Маргарита Белозёрская
Развод по расчету
Глава 1
Музыка грохочет, тела трутся друг о друга, воздух густой и липкий от пота и духов. Илона что-то рассказывает, но я почти не слышу, вглядываясь в толпу.
Стоп.
Неужели это…
Дима Соколов, бывший однокурсник, с которым когда-то, в студенчестве, у меня был короткий, бессмысленный роман. Стоит у барной стойки, болтая с каким-то парнем.
Да уж… Нормально он потолстел за это время…
Честно говоря, я не любительница «пивного» пуза. Его раньше не было. Он, типа, следил за собой в те времена.
Я перехватываю взгляд Илоны, и мы обмениваемся молчаливым согласием. Хихикаем, указывая друг другу на Диму, потом притворяемся, что занимаемся чем-то совершенно другим.
Это как раз тот самый мой бывший, который жутко бесил Илону. И когда мы с ним расстались, эта дура подарила мне фаллоимитатор.
Кстати, второй раз хвастаюсь, а про судьбу вибрирующей штуки умалчиваю. Так вот… Я принесла его обратно в квартиру Илоны и, пока она не видела, закинула его на шкаф в ее спальне.
Прикол в том, что прошло уже… Года три, наверное, а эта обезьяна до сих пор его не обнаружила.
Дима замечает нас. Его глаза останавливаются на мне. Улыбка становится шире. Он прокладывает себе дорогу сквозь толпу, направляется к нашему столику.
– Мира! Лона! – Он присаживается, заказывая что-то у официанта. – Как дела? Не ожидал вас здесь увидеть.
– Миралона, – усмехается подруга, присасываясь к трубочке.
– Привет, – отвечаю я, стараясь придать своему голосу беззаботный тон. – Всё в порядке. Вот решили отдохнуть.
– Давно не виделись, – говорит он, взглянув на меня с пристальным интересом. – Слышал, ты вышла замуж за кого-то бизнесмена. И о… трагедии.
Я чувствую, как кровь приливает к щекам. Вот оно. То, что мне придется ещё долго избегать.
– Уже развелись, – отвечаю холодно. – Вчера.
– Извини, – сразу говорит он. – Не знал.
Илона протягивает мне коктейль. Делаю глоток, и кажется, что всё вокруг становится немного размытым.
– Ну да, – говорю, стараясь выдержать его взгляд. – В прессу ещё не просочилась эта грандиозная новость.
Дима улыбается, но в его глазах я вижу что-то более сложное, чем просто интерес. Быть может, немного жалости?
Пошел ты!
– Помню, как мы вместе готовились к экзаменам по макроэкономике, – говорит он внезапно. – Ты тогда так упорно гнала на «отлично». Как у тебя дела в компании отца?
– Всё в порядке, – отвечаю равнодушно. – Я сегодня официально стала безработной, как и наша Илонка-тунеядка.
Илона весело толкает меня в бок.
– Помнишь, как мы… – Он начинает что-то рассказывать про нашу студенческую жизнь, но я резко перебиваю его.
– Дима. Не будем вспоминать.
Блин, ну реально стыдно вспомнить… Учитывая, что я с ним встречалась. Только Илона помнит, что в те годы он был симпатичнее, чем сейчас.
А если кто-нибудь из посторонних услышит?
Позор будет.
Этот пухлый кабанчик совсем не в моем вкусе.
Он смотрит на меня с удивлением, затем молчит, в его глазах мелькает растерянность. Мы молчим еще несколько минут, попивая коктейли.
Илона разгоняет напряжение, предлагает потанцевать, и я, отбросив напускное безразличие, иду с ней на танцпол. Дима тоже следует за нами.
Всё нормально. Просто оторвемся, как в студенчестве. Много водки, много танцев и дебильные поступки.
Музыка пульсирует в груди, басы вибрируют в костях. Тело само собой движется, подчиняясь ритму, забывая о боли, о пустоте, о жизни.
