Марго Генер
Стефания. Путь к себе
Я поковырялась в памяти, а когда вспомнила, не сдержала ироничной улыбки.
– Место силы? – спросила я.
– Правильно.
– Если честно, – проговорила я, приподнимая шарф, чтобы мужчина не видел моего смеющегося лица, – я ничего не заметила.
Ждала, что проводник вскинется, всплеснет руками и начнет отчитывать за бесчувственность или еще что-нибудь. Но он словно ждал такого ответа.
Кивнув чему-то, он в очередной раз перевел меня чрез дорогу. К такому обращению уже стала привыкать и даже нашла в этом определенное удовольствие. Оказалось, очень удобно делегировать обязанность беспокоиться за ориентирование и навигацию. Мужчина двигался настолько четко и выверено, что на какое-то время стала доверять этому неизвестному человеку, который даже имя свое оставил в тайне.
Когда сделали пару поворотов и двинулись по прямой мимо проносящихся с шумом машин, проводник сказал:
– Ты ничего не ощутила потому, что не настроена. Ты запакована в десятки одежд, спрятана от всего, что может вызвать внутри отклик.
От прямоты и бестактности во мне все всколыхнулось. Очень захотелось поведать об тревогах, которые колотили меня предыдущую ночь, и как до сих пор не могу поверить в то, что делаю.
Но вместо этого глубоко вдохнула и проговорила:
– Ты меня совсем не знаешь. Несправедливо судить человека, с которым знаком несколько часов. Может, у меня есть причина прятаться. Если бы ты услышал, узнал…
Проводник покачал головой, перешагивая груду снега.
– Мне нужно сопроводить тебя по Тропе. Все, что мне нужно знать, я уже знаю.
– Очень самонадеянное заявление, – отозвалась я и отвернулась потому, что мы поднялись на мост, где порывы ветра ударяют в бок и обжигают щеки.
– Можешь считать, как хочешь, – спокойно проговорил проводник. – Но ты не уникальна в соей попытке укутаться в сотни шкур. Многие живут бесчувственно, не слыша внутреннего голоса и голоса мира.
Доверие, которое начало появляться к этому человеку мигом улетучилось, а сам он вновь стал странным мужчиной, который скрывает свое имя.
Я нервно повела плечами и произнесла:
– Эм… Голос? Это что-то вроде веры или интуиции?
– Может быть, – отозвался он.
На меня снова накатила волна иронии, я сказала улыбаясь:
– Пусть даже так. Но я в это не верю. И вообще не уверенна, что верю в… такое.
– А не важно, – с усмешкой сказал Проводник. – Не важна религия или вера. Все это не имеет значения. Процессы происходят независимо от того, видим мы их или нет. Верим в них или нет. Радиацию мы тоже не видим.
– Но ее эффекты видим, и очень даже, – парировала я, довольная, что наконец, нашла дыру в его философии. – Кроме того, есть счетчик Гейгера. Он не только видит радиацию, но и количество показывает.
Проводник покосился на меня, щурясь левым глазом, как кот, разлегшийся на пороге в солнечный день.
Впереди появился велосипедист на шипованной резине и запакованный не хуже меня. Я шла прямо, предполагая, что он объедет, но когда тот оказался напротив, на меня напал ступор. Зато проводник цапнул за плечо и отдернул в сторону, давая спортсмену дорогу.
– А давно появились эти счетчики? – сказал он, когда велосипедист остался позади. – Давно научились показывать? Всего сто с хвостиком лет прошло. И прежде никто о радиации не знал. И про клетки, из которых состоит тело, не знали. И про космос. Думали, там твердь небесная, а к ней звезды с луной приколочены. Для многого у людей все еще не придуманы инструменты, чтобы зафиксировать, увидеть. Но природа умна. Она заранее наделила всех способностями улавливать очень многое.
– Угу, – пробурчала я, – третий глаз, чакры…
– Каждый чувствует то, что способен, – проговорил проводник, игнорируя мои слова. – На Тропе много разных мест. И разной мощи. Просто нужно продолжать идти.
Глава 3
Продолжать идти становилось все труднее, хотя разум говорил, что это с непривычки. Мост пошел вверх, а я мысленно простонала, пытаясь понять, зачем вообще согласилась на это путешествие. Потом в голове всплыли образы подруг, заставляющих играть в лотерею, и я протяжно вздохнула.
