Марго Генер
Стефания. Путь к себе
При технической поддержке
инструкторов группы Скандинавских ходоков ВДНХ «Пойдем ходить» Светланы Савельевой, Людмилы Ветерковой и проводника Романа Нечая. А так же Дмитрия Ерохина и Полины Власовой. Отдельное спасибо родным и Галине Гуртовой.
Основано на реальных событиях, однако все герои вымышлены, все совпадения случайны.
Пролог
В школьном коридоре носится малышня, поднимая в воздух тучи пыли, а мы с гордым видом старшеклассников прохаживаемся между ними и требуем не бегать. Зима пришла внезапно. Сугробы выросли до самых окон, и классному фотографу взбрело в голову делать общий снимок на фоне заснеженного парка.
Несмотря на доводы учеников и споры с преподавателями, фотограф оказался неумолим, поэтому вечером всем предстояло облачиться в шубы и отправиться в парк.
Я смотрю на это со скукой и тереблю темно-каштановую косичку, потому что пребываю в мире грез после книги о человеке, который преодолел себя, своей недуг, козни окружающих. И даже отправился за полярный круг.
Он кажется мне настоящим человеком, борцом, искателем и победителем, на которого следует равняться. Я представляла, как тоже делаю что-то полезное. И когда две подруги спросили, в каких облаках витаю, выдала все, как на духу. О герое, о его девизе, о том, что хочу чего-то добиться. О зимнем походе, который организует преподаватель физкультуры для самых сильных, и о том, что хочу пойти.
Оказалось, подруги таковыми не являются, потому что к обеду весь класс дразнит меня на разные лады.
Подростки существа впечатлительные, а коллективные высмеивания выдержит не каждый взрослый, поэтому вера в героя тает, как весенний снег под солнцем.
После уроков фотограф тащит нас в зимний парк. Я следую за всеми, плетясь в самом конце, чтобы быть подальше от насмешек. Но двое мальчишек, хулиганы и неучи, отделяются от толпы и чуть отстают.
Они равняются со мной и долго на ходу разглядывают, пока в страхе думаю, что за мысли роятся в их бедовых головах.
Наконец, Петька, предводитель хулиганов школы говорит второму:
– Не. Ерунда. Ну сам посмотри. Стешка-пешка.
– Да вижу, – отзывается второй, глядя на меня и кривясь, словно жует лимон. – Она хилая. И трусиха. Какой там поход. Не возьмут.
Петька еще секунду критично рассматривает меня, затем с нескрываемым разочарованием говорит:
– Пойдем. Над ней даже издеваться скучно.
Несмотря на страх, я отвечаю:
– Отстаньте от меня и идите, куда шли.
Через секунду поняла, что сказала это зря. Петька резко повернулся и проговорил, нависнув над мной, как гора:
– Ты не дерзи, а то могу и передумать. Знаешь, что бывает с теми, кто мне дерзит?
Я хорошо помнила, мальчишек и девчонок, над которыми измывалась его команда. Клей в рюкзак, кнопки на стул, гусеница в карман – самые невинные шалости в списке услуг.
– И не лезь в команду физкультурника, – продолжил он с насмешкой и демонстративно закатил рукав. – Не хватало еще, чтоб тебя по блату взяли. Это тебе не сказочки, это настоящий зимний поход. Таким как ты, там не место. Ясно? Ясно тебе? Если не ясно, объясню по-другому.
Появиться в числе неугодных хотелось меньше всего, и я кивнула.
Они развернулись и пошли к остальным, а я осталась стоять, как оплеванная потому, что оказалась жалкой даже для хулиганов.
Вздохнув с печальным облегчением, я сделала шаг вперед, когда Петька вдруг оглянулся и прокричал:
– И книжечку-то с геройствами отдай. Ты слабая и бесполезная. Нечего девчонкам такое читать, а то мозги вырастут. Героем может быть достойный. До-стой-ный! А не сопливая девчонка. Поняла?
