Маргарита Белозёрская
Развод по расчету
Глава 8
Просыпаюсь от ощущения чьего-то взгляда. Не могу понять сразу, где я. Комната кажется чужой, незнакомой. А нет… Всё мое. Моя спальня. Илона оставила после себя мятый след на постели и определенно уже свалила на свою суперработу. Воспоминания о сегодняшних снах нахлынывают, как грязная волна. Такое чувство, будто мы с Волковым каждую ночь пытаемся подойти к интимной близости. И я даже во сне не могу спокойно отдаться чувствам. Постоянно просыпаюсь на самом интересном… Сажусь на кровати, чувствуя, как покалывают кончики пальцев. Лекарства. Проклятые новые таблетки. Ладно. Может, это просто неприятный эффект от смены препаратов. На ватных ногах иду в душ. Помыться не мешает. Каждый день это делать у меня не хватает сил. Но раз в пару дней совсем неплохо. А напор воды оставляет желать лучшего. Стою под еле тепленькой водичкой. Освежает так, что вся дурь из башки выходит. Как же хочется в горячую ванну, с пеной, с аромамаслами, морской солью. Я бы все на свете туда добавила, лишь бы уже избавиться от этой сухости кожи. В нашем доме какая-то проблема с водоснабжением уже неделю. Напор ужасный, горячей воды почти нет. В психушке и то условия получше были… Распариться хорошенько, обернуться в мягкое полотенце, лечь в прохладную мягкую постель и залипнуть на какой-нибудь фильм. И что, это не мечты адекватного человека? Я уже полностью здорова, раз мечтаю об этом в душе, а не ищу глазами, чем бы себе полоснуть вены. На завтрак меня ожидает очередная каша. Спасибо, Илона, что следишь за моим питанием, будто собираешься отправить меня в космос… Не спеша наполняю то, что осталось от моего желудка, записывая каждую мысль в блокнот. Стараюсь выкладывать все без прикрас и не скрывать ничего. Пусть мой новый мучитель пытается разобраться в этом «бреду шизофреника». А вот и мучитель. Услышав неприятный звонок в дверь, впускаю психиатра. В руках у него уже привычный мне потертый портфель. Столько денег получает и не может обновить? Выглядит свежим, отдохнувшим, в отличие от меня. Конечно, он же принимал теплый душ. – Доброе утро, Мирослава, – говорит он мягко, присаживаясь на излюбленное кресло в гостиной. – Как себя чувствуешь? – Как всегда, – отвечаю сухо, протягивая ему чашку кофе. – Под кайфом. Он слегка хмурится. – Я понимаю, что переход на другие препараты может вызывать разные реакции организма, но оно необходимо на данном этапе. Благодарно кивает и перехватывает кружку из моих рук. – Необходимо кому? Тебе? Или моему отцу, который платит за мое лечение? – Тебе, Мирослава, – отвечает Гриша, не отводя взгляда. – В первую очередь, это необходимо тебе. Что тебя беспокоит? Расскажи. Молчу. Смотрю на него в упор, пытаясь понять, что он на самом деле думает. – Что в папке? – спрашиваю, указывая на нее подбородком. – План твоего лечения. Мы наконец начинаем когнитивно-поведенческую терапию. Вернем контроль над жизнью. – Контроль? – усмехаюсь, падая на диван. – У меня никогда его и не было. Я всегда была пешкой в чужой игре. Сначала отца, потом мужа… бывшего. Теперь вот – твоя? В его глазах вспыхивает искра раздражения. – Я не играю в игры, Мирослава, а пытаюсь тебе помочь. Но если ты передумала сотрудничать… – Я сотрудничаю, – прерываю его. – Я здесь, разве нет? Пью твои таблетки, пишу записи. Что еще нужно? Он берет мою руку в свою. Его прикосновение обжигает кожу. – Нужно набраться терпения. – Это невозможно, – шепчу я, чувствуя, как внутри меня поднимается волна отчаяния. – Я уже не могу это выносить. Все здесь меня раздражает. Я хочу свалить из этой чертовой квартиры куда-нибудь далеко. Хочу жить нормально. Может, это значит, что уже никакие твои эти «штучки» мне не нужны? – К сожалению, этого мало, – говорит он, сжимая мою руку сильнее. – Пойми, что эйфория от свободы, от другой местности не продержится долго. Твои предрассудки все равно догонят тебя. И все будет по-новой. Понимаю, что он прав. Конечно, нет гарантии, что под тот фильмец на прохладной постели я не открою очередную бутылку крепкого. – Что будет сегодня? – пытаюсь сменить тему. – Сегодня мы поговорим о твоей семье. О родителях. – Я не хочу, – говорю тихо, но твердо. – Я знаю, – отвечает Григорий. – Но это необходимо. Он открывает папку и достает оттуда листок бумаги, готовится что-то писать. – Расскажи о своем отце, – просит врач. – Расскажи о ваших взаимоотношениях. Да что тут рассказывать? Ледяной взгляд, стальные нервы, империя, построенная на костях и сделках взамен своей дочери. Разве это можно уместить в пару