Холодный воздух обжег нос. Пришлось спешно закрывать рот ладонями и дышать в них, чтобы согреть лицо. Украдкой я поглядывала на проводника, который движется сквозь холод и зиму, как ледокол в замерзшем море. Он казался почти не человеческим, и вместе со страхом возникало восхищение, граничащее с восторгом.
Поймав себя на таких мыслях, ощутила себя крошечной, рядом с этим загадочным гигантом, который ведет меня через зиму.
Снег немного ослаб, превратившись в белую взвесь, подобную туману, и застелил город сплошным покрывалом. Но когда оно на несколько секунд поредело, в небе проступила исполинских размеров башня. Переливаясь разными цветами, она уходит в облака, словно выросший за ночь боб из сказки про страну великанов.
– Самая высокая башня в стране и Европе, – сообщил проводник гордо и схватил меня за руку потому, что подошли к дороге. – Тоже несет в себе…
– Мощь? – спросила я, не дав закончить.
Проводник отвернулся, глядя в сторону, где на магазине огромными буквами блестит вывеска «Ювелирная улица».
– Мощь, – согласился он, переводя меня через дорогу. – Мощь есть во многом. Но в старых местах больше. Когда куда-то столетиями приходят люди, место, так или иначе, накапливает мощь.
– В магазины тоже ходят, – сказала я. – Да еще такими толпами, что и ста лет ждать не надо.
Проводник кивнул.
– Ты от части права, – сказал он. – Магазины тоже имеют мощь. Свою, особую. Там живет слила обмена, сила желания. Она настолько мощная, что люди, выходя оттуда уносят больше, чем планировали взять.
Спорить не стала. Бывает сама захожу за хлебом, а выхожу с двумя пакетами и тащу до самого дома, пытаясь понять, зачем купила масло для велосипедной цепи.
– После магазинов иногда чувствуешь себя, как выжатый лимон, – проговорила я, глазея на башню, которая безмолвным гигантом плывет слева.
– Еще бы, – усмехнулся проводник. – Только представь, сколько народа туда ходит ежедневно. Со своими мыслями, желаниями и потребностями.
– Только не говори, что это все материально, – отозвалась я.
Он снова засмеялся, смахивая с ворота иней, который намерз от горячего дыхания, потом произнес:
– Ты сама сказал, что чувствуешь себя лимоном.
Надувшись, я замолчала, не желая больше вступать в споры с человеком, у которого на все есть ответ.
Мы все шли, преодолевая перекрестки и прячась от внезапных порывов ветра. По спине стекали горячие капли, шея тоже взмокла, и даже в башмаках, которые с такой дотошностью выбирала, творилась Сахара. Потом снова был мост, а может и не один. После него дорога, наконец, пошла немного вниз, и я надеялась отдохнуть, но проводник словно нарочно, пошел быстрее.
Я, еле переставляя ноги, плелась следом. Усталость подкрадывалась, как ночной хищник, который бесшумно ползет в траве, и человек не слышит его до момента броска. Даже, когда на каком-то отрезке пути воздух наполнился одуряющим запахом свежеиспеченного хлеба, я проигнорировала его. О еде даже думать не хотелось.
Идя по длинному бульвару, я прятала лицо и руки от ветра. Деревьев росло мало, поэтому холодные порывы норовили пролезть в самую душу. Спасало лишь движение, которое с каждым шагом становилось все трудней.
Для проводника, судя по прямой спине и бодрой походке, дорога была не сложнее похода в булочную. Хотелось окликнуть, притормозить, попросить идти медленней, но в голове возникали слова о бабушках, которые проходят этот путь за пять дней. Мне же казалось, что иду целую вечность.
Чтобы отвлечься от усталости, которая медленно смаривает, стала думать о мощи, про которую говорил проводник. Но как ни старалась, приладить это все к современному миру не могла.
– П… Проводник, – позвала я его, когда обнаружила, что он убежал метров на двадцать вперед.
Тот оглянулся. Глаза округлились, словно не верит, что человек может перемещаться так медленно.
– Ты чего плетешься? – спросил он, когда догнала.
– Не могу быстрее, – выдохнула я и наклонилась, уперев ладони в колени.