Я нервно сглотнула и остановилась, вытаращившись на Петьку круглыми глазами. Мне было сложно представить, как отдать книгу, перевернувшую представление о мире. Но поднявшийся в воздух Петькин кулак, грозно покачивающийся из стороны в сторону, оказался убедительным.
Снова кивнув, я поплелась за остальными под злорадный смех одноклассников.
Весь задор вместе с энтузиазмом разом сгорели в пепел перед страхом оказаться униженной человеком, который даже писать грамотно не умеет. На душе стало горько. Чувство тщедушности и беспомощности за секунду разрушили мечту, которую с заботой взрастил талантливый писатель.
Петька поселил во мне страх слабого перед сильным. Сковал веру в себя пудовой цепью, которую пришлось тащить через всю жизнь, лелея надежду однажды разорвать и избавиться от нее.
Глава 1
За окном обильно падает снег. В свете вечерних фонарей он похож на стаи белых мотыльков, которые носятся друг за другом в бешеном хороводе и мерцают ледяными боками.
Всего неделю назад зима начала заявлять о своих правах, но столбик термометра на подоконнике опустился до минус пяти. При такой температуре сердобольные родители одевают детей в комбинезоны, обматывают шарфами и натягивают шапки так, что остаются лишь нос и щеки. От мороза они краснеют и становятся похожи на помидоры. А сами дети превращаются в крошечных космонавтов.
Взрослые делятся на два лагеря. Первые – модные и современные, всегда с телефоном в руке, в легкой куртке нараспашку, словно мороз и ветер обходят их стороной. Голова открыта. На других смотрят, либо вскинув подбородок, либо с легкой игривостью, мол, смотри, я так хорош, что даже на погоду плюю.
Второй тип одевается с запасом. Что значит, шапка, утепленные штаны, обувь на толстой подошве и носки с начесом. Эти боятся замерзнуть, поэтому кутаются так, что похожи на тех же детей. Только больших.
Я отношусь ко второму типу, и выход на улицу в мороз подобен высадке на луну, когда приходится экипироваться от ботинок до макушки.
Поэтому, когда похолодало, всецело погрузилась в работу, которая позволяет оставаться дома.
В тот вечер я пересматривала старые фотографии, которые аккуратно вложены в фотоальбом много лет назад. В начале шли детские снимки, на которых я маленькой девочкой с темно-каштановыми хвостиками смотрю в объектив и улыбаюсь. Вот я с лопаткой на горке, вот на море в огромной зеленой панамке.
Я листала страницы. Когда перешла к школьным фотографиям старших классов, в груди заворочалось старое чувство досады и разочарования. Даже на общем кадре я сидела с краю в самом низу, словно класс сжалился над убогой и позволил примоститься на снимке.
Захлопнув фотоальбом, я с раздражением убрала его в тумбочку.
Прошло десять лет после школы, но эта фотография до сих пор вызывает неприятные ощущения.
Ковыряясь в архивах не заметила, как прошел час и пришло время Морфея. Я быстро совершила вечерний туалет, но когда застилала диван, который приходится разбирать перед сном каждый раз, на столе завибрировал телефон.
Я бросила быстрый взгляд. Номер не известен. Обычно в таких случаях не отвечала, но в этот раз трель оказалась такой настойчивой, я что взяла трубку.
– Да?
– Стефания? – произнес в трубке низкий и четкий голос.
Я на секунду замешкалась, пытаясь вспомнить, кому может принадлежать баритон, но в голове возникали лишь образы эстрадных певцов.
– А кто спрашивает? – осторожно поинтересовалась я.
– Координатор, – коротко ответили мне.
Мысли смешались в кашу и растеклись, как жидкая овсянка по тарелке. Крепко потерев лоб пальцами, я переспросила:
– Координатор?
– Именно.
– Извините, – стала пояснять я, догадываясь, что человек позвонил не туда, и по странному стечению обстоятельств у его абонента то же имя, что у меня, – Вы ошиблись. У меня нет координатора.
В трубке послышался возмущенный выдох, какая-то возня, потом баритон проговорил:
– Ну как это нет? Стефания, город Москва, билет номер триста пятьдесят семь. Вам назначен проводник. Сейчас вот проверю… Да, все правильно.
