Маргерит Кэй
Незнакомцы у алтаря
Глава 2
Эйнзли ошеломленно смотрела на него.
– По завещанию вашего отца наследство переходит к вам только в том случае, если вы женитесь?
– Мой отец специально отдал фамильные земли в доверительное управление. Они не перейдут ко мне до тех пор, пока я не женюсь, – ответил Иннес.
– Фамильные земли?! – Ей с трудом удалось не ахнуть от изумления. – То есть… недвижимое имущество? Загородная усадьба?
– Не только. Точно не знаю, какова площадь имения, но на нашей земле около двадцати ферм. Кроме того, есть замок и парк…
– Боже правый, мистер Драммонд… замок! И… около двадцати ферм! Может быть, у вас и титул имеется?
Он покачал головой:
– Моего отца называли лэрдом[1] Строун-Бридж, но он был нетитулованным землевладельцем.
Слово «лэрд» вызвало в воображении Эйнзли образ необузданного горца-патриарха. Она во все глаза смотрела на безупречно одетого джентльмена, сидевшего напротив, и вдруг легко представила его в килте, с палашом. Хотя и без традиционной бороды. Ей не нравились бороды.
– Говорите, ваши владения в Аргайле?
Он кивнул, и Эйнзли озадаченно нахмурилась.
– Простите, мистер Драммонд, но разве вы не говорили, что провели почти всю жизнь в Англии? Неужели вы, наследник такого солидного имущества… учтите, я в таких вещах совершенно не разбираюсь… просто мне казалось, что наследникам полагается жить на своих землях?
– Я не был наследником, – сурово ответил Иннес.
– Вот как?
Эйнзли ждала; ей не хотелось торопить его, потому что вид у него сделался довольно угрожающим. Иннес Драммонд отпил виски и поморщился.
– Храбрость во хмелю, – с мрачной улыбкой заметил он, повторив ее слова. – У меня был брат Малколм. Наследником считался он. Все как вы сказали, он жил на своих землях. Точнее, не просто жил – он дышал своей землей, потому что любил родной край. Строун-Бридж для него был дороже всего на свете… – Он опустил голову. Эйнзли заметила, как углубились складки в углах его рта.
– Для него – но не для вас? – тихо спросила она.
– На меня никто не рассчитывал. Я был всего лишь вторым сыном, так сказать, запасным игроком. При жизни Малколма отец меня почти не замечал, миссис Макбрейн. – Он снова опустил голову. Лицо у него стало таким безрадостным, что она невольно подалась вперед и сжала его руку:
– Зовите меня Эйнзли.
– Ни разу не встречал женщину, которую бы так звали.
– Старое семейное имя.
Он улыбнулся; их пальцы сплелись.
– Тогда и вы зовите меня Инне с, – сказал он. – Оно также старое и семейное, хотя наследникам его обычно не давали. Кое от чего я все же был избавлен. В завещании отец не потребовал, чтобы я изменил имя на Малколм. Наверное, даже он понимал, что это слишком. Правда, возможно, он просто считал, что я так же недостоин имени, как и земель. – От злых ноток в его голосе Эйнзли поежилась.
– Вы говорите так, словно ненавидите его.
– У нас, скорее, все было наоборот, – процедил он.
Эйнзли невольно вздрогнула. Сколько боли таится за его словами! Иннес быстро взял себя в руки, очевидно пожалев о том, что выдал себя.
– Мы с ним не ладили, – более сдержанно продолжал он. – Я не желал мириться с отведенной мне ролью. Когда я наконец решил идти своей дорогой, мы поссорились.
Эйнзли без труда представила себе разрыв отца с сыном. Иннес производил впечатление человека с сильной волей, современного и независимого. В новом индустриальном мире он был обречен на процветание. Интересно, какие именно причины привели к их разрыву. Но, как бы ей ни было любопытно, она не хотела еще больше его распалять.
– Расскажите о завещании вашего отца, – попросила Эйнзли. – Почему вы должны жениться и что будет, если вы останетесь холостяком?
Иннес посмотрел на ее руку; Эйнзли быстро отдернула ее. Его глаза были еще темными от боли.