Дыхание участилось, в груди ухнуло странно и непривычно, словно там включился механизм, которым прежде не пользовалась. Едва ощутила это, по спине прокатилась знакомая волна ужаса, какой испытывала, когда нужно на что-то решиться.
Я сделала несколько глубоких вдохов, чтоб хоть как-то восстановить дыхание, и спросила:
– Где мы?
Проводник приподнял подбородок, словно до этого вообще не смотрел по сторонам. Пару секунд смотрел вдаль, словно видит только ему доступные образы, затем сказал:
– Сейчас сама увидишь. Пойдем.
Простонав, я выпрямилась, а проводник цапнул меня за руку и потащил, чтобы не отстала.
Чем больше продвигались вперед, тем чаще по мне прокатывались горячие волны непонятного происхождения. Казалось, он ведет меня в какую-то черную дыру, из которой ритмичным пульсом вылетают потоки.
Чем ближе подходили, тем сильнее становились эти потоки. Но когда оказались в Космопарке среди монументов, посвященных отцам космонавтики, меня окончательно сморило. Помимо усталости, которая навалилась, как мешок картошки на плечи, я неожиданно ощутила нечто, чему дать объяснение не смогла.
– Не понимаю… – проговорила я, когда обходили стеллу. – Я ничего не понимаю.
Проводник на меня не смотрел. Он увлеченно наблюдал за вертолетом, который кружит над площадью, пытаясь сесть. С земли вздымаются тучи снега, закрывая обзор, но я не могу думать ни о чем, кроме непонятного ощущения потоков.
Когда очередная волна накатила девятым валом, я попросила:
– Давай уйдем отсюда.
Теперь проводник оглянулся. Веселость и беззаботность, которые украшали лицо, пока смотрел на вертолет, слетели. Оно вновь стало серьезным.
– Ты что-то чувствуешь, – сказал он уверенно.
Мне было сложно признаться в этом, поскольку это означало поверить, что мир больше, чем мы видим. И что проводник прав, говоря о процессах, которые мы пока не умеем зафиксировать.
– Не знаю, – уклончиво ответила я.
Он не стал настаивать. Просто взял за руку и повел мимо ворот, через трамвайные пути.
Вокруг сновали люди, что-то кричали, человек в костюме огромного кота совал мне в руки листовки. Но от усталости и ощущения чего-то непонятного, даже не смотрела на них. Лишь отмахивалась и тащилась за проводником.
Потом оказались у исполинских ворот, которые ведут в парк. Едва остановилась, накатила волна такой мощи, что меня качнуло. Упасть не дал проводник, который все это время крепко держал за руку.
– Да почему… – вырвалось у меня. – Что происходит вообще?
– Здесь очередное место силы, – просто объяснил проводник. – Оно не такое старое, как другие, но ему поклонялись многие. Поэтому оно обрело такую мощь.
Я потерла лоб, пытаясь собрать разбежавшиеся мысли в кучу, и спросила:
– Но почему в других местах я ничего не ощущала?
– Ты настраиваешься, – ответил мужчина. – К тому же устала. А уставший человек восприимчивей к таким вещам. Ничего. Сейчас все пройдет.
Мне очень хотелось ему верить, но не представляла, как такое может пройти за секунду.
Однако, когда преодолели всего двести метров и присели отдохнуть, волны действительно прекратились. Я с изумлением наблюдала за собой, а проводник щурился, довольный, как наевшийся сметаны кот, и попивал кофе, который непонятно откуда взялся.
– Ты гипнотизер? – спросила я отдышавшись.
Проводник вытаращился на меня, пару секунд смотрел, а потом разразился таким смехом, что мне стало неудобно перед прохожими, которые в изумлении оборачиваются.
Лишь спустя несколько минут он успокоился и проговорил вытирая пальцами глаза:
– Нет. Я лишь человек, который ведет тебя по Тропе.
– Но как тогда объяснить все это? – спросила я ежась потому, что без движения взмокшая спина начала остывать.
– Я уже все объяснил, – ответил проводник. – Но ты пытаешься найти какое-то другое объяснение. Люди часто так делают. Надеются микроскопом заколотить гвоздь.
Я сунула пыльцы подмышки и сказала:
– Не понимаю.