Каша в голове стала еще гуще. Я оторвала телефон от уха и посмотрела на экран, будто там можно увидеть ответ. Но экран светится голубоватым, а в середине все тот же незнакомый номер. Ситуация показалась странной, почти таинственной, как в кино, когда герою звонит неизвестный, а потом ему предлагают выбрать одну из таблеток.
Тряхнув головой, я прочистила горло и вновь поднесла телефон к уху.
– Какое еще билет? – спросила я. – Какой проводник? Послушайте, вы набрали не тот номер. Понимаете? Не тот. Я не знаю про координаторов и билет. Попробуйте позвонить еще раз.
Человек на том конце провода хмыкнул, показалось безразлично, но голос прозвучал, словно сдерживает смех.
– Уверенны?
– Абсолютно, – подтвердила я, радуясь, что наконец, удалось разобраться с банальной, но глупой ситуацией.
– Как знаете, – донеслось из трубки. – Но если передумаете, номер высветился на экране.
Не успела я попрощаться, из динамика послышались гудки. Я с недоверием покосилась на телефон, будто из него может вылезти обладатель баритона и начать доказывать, что мне нужен проводник. Потом положила на стол и направилась на кухню за водой.
На улице окончательно стемнело, ветер стих, и огромные белые хлопья неспешно опускаются на землю, покрывая ее пушистым белым облаком.
Я взяла графин и стала наливать воду. В этот же момент в голове вспыхнула картинка, в которой ровно месяц назад, я точно так же наливала воду в одном из московских антикафе, а подруги рядом хохотали, выхватывая друг у друга листы бумаги.
Рядом стоит парень в традиционном русском костюме, в руках что-то вроде бочки для лотерейных билетов. Он улыбается и подначивает нас писать и бросать бумагу в бочку. Я улыбаюсь, глядя на все это с иронией.
– А вы не хотите принять участие в розыгрыше? – спрашивает парень.
– Нет, спасибо, – отвечаю я с дежурной улыбкой.
– Неужели вам ничего не хочется? – не отстает он. – Все в этой жизни чего-то желают. Попробуйте, может вам повезет.
Я снова улыбаюсь и качаю головой.
– Не думаю, что благодаря лотерее мне подарят то, что нужно.
Парень улыбается так широко, что начинает напоминать чеширского кота.
– Кто знает, что готова подарить судьба. Говорят, достаточно лишь попросить.
– Меня все устраивает, – отозвалась я, делая глоток шипучего напитка, от которого защипало в носу.
На самом деле хочется много чего. Пятый год я работаю на дому, составляя сметы, графики и другие таблицы для компаний, которым лень делать это самим. И все это время активно прорастаю корнями в кресло. Друзья далеко. Выехать к ним – значит, бросить насиженное место, привычное, теплое и безопасное. Отправиться в другой город или страну. Задний ум говорит, что этот уют сродни теплу болота, в котором приятно и спокойно, но безжизненно. Жизнь проносится где-то за окном, яркая и пышная, как цветущий сад, однако выйти из обжитого мира сродни шагу в бездну.
– Стеша, – кричит одна из подруг, – ну чего ты? Давай. Это же просто лотерея. Они все не настоящие. Хотя бы поиграй с нами, а то ты как затворница.
Ее слова почему-то западают в душу. Парень в народном костюме подмигивает мне, и я хватаю чистый листок со стола. Под одобрительные крики и похлопывания по плечу вывожу ручкой «хочу жизни». Затем складываю бумажку.
На сгибе отпечатались цифры – три, пять, семь. Видимо, что-то намокло, и они переползли на листок, как переводка.
Потом бросаю билет в бочку. Все смеются. В том числе парень в русской одежде, при этом на меня поглядывает с улыбкой, словно смотрит в самую душу…
Воспоминание оборвалось так же резко, как и началось. Я снова обнаружила себя на кухне с графином в руке и стаканом, из которого вода давно перелилась и, стекая по столу, хлещет на пол.
