затерянном среди прикаспийских степей и холмов, была безгранична и сравнима разве что с каким-то диктаторским правлением. Престарелый самодержец явно знал и оберегал свою власть, стараясь держать на привязи всех сотрудников, включая даже самых приближённых вроде Шанца.
Однако у доктора в кармане был сильный козырь: врождённое чувство дипломатии, невероятное терпение и некоторая способность научного предвидения. Это можно было назвать каким-то шестым чувством, поразительным чутьём, позволявшим ему предугадывать некоторые грядущие события в области их общих с профессором научных изысканий. Однако о большей части этих предчувствий он предпочел бы умолчать, дабы профессор Волков не счёл его паникёром.
Вообще говоря, в последнее время их отношения сложно было назвать даже партнёрскими. С некоторых пор Шанцу начало казаться, будто профессор скрывает от него какие-то очень важные научные данные или чего-то попросту не договаривает. От этого противного чувства подозрительности и недоверия было крайне сложно избавиться, и время от времени это проявлялось в виде яростных споров и вспышек раздражительности у обоих, хотя, осознавая явное преимущество профессора по опыту и рангу и не забывая о дипломатии, доктор всегда оставлял за своим руководителем право на окончательное решение.
То, что случилось совсем недавно как будто должно было объединить их усилия и примирить раз и навсегда. Цикл многолетних утомительных экспериментов близился к развязке. По-видимому, в стенах научного института наконец-то свершилось нечто значительное и вселяющее надежду. Казалось, триумф был близок, и на монументальном полотне их общих чаяний, бессонных ночей и кропотливой работы оставалось сделать лишь несколько последних штрихов.
– Послезавтра утром, – коротко сказал профессор, не глядя на Шанца, словно говорил с самим собой.
– Что послезавтра утром? – с интересом спросил Шанц.
– Послезавтра мы отключим систему, выведем его из комы и посмотрим, на что он способен. Завтра к вечеру нам должны доставить партию приматов, так что ваша задача, доктор, подготовить их к эксперименту. Я заказал диких самцов павианов из южной Африки. Должен сказать, это довольно агрессивные экземпляры, так что поосторожнее с ними, Альберт.
– Зачем они вам? – с интересом спросил Шанц.
Профессор с лёгким удивлением взглянул на него и сказал:
– Как будто сами не знаете? Пора проверить боевую реакцию нашего доминантного «самца».
Шанцу стало немного дурно. Перед его мысленным взором на мгновение предстал покрытый плотным линолеумом пол в лаборатории, залитый кровью, и ему показалось, что он снова слышит испуганные крики охранников, как в тот несчастливый для института день, когда одно из «бракованных», созданных профессором существ вырвалось из клетки, вцепившись когтистыми лапами в горло одной из лаборанток. Инцидент закончился тем, что охранники пристрелили взбесившуюся тварь, а лаборантку удалось вернуть к жизни на операционном столе, но Альберт запомнил этот случай надолго, и сейчас он вновь вспыл в его памяти во всех своих ужасающих кровавых красках. Сотрудницу, которой в тот день настолько не повезло, звали Лидия. Она поправилась и спустя некоторое время вернулась к работе, решив, к удивлению Шанца, остаться в институте, но глубокий шрам на её некогда симпатичном лице было невозможно скрыть никаким тонирующим кремом и можно было только догадываться о её чувствах, когда каждое утро она приступала к работе, связанной с наблюдением за очередным подопытным образцом.
– Профессор, – произнёс Шанц, помедлив. – Я считаю… я просто убеждён, что это несвоевременное решение.
– Вы серьёзно? – безучастно откликнулся Волков.
– На мой взгляд ещё рано выводить его из этого состояния. Если честно, я бы на некоторое время вообще заморозил проект.
– Посмотрите, какой красавец, – со спокойным удовлетворением произнёс профессор. – Он жаждет предъявить себя миру, а вы хотите свернуть проект. Кстати, все физиологические показатели нашего «Доминанта» в норме.
