Мари Князева
Моя! или ничья
Глава 5. Что-то изменилось
Алина
После того странного воскресного свидания всё кардинально изменилось. Точнее, изменился Даня. Он вдруг стал таким хмурым и серьёзным. Пришёл в понедельник к первой паре без опозданий, даже немного заранее, на меня не взглянул ни разу, не говоря уже о том, чтобы доставать в своей обычной глупой подростковой манере. Я будто бы перестала для него существовать и, конечно, вздохнула с облегчением… своей разумной частью. А вот мой внутренний демон-мазохист испытывал смутную тревогу. Как будто чего-то не хватает. Я ведь привыкла к Даниным подколкам и провокациям за эти полтора года, они стали неотъемлемой частью моей жизни, а вырабатываемый при этом адреналин – частью моего обмена веществ… Возможно, я даже подсела на них, как на своего рода наркотик. Не зря же существует такое явление, как Стокгольмский синдром. К мучениям тоже можно привыкнуть…
Но всё это, конечно, глупости, и Данино внимание мне совершенно не нужно. Обойдусь. Перетерплю ломку и заживу лучше прежнего.
Несмотря на все его идиотские выходки, мне было неприятно думать, что я обидела его вчера своими просьбами оставить меня в покое, поэтому я решила: дело в том, что он нашёл-таки себе девушку для серьёзных отношений и вследствие этого наконец посерьёзнел. Эта мысль тоже отзывалась внутри каким-то странным дискомфортом, но уж на это точно не стоило обращать внимание: мало ли что мне там почудилось!
В общем, я успокаивала себя как могла, но время от времени всё же украдкой посматривала на самого взрослого и самого нахального своего однокурсника и слегка тосковала по его прежнему шалопайству.
Тоска эта усиливалась с каждой парой и после третьей я не выдержала – придумала повод, буквально высосала из пальца, и сама подошла к нему:
– Данил, ты был в деканате по поводу хвостов за прошлый семестр? – пролепетала то краснея удушливой волной, то холодея от волнения.
– Да, – буркнул он, не глядя на меня.
– И… как результаты?
– Тебе-то что? – он нахмурился, но всё равно не поднял глаз.
– Я же староста, – напомнила я, оправдываясь, хотя это вообще никак не оправдывало мою настойчивость.
– Всё норм. Что-то ещё?
Он наконец одарил меня взглядом. Взгляд был полон холодного гнева и ещё чего-то такого кипящего…
– С… тобой всё в порядке? – пробормотала я еле слышно.
Гаршин ничего не ответил, только скептически приподнял бровь и тут же вернулся к своему занятию – тыканью в телефон. А я почувствовала себя просто ужасно. Отвергнутой. Ненужной. Вопреки всем разумным рассуждениям, отчаянно хотелось заплакать.
Четвёртой парой была физ-ра. Как назло. Почему назло? Да потому что… сейчас объясню.
Наша преподша, как всегда, повела девчонок бегать кросс, прямо по заснеженному стадиону, а парней милостиво отправили в тренажёрку. Их, видимо, беречь надо, а нас не жалко (что странно, так как женского пола на физфаке кот наплакал). Мне-то ничего, я привычная: мой батюшка, инженер советской закалки, приучал меня к этому с детства, – а вот однокурсницы принялись жаловаться и ныть, что холодно, и горло дерёт… в общем, промучив нас пару километров, Татьяна Ивановна махнула рукой и отпустила в зал – "пресс качать". Что в переводе на студенческий означает: полистать ленту в телефоне и почесать языками. Именно этим девчонки и занялись. В раздевалке. Нисколько не смущаясь и даже не пытаясь изобразить послушание.
Но староста-то так не может себя вести! Ей-то надо всё делать правильно и честно! Поэтому она отделяется от своей крошечной стаи и добропорядочно топает в зал. А там… на лавке для жима лежит полуголый Гаршин. Да какое там "полу"? Он вообще на три четверти обнажён, в одних шортах то есть! И воспитанная, скромная, приличная староста в онемении залипает на чёртовы "прелести", красиво бугрящиеся под смуглой влажной кожей. Вот гад, ни стыда, ни совести, ни стеснения! Ну какого… он так разделся?
Я столь долго и ошалело пялилась на Гаршинские ландшафты, что несколько парней заметили меня и даже принялись подхихикивать. Дураки! Можно подумать, они каждый день Ким Кардашьян вживую видят!
Тело у Дани… возмутительно красивое. Возмутительно – потому что нечего таким нахалам такие тела раздавать! Но судьба несправедлива. Широкие плечи, мускулистая грудь, тонкая талия и даже кубики проглядывают… А ноги – длинные и стройные. Волосатые, правда, до безобразия, но мужчинам это позволительно.