– Почему? По-моему, все очевидно. Усадьба Строун-Бридж передается по прямой линии с тех пор, как ведутся письменные записи, а я – последний в роду. Отец хотел наследника.
– Зачем же вам непременно жениться? По-моему, желание вашего отца… как бы помягче выразиться… довольно странное.
– Мы, Драммонды, на протяжении многих поколений славимся своей плодовитостью. Несомненно, отец имел в виду, что даже такой нежеланный сын, как я, в основной задаче не подкачает, – хмыкнул Иннес.
– Вы не хотите иметь детей?
– Я не хочу жениться, а по моим представлениям, первое должно обязательно предшествовать второму.
На сей раз любопытство победило осторожность Эйнзли.
– Почему вы так настроены против брака? – спросила Эйнзли. – Вы не кажетесь мне женоненавистником.
– Вы тоже не производите впечатления мужененавистницы, однако не хотите повторно выйти замуж.
– Как говорится, обжегшись на молоке…
– Ну а я не собираюсь обжигаться на молоке, – парировал Иннес, – мне в жизни, кроме меня, никто не нужен. И меньше всего мне хочется полагаться на другую особу и надеяться, что она составит мое счастье.
Говорил он пылко и убежденно. Видимо, за его словами скрывался горький опыт. Как и за ее собственными.
– Значит, завещание вашего отца поставило вас в невозможное положение, – заключила Эйнзли.
– Как и вас – вашего, – сухо ответил Иннес. – Что случится с вашим наследством, если у вас не будет детей?
– Я смогу получить его, когда мне исполнится сорок лет, и я, скорее всего, постригусь в монахини. – Эйнзли не скрывала горечи. Отца она любила, но ей трудно было смириться с его бездумным приговором. – Но чтобы дожить до этого счастливого дня, ближайшие десять лет мне придется избегать кредиторов мужа. Надо подумать, как выжить без крыши над головой и без куска хлеба, потому что выходить еще раз замуж я не собираюсь.
– И насколько я понимаю, рожать внебрачных детей? Не нужно так на меня смотреть, – продолжал Иннес, – я пошутил.
– Неудачная шутка.
– Извините.
– Знаете, на самом деле я не собираюсь идти на панель в Каугейте, – с вымученной улыбкой призналась Эйнзли.
Иннес накрыл ее руку своей:
– У вас действительно так много долгов?
– Если получу наследство и начну их раздавать, наследства не хватит, – ответила она.
– Хотелось бы мне чем-нибудь вам помочь, – сказал он, крепче сжимая ее руку.
– Вы мне уже помогли – тем, что выслушали. – Эйнзли приятно было его сочувствие. Она ни от кого не ждала ничего хорошего. Решила, что сочувствия она недостойна. – Как говорится, разделенная беда – уже полбеды и так далее… – Она улыбнулась.
– Положение не из лучших.
Вблизи он показался ей гораздо крупнее. Было что-то невероятно утешительное в его широких плечах, в том, как он взял ее за руку, как смотрел на нее – без жалости, но с пониманием. И глаза у него темно-синие… Еще ни у кого она не видела таких глаз.
Сообразив, что ее мысли снова потекли по совершенно нежелательному руслу, Эйнзли опустила голову.
– Если бы отец не поместил мои деньги в доверительное управление, сейчас их бы уже растратил мой муженек, и мне не на что было бы рассчитывать в старости. Несомненно, отец по-своему позаботился обо мне. Мое наследство, может, и отсрочило бы кончину мужа, но всего на несколько лет… А я, откровенно говоря, не вынесла бы еще нескольких лет замужества!
– Не скрою, был миг, когда мне показалось: вот-вот вы признаетесь, что сами убили его, – сказал Иннес.
Эйнзли рассмеялась:
– Возможно, я уже не та робкая серая мышка, на которой он женился, но не думаю, что за годы брака я превратилась в чудовище.
– По-моему, вы – настоящее чудо!
Изумленная, она вскинула голову. Ее поразила теплота в его голосе, и сердце у нее снова часто забилось, когда он поднес ее руку к губам и поцеловал. Его порыв не был вызван простой вежливостью. Теплые губы не спешили отрываться от нее. Несколько бесконечно долгих мгновений он пристально смотрел ей в глаза, а потом сказал:
– Эйнзли Макбрейн, вы самая замечательная женщина на свете!