Последние слова профессора, произнесённые им с безразличием и каким-то отрешённым, по-детски мечтательным выражением лица, вывели Шанца из себя, и он повысил голос:
– Плевать на внешние показатели, даже если они очень обнадёживают! Одним словом, нужно заново провести вскрытие и повторить все анатомические исследования. Я бы взялся за это сам, причём немедленно!
– Чего вы боитесь? – скорчив недовольную мину, спросил Волков.
– Мы тут не в детские игры играем. Лучше перестраховаться лишний раз, чем после в спешке заметать следы, как это нередко бывало раньше.
– Успокойтесь, я абсолютно уверен в успехе!.. Да и потом, сроки поджимают, доктор. Мы и так затянули с проектом, а наши спонсоры уже требуют отдачи. Нельзя сбрасывать это со счетов, иначе нас просто лишат финансирования. И тогда вы поедете домой, где вас с нетерпением ждут, не так ли?
Доктор Шанц снова почувствовал себя проигравшим в этой словесной баталии. Действительно, сложно было на это что-то возразить. В тех краях, откуда он сбежал, напортачив по юридической части, его ждали лишь несколько полицейских чиновников из следственного комитета, которые были рады задать ему несколько вопросов отнюдь не для научного журнала, и, наверное, больше никто. В последней дискуссии как всегда победил профессор. Он и его спонсоры.
2
Костя Пришвин добрался до Нареченска из родной Самары на нескольких видах транспорта: поездом, автобусом и, наконец, просто автостопом. Уже на второй день пути к своей конечной цели, научному институту, находившемуся где-то за чертой этого небольшого провинциального городка, Костя понял, что мобильную связь ему, вероятно, в ближайшее время не восстановить и соответственно он может забыть и обо всех банковских услугах, когда у него закончатся последние наличные деньги.
В последний раз на пустынной дороге по направлению к институту Пришвина подбросил загорелый местный парень на самосвале ЗИЛ-130. Они тряслись на ухабах около часа, перетирая разные темы от политики и современных научных разработок до красивых девчонок из Иваново и ценах на вещевых базарах в Подмосковье, где Косте когда-то довелось побывать, пока шофёр не остановился у оживлённого скудной растительностью предгорья – отсюда начинала виться почти неприметная каменистая тропинка, терявшаяся среди иссушённых солнцем, красноватых соляных холмов.
– Вообще-то мне нужен институт Биотехнологий, – заметил Пришвин, оглядывая окрестности, чем-то напоминающие марсианский пейзаж. – Разве это здесь?
Загорелый парень молча указал на покосившуюся табличку, видневшуюся поодаль у подножия склона. На ней можно было разобрать слегка затёртую от времени и суховеев, аккуратно выведенную чёрной краской, надпись:
«БИОСФЕРНЫЙ РЕЗЕРВАТ. ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЁН!»
Пришвин радостно кивнул:
– То, что нужно! Далеко отсюда до института?
Местный с каким-то испугом посмотрел на Костю и сказал:
– Мы объезжаем его стороной. Кстати, два дня назад один из таких же, как ты психов задал мне тот же вопрос. Надеюсь, он уже дома и смотрит телевизор.
Костя не успел задать парню логичный уточняющий вопрос, когда тот, даже не удосужившись распрощаться, отжал газ и скрылся из виду на бешеной скорости.
Пришвин в изумлении проводил взглядом самосвал, оставивший позади себя плотную завесу из пыли и дыма. То, что он услышал, откровенно говоря, не очень-то его и напугало, – скорее, наоборот, заинтриговало и пробудило ещё больший интерес к вожделенному институту. Если следовать логике, этот кто-то мог быть репортёром, таким же, как и он сам. Значит ли это, что у него появился соперник? Или местный «абориген» попросту ошибся?