Илона, смеясь, кружится рядом, её волосы развеваются как пламя. Пью, не замечая вкуса, лишь чувствуя, как обжигающая жидкость скользит по горлу, оставляя за собой приятное тепло.
Один коктейль, второй, третий… Мир вокруг расплывается, краски становятся ярче, звуки громче.
А Димас, оказывается, неплохой танцор.
Он подхватывает меня, кружит, наши тела соприкасаются, и я не чувствую отторжения, только лёгкое головокружение от алкоголя и ритма.
Ну всё, пошла душа в рай…
Смех смешивается с музыкой, образуя какофонию, в которой я нахожу странное умиротворение. Разговоры теряют смысл, слова превращаются в поток звуков, который я воспринимаю как фон к танцу.
Отдаюсь движению, позволяю телу вести себя, забывая о прошлом, о будущем, о том, что меня ждёт завтра. Только сейчас, в этом водовороте музыки и света, я чувствую себя свободной, легкой, как будто все мои проблемы растворились в воздухе, как дым от сигареты, выкуренной ещё несколько часов назад.
Здесь, на танцполе, в этом калейдоскопе огней и звуков, я просто живу. Просто танцую. Просто пью. Просто глушу боль…
Глава 2
Голова раскалывается на части. Солнечный свет, пробивающийся сквозь жалюзи, режет глаза. В горле першит, язык прилип к нёбу.
Остатки виски в бутылке говорят сами за себя. Быстро допиваю, надеясь, что это хоть немного облегчит состояние. Чувствую себя выжатым лимоном.
Да уж…
Выпить больше нечего.
Или есть?
Роюсь по шкафчикам в поисках крепкого. Ни еды, ни выпивки… Конечно, тут никто не жил столько времени, откуда здесь что-то появится?
А, нет, есть бутылка Мартини.
Сколько ей лет?
Пофиг.
Включаю телефон. Ох, сколько смс, звонков.
В основном от родителей. Папаша рвет и мечет, наверное.
Сколько я уже здесь?
Дней пять?
«Мирослава, явись в офис немедленно!»
Отправлено позавчера…
Ладно.
Может, пора устроить шоу?
Натягиваю на себя темно-синий спортивный костюм, который хоть немного скрывает мое уже почти прозрачное тело. Сажусь за руль, едва держась на ногах.
«Инвестиционные Высоты», я возвращаюсь.
Но ненадолго.
На подземной парковке выхожу из машины, прихватывая бутылку с собой, и шатающейся походкой шагаю в офис.
Сотрудники… в ах*е.
Попроще слова не подобрать.
Конечно, вы на меня посмотрите!
Я же смерть, только пьяная. Делаю поклон знакомым рожам и плыву к лифту.
Слышу разговоры из кабинета отца.
Не раздумывая, вхожу, игнорируя все правила приличия и корпоративного этикета.
Удачно.
Отец и Волков здесь.
– Мирослава? – отец вскакивает с кресла, бросая на меня взгляд, полный недоумения и ярости. – Какого черта?
– Что? – поговариваю, стараясь держать равновесие, что удаётся с трудом. – Ты сам меня звал.
Пётр внимательно осматривает меня презрительным взглядом и отворачивается к окну. Кажется, сегодня он более спокоен.
– Какого черта ты в таком виде? – продолжает истерить отец.
Закатываю глаза, неуклюже падаю на стул.
– Папуль, давай ближе к делу. – протягиваю безразлично. – Я так понимаю, что господин Волков не намерен продолжать сотрудничество?
Волков оборачивается.
– А есть другие предложения?
– Вот видите, как я вовремя… – пожимаю плечами, улыбаясь при этом, и делаю глоток. – Я хочу вернуть свои акции тебе, отец. Не хочу иметь отношение к этому злополучному месту.
– Мирослава, ты понимаешь, что ты несёшь?
– А какая альтернатива? – бросаю нервно. – Тебе явно выгоднее потерять дочь, чем потерять крупного акционера.