– Спасибо, я… Спасибо.
– Поверьте, мне очень хочется чем-нибудь вам помочь, но, насколько я понимаю, деньги вам лучше не предлагать.
– Меня так и подмывает их принять, но… вы и сами понимаете, что я не могу, так что тут больше нечего обсуждать. Кстати, мы гораздо больше говорим обо мне, чем о вас. Я так и не поняла, что случится с вашими землями, если вы не женитесь. Что представляет собой доверительное управление?
Ей самой понравился собственный тон. Дрожь не выдавала желания, которое пробудили в ней его губы; она надеялась, что жар, охвативший ее, не отражается на лице.
Что бы ни чувствовал Иннес Драммонд, а ей ужасно хотелось это знать, намек он понял.
– Управляющего назначает поверенный, Баллард, а прибыль, получаемая от управления, переводится в банк. Я не имею права потратить ни пенни, если не женюсь, – ответил он. – И даже если женюсь, есть еще одно условие. Я должен буду прожить в Строун-Бридж год.
– Денег так много?
Иннес покачал головой:
– Понятия не имею, ведь я не имею права даже мельком взглянуть на счета, но не деньги главное. У меня и своих много. Я понятия не имею, в каком состоянии находится имение. Возможно, оно процветает, а может, пришло в упадок.
– Значит, ссора между вами и вашим отцом…
– Больше похожа на полный разрыв. Он, повторяю, был человеком старомодным. Делай, как я сказал, или убирайся с глаз моих долой.
Иннес говорил беззаботно, но провести ее ему не удалось.
– Вы давно там не были?
– Почти четырнадцать лет. С тех пор как Малколм… с тех пор как я потерял брата. – Иннес вздрогнул, но быстро опомнился. – Вы спрашивали, почему меня так волнует трастовый фонд, если я почти всю взрослую жизнь провел вдали от родных краев, – сказал он.
– По-моему, вы испытали большее потрясение, чем вам кажется, – осторожно ответила Эйнзли.
– Да, может быть, вы и правы, – протянул он; его выговор выдавал уроженца высокогорья. – Я не знал, что отец болен, а сам он не успел ничего мне сообщить. Правда, по-моему, даже если бы он мог, он все равно ничего бы мне не сказал. Для меня гораздо лучше, что меня позвали выслушать его завещание, когда он уже лежал в могиле. Не сомневаюсь, он сейчас смотрит вниз – или, может быть, вверх – и хохочет, радуясь тому, в какой я попал переплет, – продолжал Иннес. – Он-то знает, как мне тяжело делать выбор. Положиться на другую особу, чтобы получить свое, или жить по-своему, на своих условиях. Будь он проклят! Я должен придумать, как обойти его завещание. Я не позволю ему указывать мне с того света!
Он ударил кулаком по столу; зазвенело стекло.
– Знаете, мне кажется, что ваше положение еще хуже моего.
– Ничего подобного, ведь мне хотя бы не приходится беспокоиться о хлебе насущном. Подумать только, ну и совпадение! – Иннес покачал головой. – Наши родители сурово нас наказали… Что же вы намерены делать?
– Сейчас мне уже все равно. – Эйнзли пренебрежительно отмахнулась. – А вот что вы намерены делать? Вам бы только найти женщину, которая не захочет становиться вашей женой на самом деле, и все ваши беды будут позади!
Она говорила беззаботно, больше для того, чтобы отвлечь его внимание от своего трагического положения, но Иннес, который поднес было бокал к губам, вдруг замер и нахмурился:
– Ну-ка, повторите!
– Что? Что вам нужно найти такую…
– Такую женщину, которая не захочет становиться моей женой на самом деле. – Губы его дрогнули в улыбке. – Которой нужна крыша над головой потому, что она не знает, на что и где она будет жить завтра. Женщина, которой, возможно, на самом деле нужно просто немного отдохнуть от ее теперешних неурядиц. Вы правы, именно это мне и нужно, и более того, я уже знаю такую женщину!
– Знаете? Неужели вы имеете в виду…
Его улыбка стала лукавой.
– Да, – ответил он. – Я имею в виду вас.