И Даня жмёт… какой-то невероятный вес. Что-то около сотни. На минуточку, мой папа, который всю жизнь спортом занимается, не профессионально, конечно, но тем не менее – стаж 30 лет что-то да значит – никогда в жизни больше 70 не жал. А у него и весовая категория другая, Даня намного стройнее.
Интересно, что при этом Гаршин как будто не страдает нарциссизмом, по крайней мере на тему внешности. Одевается просто и не в обтягивающее, хотя фигура позволяет…
Тут как раз двое парней помогают ему уложить штангу на подставку, и мой мучитель резко поднимается, тяжело дыша. И смотрит на меня в упор всё тем же тёмным ледяным взглядом. Мол, чего уставилась?
Мне б развернуться и уйти к девчонкам в раздевалку. Пересидеть, продышать своё смущение и растерянность, успокоиться. Но:
а) я всё ещё не могу забить на указание преподавателя. Ну вот такая правильная – аж самой тошно!
б) мне стыдно покидать поле боя, как какой-то трусихе недоделанной;
и наконец самое позорное, от которого хочется провалиться сквозь землю:
в) я по-прежнему пялюсь на тяжело вздымающиеся Гаршинские грудные мышцы и рельефные плечи. Это ж надо быть таким чёртовым красавчиком! Безобразие просто, катастрофа!
– Ты чего, Кусака? – нарушил наконец молчание Даня, чуть дёрнув уголком рта, будто ухмылялся надо мной. – Дверью ошиблась? Тут дяденьки занимаются, иди погуляй в другом месте.
Я наконец протрезвела, оторвала бессовестный взгляд от его телесных красот и, злобно прищурившись, прошипела:
– Нет, не ошиблась!
Гордо прошествовала к скамье для пресса и принялась делать подъёмы так быстро, как только могла. Зуб даю, лицо у меня всё это время было цвета спелого помидора, а то и свеклы. Я отчётливо чувствовала, что почти все взгляды в помещении обращены на меня. И всё это – мужские взгляды. Но один – особо жгучий.
– Ну ты шустрая, Кусака! – оскалился Гаршин, подойдя ко мне вплотную и одновременно вытираясь небольшим белоснежным полотенцем. – А вот так сможешь?
И положил обе руки мне на плечи да как надавил!
– Ааа! – запищала я, ощущая острое негодование вперемешку с таким же острым торжеством. Я победила! Он опять взялся за своё! И снова всё на своих местах… Гаршин задирает меня, я костерю Гаршина. Кайф…
Даня сел на корточки и, по-прежнему придерживая меня за плечи своими крупными горячими ладонями, прошептал на ушко:
– Кусака, ты мешаешь нам заниматься. Тут никто не тренируется – все на тебя смотрят, звезда. Иди к девочкам, добром прошу.
– А то что? – кусаюсь я по привычке.
– Предупреждал ведь, помнишь? Поцелую… – его голос понизился до еле уловимой громкости, а меня обдавало жаром и мурашками.
– Ну и целуй! – решила я идти до конца. – Мне всё равно!
Лицо его как-то страдальчески скривилось, он покачал головой:
– Ты не представляешь, чем это для тебя чревато.
Почему-то я ему поверила. Что произойдёт что-то страшное и ужасное, если он меня поцелует. Мигом растеряла всю свою браваду и попыталась выбраться из захвата.
– Пусти!
– Да кто тебя держит!
Поднявшись на ноги, я не удержалась от оправданий:
– Меня сюда преподаватель прислала! Пресс качать.
– Ну ты же покачала… и хватит. – И добавил сквозь зубы: – Уходи быстрее, а то я за себя не отвечаю!
Холодок прошёлся по моему животу и подстегнул бежать в сторону женской раздевалки. Как же всё странно, понять бы ещё, что происходит..!
Данил
Вот те на. Правы, что ли, классики? Ну, типа, чем меньше женщину мы любим… Хотя куда уж меньше? И так я, кажется, одно мучение ей доставлял… но похоже, она тоже на него подсела, как и я. Было тревожно и страшно поверить в то, что счастье близко… но как ещё можно интерпретировать то, что сегодня происходило? Ну ладно, подкаты на тему деканата – мож, ей действительно положено как старосте этим интересоваться, но в зале..?
