Марат Шукдин
Узы Крови. Начало
Узы Крови. Начало.
Глава 1. Дорога в Багрецовку
Старенькая «Нива», надсадно кашляя двигателем, упорно ползла по раскисшей колее, которую на карте оптимистично именовали дорогой. Вадим до боли в костяшках сжимал руль, морщась не столько от тряски, сколько от тупой, ноющей боли в левой ноге. Старое ранение, память о последней командировке, всегда напоминало о себе в такую промозглую, сырую погоду, какая уже неделю стояла в Тверской области. Октябрь выдался холодным и плаксивым.
Он ехал второй день. Два дня сквозь бесконечные, унылые пейзажи – перелески, голые поля, редкие, полузаброшенные деревушки. Два дня наедине со своими мыслями, которые неизменно возвращались к ней. К Олене.
Сестра. Близнец. Десять лет… Целая вечность прошла с их последней короткой встречи на перроне вокзала, когда она, только что закончившая свой медицинский институт, направлялась по распределению в эту самую глушь. Десять лет почти полного молчания. Сначала редкие, все более формальные письма, потом и они прекратились. Телефон молчал. Он звонил, писал… ответа не было. Служба затянула его в свой водоворот – учения, командировки, боевые… госпиталь… снова служба. Жизнь неслась так стремительно, что времени на упорные поиски просто не оставалось. Он говорил себе, что у нее своя жизнь, что она просто не хочет общаться. Но где-то глубоко внутри он этому не верил.
Их связь… она была не просто родственной. С самого детства они были как две половинки одного целого. Он помнил, как однажды, лет в семь, он упал с велосипеда и сильно ударился головой, до звезд в глазах. А через полчаса прибежала Олена, бледная, испуганная, и сказала, что у нее вдруг так сильно заболела голова, что она не могла дышать. Она всегда чувствовала его боль, его страх, его радость. И он чувствовал ее. Даже на расстоянии. Эта нить не могла просто так порваться. Он был уверен – почти уверен – что она жива. Это иррациональное знание, эта невидимая связь была тем якорем, что удерживал его от полного погружения в мрак после всего, что он видел на службе.
Теперь службы не было. В тридцать шесть – отставка по выслуге, минимальная пенсия, израненное тело и душа, в которой служба оставила свои шрамы и свои подарки. Он пытался вернуться к мирной жизни, но «гражданка» казалась ему чужой и враждебной. Шумные города раздражали, люди казались пустыми, их проблемы – мелкими. Его армейские рефлексы – оценивать обстановку, искать угрозу, держать дистанцию – мешали заводить знакомства, строить отношения. Короткие, лишенные глубины романы лишь усиливали чувство одиночества. Он был как волк, выросший в клетке и вдруг выпущенный на волю – он не знал, как жить в этом свободном, но непонятном мире.
И в этой пустоте, в этой тишине отставки, мысль об Олене, о необходимости найти ее, стала почти навязчивой. Он должен был знать. Он должен был увидеть ее. И он поехал – по единственному адресу, оставшемуся в старой записной книжке: Тверская область, деревня Багрецовка. Название звучало как насмешка. Что могло заставить его сестру-близнеца, мечтающую о блеске столицы, о путешествиях? Его Олена, яркая, живая – и эта глухомань? Что могло заставить ее остаться здесь? Оборвать все нити?
Дорога становилась хуже с каждым километром. Колея углублялась, «Нива» протестующе выла, грозя застрять в вязкой грязи. Лес по обе стороны дороги смыкался плотной стеной. Вековые ели и сосны перемежались с дрожащими на ветру золотыми березами и багряными шапками кленов. Воздух был густым, влажным, пах сырой землей, прелой листвой, грибной сыростью. Красиво – дикой, первозданной, но немного угнетающей красотой. Вадим опустил стекло. К лесным запахам примешивался слабый, едва уловимый запах дыма – но не жилого, а скорее, как от старого кострища. И что-то еще… Сладковато-приторное? Или это просто игра воображения на фоне усталости? Он снова почувствовал легкую тревогу, то самое предчувствие «неправильности», которое бывалые солдаты учатся не игнорировать.