Эйнзли даже приоткрыла рот. Иннес рассмеялся.
– А ведь если подумать хорошенько, вот оно – идеальное решение! Более того, нас с вами можно назвать почти идеальной парой, ведь вы так же не желаете выходить замуж, как я – жениться.
– Вы пьяны? – ошеломленно спросила Эйнзли.
– Трезв как стеклышко.
– Тогда, наверное, я перебрала, потому что… неужели вы в самом деле делаете мне предложение? Если даже забыть о том, что мы с вами только что познакомились, по-моему, я выразилась вполне ясно: я никогда больше, никогда в жизни не пожертвую своей независимостью!
– А я вас и не прошу жертвовать своей независимостью. Более того, со мной вам даже легче будет сохранить свою независимость, потому что, если мы поженимся, я выплачу все долги вашего подонка-мужа, и тогда вы в самом деле станете свободны.
– Свободна? Да ведь я стану вашей женой!
– Только номинально.
– Я должна целое состояние. Я не могу принять от вас такую сумму только за то, что поставлю свою подпись на бумаге!
– Вам придется поехать со мной в Строун-Бридж. По завещанию отца я обязан прожить там год; жена нигде не упоминается. И все же вам придется ненадолго съездить туда вместе со мной.
– Как раз это для меня нетрудно; как вы верно подметили, я очень скоро стану бездомной и с радостью поменяю обстановку. Но… я не могу принять от вас в дар такую огромную сумму, дав так мало взамен.
– Что, если мы сочтем деньги… так сказать, гонораром? – спросил Иннес, хмурясь.
– За что?
– За профессиональные услуги, – ответил он. – Кроме того, вы будете получать ежегодную пенсию до сорокалетия. Если получите наследство, можете вернуть мне все, если захотите, хотя необходимости в этом нет.
Глаза у Эйнзли сделались как блюдца.
– Но я не профессионалка… Неужели вы имеете в виду… повторяю, насчет Каугейта я пошутила!
Иннес расхохотался:
– Нет, не то! Я имел в виду чисто деловые отношения. – Она смотрела на него с совершенно ошеломленным видом. Иннес расплылся в улыбке. – Чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что все замечательно складывается. Нет, погодите! – Увидев, что она привстала, он схватил ее за руку. – Клянусь, я не пьян и не сошел с ума. Слушайте!
Эйнзли села, скрестила руки на груди и смерила его скептическим взглядом.
– Даю вам пять минут.
Он кивнул:
– Считайте мое предложение сугубо деловым. Подумайте о том, сколько у нас с вами общего. Во-первых, вам не придется иметь дело с кредиторами: я достаточно богат и расплачусь без труда. Во-вторых, вы вдова, а мне нужна жена. Поскольку никого из нас брак не интересует, ни сейчас, ни когда бы то ни было…
– Как вы можете быть настолько уверены?
– А вы? – Он помолчал; увидев, что она не отвечает, удовлетворенно кивнул. – Вот видите? И здесь наши взгляды совпадают. И в другом тоже: мы оба решили идти в жизни своей дорогой. Если вы позволите мне выплатить ваши долги, я помогу вам обрести независимость. Вы же, выйдя за меня, тоже предоставите мне свободу, так как я смогу сам решить… как распорядиться моим наследством.
– Но ведь мы будем привязаны друг к другу!
– Эйнзли, только номинально. Нас свяжет клочок бумаги, всего лишь контракт.
– По контракту нужно платить. Какие профессиональные услуги вы собираетесь мне оплачивать?
– Объективный взгляд. Беспристрастное мнение. Мне нужно и то и другое, – Иннес поерзал на месте. – Правда, откровенно говоря, чужих советов я не люблю.
– Вы не любите, когда вам указывают, что делать?
– Вы что, издеваетесь?
– Да, видимо, вы ко многому не привыкли, – улыбнулась Эйнзли. – Я не издеваюсь, я вас дразню. Предупреждаю, я по натуре грубовата. Итак, в чем вам понадобится мое беспристрастное и объективное мнение, но не совет?
– Ну, раз вы спрашиваете, я отвечу! – Он невольно улыбнулся. – Повторяю, вам придется поехать со мной в Строун-Бридж. Не для того, чтобы принимать за меня решения, с вашей помощью я надеюсь убедиться, что принимаю их непредвзято.