Пришвин двинулся по тропинке, уводившей вверх по песчаному склону, отметив про себя, что ему остаётся всего несколько часов до наступления сумерек и что оказаться одному в темноте в неизвестном необитаемом месте было бы не самой приятной перспективой, тем более если местные жители так беспокоятся за каждого чужака, появившегося в этом краю.
По-видимому, ему предстоял последний марш-бросок, далеко не самый лёгкий, но имевший преимущество с учётом тех опасностей, с которыми мог столкнуться Костя и в которые он был заранее посвящён. Список возможных рисков был коротким, но предельно ясным, и первое правило, позволявшее обойти первую опасность, гласило: «Бойся лёгкого пути!»
Самый краткий и простой путь к научному институту лежал по шоссе, огибавшему предательские предгорья и ложбины, явно полные змей и прочей неприятной живности, однако это был и самый рискованный путь для чужака.
«Первый закон папарацци: не засветись!» – Так сказал ему Стеблов, редактор журнала в его родном городе, в котором ему предложили долгожданную и, как ни странно, весьма неплохо оплачиваемую работу.
Всё бы ничего, если бы главред не решил его проверить на новой должности, поручив на первый взгляд непосильное задание: отправиться к чёрту на кулички, за добрую тысячу километров от уютного кабинета в служебном помещении редакции. И спрашивается, зачем?! Пролезть на территорию бывшего секретного объекта только для того, чтобы узнать, что творят тамошние «ботаны»? Сначала Пришвину захотелось отказаться от задания, равно как и от новой должности, но редактор с ухмылкой бросил перед ним довольно плотную пачку зелёных купюр, обнадёживающе подмигнул, и Костя понял, что перестанет уважать сам себя, если не совершит в жизни хотя бы один необдуманный поступок, который, к тому же, ещё и оплачивается авансом.
Почему-то Пришвин очень не хотел здесь лишний раз засвечиваться. Поэтому он следовал всем советам и напутствиям Стеблова, который, по его словам, когда-то побывал в Прикаспии с более мирными намерениями, с целью порыбачить в заводях одного из множества притоков, впадающих в Каспийское море.
Следуя маршруту, указанному участливым редактором на потёртой карте местности, Костя начал подниматься по каменистому склону, чувствуя, что с каждым шагом это становится всё тяжелее. Тропинка теоретически должна была довести до высокого забора, ограждавшего научный объект с южной стороны, конечно, если Костя ничего не перепутал. Далее предполагалось действовать по обстоятельствам. Впрочем, Стеблов не забыл составить подробный список опасностей, по его мнению, подстерегающих любого, кто рискнул бы проникнуть на закрытую территорию объекта. Однако пока Пришвин не увидит эту ограду своими глазами, он не хотел о них даже вспоминать.
Он был настолько поглощён своим восхождением на вершину холма, что не заметил человека, долго и терпеливо наблюдавшего за ним с высоты двадцати метров. Лишь когда Пришвин уже почти поравнялся с ним, добравшись до вершины, он услышал до боли знакомый ему голос:
– Уж кого я не ожидал здесь увидеть, Костя, так это тебя!
Он с удивлением поднял голову и увидел сияющее круглое лицо Гриши Самойлова. Подобной встречи уж точно не ждал и Пришвин. Благодаря какому-то невероятному стечению обстоятельств, они столкнулись именно здесь, в этом далёком пустынном краю, хотя Пришвин отнюдь не рассчитывал, что они когда-нибудь встретятся снова. К сожалению или к счастью, это был он – его бывший приятель, полноватый и немного неуклюжий с виду парень, с которым они уже давненько разошлись во взглядах на репортёрское ремесло. Они познакомились несколько лет назад по чистой случайности в интернет-кафе недалеко от Ярославского вокзала, куда зашли выпить пивка и потарабанить по «клаве». Их объединял общий интерес к журналистике, хотя дорогу к взятию заветных высот они пробивали себе по-разному, кто как мог, хотел и умел. Самойлов к тому времени уже учился на журфаке МГУ, чем сразу расположил к себе Пришвина, для которого аудитории данного вуза казались недостижимым Олимпом. К слову говоря, сам Костя прибыл в Москву, набив себе руку на спортивных колонках сразу нескольких провинциальных газет, но даже и не мечтал о факультете журналистики и жизни праздного бомонда, – вместо этого ему пришлось буквально выживать, работать, где придётся, причём отнюдь не в редакциях столичных глянцевых изданий. Самойлов же был коренным москвичём, слегка ленивым, и у него частенько водились деньги не в последнюю очередь благодаря щедрым родным, – всем этим они с Костей, собственно, и отличались.