Он посмотрел на часы. Скоро начнет темнеть. Судя по карте, до Багрецовки оставалось совсем немного. Нужно было успеть засветло. Он сильнее вдавил педаль газа, заставляя машину реветь и ползти вперед.
Наконец, когда солнце уже начало клониться к зубчатой стене леса на западе, деревья расступились. Багрецовка. Она возникла внезапно, без всякого перехода – несколько десятков домов, темнеющих в низине у изгиба черной торфяной речки. Над ними, на холме, доминировал большой кирпичный особняк, словно наблюдая за своим сонным, застывшим владением. Чуть поодаль белел остов полуразрушенной церкви с провалившейся крышей. Никаких признаков жизни вокруг – ни полей, ни огородов за околицей, только беспросветный, подступающий вплотную густой лес. Ощущение полной изоляции, оторванности от мира было почти физическим.
Вадим медленно направил «Ниву» по единственной улице, размытой и глубоко прорезанной колеями. Он ехал и смотрел. Избы – крепкие, бревенчатые, срубленные на совесть, но многие покосившиеся, с заколоченными окнами или пустыми глазницами выбитых стекол. Резные наличники, когда-то бывшие гордостью хозяев, облупились и почернели от времени. Палисадники заросли бурьяном вперемешку со странными, темными растениями, которые он видел и в лесу. Но у каждого дома, даже у самых заброшенных на вид, были сложены аккуратные поленницы дров. Контраст между запустением и этим признаком жизни выглядел странно.
Тишина давила. Он не слышал ни лая собак, ни мычания коров, ни детских голосов – ничего, кроме урчания собственного мотора и шума дождя, снова начавшего накрапывать. Люди были. Он видел их – застывшие фигуры в темных окнах, силуэты на крыльцах, под навесами сараев. Они смотрели на его машину. Неподвижно. Без любопытства. С холодным, оценивающим вниманием хищников, наблюдающих за вторжением на их территорию. Его армейский опыт кричал: здесь что-то не так. Это не просто глухая деревня. Это место со своей, скрытой и, скорее всего, опасной жизнью.
Он притормозил у одного из дворов, где пожилой, сухой мужичок методично колол дрова. Топор взлетал и опускался с размеренной неотвратимостью. Мужичок не поднял головы, пока Вадим не опустил стекло и не окликнул его.
– Добрый день. Подскажите, пожалуйста…
Мужичок замер с поднятым топором. Медленно повернул голову. Лицо морщинистое, обветренное, глаза – выцветшие, но острые, как два осколка льда. Он смотрел на Вадима долго, изучающе, словно решая, стоит ли вообще отвечать.
– Ищу сестру, – Вадим постарался, чтобы голос звучал как можно спокойнее и дружелюбнее. – Олену Разумовскую. Сказали, она здесь живет, в Багрецовке.
При имени Олены взгляд старика на мгновение изменился – мелькнуло что-то похожее на удивление или… узнавание? Но тут же погасло. Он опустил топор, воткнув его в колоду.
– А, Олена… – он потер подбородок, словно вспоминая. – Есть такая. Живет. Вон там, – он неопределенно махнул рукой в сторону холма, где виднелся особняк. – В доме на горке. С мужем.
– А как проехать?
– Прямо по улице поезжай, – старик говорил ровно, без выражения, глядя куда-то мимо Вадима. – Церковь увидишь, белую, разрушенную. Сразу за ней дорога направо, в горку пойдет. Туда тебе. Дом ихний там один такой, кирпичный, не промахнешься.
– Спасибо, – сказал Вадим, пытаясь поймать его взгляд, но старик уже отвернулся к своим дровам.