Выругавшись, как сапожник, я стала вытирать стол и бескрайнее озеро на полу. Пока вытирала, мысли ползали вокруг билета, странного звонка глубоким вечером и желанием, которое в шутку написала на бумажке.
То, что желание совсем не шутка, поняла еще несколько лет назад, когда работала в крупной компании и ждала повышения. Коллега тоже его ждал, но я работала дольше, поэтому была уверенна, что место будет моим.
Но когда вечером увидела его, выходящего из кабинета начальника и радостно пожимающего ему руку, внутри все упало. Начальник скрылся за дверью. А коллега, довольный и счастливый подошел и развел руками, сообщив, что на этой должности шеф предпочитает видеть решительного.
Следующим утром я заламывала пальцы, нервничая перед тем, как подойти к начальнику. Но, когда он вышел из кабинета, на меня накатила волна оцепенения и беспричинного страха, причину которому не поняла.
И я позволила шефу уйти.
Я уволилась и стала брать работу на дом, постепенно превращаясь в человека, чья свобода диктуется наличием или отсутствием интернета. Комфорт и однообразие так окутали меня, что однажды став на весы с ужасом обнаружила плюс десять килограмм.
И сейчас натирая пол, который уже и так блестит, как свежая монета, все больше думаю, что оградив себя стенами предсказуемости и покоя, упустила нечто очень важное
– Ну хорошо, – проговорила я выпрямляясь. – Координатор, говорите?
Швырнув тряпку на пол, вернулась в спальню и взяла со стола телефон. Несколько секунд смотрела на последний вызов с неизвестным номером, мешкала и колебалась, словно собираюсь открыть дверь в другой мир. Наконец, сделала глубокий вдох и нажала на значок трубки.
Пошли гудки. После третьего хотела отбить вызов, но динамик захрипел и оттуда донеслось:
– Стефания?
Уверенность баритона, который словно с минуты на минуту ждал моего звонка, выбила из колеи. Я сглотнула и промямлила:
– Э… Да.
– Мы ждали вас, – проговорил он.
– То есть как это ждали? – вырвалось у меня, а буйная фантазия тут же начала рисовать картины, где по всей квартире расставлены жучки, камеры, а на компьютере непременно стоит считыватель паролей.
Баритон прокашлялся, как перед публичной речью, и сказал:
– Мы команда, гм… инструкторов. Ваш билет участвовал в розыгрыше и был выбран вместе с другими.
Несмотря на то, что не поняла, в чем именно инструктирует баритон, налет тайны слетел. Теперь казалось, что разговариваю с хорошо обученным менеджером, обязанным обрабатывать клиентов перед покупкой.
Я усмехнулась и проговорила:
– То есть, это лотерея наоборот? Лотерея, где выигрывает каждый?
– Можно и так сказать, – ответил баритон. – Считайте это официальным пропуском на второй, третий… сто пятый шанс.
– Шанс на что? – не поняла я.
В трубке хмыкнули, голос проговорил:
– Вы что написали в своем билете? Хочу жизни. Вот, мы предлагаем вам совершить путешествие. Пешком. Так сказать, прочувствовать вкус этой самой жизни. Во всяком случае, один из ее оттенков.
При слове «путешествие» сердце забилось чаще. С тех пор, как детская мечта покрылась пылью, прошло десять лет, а координатор дунул на нее, подняв в воздух серые клубы.
Я повторила за баритоном:
– Путешествие? Куда?
– Есть один путь, – сказал он. – Но вы должны решить, пойдете или нет.
– Как я могу решать, если вы не говорите, когда и куда? – спросила я, чувствуя, что к массе непонятных ощущений примешивается еще и возмущение.
Собеседник проговорил вдруг изменившимся тоном:
– Я вас уговаривать должен? Вы написали в билете. Я вам перезвонил. Но теперь звоните вы. Это предполагает заинтересованность звонящего. Идёте или кладите трубку.
Страх перед неизведанным, доверие человеку, которого в глаза не видела, путешествие, о котором баритон отказывался говорить не увязывались с моим пониманием безопасности и комфорта. Легкий холодок ужаса прокатился по спине и вспыхнул горячей звездой в центре живота.