Многозначительно смотрю на Петра. Его, кажется, заинтересовало мое заявление.
– Мирослава, – чеканит отец. – Ты ведешь себя неразумно!
Усмехаюсь.
Неразумно…
Как же часто я слышала это слово в свой адрес.
– Вы насильно выдали меня замуж, – бросаю, отпивая глоток. – Насильно развели. И то и то я одинаково не желала. Идите на хер, мне не нужна ваша сраная компания. Ваш союз всегда был вам важнее, чем собственные дети.
Оставляю бутылку на стол.
– Вы даже не удосужились ни разу подумать о том, каково нам с Владом, – горько усмехаюсь. – Это всё ваша вина. Вы виноваты в том, что сейчас он прикован к постели!
Хватаю бутылку. Ярость окутывает меня с ног до головы.
А ведь действительно!
Я полгода мучила себя виной за аборт.
Но главная проблема была в отцах. Мы с Владом изначально не должны были быть вместе. А нас свели, как собак на случку, угрожая потерей всего.
– Из-за вас всё это началось, Пётр! – срываюсь на крик. – Вы пришли и заявили о выгодном слиянии. О нашей женитьбе! А ты, отец? Ты, как всегда, заботился только о бизнесе, даже не подумав о том, как мне будет тяжело в браке.
Встаю с кресла, пошатываясь. Опираюсь на край стола руками.
– Я ненавижу вас всех, – цежу сквозь зубы.
Отец подлетает ко мне. Его лицо, полное ярости и презрения, расплывчато мелькает вблизи. Вижу, как он резко замахивается, чтобы ударить меня.
Его рука, тяжелая и быстрая, летит ко мне. Успеваю лишь зажмуриться, ожидая удара. Но его нет.
Открываю глаза.
Передо мной стоит Пётр, его лицо лишено всякого выражения, кроме холодной решительности. Он сжимает отцовскую руку в тисках, словно сломанную ветку.
– Игорь, – говорит Пётр, – ты перегибаешь палку. Это все-таки твоя дочь.
Пётр держит руку отца крепко, его взгляд полон предостережения. В кабинете повисает тишина, нарушаемая лишь моим сбивчивым дыханием. Смотрю то на Петра, то на отца, не понимая, что происходит.
– Мирослава, – Пётр поворачивается ко мне, его голос звучит неожиданно мягко. – Тебе лучше уйти.
Отец вырывает свою руку из его хватки и злобно смотрит на меня.
– Да, убирайся! Не хочу тебя видеть!
Отец Влада смотрит на меня внимательно, потом переводит взгляд на отца.
– Но я принимаю ее решение, – строго говорит он. – Если она вернёт тебе твою долю, то я согласен продолжить сотрудничество.
Неуклюже кланяюсь, едва не свалившись на пол.
– Готовьте документы, – выдавливаю, – Подпишу, и разойдемся, как в море корабли.
Бутылка Мартини, словно единственный верный спутник в этом безумии, повисает на моей руке. Выхожу из кабинета, даже не оглянувшись.
В глазах сотрудников – смесь шока и не скрываемого любопытства. Я фыркаю, проходя мимо рядов застывших в немом изумлении коллег.
– Чего пялитесь? – рявкаю я, голос срывается на хрип. – Работы мало, или все здесь гаданиями по гуще занимаются? Возвращайтесь к своим делам, а то на хер всех уволю. Пока могу.
Этот крик, хотя и не очень убедительный из-за похмелья, наконец раздвигает застывшие фигуры. Сотрудники, бормоча извинения, рассыпаются по своим местам.
Прохожу намеренно в кабинет Влада, закрываю за собой дверь и опираюсь на нее, пытаясь вернуть дыхание. Комната кружится, но я уже не обращаю внимания.
Мартини уже почти на дне. Делаю последний глоток, после чего бросаю бутылку в мусорное ведро.