– Неужели такое возможно? Иннес, имение ваше по праву рождения!
Он пылко покачал головой:
– В том-то и дело, что нет. Мне больно признаваться, но я не очень хорошо знаю Строун-Бридж и пока еще не знаю, как с ним поступить. Остаться ли там жить, выставить ли на торги, назначить ли управляющего… Я ничего не знаю и не буду знать, пока не попаду туда, и даже когда попаду…
– Значит, вот о какой плате идет речь? Вот какие профессиональные услуги я должна буду вам оказывать, чтобы вернуть себе свободу?
– По-вашему, цена слишком высока? – У Иннеса едва не испортилось настроение.
Эйнзли улыбнулась, потом рассмеялась:
– По-моему, мы договорились!
– Правда? Понимаете, Строун-Бридж… в общем, жизнь там совсем не такая, как в Эдинбурге.
– Как вы верно подметили, сменить обстановку после Эдинбурга, немного пожить в глуши и пересмотреть свою жизнь – именно то, что мне нужно.
– Я не прошу вас жить там со мной целый год. Несколько месяцев, пока я не разберусь, что к чему, вот и все. И хотя мы с вами будем… советоваться, это не означает, что я непременно соглашусь с вашими советами, – предупредил Иннес.
– Я уже привыкла к тому, что к моим словам не прислушиваются. – Эйнзли внезапно помрачнела, но тут же улыбнулась. – Хотя… вы обещаете о чем-то меня спрашивать. По-моему, это уже шаг в нужном направлении. Надеюсь, мне хотя бы позволят высказать мою точку зрения!
Покосившись на графин с виски, объем в котором значительно уменьшился, Иннес задумался, не пьян ли он, в самом деле? Он только что сделал предложение женщине, которую совершенно не знает. Незнакомке, которая разжалобила его своей историей, восхитив отвагой и силой духа… И все же они познакомились всего пару часов назад. Впрочем, последнее показалось ему несущественным.
Его влекло к ней, влекло с первого взгляда, когда она вихрем вылетела из приемной адвоката, и дело было не только в сходстве их положения. Ему нравилось то, что он видел, и его восхищало то, что он слышал. А то, что он нашел ее еще и желанной, совершенно не имело значения. Внутренний голос подсказывал, что они неплохо поладят, а его внутренний голос никогда не ошибался.
– Значит, мы договорились? – спросил Иннес.
Эйнзли нахмурилась.
– Мы с вами совершенно друг друга не знаем, – заметила она, словно отвечая на его мысли. – Считаете, нам удастся изобразить счастливую супружескую пару и убедить ваших домочадцев, что наш брак заключен не по расчету?
– Не имею привычки обращать внимания на то, что думают другие.
– Не будьте дураком, Иннес! Вы станете их… помещиком, лэрдом. Конечно, им любопытно, какой вы и кто ваша жена.
Она, конечно, была права, но он вовсе не собирался в этом признаваться. Никакой он не лэрд. Лэрд умер, как и его наследник. Он, Иннес, из другого теста.
– Им придется принимать меня… нас… такими, какие мы есть, – ответил он. Эйнзли по-прежнему хмурилась. – Замок Строун-Бридж огромный. Если вам неприятно будет каждый день натыкаться там на меня, можете не беспокоиться. Если мы пожелаем, можем не видеться неделями.
– Тогда мы вряд ли убедим тамошних жителей, что купаемся в семейном счастье.
– Владельцам Строун-Бридж такое понятие, как семейное счастье, неведомо. Мои предки женились ради приобретения богатства и деторождения.
– Что кладет конец нашей дискуссии. – Эйнзли встала и направилась к выходу из кофейни.
Иннес бросил на стол деньги и последовал за ней. Он увлек ее в нишу у входа в отель.
– Я не потребую от вас ни первого, ни второго. Не хочу быть таким, как они, – с серьезным видом произнес он. – Неужели вы не понимаете, насколько все серьезно?
– Ваше предложение безумно.
Он слегка встряхнул ее руку, вынуждая поднять голову.