– Удачно доехать, – буркнул он ему в спину.
Проводив его взглядом, Вадим тронул машину. Объяснение было четким, но это секундное узнавание в глазах старика, эта поспешность, с которой он закончил разговор… Вадим был уверен – старик знает больше, чем говорит. И Олена здесь – не просто жительница.
Он доехал до церкви. Печальное зрелище – облупившиеся стены, пустые окна, провалившийся купол, сквозь который виднелось серое небо. Рядом – заросшее крапивой кладбище с покосившимися крестами. Сразу за церковью действительно начинался подъем на холм – дорога была круче и ухабистее, чем улица внизу. «Нива» натужно взревела, карабкаясь вверх.
Вот и особняк. Большой, двухэтажный, из темного кирпича, с просторной, когда-то, видимо, красивой верандой, плотно увитой багровыми плетьми дикого винограда. Дом выглядел крепким, и явно ухоженным. Сад вокруг него был полон старых яблонь и слив, роняющих последние сморщенные плоды на мокрую траву. Отсюда, с холма, открывался вид на всю деревню, тонущую в осенних сумерках. Чувство изоляции здесь было еще сильнее.
Вадим заглушил мотор, вышел из машины. Прохладный, влажный ветер ударил в лицо, принеся запах прелых листьев, дыма и чего-то еще – того самого сладковато-тревожного запаха, который он уловил еще на подъезде к деревне.
Дом в лучах низкого, заходящего солнца, чуть пробивающегося из-за туч, выглядел величественно и немного завораживающе. Огненно-красные листья винограда на темном кирпиче создавали причудливый узор, похожий на запекшуюся кровь. Было в этом какая то завораживающая красота, которая коснулась чего-то глубоко внутри Вадима, заставив на мгновение забыть об усталости и тревоге. Может быть, все не так плохо? Может, он просто себя накрутил?
Стряхнув оцепенение, он прошел через незапертую калитку и направился к тяжелой дубовой двери с массивным медным кольцом вместо ручки. Он поднял руку и постучал. Звук получился гулким, требовательным, и тут же утонул в окружающей тишине.
Глава 2. Сестра
Вадим замер на крыльце, вслушиваясь. Ни звука. Только ветер шелестел остатками багряной листвы дикого винограда на стенах и доносил слабый запах дыма и прелых яблок из сада. Он снова поднял руку, но тут за дверью послышались шаги. Легкие, почти невесомые, не похожие на обычную человеческую походку. Сердце Вадима невольно сжалось от неясного предчувствия.
Щелкнул замок, и дверь медленно, без скрипа отворилась.
На пороге стояла Олена.
Первым чувством было потрясение. Она почти не изменилась. Та же точеная фигурка, те же густые темные волосы, обрамляющие бледное лицо, те же огромные, глубокие глаза. Время словно законсервировало ее, оставив такой же, какой он видел ее мельком лет десять назад – ослепительно красивой, почти нереальной в своей юности. Он помнил ее подростком – нескладную, угловатую девчонку с вечно разбитыми коленками, а потом – расцветающую девушку, его Олена, его отражение. Женщина на пороге была прекрасна, но… было в ней что-то еще. Какая-то завершенность, отточенность хищника, застывшая, идеальная красота, от которой веяло холодом.
Она смотрела на него несколько долгих секунд, и на ее лице медленно отразилось узнавание, изумление, перешедшее в… да, это была радость! Та самая, искренняя, теплая вспышка в глубине глаз, которую он так хорошо помнил, которая всегда была только для него. На мгновение ему показалось, что он почувствовал привычный отклик на их старой, глубинной связи – волну ее удивления и счастья. Она подалась вперед, губы дрогнули в улыбке, она уже была готова броситься ему на шею, как делала это всегда, с разбегу, сшибая с ног…
Вадим шагнул ей навстречу, и все напряжение долгой дороги, все страхи и сомнения отступили перед этой волной узнавания, перед этим обещанием прежней близости. «Олена…» – мысленно выдохнул он.