– Еще бы, – усмехнулся он. – Некоторые вещи понимать не надо. Их просто ощущают, и это самый правильный способ воспринять их. Ты же не пытаешься понять музыку.
– Нет, ну вообще-то доказали, что определенные сочетания звуков… – начала я, но проводник махнул рукой и прервал меня.
– А какая разница? – спросил он. – Доказали или нет, но только Паганини написал двадцать четвертый каприс, не зная всех этих доказательств. И да Винчи рисовал Джоконду без компьютерной графики. У нас уже есть инструменты для восприятия мира. Только некоторые из них заржавели. Не используются потому что.
Я смотрела на своего проводника круглыми глазами и даже забыла про озябшие пальцы, которых уже не чувствую. Теперь он стал казаться человеком из другого мира, по какой-то случайности забредший в наш и благодаря все той же случайности нашел меня.
Совсем замерзнув, я поднялась. Проводник, видя готовность продолжать путь, тоже встал, и мы двинулись под эстакаду.
Дальше были повороты, переходы, он снова и снова хватал и перетаскивал меня через дорогу. Я повиновалась, смирно выполняя все, что говорит, а сама размышляла над его словами.
Следующая церковь, в которую вошла была возрастом в триста лет. И вопреки моим опасениям, запах ладана оказался не таким приторным, как в детстве. А когда по рекомендации проводника прислушалась к ощущениям, поняла, что внутри необычайно спокойно.
Хотелось списать все на самовнушение, на чудесную силу убеждения моего спутника, но каким-то глубинным чувством ощущала, что они тут не при чем.
Я совсем не ела. Только пила воду, которая от мороза стала покрываться коркой льда, и, лишь благодаря тому, что несла бутылку в кармане, не замерзла окончательно.
Когда спустились к реке со странным названием Яуза, пошла длинная череда мостов и мостков над берегами. Вода не замерзла, поэтому реку облюбовали водоплавающие птицы в таком количестве, что проводник пошутил:
– Река тысячи уток.
– Их действительно, много, – согласилась я. – Будто не улетели на зиму.
– Зачем им улетать? – спросил проводник. – Вода теплая, есть коллекторы, где еще теплее. А люди подкармливают круглый год, да так, что эти еще перебирают, есть или подождать, может чего повкуснее принесут.
Я кивала, соглашалась. Когда выбрались на холм, снова начала ощущать усталость. И если в первый раз понимала, что нужно лишь посидеть, то сейчас требовался более серьезный отдых.
В следующей церкви, которая оказалась старше предыдущей на двести лет, шла подготовка к какому-то обряду. Люди обрезали цветы, выставляли их и выкладывали везде, где можно. От этого воздух внутри пропитался свежестью.
Пока проводник совершал только ему понятные манипуляции с рюкзаком, я переводила дух и разглядывала своды. Низкие, неровные, похожие на потолок пещеры, выбеленной известкой, что значит, люди постарались сохранить первозданность.
Проводник подошел, пока глазела на круглый подсвечник, блестящий, как свежеотлитая монета, и сказал:
– Вечереет.
– Мы заночуем где-нибудь? – с надеждой спросила я.
Он кивнул.
– Да, тут есть одно место.
Через некоторое время мы сидели за столом в небольшом хостеле. Я, наконец, сняла куртку и расстегнула пуховые штаны, которые от длительной ходьбы пропитались влагой.
Усталость валила с ног, я пыталась есть, но получалось с трудом. В итоге смогла запихнуть в себя пару котлет, о чем потом пожалела. Глядя на проводника, который уплетает комплексный ужин за обе щеки, я откинулась на спинку стула и слушала стук сердца.
От переутомления и отсутствия пищи оно ухало сильнее, чем обычно. Как только тепло стало проникать в мышцы, я с облегчением подумала, что сейчас расслаблюсь. Но вместо расслабления меня догнала волна адреналина, от которой захотелось вскочить и бежать еще двадцать километров, лишь бы выработать его.
– Я должна признаться, – сказала я, чувствуя, как к горлу подкатывает комок, а по спине раз за разом прокатывается жар.
Проводник перестал жевать и внимательно посмотрел на меня.
– Слушаю внимательно.
– Я боюсь, – выдохнула я, вдруг ощутив странное облегчение.
