– А вы давайте того – возвращайтесь в Россию. У нас таких, как мы, не убивают. У нас об таких руки пачкать лень. Да и если что кто где и сболтнет – все равно фиг кто поверит. А с вами будет особое почитание. Мы же жалистные. А уж когда друзья по разуму, то есть, пардонь-те, иностранные беженцы помощи просят – столько привилегий привалит, что еще у вас взаймы до зарплаты просить будем.
– Ну да! А наши дети, внуки? А у Изабеллы (Лизки-баристки) даже муж еще не умер.
– А знаете что! – засветился огнем озарения Летчик. – Я придумал, что всем нам делать. Как говорится, кто нам мешает – тот нам поможет. Было «четыре короля» – а теперь будет «четыре туза», и это для нас не просто почет и покровительство, но и возможность восстановить справедливость. А это высшие чувства! А ну-ка, девчонки, айда в ваш отсек и врубайте свой настоящий прямой эфир – сейчас тузы сообщение делать будут. Сенсаций им мало, говоришь? Будет им такая сенсация, что никто не отмоется.
«Аленкин» смартфон подал признаки жизни.
– Ты, Танюха? Что там у тебя стряслось?
– Да это не у меня, это у тебя стряслось. Да, похоже, и у меня тоже. И у всех нас. Сейчас я тебе пришлю видео от «Одноклассников».
Смартфон пиликнул, и «Аленка» раскрыла видео-сообщение. И оттуда взглянул ее дорогой Васятка, на фоне уже знакомого интерьера иностранного космического корабля, уже с прежним носом без горбинки (как и у его тезки Василисы) и знакомым до боли голосом произнес длинную красивую речь, которая повергла в безмолвие и ее, и всех, кто впервые ее прослушал:
«Дорогие земляне! Мы, четверо человек и четыре иностранные женщины, вынужденные по воле случая скрывать свой героизм и патриотизм под чужими фамилиями богатых прохвостов, имеем решение заявить, что мы …это… Ну, подсказывайте, мужики, давайте, твою дивизию, а то я теряюсь от ответственности… Короче так. Мы сейчас расскажем все и всем, как оно было и как оно есть. И надеемся на то, что мировая общественность, так сказать, благоразумный социум, защитит нас от возможных неприятностей и даже возможного убиения нас гангстерами и прочими непорядочными членами общества. А дело было так…».
Красная площадь гудела и скандировала: «Слава покорителям космоса!». Пестрели лозунги и плакаты («Ура нашим межпланетным дедушкам и бабушкам!», «Судить олигархических аферистов!», «Гульфикова – на кол, Держимордов – к стенке!»). В воздух летели цветы, в вечернем небе рассыпались фейерверки. Представители прессы выпрыгивали, как овечки, из моря возбужденной бесконечной толпы.
– Скажите, а все-таки хоть какой-нибудь эксперимент получился? – подобрался к торжественному кортежу худосочный стремительный корреспондент.
– О, да! Удался. Особенно один, – выкрикнул в мегафон, как мог, Василий. – И очень даже неожиданный: мы даже смотреть на водку больше не можем – вот так влияет невесомость на пожилых людей, – и осекся: среди этой бесконечной толпы возвышалась, как Родина-мать, одна из тех женщин русских селений, которые не только коней на скаку остановят и в горящие избы войдут – которых просто невозможно не заметить даже среди миллионной безликой толпы (а может, потому что никогда других женщин для Василия не существовало) – его драгоценная и монументальная «Аленка». В глазах ее сверкал загадочный свет, напоминающий Вечный огонь у подножья братской могилы, а жилистые пальцы сжимали скатанное в трубочку мокрое полотенце.