Залипла она на мою мускулатуру, конечно, знатно. И вполне ожидаемо: я ж красавчик. Но и сама Кусака – просто конфетка. Эти её стройные ножки, обтянутые леггинсами… омг, даже просторная футболка, еле прикрывающая поджарую попку, не спасает ситуацию, а уж когда она задралась из-за того, что Алинка-мандаринка принялась качать пресс, все парни просто офигели и напрочь залипли на моё чудо. Я сказал, МОЁ! А если и не моё, то ничьё. Фигу им, а не Кусаку!
Пришлось оперативно выпроводить искусительницу из зала и самому двинуть в душ. Холодный. А то перевозбудился слегка. От этих разговоров про поцелуи. И как её понимать? Как инструкцию к действию или как "мне всё равно"? Очень, знаете ли, противоречивый сигнал… Однако единственный способ узнать – это взять и проверить. Поцеловать то есть. Конечно, если я всё понял неправильно и ей всё равно – будет апокалипсис. Даже не берусь предположить, как стану реагировать. Но – я ж не девчонка. Авось не заплачу…
Кусака, правда, решила помучить меня неизвестностью и будто сквозь землю провалилась. Я обошёл все места, где она могла быть, после того как прокараулил её пятнадцать минут на той тропинке за корпусом, которой она обычно ходит. Нет и всё. Исчезла. Даже подумал, не позвонить ли, но – Алина не в курсе, что у меня есть её номер, и лучше пока этим не светить. Решил отложить до завтра. Подстеречь после пар где-нибудь подальше от универа и… пригласить на свидание. В самом деле, мне ведь это ни разу в голову не приходило с прошлого объяснения полтора года назад… А может, нужно было не доставать и подкалывать всё это время, а просто… поухаживать? С другой стороны, на вечер поэзии же я её приглашал… но, может, без достаточного почтения? Слишком грубо? Мда, непросто за интересными барышнями ухаживать – их за пару Б-52 не купишь…
В груди закручивался смерч, а голова немного кружилась от этих мыслей… От своего бесконечного и бесплодного ожидания счастья я уже немного растерял ощущение лёгкости бытия, какое владело мной прежде, и по-настоящему разволновался. Принялся воображать, как обниму, поцелую её в первый раз… Как мальчишка, честное слово! И летал весь оставшийся день, как на крыльях, и постоянно впадал в задумчивость – даже батя заметил:
– Ну что, нашёл уже? – неожиданно спросил он за ужином.
– Что? – не понял я.
– Ну, девушку. Витаешь всё где-то в облаках… как будто влюбился.
– А… Да… То есть, нет… Я не знаю, пап.
– А что тут знать-то? Приводи познакомиться…
Мои брови полезли на лоб:
– Ну ты скажешь! Кто же в начале отношений девушку с родителями знакомит?
– Вот и зря. Я тебе сразу скажу, стоит ли тратить на неё время.
Я поёжился:
– Да погоди, там ещё ничего не ясно пока…
На самом деле, грудь моя просто разрывалась от оптимизма и приятных ожиданий… Но всем этим мечтам не суждено было сбыться.
На следующий день Кусака пришла в универ, закованная в сталь. Ни взгляда на меня, ни слова. На всех смотрит, со всеми разговаривает – даже улыбается, зараза, а меня будто и нет здесь.
Я изо всех сил уговаривал себя наплевать, но… злился. Обижаться не умею, так что – чем богаты. Ну что это за фигня? Ну неужели так трудно подарить человеку капельку тепла? Уж чем уж я так плох? Ну задевал, задирал, подкалывал, но, положа руку на сердце, – разве обидел хоть раз по-настоящему? Да наоборот, только развлекал, чтоб не скучно было, и даже на руках носил, то есть, на плече – вон, в воскресенье. А в ответ только игнор… Плана своего я всё же не изменил: надо ведь в конце концов расставить все точки над i.
Не выпуская Кусаку из зоны видимости ни на секунду, после занятий пошёл за ней следом на почтительном расстоянии, и когда она наконец осталась одна, направляясь к остановке общественного транспорта, догнал и ухватил за плечо. Старался аккуратно, но может, и дёрнул слегка.
– Алин!..
Она обернулась, брови взметнулись, губы приоткрылись, обнажая ряд белых ровных зубов.
– Чего тебе? – привычно нахмурилась и попыталась высвободиться из захвата.
Я отпустил и принял невозмутимый вид:
– Да так, хотел тебе вчерашний долг отдать…
Кусака нахмурилась ещё сильнее:
– Какой долг?
– Ты же просила тебя поцеловать… – Я двинулся ей навстречу и навис сверху, стараясь надавить психологически. Чтоб не отвертелась. Хватит уже… бегать.
– Я?! – запищала возмущённо Кусака. – Просила?! Ты совсем с ума сошёл, Гаршин? Ни о чём таком я тебя не просила!