Оглядываю кабинет. Здесь все так, как он оставил… Даже, кажется, аромат его одеколона витает в воздухе. К горлу снова подходит ком. Снова слезы.
В Германии я уже думала, что выплакала всю жидкость из организма… Оказывается, она бесконечная.
Удивительно, что Пётр не дал моему папаше ударить меня, хотя несколько дней назад сам протащил меня за шкирку через весь Мюнхен.
Смешно получается.
В браке я боялась пойти против отца и потерять всё, только заикнувшись о разводе. А теперь сама отказываюсь. Но это, кажется, самое лучшее мое решение за всю жизнь. Несмотря на пьяную голову.
Провожу пальцами по холодной поверхности стола. По бумагам, по…
Стоп.
Падаю в кресло, внимательно рассматривая маленький листочек между папок. Аккуратно, как могу, достаю его и читаю одну единственную фразу.
«Может, все же я проиграл?»
Проиграл?
В чем?
Эта записка выглядит, будто просто нацарапанная в глубоких раздумьях.
Это может быть связано со мной?
Может, он уже готов был сдаться?
Подать на развод?
Или… это было до свадьбы?
А может быть, это вообще никак ко мне не относится…
Из мыслей меня выводит противный стук в дверь. С раздражением кричу:
– У нас совещание с господином Волковым! Отвалите!
Охренели совсем, разве не понятно, что я не в духе?
Стук продолжается. В ярости встаю с кресла, засунув записку в задний карман брюк.
Открываю дверь и уже готовлюсь расцарапать морду тому, кто посмел меня потревожить, но замираю.
Илона.
Стоит на пороге, в шоке смотрит на меня.
– Мир, – шепчет она. – Что с тобой? Твой отец позвонил, сказал, что если я тебя не заберу, то он тебя в психушку сдаст. Боже, как же ты похудела…
Даю ей пройти внутрь.
– Всё в порядке, Ло, – отвечаю я, стараясь сделать голос веселым. – Просто развлекаюсь. А папаше не нравится, что я просто наконец-то высказала правду. Приняла решение. Вот и всё.
– Какое решение? – в голосе Илоны слышится недоверие.
– Отказалась от доли в компании. Подпишу бумаги и разойдемся.
Пауза. Затем Илона вздыхает.
– Мирослава… Ты уверена, что это верное решение?
– Всё, что я хочу, это еще выпить.
Шарю по стеллажам с папками. У Влада, сто процентов, здесь должно быть припрятано.
– Мира, – вздыхает Илона, перехватывая мои руки. – Давай поедем к тебе домой и ты расскажешь мне, что случилось. Почему ты вернулась в Москву?
– Нечего рассказывать, – отвечаю я спокойно. – Влад устал выносить мое присутствие и попросил Петра меня увезти силой. Рассказал ему обо всем.
Продолжаю поиски. Неужели он выпил тот коньяк, который дарили партнеры? Я же помню, как он небрежно поставил его на полку, потому что не любитель…
– Мира, – Илона не унимается. – Пожалуйста, поехали домой. Твой папаша в ярости.
Останавливаю поиски. Недовольно смотрю на нее.
– Я уйду отсюда, только когда они мне бумаги дадут, – цежу сквозь зубы. – Выйду отсюда только без прав на эту компанию. Иди и скажи ему это. А если этот черт старый решит на меня психушку натравить, я на весь офис заявлю, что брак с Волковым был фиктивный. Пусть слухи до прессы дойдут.
Илона молчит, взвешивая мои слова. Её лицо выражает смесь беспокойства и удивления. Она прекрасно понимает, что я говорю правду. Я всегда говорю правду. Даже когда вру, то все равно говорю правду. В своем понимании правды.
– Ладно, – наконец говорит она. – Я скажу. Но ты пообещай мне, что не будешь делать ничего глупого.
– Обещаю, – отвечаю я, хотя сама не уверена, что смогу держать себя в руках.
Илона кивает и выходит из кабинета. Я остаюсь одна. Тишина в комнате давит. Подхожу к окну, глядя на бесконечный поток машин на улице внизу.