Думала, проводник засмеется или сделает что-нибудь, что заставит меня еще глубже уйти в себя и укрыться в болотном уюте квартиры. Но его лицо стало серьезным, брови сдвинулись на переносице и между ними пролегла глубокая морщина.
Несколько минут сидели молча. Я поглядывала на его суровое лицо, пока он пребывал в глубокой задумчивости. Наконец человек-проводник снова начал жевать и проговорил:
– Очень хорошо, что ты это сказала.
– Почему? – спросила я, встрепенувшись и обрадовавшись, что в своих думах он не забыл о разговоре.
Проводник повторил:
– Очень хорошо. Дав название своим ощущениям, ты наделяешь их формой. А все, что имеет форму, уязвимо. Каждый человек чего-то боится. Но лишь тот, кто признает свой страх, способен посмотреть на него и победить. Теперь тебе стоит увидеть его.
– Кого? – переспросила я, потирая щеки, которые после мороза пылают, как адское горнило.
Проводник выковырял из кекса изюмину и отправил в рот, затем ответил:
– Страх. Увидь его.
– Что это значит?
– Когда ты увидишь страх, – стал пояснять он, – ты сможешь его понять. Человек такое создание, которое боится, если не понимает. А понимает лишь то, что доступно глазу. То, что можно представить. Но стоит обрети понимание, страх уходит. На его место приходит знание.
Я попыталась осмыслить сказанное, но едва сконцентрировалась на словах, меня повело в сторону.
– Мне надо спать, – сказала я, поднимаясь, но тут же хлопнулась обратно на стул.
– Э, не, – протянул мой спутник, – так ты где-нибудь на лестнице приляжешь. Давай отведу.
– Я сама, – попыталась воспротивиться я, но проводник уже ухватил меня за плечи.
Мощным движением я была поставлена на ноги и в состоянии полусна доставлена в комнату. Как оказалась в кровати помнила смутно, а из-за перегрузки сон, который должен был сморить, долго не шел. Но, наконец организм закончил необходимые настройки, и я уснула.
Будильник пропел в шесть двадцать, выспаться не удалось. Я поднялась, точнее восстала, и прямиком шагнула к зеркалу. В нем отразилась девушка с растрепанными волосами цвета выдержанного виски, с двойными мешками под глазами и темными кругами вокруг них.
Состояние было, словно по мне прокатилась планета. Голова соображала плохо, картинка перед глазами затормаживалась, как на испорченной видеокассете.
Кое-как приведя себя в порядок, я натянула термобелье, влезла в зимние штаны, в которых похожа на космонавта, надела куртку с шапкой и спустилась вниз.
Проводник уже сидит за столом и с довольным видом уплетает завтрак, который умудрился где-то раздобыть. Он даже не поднял головы, когда опустилась на стул рядом и уронила голову на стол.
– Спа-ать… – протянула я.
Закрыв глаза, я ощущала, как сердце ухает в груди, а не выспавшийся организм требует прекратить истязания, отправиться обратно в кровать доспать недоспаное.
Слева доносится довольное жевание и шуршание какими-то бумажками. Через пару секунд раздался знакомый голос.
– Ты есть-то будешь?
Я, не поднимая головы, ответила:
– Нет. Не срослось у меня с едой что-то.
– Почему? – не понял проводник.
– Не знаю, – ответила я честно. – Не полезло. А то, что полезло… В общем, не срослось. Не хочется.
– Ясно, – только и сказал он.
Показалось, я проваливаюсь в сон, гомон столовой перестал раздражать, стал казаться убаюкивающим и мирным. Даже духота, которая сперва была невыносимой теперь помогала погружаться в дрему.
– Пойдем! – прогремел бодрый голос прямо над ухом, и я подскочила, ощутив, как сердце, едва успокоившись, снова пустилось в пляс. – Сейчас на морозе проснешься.
– Надеюсь, – промямлила я и встала.
На улице действительно почувствовала себя лучше. Холодный воздух быстро привел в себя и мобилизовал силы, которые спят в каждом человеке.
Перед ночевкой мы сходили с маршрута, и теперь мой проводник несся, как сайгак, спеша вернуться обратно на трек. Несмотря на морозную свежесть и инерцию, на которой только и двигалась, я отстала. Проводнику пришлось несколько раз останавливаться, цеплять меня за ремни рюкзака и буквально силком подтягивать за собой.