– Сама сказала: "целуй"! – напомнил я забывчивой малявке.
Она начала хватать ртом воздух в возмущении:
– Да ты… да я… У меня пока ещё все дома!
– А со мной, значит, можно целоваться только не в себе?! – начал закипать я.
– В моём случае – да!
И никаких противоречий со вчерашними утверждениями? Пять баллов!
– И чем это, интересно, я так отвратителен?!
– Я целуюсь только с теми, кто мне нравится, а тебя терпеть не могу! – проорала она и добавила намного тише: – Как и ты меня. Зачем нам целоваться?
Рукалицо… Женская логика в действии… она сама-то себя слышит? Неужели Кусака всерьёз полагает, что я стал бы так настойчиво предлагать поцелуй девушке, которая мне не нравится?
– И много их таких? – уточнил я, чувствуя, как холодеет в груди.
– Каких?
– Таких, которые тебе нравятся и ты с ними целуешься!
Девушка надулась:
– Это не твоё дело, Гаршин!
– Ах, не моё… ну ладно… Но заруби себе на носу, Кусака: увижу такого – дам люлей. Поняла?
Она не ответила – только ошарашенно смотрела на меня широко распахнутыми глазищами. Я развернулся и пошёл прочь – лелеять свой праведный гнев.
Алина
Так, вот я вообще не поняла, что это сейчас было… Он всерьёз собирался меня поцеловать, а когда получил отказ, то пообещал побить того парня, с которым застанет? С какой стати?!
Хорошо, что мозг, уверенный в какой-либо информации, умеет придумывать такие изощрённые оправдания происходящему, что ему любой писатель-фантаст позавидует. Сейчас вот, например, я решила, что Даня просто в своём репертуаре. Шокирует, эпатирует и провоцирует меня на какие-нибудь отчаянные действия. И вовсе он не собирался меня целовать – он собирался произвести ВПЕЧАТЛЕНИЕ, а когда впечатлительная барышня впечатлится и подставит губы – посмеяться над её наивностью и уйти в закат. Но я-то не лыком шита! Смогла отбить нападение самовлюблённого нахала и сохранить девичью гордость. Не боюсь я этого шута!
А всё-таки хорошо, что я ни с кем не встречаюсь… вдруг он серьёзно. Ну, там, например, обиделся на мой отказ и просто из ущемлённого самолюбия хочет сделать кому-нибудь больно. Мол, не мне – так никому!
Да, отлично мозг умеет заплетать косички из противоречивых фактов. Просто блестяще. Мне ещё папа об этом рассказывал, а сам у Курпатова* читал. Возможности человеческого сознания в этом плане почти безграничны!
Следом в мою покачивающуюся от тряски в троллейбусе голову пришла странная мысль про поцелуй Данила. Мерзкая, наверное, штука. То есть, процесс. Там же будут Гаршинские губы, слюни и (о, боже!) язык..! Правда, моё отвращение было скорее умственным… даже похоже на то, как будто я сама себя стараюсь уверить, что это неприятно. А когда Даня нависает надо мной со своим демоническим тёмным взглядом и прихватывает руками… ну не чувствую я отвращения в этот момент. Страх, волнение – да, но не отвращение. Он слишком… не знаю, как это описать… ну вроде того: слишком уверен в себе – тем, кто рядом, очень трудно не проникнуться этой уверенностью, что с ним всё в порядке и даже более чем. И от Дани всегда очень приятно пахнет. Даже вчера на физ-ре, когда он был весь мокрый от пота, этим потом от него веяло лишь слегка, а в основном – каким-то мужским парфюмерным ароматом, таким терпким и пряным… Я не очень-то в них разбираюсь, но мне нравится… Ох, о чём я думаю! Ничего мне не должно нравиться в Дане Гаршине! Он же шут и остолоп! И я его ненавижу… понятия не имею, отчего в последние пару дней эта ненависть качается и трещит по швам. Мы с ним так долго и упорно возводили её кирпичик за кирпичиком…
Глава 6. Притвориться артисткой
Алина
Из размышлений меня вырвал звонок телефона. Семён. Взяла, не раздумывая.
– Алина, ты не поверишь! Он согласен! – без приветствия с места в кювет свалился мой товарищ по театралке.
– Твой папа? – уточнила я.
– Ну да! Мы договорились, что если я выступлю на публику и она будет в восторге, то он… Ты где сейчас?
– В троллейбусе.
– Домой едешь?
– Угу.
– Слушай, ну нам бы увидеться… мозговой штурм, там, и всё такое… Давай я тебя подхвачу где-нибудь и… ты не занята?