Москва…
Город, в котором я родилась. В котором пережила столько боли. Город, который подарил мне любовь. И отобрал ее.
Через полчаса подруга возвращается. На лице у нее усталое, но удовлетворенное выражение.
– Он согласился, – говорит она, садясь напротив меня. – Бумаги готовы. Игорь Степанович был в ярости, но Волков успокоил его.
– Что он сказал? – спрашиваю я, интересуясь реакцией отца.
– Сказал, что не хотел подписывать документы, пока ты пьяная. А так он уже согласен. Даже сказал, что выкупит у тебя эту долю.
Усмехаюсь. Конечно. Ему же все равно. Его эго и бизнес всегда были важнее всего.
– Ладно, – говорю я. – Пойдем подпишем бумаги и поедем отсюда… в клуб. Нужно отпраздновать мою свободу. И догнаться… А то отпускать начинает.
Взяв со стола пачку сигарет, выхожу из кабинета. Подруга шагает за мной с обеспокоенным видом.
Снова прохожу в кабинет отца. Тут уже и юрист.
Не обращая на присутствующих внимания, останавливаюсь возле стола с бумагами. Пытаюсь прочитать, буквы плывут.
Выпрямляюсь и протягиваю бумаги Илоне.
– Прочитай, пожалуйста, – прошу ее. – Не вижу ничего.
Слышу сдавленный смешок Петра. Юрист предлагает свою помощь, но я останавливаю его рукой.
Пошел ты на хер, ещё обдерешь меня до нитки.
Илона берет бумаги, ее пальцы слегка дрожат. Она начинает читать вслух, но голос ее прерывист, словно она сама не верит в происходящее.
Смотрю на нее, на Петра Волкова, который наблюдает за нами с холодным, оценивающим взглядом. И на отца, лицо которого словно высечено из гранита. Его глаза полны сдержанной ярости, но он молчит, стиснув губы в тонкую линию.
– … Отчуждение доли в компании «Инвестиционные Высоты» в пользу… – запинается. – В пользу Ильинского Игоря Степановича… за… за сумму… – кашляет. – За сумму, эквивалентную рыночной стоимости…
Она заканчивает читать, голос ее почти не слышен. Тишина повисла в кабинете, густая и тяжелая, как дым от моей только что выкуренной сигареты.
По спине пробегает холодок. Сумма… Я даже не задумывалась о ней. Главное было уйти, разорвать все связи с этим местом.
Петр тихо усмехается. Его взгляд скользит по моему лицу, оценивая мою реакцию. Я не подаю виду. Не сейчас.
– Ну что, не передумала? – спрашивает он, протягивая мне ручку. Его голос ровный, спокойный, но в нем слышится сталь.
– Значит, доли Влада тоже больше нет? – интересуюсь, прикусываю губу.
Волков раздраженно вздыхает.
– Я тебе уже сказал, что он не вернется.
Проглатываю болезненный ком в горле от его слов. Беру ручку, подношу ее к документам, медленно, растягивая момент.
Я чувствую, как взгляд отца прожигает меня насквозь. Он ненавидит меня. Презирает.
Но в то же время он, сто процентов, ощущает облегчение. От того, что их сотрудничество с Волковым продолжается.
Подписываю. Резко, небрежно. Моя рука не дрожит. Я откладываю ручку, встаю, чувствуя себя неожиданно свободной, легкой как пушинка. Словно с меня сбросили груз, который я тащила долгие годы. Хотя не годы… Поменьше, конечно.
– Всё, – говорю я, голос мой звучит твердо, хотя внутри все еще клокочет буря эмоций. – Аривидерчи.
Поворачиваюсь и ухожу, оставляя их в мире богатства, власти и интриг. Илона следует за мной. На улице светит солнце. Я глубоко дышу, вдыхая свежий воздух, и чувствую, как наконец-то начинаю жить.
Но куда идти? Что делать дальше?