Да, это был он – монстр бульварного чтива, вот уже много лет собиравшийся взорвать реальность самой опасной из мин замедленного действия, самой сенсационной из статей! Можно с уверенностью сказать, что свежеиспечённый журналист Гриша Самойлов всегда мечтал лишь об одном – славе суперскандального репортёра. И главное, – он мечтал написать самую сногсшибательную статью, причём основанную на самых бесспорных фактах, – затея, как считал Пришвин, действительно заслуживающая уважения в среде новостной прессы, если забыть о том, что самые увлекательные статьи чаще всего основаны на фактах спорных и бездоказательных.
Впрочем, нельзя сказать, чтобы Самойлов преуспел хоть в чём-то, на что рассчитывал за всё это время; скорее, он снискал себе славу неудачника, без конца забавлявшего своих более расторопных коллег. Начать с того, что он не доучился в МГУ, как следствие сузив себе спектр возможностей в той сфере деятельности, в которой, видимо, изначально собирался зарабатывать деньги и строить дальнейшую карьеру. В отличие от Кости, вернувшегося из Москвы в свой родной город, Гриша продолжал работать в столице, не оставляя попытки покорить мегаполис своим талантом, оттачивая перо в коротких публикациях на страницах отдельных столичных бульварных изданий и ведя свой собственный блог в Интернете. Не так давно Самойлов зациклился на исследовании паранормальных явлений и сразу столкнулся с абсолютным недоверием и непониманием всех и каждого, включая его же случайных работодателей. Вероятно, вскоре до него дошло, что он потерпел фиаско, потому что распрощавшись с публичной жизнью, бомондом и ночными тусовками, Гриша надолго куда-то исчез, потеряв всякую связь с кругом коллег по цеху, знакомых и даже самых близких друзей.
Пришвин не был до конца уверен, что действительно рад тому, что его бывший приятель неожиданно нашёлся и лишь по одной причине: воспалённое воображение Гриши Самойлова уже давно перебило все показатели самых изощрённых представителей бульварного жанра. Во всём остальном он мог быть в сущности неплохим спутником, ведь и один, как здраво рассудил Костя, в поле не воин.
Самойлов помог Пришвину взобраться на вершину склона, и тот не мог не заметить, насколько уверенно держался здесь его друг, как будто подобное времяпрепровождение было ему вовсе не в новинку.
– Так ты здесь уже два дня? – спросил Костя, вспомнив о недвусмысленном замечании шофёра. – Знаешь, местные не очень-то любят эти окрестности.
В ответ Самойлов загадочно воззрился на Пришвина и произнёс почти шёпотом, словно кто-то мог его подслушать:
– Два дня, дружище, и две ночи!
– Ты что-то откопал?
– Сложно сказать, – было видно, что Самойлов едва не раздувается от гордости.
Определённо, он уже успел что-то разузнать, иначе было не объяснить его крайне довольный вид. Этот задорный блеск глаз и повышенная розовощёкость запомнились Косте ещё со времён их совместных тусовок в Москве, когда его друг с увлечением рассказывал ему о своих новых бредовых идеях.
– В общем, я кое-что нарыл, – сказал он. – Конечно, если это не «фата-моргана».
Самойлов любил блеснуть эрудицией, сдобрив свою порой весьма бессвязную речь или несуразный текст в блоге каким-нибудь броским словцом.