Я набрала воздуха, чтобы распрощаться с незнакомцем и навсегда забыть о звонке, как о страшном сне.
В этот же момент на ветку березы у окна сел голубь. Совершенно белый и непонятно откуда взявшийся в такое время суток. Он посмотрел на меня сперва одним, затем другим глазом.
Казалось, его не волнует снег и мороз, которые, как пеленой, окутали город. На секунду голубь показался самым свободным существом, каких встречала за последние несколько лет. Суеверной никогда не была, но это захотелось считать добрым знаком.
– Вы еще здесь? – спросила я в трубку.
– А вы как думаете? – донеслось из нее.
– Думаю, что я согласна, – произнесла я, не веря собственным словам.
– Отлично, – раздалось в трубке радостное. – Старт в субботу.
Меня окатила волна жара. До момента, пока он не назначил время, все выглядело, как фантазия, воображаемая картинка на экране компьютера. Но теперь осознание реальности накатило тугой волной, и меня затрясло.
– В субботу? – переспросила я. – Это же через два дня.
– Совершенно верно, – радостно согласились в трубке. – Мы вышлем вам инструкции, указание места старта и необходимое снаряжение.
– Но сейчас зима! – вырвалось у меня, и новая волна ужаса прокатилась от макушки до самых пяток. – Зимой могут только…
Однако в трубке возникла тишина, что значит, разговор завершен, а я осталась таращиться на окно, где на ветке все еще качается голубь.
Глава 2
Весь вечер я носилась по квартире, хватаясь за голову и пытаясь понять, что делаю. Совершить безумный шаг противоречило моей натуре. Хотя странный червячок сомнения шептал, что как раз моей натуре требуется именно это. Но осознание, что согласилась на путешествие с совершенно незнакомым человеком, непонятно куда и на расстояние, о котором могу только гадать, повергало в ужас.
Когда решила, что никуда не пойду, страх моментально прошел, а квартира, которая совсем недавно казалась тихим болотом, вновь стала обычной и родной. Как мох, которым обрастает дерево.
Успокоив совесть, которая почему-то возмущалась больше всего и проявлялась в виде ощущения, что снова отгораживаюсь от мира, легла спать.
Но уснуть не могла долго. Лишь спустя час переворачивания и взбивания подушки, наконец отключилась.
И увидела себя в школьном коридоре среди бегающих третьеклашек, которые поднимают клубы пыли с пола. Мимо них на меня движется Петька, гроза школьников.
Он смотрит на меня с ехидной ухмылкой, словно что-то знает, а я пячусь и шарю рукой в поисках чего-то, чем можно защититься. Но вокруг лишь малышня. Петька приближается настолько, что могу разглядеть веснушки у него на щеках. Но глаза не Петькины. Слишком крупные и щурятся, как у кота, играющего с мышью. Руки и плечи расширяются, он становится похож на качка из боевиков. Когда голова Петьки достигает потолка, он упирает кулаки в бока и говорит:
– Я тебе не позволю.
С криком я подскочила на кровати, вцепившись в простынь. Дыхание частое, словно бежала стометровку, щеки холодные. Когда провела по ним ладонью, на пальцах остались мокрые следы.
Нервно сглотнув, я перевела взгляд к окну. Там уже рассвело и усердный дворник гребет лопатой снег, которого за ночь стало еще больше.
Я опустила стопы на пол, на трясущихся ногах подошла к окну и открыла фрамугу. Свежий морозный воздух быстро освежил, по телу прокатилась бодрящая волна, а мысли прочистились.
Некоторое время я смотрела на дворника, который в распахнутой телогрейке трудится с пяти утра. Затем, утерев нос, закрыла окно и проговорила сквозь зубы:
– Ну ладно, Петька.
***
Солнце еще не встало, но я уже была на месте, закутанная в зимнюю одежду, в ватных штанах шапке и шарфе по самый нос. С раннего утра мороз был около пяти градусов, и мне приходилось становиться спиной к ветру, чтобы уберечь щеки от ледяных игл.