Точно. Клуб. Пора продолжать пьянку.
Илона садится за руль моей машины. Только ей могу позволить это. Пока сама… не в состоянии. Даже не помню, как я до сюда-то доехала.
– Мира, может, домой? – спрашивает Илона, положив руки на руль.
Недовольно цокаю.
– Ты что, за полгода в монастырь ушла? – бросаю нервно. – Обычно это я тебя из клубов силой вытаскивала.
Илона отворачивается, заводя двигатель.
– Я просто переживаю за тебя, – отвечает тихо. – Мира, ты сломлена, и я вижу это.
– Илона, – более резко проговариваю я. – Ты не видела меня по-настоящему сломленной. Там, в Мюнхене, четыре месяца назад. Минуту и двадцать секунд его сердце не билось. Вот тогда я была сломлена. А сейчас – херня.
Машу рукой, не отворачиваясь от окна.
– Я хочу отдохнуть. Только это отвлекает от того, что я не знаю, что он делает. Поел? Заговорил? Что смотрит по телевизору? Положили ли ему пульт в рабочую руку тупые медсестры? Сделали ли ему массаж? Я думаю об этом каждый день и не могу перестать. Мне страшно, что я не знаю, что там происходит.
Слезы снова подкатывают, но я их вытираю.
– Ирина же осталась там… – начинает Илона, но я резко ее перебиваю.
– И что? Мне от этого не легче, понимаешь? Я видела его в таком состоянии, что у меня до сих пор перед глазами стоит. Я только начала успокаиваться, радоваться, что он идет на поправку. Появилась надежда. Но меня выдернули оттуда, как слепого котёнка от сиськи оторвали. И я не знаю, как жить без этого.
Машина несется по вечерней Москве. Огни улиц расплываются в нечеткие пятна. Илона молчит, сосредоточенно управляя автомобилем.
Смотрю в окно на проносящиеся мимо дома, лица людей, мелькающие в свете фонарей. Все кажется нереальным, как в каком-то странном пьяном сне.
Внутри меня все еще бушует шторм эмоций. Освобождение от доли в компании, развод – все это кажется таким далеким. Словно произошло не со мной. Настоящей, острой болью остается только Влад. Его образ, прикосновения, его запах – все это живет во мне, мучает, не отпускает. А еще эта невероятная пустота…
Наконец мы возле клуба. Музыка бьется изнутри, проникая сквозь толстые стены. Люди выходят, входят, смеются, танцуют, живут своей жизнью. А я… Я просто сижу оцепенев.
Что я буду делать там, среди этой толпы?
Илона останавливает машину, поворачивается ко мне. Ее лицо в свете фар кажется бледным, уставшим.
– Мира… – она начинает, но я ее перебиваю.
– Я знаю… знаю, – говорю я голосом, который кажется мне чужим. – Ты переживаешь. Но мне нужно… мне нужно отвлечься. Хоть на время. Хоть на несколько часов.
Илона вздыхает.
– Хорошо, – говорит она тихо. – Но не переусердствуй. И пей поменьше.
Вот этого, вообще, не обещаю, подруга.
Выходим из машины. Музыка становится громче. Воздух наполнен запахом сигаретного дыма, духами, алкоголем. Чувствую, как на меня накатывает волна усталости и одновременно – какое-то странное, острое ощущение свободы.
В клубе темно и душно. Музыка оглушает. Я иду за Илоной, пробираясь сквозь толпу танцующих людей. На лицах их – ликование, радость, безумие. Все живут своей жизнью, не замечая моей боли, моего отчаяния.
Находим столик в углу зала. Подруга заказывает два коктейля. Я смотрю на нее, на ее светлое, немного тревожное лицо, и вдруг ощущаю прилив нежности, благодарности.
Она всегда рядом, всегда поддерживает. И это то единственное, что держит меня на плаву в этом безумном вихре жизни. Только… жаль, что и она не может меня уберечь от всего этого ужаса.