Я не понимала причины спешки, но он то ли гнался за кем-то, то ли наоборот, пытался от чего-то уйти. Но зная характер проводника, предполагала скорее первое.
Лишь, когда вышли к реке, он отпустил меня и сказал идти впереди.
За ночь снега стало больше, тропа местами петляет, и приходится лезть прямо через заносы. Я двигалась, слушая команды, поворачивала, поднималась и опускалась, как машинка на радиоуправлении. Наконец, когда совершили очередной поворот, проводник на секунду остановился и указал вперед.
– Вон, посмотри.
Я прищурилась, стараясь уберечь глаза от снега, который повалил плотной стеной. Справа река, в которой шныряют все те же утки. Чуть дальше она уходит под мост, такой низкий, что не понятно, как под ним ходят.
– Это Гномий тоннель, – сказал проводник. – Нам туда.
– Название, что надо, – отозвалась я недовольно. – Ради этого мы так бежали? Чтобы гордо войти в этот тоннель карликов?
– Гномов, – поправил меня проводник ничуть не обидевшись. – А бежали мы из-за тебя. Это ведь ты ведешь битву.
– Битву?
Меня удивило такое высказывание и очень захотелось получить разъяснения. Проводник посмотрел на меня хитро и смахнул с ресниц капли воды, которые образовались от снежинок.
– А разве нет? – вопросом на вопрос ответил он.
Я задумалась. Действительно, то, что происходит во мне сродни битве с чем-то, что стремится подмять под себя, засадить в клетку, снабдив иллюзиями, которые лишь отдаленно похожи на жизнь.
Мы вошли в Гномий тоннель, темный, как сама ночь и с такими низкими потолками, что моему проводнику пришлось наклоняться. Но тоннель оказался коротким, после него сразу свернули налево и поднялись. Через некоторое время перешли последнюю крупную дорогу и оказались там, где цивилизация постепенно умывает руки.
Снег все усиливался. Спустя пол часа метель летела в лицо, а снег сыпался за шиворот даже несмотря на высоко поднятый шарф и капюшон. Передвигаться становилось все сложнее еще и потому, что силы после недостаточного отдыха, таяли, как льдинка над костром.
Когда выбрались из небольшой впадины, перед нами раскинулось огромное заснеженное поле в середине которого темным столбом высится памятник. Чуть дальше церковь, едва проступающая в снежной круговерти.
В завываниях ветра показалось, что слышу голоса, распевающие хоралы. Но, когда попыталась разобрать слова, уловила лишь гул.
– Это одно из мест силы, – прокричал мой проводник, стараясь перебить завывание вьюги. – И первый контрольный пункт…
– Чего? – крикнула я в ответ, не расслышав окончания.
– Пункт первый контрольный, говорю, – снова выкрикнул проводник. – Смотри туда. Это памятник Николаю.
– Чудотворцу?
– Нет, – сказал проводник, снова пускаясь в путь. – Царю. Тут молятся царебожцы.
– Это кто такие?
– Те, кто поклоняются канонизированному царю Николаю, – ответил он. – Не все соглашаются с таким подходом. Но они не сдаются. Подойти, осмотри памятник.
Не в силах пререкаться и противиться, я полезла через сугробы к воротам. Они оказались заперты тяжелым амбарным замком, а я почему-то испытала облегчение. По непонятной причине заходить туда не хотелось. Я просто остановилась и задрала голову, чтобы осмотреть монумент.
Высокий, темный на фоне снежных потоков, которые окутали мир, памятник стоит, как символ некого рубежа. На плечах его небольшие белые горки, которые успели примерзнуть и теперь не сдуваются пронизывающим ветром. А сам монумент суровый и неприступный посреди заснеженного поля.
– Идем отсюда, – попросила я.
Проводник настаивать не стал. Он кивнул и проговорил:
– Зайдем в церковь. Нужно уладить дела с документами. Заодно укроемся от метели и согреемся.