Когда небо стало светлеть, из-за угла появился высокий человек в зимнем спортивном костюме, со стаканом кофе в руке, и я поняла, это и есть мой проводник.
Он двигался очень размеренно, но при этой размеренности умудрялся преодолевать огромное расстояние. Я так увлеклась самим перемещением, что не заметила, как он оказался рядом.
– Стефания, – пробормотала я, засовывая пальцы в карманы.
Несмотря на перчатки, они озябли, хотелось сунуть их в горячую воду.
Высокий человек с суровым лицом молчал и смотрел куда-то в сторону, словно видит то, что не доступно другим. А голубые глаза показались холодными и бесстрастными.
Я покашляла, но он остался неподвижен. Тогда сделала шаг в сторону, чтобы оказаться перед ним, и задрала подбородок.
– Меня зовут Стефания, – проговорила я. – Как мне обращаться к вам?
Лишь теперь он наклонил голову и посмотрел на меня так, словно только заметил. Сделав глоток из стакана, сказал:
– Можешь называть меня проводник.
– Что простите? – переспросила я, надеясь, что ослышалась и сейчас мне назовут нормальное имя.
Но он повторил:
– Можешь называть меня проводник.
– Прямо так и называть? Проводник?
Он кивнул и сказал уверенно:
– Да, так и называй.
– Это как-то странно, – проговорила я смутившись и не зная, как реагировать. – Может, все же было бы удобней, если бы я звала вас по имени?
Повисла пауза. Мужчина, назвавшийся проводником, вновь устремил взгляд вдаль и стал щуриться, будто от света. Я озадаченно обернулась, надеясь увидеть край солнечного диска, который величаво поднимается по небосводу. Но восток затянут облаками, что значит, скорее всего, будет снег.
– Мое имя не имеет значения, – неожиданно проговорил он. – Потому, что главная моя задача на этом пути, быть проводником. И никто не справится с этой задачей лучше.
– Но все-таки… – попыталась вставить я, но он кивком указал в сторону и пришлось обернуться.
Из широкой арки к нам двигалась улыбчивая женщина, закутанная в зимнюю одежду не хуже меня. Даже не дойдя, она помахала, а когда приблизилась, начала быстро рассказывать о дороге, местах остановок, где нужно будет заполнять какие-то документы, местах силы, а мне все больше казалось, что я попала в книгу о шаманах.
Когда с бумагами было покончено, Человек молча указал на арку, и мы двинулись в путь, который, по его словам, ведет к жизни.
В начале шили молча. Я с опаской поглядывала на своего проводника. Из книг по психологии знала, что самое приятное слово для любого человека – его имя. Оставалось лишь гадать, что скрывается под суровой непроницаемой маской мужчины, и какие испытания пали на него, если стал называть себя просто проводником.
Говорить не решалась, сберегая силы, которые, если верить карте, мне понадобятся. В инструкции, присланной баритоном, которого так и не увидела, говорилось, что путь состоит из ста двадцати километров по разнообразной местности. Потребовал приобрести зимнюю обувь для путешествий и подготовиться морально, поскольку путь может отрыть те стороны натуры, которые давно покрылись мхом. Что имел ввиду баритон, не поняла, но допытываться не стала, ибо была поглощена подбором обуви.
Теперь же пыталась вспомнить все, что говорил этот оставшийся в тени человек. Но на ум приходили только слова про натуру и обувь.
Неожиданно мужчина, называющий себя проводником, проговорил:
– Ты правильно сделала, что пошла.
Я промолчала. В голове носились идеи, опасения и куча всего, что творится в голове женщины, решившейся на безрассудный поступок.
А он продолжил:
– Это очень старая дорога. Пятьсот лет по ней ходили люди к человеку, который обладал большой мудростью. Но сам путь – уже большая мудрость.
Я наконец совладала с мыслями и поинтересовалась:
– Какая мудрость может быть в пути? Идешь и идешь.
Он ответил, глядя вперед и выпрямившись, как мраморное изваяние:
– Мы будем идти через разные места. С разной историей и силой…
– Силой? – перебила я его, вновь чувствуя дыхание тайны. – Что ты имеешь ввиду? Или это какая-то ваша особая терминология? История, да, понимаю. Архитектура, давность построек. Но сила?