И в этот самый момент все рухнуло. Словно невидимый переключатель щелкнул где-то внутри нее. Радость в глазах погасла, как задутая свеча. Улыбка застыла и исчезла. Между ними выросла стена – холодная, непроницаемая. Он физически ощутил этот барьер, эту волну отчуждения, отбросившую его назад. Олена отступила на шаг, в тень прихожей, и ее лицо приняло странное, незнакомое выражение – смесь глубокой, застарелой скорби и чего-то еще… страха? Отчаяния? Беспомощности? Она вся как-то сжалась, взгляд стал затравленным, потерянным. Она быстро, оценивающе прошлась взглядом по его лицу, одежде, потом перевела взгляд на «Ниву», стоявшую у ворот, и мельком кивнула кому-то за его спиной. Кому? Пустой улице? Или там был кто-то, кого он не видел?
«Что с тобой, Олена?» – пронеслось в голове Вадима. Он не мог понять этой резкой перемены. Это не была просто сдержанность или обида за долгое молчание. Это было что-то другое, чужое, пугающее. Он отказывался верить, что годы и расстояние могли так изменить ее, разрушить их связь.
– Вадим… неужели это ты? – голос ее прозвучал глухо, безжизненно, словно она говорила через силу. – Я… я не могу в это поверить. И почему… почему ты приехал так поздно?
Последние слова она произнесла с такой тоской, что у Вадима защемило сердце. Она отступила еще на шаг, приглашая его войти.
– Проходи, – торопливо добавила она, понизив голос и снова бросив быстрый, испуганный взгляд за его спину. – Тебе нельзя оставаться на улице. Тебя уже достаточно и так видели.
«Видели?» Это слово резануло слух. Кто видел? Зачем? Вадим шагнул через порог, и дверь за ним тут же захлопнулась, тяжелый ключ повернулся в замке. Он оказался в просторной, но сумрачной и прохладной прихожей. Пахло старым деревом, воском и пылью, но под этими запахами угадывался еще один – слабый, незнакомый, чуть сладковатый, вызывающий подсознательную тревогу. Тусклая лампа под высоким потолком едва освещала темные панели на стенах и потускневшее зеркало в тяжелой раме, в котором их фигуры отражались неясными тенями.
Ощущение неправильности, ловушки нарастало. Той радости, того облегчения, которые он испытал мгновение назад, увидев сестру, как не бывало. Осталась только горечь разочарования и холодное, сосущее чувство тревоги. Он ожидал чего угодно – упреков, слез, расспросов, но не этого ледяного отчуждения и страха.
Олена, не глядя на него, провела его по коридору в большую комнату, обставленную темной, массивной мебелью – явно старинной, возможно, оставшейся от прежних хозяев этого особняка. Высокие книжные шкафы, тяжелые бархатные портьеры на окнах, большой круглый стол под зеленой лампой. Все это плохо вязалось с образом его сестры, мечтающей о современной, легкой жизни. Она молча указала на стул.
– Садись. Я сейчас… приготовлю что-нибудь поесть. Ты, наверное, голоден с дороги.
Ее голос звучал ровно, почти механически. Она избегала его взгляда и, не дожидаясь ответа, быстро скрылась за дверью, ведущей, видимо, на кухню.
Вадим остался один в гулком, неуютном зале. Тишина давила на уши, прерываемая лишь мерным тиканьем старинных напольных часов в углу. Он сидел на жестком стуле, чувствуя себя чужим, лишним. Он снова и снова прокручивал в голове сцену у двери: мгновение узнавания – и резкий обрыв, стена, страх в ее глазах. Что случилось с его Олик? Кто этот муж, Ренат, которого она, кажется, так боится? И почему его приезд вызвал такую реакцию?