– Безумие – делать то, что вы делаете сейчас! Вы отворачиваетесь от идеального выхода из положения. Перестаньте думать о том, что может пойти не так, думайте о том, что наше решение все исправит. Свобода, Эйнзли! Вы только представьте!
Губы ее дрогнули; казалось, они вот-вот расплывутся в улыбке.
– Признаюсь, мысль о свободе меня очень привлекает.
– Значит, вы согласны?
Улыбка стала шире. В ее глазах снова заплясали веселые огоньки.
– Не сомневаюсь, есть сто причин, по которым мне следует убежать от вас куда глаза глядят, но…
– Но вы не убежите? – Он стоял так близко, что чувствовал идущий от нее приятный аромат мыла; а ее волосы пахли дождем. Она не сделала попытки отодвинуться, лишь смотрела ему в глаза, и ее улыбка манила его, искушала, бросала вызов. Его все сильнее влекло к ней. – Если уйдете, пожалеете, – предупредил Иннес.
– Знаете, мистер Иннес Драммонд, по-моему, вы правы, – тихо ответила Эйнзли.
Она дрогнула, когда он провел рукой по ее плечу, по руке, привлек ее к себе и прижался губами к ее губам. Поцелуй был нежным, но недолгим, и все же это был поцелуй. Очень серьезный поцелуй, который вполне мог перерасти в нечто большее. Их губы и языки встретились, лаская, маня, пробуя на вкус… Обоих охватил жар, но они поспешно отпрянули друг от друга, опасаясь, что все становится похожим на фарс.
Глядя на него широко раскрытыми глазами, Эйнзли поднесла руку к губам. Иннес подозревал, что у него вид такой же ошеломленный, как у нее.
– Мне очень жаль, – пробормотал он.
– Вам жаль?
– На самом деле нет, но клянусь, это в условия сделки не входит!
Она покосилась на него с таинственным видом и высвободилась из его объятий.
– Это стало просто результатом выпитого виски и пережитого волнения. Это похоже на… как будто открылся предохранительный клапан в паровозах, для которых вы сооружаете свои мосты и туннели, только и всего.
Неожиданно для себя он рассмеялся. В одном смысле она была права, а в другом – совершенно не права, но, как бы там ни было, рядом с ней ему вдруг стало легко и весело. Он словно глотнул свежего воздуха.
– Начинаю думать, что возвращение в Строун-Бридж станет источником постоянного смятения, – заметил Иннес. – Целоваться нам с вами все же придется, и не раз… Кстати, предлагаю перейти на «ты».
– Ты инженер, – с чопорным видом ответила Эйнзли, хотя глаза у нее сверкнули. – Предлагаю тебе придумать для себя другой способ выпускать пар!
– Эйнзли, какой приятный сюрприз! – Фелисити Блэр, редактор «Скоттиш ледиз компаньон», приветствовала подругу теплой улыбкой, жестом приглашая ее сесть в потертое кресло по другую сторону огромного стола, занимавшего почти весь ее крошечный кабинет. – А я как раз читала последнее письмо мадам Геры. Не уверена, что можно опубликовать ее ответ, прежде всего потому, что он довольно длинный.
– Который? – спросила Эйнзли.
В ответ Фелисити вынула лист бумаги из стопки, которую, как вспомнила Эйнзли, она передала ей неделю назад, и начала читать:
«Дорогая Встревоженная!