Церковь высится в парах сотен метров от монумента, которые преодолевала, едва передвигая ноги. От слепящей белизны вокруг глаза слезились, перед ними плыли прозрачные круги. Иногда казалось, что в этих кругах проступает лицо Петьки с ехидной ухмылкой. Он щурит глаза и скалится, но когда моргаю, исчезает. Снег и ветер треплет капюшон, который издает такой хруст, словно кто-то мнет капусту рядом. Чтобы хоть как-то укрыть лицо от снега пришлось застегнуться под подбородком, от чего еще больше стала напоминать космонавта.
Когда вошли в ворота церкви, на меня накатила горячая волна, сердцебиение ускорилось, а тело охватила такая слабость, что я сказала:
– Кажется, я сейчас упаду.
Проводник тут же обернулся. Лицо приобрело ту же серьезность, с которой говорил о страхе.
– Стефания, если ты упадешь, мне придется тебя нести, – сказал он.
– И ты понесешь? – не в силах удивляться спросила я.
– Понесу, – согласился он спокойно. – Зайдем внутрь? Отдохнешь?
Я молча согласилась и поплелась за ним по следам, которые ямами остаются в снегу.
Лишь, когда вошли в церковь, немного полегчало. Несмотря на мой скромный опыт посещения подобных мест, сразу бросился в глаза иконостас. Он раскинулся во всю стену и выглядит так величественно, что засмотрелась и не заметила, как проводник куда-то делся.
В церкви идет служба. С обеих сторон время от времени доносятся песнопения, прихожане молятся, а я стараюсь стоять, тихо, как мышка, и прислушиваюсь к ощущениям. Мне действительно стало легче, горячие волны перестали кататься по телу, а сердце пришло в норму. Хотя слабость осталась. Если верить словам проводника – не важно, как называются места силы и каким обликом покрыты. Главное, через них идет поток мощи, который чувствует любой, кто оказывается поблизости. Только проявляться это у каждого может по-разному.
Услышав тихий разговор, я оглянулась. Мой проводник беседует с прихожанкой, та что-то усердно ему объясняет и кивает. Когда они закончили, он вернулся ко мне и спросил:
– Ты можешь идти?
Я попыталась прислушаться к себе, но усталость не позволила сконцентрироваться, и я растерянно пожала плечами.
Проводник открыл дверь, и мы вышли на порог.
Он снова проговорил:
– Дальше будет лес. Сугробы и бездорожье.
Меня окатила новая волна. Очень хотелось продолжить путь, но я чувствовала, если пойду сейчас, то грохнусь где-нибудь в снег. От бессилия хотелось плакать и кричать, перед глазами все время всплывала довольная физиономия Петьки, который, по ощущениям вовсе не Петька.
Неожиданная мысль вспыхнула в голове так ярко, что пришлось сощуриться. Вдруг стало ясно, как он выглядит. Мой страх. В облике пятнадцатилетнего мальчишки, который вырос до самого потолка и взирает на меня сверху, как тот памятник за воротами посреди поля.
Меня мелко затрясло, но проводник не заметил и повел в какую-то лавку, где нам поставили печати в документах. Я смотрела на происходящее, как сквозь дымку и думала лишь о лице подростка, который с упоением скалится из глубин сознания.
– Так что? – спросил проводник и вырвал меня из пучины размышлений. – Что делать будем? Ты пойми, дальше тротуаров не будет. Только тропа. Но она занесена снегом. Это значит, двигаться будем по километру в час. Но если ты уже сейчас в таком состоянии, лучше вернуться и продолжить, когда придешь в себя.
– Вернуться? – выдавила я, почти слыша злорадный хохот Петьки.
– Да, – уверенно сказал проводник.
В глазах защипало. Я отвернулась, чтобы не показывать слез, которые градом покатились по щекам. Быстро утерев их, чтобы проводник не заметил, шмыгнула носом. А когда оглянулась, он уже вышел и придерживает дверь, ожидая меня.
Оказавшись на улице, я поплелась за ним обратно вниз по тропе через заснеженное поле. Из-за жгучего стыда хлопья снега и ледяной, обжигающий щеки ветер, уже не казались такими страшными. Я глотала слезы и думала о людях, которые преодолевают путь в Лавру. И о том, что поняла, о чем говорил проводник в начале пути, когда советовал увидеть страх. Тогда его слова показались бредом затерянного в глуши человека. Но теперь, после того, как правда оказалась такой простой, я увидела. Увидела свой страх.
И сегодня страх победил.