Его армейская привычка анализировать ситуацию взяла верх над растерянностью. Угроза. Она была здесь, в этом доме, в этой деревне. Он чувствовал ее почти физически. Олена была в беде или сама стала частью этой беды. Его желание тихой, мирной жизни рассыпалось прахом. Защитный инстинкт, инстинкт старшего брата, всегда оберегающего свою сестренку, проснулся с новой силой.
«Нет», – твердо решил он. – «Я не уеду отсюда, пока не узнаю правду. Пока не пойму, что с ней происходит. И если ей нужна помощь – я ей помогу. Чего бы мне это ни стоило».
Он встал и подошел к окну. За тяжелыми портьерами уже сгустился вечерний мрак. Где-то внизу, в деревне, зажглись редкие огни. Он почувствовал себя в ловушке, не уютно, чужим. Но он приехал сюда чтобы узнать как живет его сестра – близнец и он доведет задуманное до конца.
Глава 3. Ночные голоса
Олена вернулась из кухни минут через десять. Она поставила на стол тарелку с простой едой – жареная картошка, пара соленых огурцов, хлеб. Выглядела она собранной, но глаза по-прежнему избегали его взгляда. Вадим заметил, что она тоже пришла к какому-то внутреннему решению.
– Вадим, поверь, я очень, очень рада тебя видеть, – начала она тихо, сев напротив. На этот раз она заставила себя посмотреть на него, и он увидел в ее глазах застарелую боль. – Но… есть одно обстоятельство. Очень важное. Я расскажу тебе все завтра утром, обещаю. Все объясню. А сейчас… – она запнулась, подбирая слова, – сейчас тебе надо уйти вот в ту комнатку и просто лечь спать. И главное – не обращай внимания ни на что, что бы ты ни услышал. Пожалуйста.
Она говорила быстро, торопливо, словно боялась, что ее прервут.
– Олена, да что происходит? – Вадим наклонился к ней через стол. – Ты выглядишь просто великолепно, годы тебя не берут, но мне больно смотреть, как ты о чем-то переживаешь. Я ведь тот же Вадим, твой брат. Ты можешь мне все рассказать, я пойму, помогу, если нужно.
Он попытался поймать ее руку, но она едва заметно отстранилась.
– Я знаю, – фраза повисла в воздухе, тяжелая, как камень. – Я знаю, Вадик. Но сейчас… сейчас придет мой муж. Ренат. И если ты не хочешь меня расстраивать, если ты мне хоть немного веришь – сделай то, что я прошу. Объясню все завтра. Вадим, я очень, очень сильно прошу, поверь мне, – голос ее сорвался, и она вдруг подалась вперед, обхватив его за плечи, уткнувшись лбом ему в грудь. Хрупкая, дрожащая.
Он почувствовал ее страх – липкий, холодный. Это было не похоже на обычное волнение. Это был почти животный ужас.
– Олена, успокойся. Хорошо, – он осторожно обнял ее, погладил по волосам, ощущая знакомый с детства шелк. – Я подожду до завтра, если ты так просишь. Успокойся. Но завтра ты мне все объяснишь. Все до последнего слова.
Он старался говорить спокойно, уверенно, хотя внутри все сжималось от дурных предчувствий. Кто этот Ренат? Почему Олена его так боится? Если сестре грозит опасность, он должен быть рядом, а не прятаться в комнате. Но ее отчаяние было таким неподдельным, что он не мог ей отказать. Пока.
– Успокойся, родная, все будет хорошо, – повторил он мягко. – Покажи только, где мне лечь.
Олена подняла на него глаза, полные слез и благодарности. Она быстро вытерла их и, словно обретя второе дыхание, легко вскочила.
– Пойдем, я все покажу.