Человек по имени «проводник» кивнул.
– Сила, – сказал он. – Каждое место, где бывают люди, и где они не бывают имеет силу.
– Какую? – продолжила допытываться я потому, что это отвлекает от ветра, который дует в лицо, и даже поднятый до носа шарф не спасает.
Он переложил стакан с кофе в другую ладонь и ответил:
– Разную. Каждый человек испытывает что-то свое. И выносит из пути мудрость. Но только в том случае, если проходит его до конца.
Я замолчала, обдумывая происходящее. Если бы несколько дней назад мне сказали, что отправлюсь среди зимы в пеший поход с незнакомым человеком на расстояние, которое в жизни не ходила, рассмеялась бы в лицо. Но неизвестность проводника почему-то перестала беспокоить. Зато его слова о пути заставили мысли прыгать, как потревоженных белок.
– А долго идти? – наконец спросила я.
Человек пожал плечами.
– Неправильный вопрос.
– А какой правильный?
– Правильный, сколько километров, – ответил он. – Всего сто двадцать. Это значит в день по тридцать.
У меня в груди ухнуло, а человек продолжил:
– Я пройду такое расстояние за день. Такие, как ты, обычно проходят дня за четыре. А старые бабушки дней пять могут идти.
Я кивнула, делая вид, что все поняла. А в это время внутри разворачивалась настоящая Хиросима в центре которой красными буквами пульсирует число тридцать. Такого расстояния я не ходила отродясь, тем более зимой, когда ноги еле переставляются из-за дутых штанов, а щеки обжигает ледяной ветер.
Но рядом с числом тридцать еще сильнее пульсирует слово «бабушки». Осознание того, что это расстояние проходят бабушки с сумкой наперевес и деревянной палкой, захлестнуло с головой, а, перемешавшись с ужасом, пустило сердце в пляс.
Охваченная тревогой, я погрузилась в мысли о том, как должно быть тяжело одолевать такие расстояния. И как ужасно стыдно их не одолевать, если на это способны даже бабушки. Опять всплыл образ Петьки, который утверждает, что героем может быть лишь достойный, и жутковатый сон с его участием.
По мере того, как углублялась в пучину страха и стыда, проводник уходил все дальше. Лишь, когда он обернулся и не обнаружил меня за спиной, остановился и стал ждать, пока доплетусь.
– Даже бабушки? – спросила я, подойдя.
– Что бабушки? – не поняла он, видимо уже забыв, о чем говорили.
Я повторила, все еще пребывая в пространной задумчивости:
– Бабушки. Бабушки преодолевают этот путь?
Его лицо просветлело в первый раз за всё время знакомства. Губы растянулись в улыбке, будто факт наличия бабушек в мире его очень радует.
– Да-да, – сказал проводник как-то весело. – Проходят за пять дней. Нормально проходят. Километров по двадцать, наверное. Чего ты задумчивая такая? Вот, посмотри. Это подворье Троице-Сергиевой Лавры в Москве.
Словно деревянная, я повернулась к ступенькам, за которыми торчит оранжевая стена церкви. В инструкции, которую прислал баритон указывалось лишь расстояние и список инвентаря, который следует взять с собой. Но когда увидела церковь, вдруг поняла, что путь мой лежит, ни много, ни мало в саму Троице-Сергиеву Лавру.
Особо верующей никогда не была, но святыни других уважала и старалась не нарушать границ их морали.
– Послушай, – начала я, – а если я ну… Не религиозная? Не знаю, куда кланяться, как заходить. Разве меня не выгонят взашей?
– Откуда? – поинтересовался проводник и посмотрел на меня как на кирпич, который внезапно заговорил.
Я замялась и пожала плечами.
– Ну, не знаю. С Тропы, из церкви…
– Из церкви никого не выгоняют, – сообщил проводник энциклопедическим тоном. – А с тропы тем более. Ты пойми, путница, по Тропе может пройти любой, независимо от пола, возраста и цвета кожи. Главное пройти.