предложений? – Не думаю, что это имеет какое-то отношение к моему… состоянию, – говорю я, стараясь придать голосу уверенность, хотя внутри все дрожит. Врач не отступает. Его взгляд по-прежнему мягок, но в нем чувствуется настойчивость. – Мирослава, все в твоей жизни взаимосвязано. Твои отношения с родителями, с мужчинами. Твои… нынешние переживания. Все это – части одного целого. Чтобы двигаться дальше, нам нужно разобраться в каждой из этих частей. – Хорошо, – сдаюсь я, чувствуя, как в горле пересыхает. – Что именно ты хочешь услышать от меня? Григорий слегка улыбается, словно победил в маленькой битве. – Расскажи мне о своем первом воспоминании, связанном с отцом. Что-то, что ярко врезалось в твою память. В голове всплывает картина: мне лет пять, я стою в огромном кабинете отца, залитом солнечным светом. Он сидит за массивным столом, окруженный горами бумаг. Тогда он пытался удержать на плаву только-только открывшееся банковское дело. Времена тяжелые были. Конкуренция Давида его, как таракана. Я тянусь к нему, пытаясь привлечь его внимание, но он лишь отмахивается, не отрываясь от работы. «Не мешай, Мирослава, я занят. Станешь хозяйкой империи, поймешь», – говорит он ледяным тоном. И я отхожу, чувствуя себя маленькой и ненужной. – Мне было около пяти лет, – начинаю я, голос дрожит. – Я помню, как хотела показать отцу свой рисунок. Но… его интересовали только мои аналитические способности. Он с самого детства растил меня только как наследницу, финансиста, бизнес-леди. После института он поставил меня управлять страховой компанией. После объединения компаний, доверил автоломбард. Короче, таскал меня по всем своим отраслям, готовил к неизбежному. Врач внимательно слушает, не перебивая. Его взгляд – единственное, что поддерживает меня в этот момент. – И как ты себя чувствовала тогда? – спрашивает он тихо. – Одиноко, – отвечаю я, чувствуя, как слезы подступают к глазам. – Я всегда чувствовала себя одинокой рядом с отцом. Одинокой и обязанной соответствовать. В комнате повисает тишина. Только слышно, как тикают часы на стене. – Это очень важный момент, – говорит Григорий, наклоняясь ко мне чуть ближе. – Твое чувство одиночества, твоя потребность во внимании отца. Все это могло повлиять на твои дальнейшие отношения, на выбор партнера. Возможно, то, что отец отталкивал тебя, и повлияло на то, что ты сейчас отталкиваешь от себя всех. Я смотрю на него, пытаясь понять, что он имеет в виду. – Спешу напомнить, что Волкова я не выбирала. Его, опять же, выбрал мой отец. Он пожимает плечами. – Но ты ведь полюбила его, – произносит он, внимательно глядя на меня. – И все равно продолжала отталкивать. Боялась довериться. Привязаться. Ты боишься, что тебе снова причинят боль, отвергнут, так же как отвергал тебя твой отец. Поэтому ты выбрала ни с кем не сближаться. Отмахиваюсь. Это я и так знала, еще до брака. Мы даже как-то об этом разговаривали с ним. Хотя… Волков и правда уделял мне больше заботы, чем собственный отец. Даже когда на свадьбе меня чуть не убили, только Влад не отходил от меня в больнице. А папаша так и не соизволил прийти. В голове снова возникает образ Влада. Его жесткий взгляд, властный тон, его умение добиваться своего любой ценой. Да, в нем было что-то от моего отца. Но было и то, что отличало – человечность. Человечность за маской безразличия. Он демонстрировал холод, надменность. Но он не вел себя как эгоист… По крайней мере, в бытовых делах. Когда я жила с ним, он всеми силами обустраивал для меня комфортные условия. Мне даже не нужно было просить или делать что-то самой. Он делал все сам. Ну… не только в бытовых делах. Вспоминаю, как он матерился, когда я сказала, что не умею готовить. Пошел и сам на стол накрыл. Причем вкусно… Правда, ворчал, что ему самая несносная и ленивая стерва досталась в жены. Ну и ладно, я тогда довольная набила пузо и пошла в свою комнату. Видел меня насквозь, предугадывал мои желания и просто делал, понимая, что из-за своих принципов я просто так не сдамся. – Не знаю, – говорю я, опуская голову. – Может быть, ты и прав. Но это по-прежнему ничего не меняет. Психотерапевт снова касается моей руки. Не знаю, профессионально ли это, но… его прикосновения успокаивают меня. Теплые руки согревают до костей. – Не торопись, – говорит он, сжимая мою руку. – У нас еще много времени. Медленно и верно мы разберемся со всем вместе. Ох. Что-то меня перекрывает от того, как его палец медленно поглаживает мое запястье. Наверное, это уже точно непрофессионально. Но почему не хочется, чтобы он останавливался?