Она легко порхала по дому, показывая небольшую комнату в конце коридора, ванную, объясняя, где что лежит. Говорила быстро, немного сбивчиво, словно по заученному тексту. Вадим слушал ее «в пол-уха», наблюдая за сестрой. В эти моменты, когда она двигалась, говорила о бытовых мелочах, ему казалось, что перед ним та же Олена, его сестричка, и с ней все в порядке. Но тяжелый, испуганный взгляд и предыдущая сцена не давали обмануться.
– Вот здесь твоя комната, – она открыла дверь в небольшое, просто обставленное помещение: кровать, шкаф, стул. – Ложись, отдыхай. И… – она снова понизила голос, – когда войдешь, закрой дверь на крючок изнутри. Я закрою снаружи. Так надо. Пожалуйста, Вадим.
Она посмотрела на часы на стене, и ее лицо снова напряглось.
– Спокойной ночи, – она быстро, почти невесомо поцеловала его в щеку и выскользнула за дверь. – Только прошу тебя, сделай все точно, как я сказала.
Щелкнул крючок с той стороны. Вадим постоял мгновение, прислушиваясь. Тишина. Он обещал сестре следовать ее указаниям, хотя и не видел в этих замках никакого смысла. Тяжело вздохнув, он накинул свой крючок.
Разделся, лег на кровать. Постель была чистой, но какой-то неуютной. Сон не шел. Мысли роились в голове: Олена, ее страх, таинственный муж Ренат, странная деревня, взгляды прохожих… Что здесь творится? Он заставил себя усилием воли отогнать тревожные мысли – сказывалась усталость от дороги. Усталость победила, и он провалился в тяжелый, беспокойный сон.
Проснулся он среди ночи от приглушенных, но напряженных голосов за стеной. Видимо, вернулся муж Олены. Вадим замер, инстинктивно задержав дыхание. Спокойный сон как рукой сняло. Голоса звучали тихо, почти шепотом, но в ночной тишине дома каждое слово было различимо. И тон этого разговора ему сразу не понравился.
– Зачем он приехал? – низкий мужской голос Рената звучал властно, даже когда говорил шепотом. В нем слышалось раздражение и плохо скрываемое недовольство.
– Это мой брат, Ренат. Мы не виделись десять лет, – голос Олены был тихим, сдавленным, в нем слышались слезы и… страх?
– Мне плевать, кто он! Его не должно здесь быть! Он останется здесь. Я так решил. Пока я не решу, что с ним делать.
– Нет! – неожиданно твердо ответила Олена. – Он уедет. Завтра же утром. Он ничего не знает, он просто приехал навестить меня!
– Уедет? Ты так думаешь? Ты забыла, кто здесь хозяин? Ты знаешь правила.
– Он мой брат! Я не позволю тебе… что-то с ним сделать!
– Не позволишь? – в голосе мужчины прозвучала откровенная угроза. – Ты смеешь мне перечить? Мне?! Может, напомнить тебе твое место?
– Я не боюсь тебя, Ренат! Вадим уедет завтра, и это не обсуждается!
– Ах, не боишься? Ну что ж…
Дальнейшие слова потонули в невнятном бормотании, но тон Рената стал еще более зловещим. Затем послышался какой-то глухой звук, будто что-то упало или кого-то толкнули, и короткий, сдавленный вскрик Олены.
Вадиму больше ничего не нужно было слышать. Картина сложилась мгновенно: муж-тиран, вернувшийся домой (возможно, нетрезвый), недовольный приездом брата жены, угрожает Олене, распускает руки. А она, его сестра, заперта там с этим ублюдком, пока он, Вадим, лежит здесь за дверью!
Внутри вскипела ярость. Обещание, данное Олене несколько часов назад – не вмешиваться, ждать до утра – рассыпалось в прах. Он никогда не был сторонним наблюдателем, особенно когда обижали близких. А Олена была самым близким человеком на свете. Плевать на последствия. Он должен ее защитить. Прямо сейчас.
Он рывком сел на кровати. Сердце колотилось где-то в горле. Он должен выломать эту чертову дверь.