– Даже так? – Пришвин сделал вид, что крайне удивлён.
Самойлов поморщился, стирая испарину со лба:
– Здесь очень жарко, Костик! За два дня я прочувствовал это на все сто. Почти как в пустыне Сахара, а значит, могут быть и миражи.
– Ты здесь из-за секретного института, верно? – в упор спросил Пришвин.
– Точно! – признался Гриша, и глазом не моргнув. – В некоторых кругах он известен как «Объект-5», некогда государственный научно-исследовательский секретный НИИ, привлекавший для работы самых лучших генетиков, биологов и прочих отборных «ботанов». Но теперь, у кого я ни спрашивал, никто не может толком сказать, на кого и на какие средства этот НИИ работает. Официальное прикрытие: принадлежность к фармацевтической компании «Бион», слышал о такой?
– Нет, что-то не припомню.
– Костик, я чувствую, это мой шанс.
– Кто тебе рассказал об институте?
– Письмо по и-мейлу. Я не шучу. Полная нелепость, но кто-то, пожелавший остаться неизвестным, прислал мне письмо. Ты же знаешь, что письма шлют все, кому не лень. А мы, репортёры, этим живём.
– И ты даже не знаешь, кто?! – изумился Пришвин.
– Это не важно, главное, что он подал мне хорошую идею. Ну, а кто подцепил тебя? – не без скрытого ехидства спросил Самойлов.
– Так, один главред. Это моя работа, ведь я вроде бы всё ещё журналист, – улыбнулся Костя.
Гриша добродушно усмехнулся в ответ.
– Солнце зайдёт через пару часов, но у тебя ещё есть шанс подобраться к «Объекту-5» поближе, конечно, если ты не против.
Пришвин живо ухватился за эту возможность:
– Ты знаешь, как туда пройти?
– Да, но должен тебя огорчить: всё, что мы с тобой увидим – это высоковольтную ограду за холмом и больше ничего. Во всяком случае, пока мы не найдём способ через неё перебраться.
Костя с улыбкой отмахнулся:
– В моей жизни случались обломы и похуже. Веди, Сусанин!
Они двинулись по узкой тропинке, уводившей вниз со склона в поросшую скудной зеленью ложбину, за пределами которой начиналась безжизненная территория, напоминающая унылые окрестности лагеря для особо опасных заключённых.
3
За всё время своей исследовательской работы доктор Шанц ещё ни разу не предпринимал попыток обойти всю научную базу сверху донизу. Не то чтобы это было совершенно невозможно, напротив, архитектурная конструкция и план всего строения были предельно упрощены. Однако некая невидимая сила, крывшаяся в этих стенах, казалось, подспудно не позволяла ему это сделать.
В этом было одновременно что-то захватывающее и жуткое: начать свой путь с верхних, самых светлых шумных верхних этажей и, постепенно углубившись в подземные недра научного объекта, пройти по запутанному лабиринту потайных коридоров, будто совсем лишённых жизни. Альберт отнюдь не был суеверен, но подчас ему начинало чудиться, что в самых глубинах института поселилось нечто неимоверно чудовищное и зловещее. Именно поэтому при всей своей любви к уединению он избегал оставаться здесь надолго один.
От мрачных мыслей его как всегда спасала работа, и в свете последних успехов он почувствовал невиданный подъём и тягу к новым самым решительным действиям. Единственное, что не давало ему покоя – это спорный подход профессора Волкова ко всему, что бы здесь ни происходило. Что-то заставляло доктора доверять своему шефу всё меньше. Конечно, проект «Доминант» был их общим триумфом. Но Шанц, потративший на эти исследования тоже немало времени, добровольно отрезав себя от цивилизованного мира, не мог простить профессору попыток присвоить себе все лавры и поставить свой личный акцент над проектом, волей-неволей оттенив вклад своего компаньона.