– Почему?
– Ты поймешь.
Больше спрашивать не стала, чтобы не получить очередной пространный ответ в стиле багдадских мудрецов, у которых все спокойно. В эту церковь заходить не решилась и, пока человек-проводник пошел внутрь, осматривала снаружи. Невысокую, с лампадой и табличкой над входом.
Только собралась с духом, чтобы войти, как тот вышел и с довольным лицом указал вниз на ступеньки.
– Пойдем, – сказал он. – Или хочешь зайти?
Я замотала головой, из которой моментально улетучились мысли о посещении места, в котором не понимаю, как себя вести.
Мужчина-проводник пожал плечами и двинулся к лестнице, а я, как послушная коза на веревочке, посеменила следом.
Оказалось, дороги в любое время дня наводнены машинами. Мой проводник хватал меня за руку, и силком перетаскивал на другую сторону, пока я плелась, словно ребенок который не хочет идти в садик.
Не знаю, сколько раз он так делал и зачем. Но спорить не решалась потому, что не могла представить, как перечить этому человеку. Вместо этого размышляла о пути, о его древней истории, и почему именно он, а не какой-то другой. Еще думала, как команда инструкторов получила мой номер телефона и узнала имя. Но потом решила, что такое не трудно выспросить у подруг, которые сами готовы записать меня на стрижку, которую не просила.
Мы преодолели засыпанный снегом бульвар, на котором встретили бегуна, одетого не по погоде легко. Когда вслух изумилась, проводник сообщил, что холод, это последнее, о чем беспокоится бегун.
Меня же вопрос холода перед стартом беспокоил чуть ли не больше всего, не считая расстояния, которое предстояло пройти. Но в пути выяснилось, что даже десятиградусный мороз теряет силу, если гнаться за моим провожатым.
Первая часть маршрута пролегает через живописный зимний город, поэтому немного забыла о тревогах и беспокойстве, которые не дали уснуть в ночь перед выходом. В результате проснулась измотанной и перепуганной, как новорожденный цыпленок.
Когда проводник в очередной раз перетащил меня через дорогу, лавируя между машинами, словно всю жизнь этим занимается, перед нами вырос огромный костел. Сдержанно-оранжевый, с круглыми башнями. Стены украшены рельефами и удивительной клинописью на непонятном языке.
– Будто эльфы строили, – вырвалось у меня восторженное.
– Это армянская церковь, – пояснил проводник тоном, которым мудрец может говорить с неразумным дитем. – И строили ее люди. Совсем недавно закончили.
– Хочу посмотреть, – сказала я, перелезая через сугробы и таращась на удивительное строение.
Проводник хмыкнул, но промолчал и последовал за мной.
Когда оказались во внутреннем дворе, обнаружила, что собор – это только часть постройки, и внутри еще куча прилегающих зданий. Но мне в глаза бросился вертеп.
Первый вертеп, который видела вживую. До этого их приходилось встречать лишь в кино о католических службах.
Подойдя, я долго разглядывала фигуры, выполненные почти в полный рост, колыбель, дары. Даже попробовала поковырять солому, чтобы увериться, что она настоящая. В какой-то момент показалось, что все персонажи живые и сейчас зашевелятся, начнут говорить и поглядывать на нас с улыбками.
Тряхнув головой, я отошла, а когда оглянулась, проводник уже стоял на ступеньках и махал мне.
В этот раз отказываться не стала. Внутри храм оказался просторным, с высоким сводом, лавочками для молящихся и алтарем. Когда-то в детстве, бабушка приводила меня в церковь, и я навсегда запомнила сладковатый запах ладана, которым пахло повсюду. Здесь же аромат сильнее и слаще, словно в него добавили меда.
Помня о словах проводника, я попыталась прислушаться к себе, надеясь уловить хоть малейшее шевеление или намек на присутствие силы. Но нутро молчало. Как и я, потому, что не решалась нарушить безмолвное спокойствие храма.
– Это одно из тех мест, о которых говорил, – сообщил проводник, когда вышли на улицу и двинулись по засыпанному снегом тротуару.