Ваша зрелость по сравнению со средним возрастом невесты – кстати, я не считаю тридцать два года старостью – вовсе не избавляет вас от волнения, свойственного всем, кто находится в вашем положении. После того как все необходимое будет произнесено и сделано, вы пуститесь в плавание по неизведанным водам. Проще говоря, независимо от того, как бы хорошо вы, по-вашему, ни знали своего избранника, вам следует быть готовой к тому, что после свадьбы ваш супруг сильно изменится. Он получит желанный приз, и ему больше не нужно будет ухаживать за вами. Возможно, вас ждет безмятежное, спокойное плавание. Но может быть, оно окажется бурным. Мой вам совет, дорогая Встревоженная: пускаясь в путь, постарайтесь встать к штурвалу! Никого не щадите; пусть ваш муж поймет, что ему не удастся вести ваше семейное судно по-своему. То, что вы взяли его фамилию, не обязывает вас ни терпеть его недостатки, ни подчиняться его приказам. Не позволяйте ни нервам, ни девичьей скромности, ни вашей женской слабости вставать у вас на пути. С первых дней брака высказывайтесь откровенно и создайте прецедент, который, не сомневаюсь, пусть и не сразу, но вызовет уважение вашего мужа. Что же касается более интимных вопросов, которые вас заботят… Вы говорите, что ваш будущий муж выказал недостаток опыта, и вы волнуетесь, что, может быть… я снова прибегну к морской метафоре… что из-за его неопытности ваше семейное судно попадет в полосу полного штиля. Во-первых, настоятельно рекомендую набраться смелости и откровенно расспросить замужнюю подругу о том, что ждет вас в первую брачную ночь. Такой разговор избавит вас от потрясения. Во-вторых, так же настоятельно рекомендую не показывать мужу, что вы теоретически подготовились к первой брачной ночи. В-третьих, помните: если он в самом деле так невинен, как утверждает, он сейчас так же волнуется, как и вы. Но он мужчина, и потому немного лести, женских уловок и податливости обеспечат успех вашему плаванию.
Счастливого пути!
Мадам Гера».
Эйнзли неуверенно улыбнулась:
– Не спорю, морская метафора довольно банальна, но, если бы я ею не воспользовалась, пришлось бы придумать что-нибудь такое же глупое, и ты отказалась бы печатать ответ мадам Геры, потому что он неприличен.
– Хорошо, что ты хотя бы не поддалась искушению и не сравнила первую брачную ночь с сухим доком, – съязвила Фелисити.
– Да, потому что мне такое сравнение и в голову не пришло, – смеясь, ответила Эйнзли. – Но шутки в сторону! Откровенно говоря, мадам Гере все труднее давать советы при помощи вежливых эвфемизмов. Ведь смысл нашей колонки в том и состоит, чтобы оказывать практическую помощь.
Фелисити отложила письмо.
– Я и сама думаю о том же. Ты знаешь, как мало места отводят колонке мадам Геры, а мы каждый месяц получаем столько писем, что впору заполнить ими весь журнал.
– Ты не довольна? Я-то очень рада. Это доказывает, что я была абсолютно права, нам нужна такая колонка, а ты была абсолютно права, когда воспользовалась случаем и разместила ее.
– Да, количество писем – подтверждение того, что мадам Гера дает нужные, долгожданные советы. Но, видишь ли, Эйнзли, трудность в том, что большинство их мы печатать не можем, потому что наши читательницы решат, что мы обсуждаем слишком уж пикантные темы. Даже с твоими морскими метафорами ответ Встревоженной довольно рискован. А кстати… – Фелисити поддернула нарукавники в чернильных пятнах, защищавшие ее блузу. – Рада, что ты зашла, потому что у меня появилась мысль, которую я хочу с тобой обсудить. Если помнишь, через месяц исполнится ровно два года с тех пор, как мы запустили колонку мадам Геры.
– Конечно, помню.
Колонка советов стала ее первым шагом от жалости к себе к чувству собственного достоинства. Эйнзли все живо помнила – волнение после того, как в голову ей пришла такая мысль, после одного особенно угнетающего вечера с мужем.
– Забавно, – сказала она Фелисити, – сначала мне больше всего нравилась тайна существования мадам Геры; я знала, что у меня есть что-то мое, о чем Джон понятия не имеет. Но сейчас я больше радуюсь тому, что советы мадам Геры подают надежду, помогают отчаявшимся женщинам, которые пишут письма в журнал. Хотя, конечно, никогда нельзя узнать, помогаю я им на самом деле или нет.
– Помогаешь, – решительно ответила Фелисити. – Ты и сама прекрасно знаешь, что помогаешь – хотя бы тем, что выслушиваешь их. Теперь, повторяю, гораздо больше людей просят совета мадам Геры, чем можно уместить в одну колонку, отчего у меня и появилась мысль. Служба личных сообщений!
– Что ты имеешь в виду?! – удивилась Эйнзли, гадая, не услышала ли ее подруга каким-то образом ее вчерашние слова о том, что придется зарабатывать себе на жизнь в Каугейте.