В этот поздний час в подземных секторах института оставались только дежурные охранники, хорошо вооружённые и обмундированные в чёрную униформу, которыми командовал начальник охраны объекта Савва Багров, дюжий мужлан с не совсем ясным военным прошлым. Доктор предпочитал общаться с ним как можно меньше, уступив эту привилегию профессору.
Согласно протоколу, сотрудники института Биотехнологий должны были покинуть помещения подземных этажей до десяти вечера, хотя бывало, кто-то из числа самых фанатичных трудоголиков оставался в лабораториях на ночь, особо не стремясь вернуться в жилые апартаменты, которые располагались совсем рядом, в здании, находившемся рядом с главным корпусом. Надо сказать, бывший научный секретный объект и создавался много лет назад с тем расчётом, чтобы надолго расселить здесь учёных, заставив их отказаться от заурядных благ цивилизации.
Доктор Шанц в этом смысле недалеко ушёл от некоторых наиболее фанатичных коллег и уже давно облюбовал себе комнату на верхнем этаже центрального здания института. Чтобы добраться до неё, нужно было пройти обычным маршрутом мимо двери в апартаменты профессора. Так доктор сделал и на этот раз. Он не собирался нарушать покой своего шефа, но, проходя мимо, невзначай услышал за дверью профессора чьи-то приглушённые неразборчивые голоса. Шанц остановился и прислушался. Голоса стихли внезапно, будто собеседники заподозрили о его присутствии. Дверь скрипнула и приоткрылась, точно от сквозняка. Внезапно позади доктора донеслось какое-то шуршание, словно кто-то невидимый прошмыгнул за его спиной.
Альберт испуганно оглянулся, но коридор был совершенно пуст. Он взглянул на дверь, приоткрывшуюся, словно приглашая его войти. Подстёгнутый любопытством, доктор Шанц толкнул дверь и осторожно вошёл внутрь. Он увидел профессора в глубине помещения, поспешно убирающего что-то, похожее на шприц с иглой, в несгораемый шкаф.
Видимо, профессор услышал его шаги, потому что быстро захлопнул дверцу шкафа и обернулся к нему:
– Ах, это вы, доктор! А я ещё подумал, кто тут шляется?
– Я не помешал? – Шанц прошёлся взглядом по комнате в поисках неизвестного собеседника, но рядом не было никого.
– Конечно, нет, доктор, заходите. Не хотите ли коньячку на сон грядущий?
– Нет, спасибо. У вас была открыта дверь, вот я и решил напомнить вам…
– О чём? – профессор бросил на Шанца острый взгляд. – Неужели о безопасности.
Доктор сухо кивнул.
– Поверьте мне, Альберт, – сказал профессор, с тяжёлым вздохом усаживаясь в широкое кожаное кресло. – Я не забываю об этом ни на минуту… Как самочувствие Доминанта?
– Все показатели в норме. Вообще с ним всё как всегда. Это кома, сон без сновидений. Очень глубокий сон.
– Согласен, вряд ли Доминант видит сны. Ведь он и не должен их видеть… Кстати, он на месте? – спросил вдруг Волков.
Шанц с удивлением ответил:
– Конечно! Почему вы спросили?
– Стерегите его, доктор. Вы отвечаете за это!
– Само собой, он под наблюдением. Правда, за охрану непосредственно отвечает Багров.
Профессор помолчал с минуту, затем поучительно произнёс:
– И запомните ещё одно: всего один посторонний на территории нашего объекта – это ни много ни мало как объявление войны!
Доктор кивнул в ответ и внутренне поёжился, вспомнив о специально натренированных сторожевых псах, обходивших всю достаточно обширную территорию вокруг научного института день и ночь, благодаря чему даже сотрудники избегали пересекать её на своих двоих – только на машине и желательно в присутствии охраны. Такова была воля профессора: ни один посторонний, кто бы он ни был, не мог проникнуть за внешнюю ограду объекта незаметно и безнаказанно.