Фелисити громко расхохоталась:
– Ну и вид у тебя сейчас! Не бойся, я не имею в виду ничего аморального. Я имею в виду личную службу писем. Разумеется, не бесплатную. Мы предложим нашим подписчицам отвечать на их интимные вопросы лично. Гонорар, естественно, будем делить между тобой и журналом. В зависимости от того, на сколько писем ты сможешь ответить за месяц, твои заработки увеличатся по меньшей мере втрое. Ну, что скажешь?
– Я выхожу замуж, – выпалила Эйнзли.
Черные глаза Фелисити распахнулись так широко, что показались совершенно круглыми.
– Что-о-о?!
– Понимаю, ты удивлена, но это не то, что ты думаешь. Сейчас я тебе все объясню. – Эйнзли судорожно соображала, что сказать подруге.
Последние несколько дней она почти не спала, думая, не идиотка ли она. Она решила устроить своего рода проверку: если практичная, искренняя, радикальная Фелисити решит, что мысль неплохая…
Через полчаса и сотню вопросов Фелисити выпрямилась, рассеянно ища карандаш, который, как обычно, затерялся в ее густых волосах.
– Ты совершенно уверена, что у твоего мистера Драммонда нет никаких тайных мотивов?
– Как будто уверена. Он уже начал выплачивать долги Джона.
– По крайней мере, тебе больше не придется носить фамилию первого мужа! Кстати, он расплатится по закладной на дом на Вемисс-Плейс?
Эйнзли покачала головой:
– Иннес предлагал, но я отказалась. Пусть дом забирают кредиторы! С ним у меня связаны лишь печальные воспоминания. И потом, я ведь собираюсь все ему возместить после того, как получу наследство, а если придется платить еще и за дом, придется отдать почти все.
– Значит, ты собираешься выйти за горца. Станешь хозяйкой настоящего шотландского замка, – хихикнула Фелисити. – Интересно, как тебе там понравится? Ведь ты никогда еще не уезжала из Эдинбурга!
– Иннес попросил меня поехать туда с ним лишь на время, до тех пор, пока он не решит, как поступить с замком.
– Сколько же времени тебе придется там пробыть?
– Не знаю. Несколько недель или месяцев, не больше, хотя сам Иннес обязан прожить там год. Мне самой ужасно хочется сменить обстановку. Почувствовать себя полезной.
– По-моему, все слишком хорошо, чтобы быть правдой. К сожалению, я по опыту знаю: то, что слишком хорошо, чтобы быть правдой, почти всегда оказывается неправдой, – сухо заметила Фелисити.
– По-твоему, я совершаю ошибку?
– Не знаю. Мне кажется, что ты сошла с ума, но последние несколько лет тебе жилось очень тяжело, а сейчас ты оживлена – я давно уже не видела тебя такой. Может быть, тебе и полезно будет ненадолго уехать из Эдинбурга. – Фелисити наконец нашла карандаш, подцепив его вместе с прядью ярко-рыжих волос. – И какой он, этот твой горец? Ты уверена, что он не превратится в дикаря, который утащит тебя в свое логово и набросится на тебя, как только ты окажешься в его владениях?
– Не думаю, что он набросится на меня, – ответила Эйнзли, стараясь отогнать образ Иннеса в килте. Тот самый образ, который возник у нее в голове в день их знакомства. С палашом. И без бороды.
– Ты покраснела! – воскликнула Фелисити. – Как интересно! Эйнзли Макбрейн, по-моему, ты не станешь сопротивляться, если твой горец на тебя набросится!
– Перестань! Не знаю, что ты имеешь в виду, но…
Фелисити рассмеялась:
– Так я и думала! Кстати, меня кое-что беспокоило в связи с личными письмами мадам Геры, но твое замужество, по-моему, разрешит и эту проблему. Насколько я понимаю, вы с ним уже целовались? Не отрицай, тебя выдает твой виноватый взгляд. Тебе понравилось?
– Фелисити!
– Да или нет?
– Да, – рассмеялась Эйнзли. – Да, понравилось!
– Он хорошо целуется? Его поцелуй вселил в тебя уверенность, что твой мистер Драммонд знает, что делает? И тебе захотелось, чтобы он не только целовал тебя?