Вообще-то у меня домашнее задание и ужин папе, и вечерняя тренировка с ним… но у человека решается вопрос призвания – как тут откажешь?
Я вышла на одной из промежуточных остановок, а Семён подобрал меня на машине и повёз в кафе мороженое. Место и время для демонстрации своих талантов он уже выбрал – университетский конкурс "Студенческая весна", который традиционно проходил в конце марта. До него оставалась примерно пара месяцев, а до отбора – и того меньше. Мы решили для начала накидать варианты, а потом уж посоветоваться с Анатолием Ивановичем.
– Ты ведь в театральное собираешься поступать, – логично заметила я. – Нужна, наверное, сценка какая-то. Смешная, лучше всего.
– Как вариант, – кивнул Семён. – Скетч… или, может, что-то вроде стендапа?
– А ты сможешь написать достаточно смешной текст? Это непросто, как мне кажется. А если своровать у кого-то, то есть вариант провалиться, так как многие в зале могут знать эти шутки.
– Ты права, – он сокрушённо покачал головой. – Я не писатель от слова совсем, и шутник так себе. Мне нужно что-то готовое, только исполнить, а уж я постараюсь быть артистичным.
– А ты умеешь петь? Танцевать? Я слышала, что у актёров это всё обязательно…
– Всего понемножку… даже на гитаре чуть-чуть могу, точнее, могу разучить несложную песню по аккордам. Ну и спеть. Не то чтоб роскошно, но вроде не фальшивлю…
Я усмехнулась про себя, зачем-то воображая на его месте Гаршина. Вот он бы не постеснялся сказать, что совершенен во всём, а Семён почему-то скромничает.
– В детстве на танцы ходил год. Потом бросил, потому что скучно было и отец твердил, что не мужское это дело, но в принципе танец разучить способен.
– Танец – это классно, – закивала я. – Обожаю смотреть на профессиональные танцы…
– До профессиональных мне всё-таки, пожалуй, далеко, – смущённо улыбнулся Семён.
– Там ведь тоже не профессионалы будут выступать, – со сомнением предположила я. – Студенты, причём не с театрального.
– Ну не скажи, я в прошлом году видал такие танцевальные номера – закачаешься…
– А может, декламация? – подскочила я. – Стихов каких-нибудь красивых… У меня, вот, есть пара любимых, очень необычных, Зинаиды Гиппиус. – И я тут же, без приглашения, принялась читать на память: – "Душа моя, угрюмая, угрозная, живёт в оковах слов… Я – чёрная вода пенноморозная меж льдяных берегов…"
Семён умоляюще замахал руками:
– Декламация – это классно, я обожаю стихи, в том числе читать вслух, но… прямо скажем, это дело на любителя. Вряд ли среди нашей публики на студвесне таких наберётся на хорошую овацию.
Я поникла. Да, нелёгкая это работа – из болота тащить бегемота…
***
Внеплановое совещание с Анатолием Ивановичем было назначено на вечер среды. Времени на подготовку номера оставалось совсем мало, поэтому мы решили не терять его попусту.
– Как же ты смог его уговорить? – с восхищением удивлялась я, глядя на совершенно невнушительную фигурку Семёна. С Даней нечего и сравнивать. Хотя с чего это мне вообще с ним кого-то сравнивать? Чего я вообще о нём думаю так часто? Не заслужил!
Надулся опять, как надувной крокодил, которого мне в прошлом году папа купил в Анапе. Не смотрит на меня, не разговаривает… блин, ну не целоваться же мне с ним, просто чтобы не обижался! Для этого чувства какие-то должны быть… ну, симпатия хотя бы. А мне, кроме перебранок с ним, и вспомнить-то нечего. И ему… на кой ему сдался этот поцелуй? Он же меня… терпеть не может. Правда же..?
Ладно, опять я отвлеклась… А Семён тем временем что-то рассказывает:
– Сам в шоке… Я, честно говоря, боялся об этом с ним беседу заводить. Прошлые несколько раз закончились ссорой. А тут он сам вдруг прицепился: поехали, говорит, на рыбалку в субботу. Я говорю: не могу, у меня театралка. Ну он, как всегда, в претензию. Слово за слово. В общем, я сказал, что без сцены свою жизнь не представляю, ну и выдал ему этот план. Что мне помогут, что у меня единомышленники есть и даже профессиональный режиссёр среди них. Батя посмеялся сначала, а потом говорит: ну ладно! Давай пари. Сможешь овацию сорвать и мне понравится – валяй. Но если нет – закрываем эту тему навсегда. Я думаю, он просто не верит в меня, в мои артистические способности, и потому чувствует себя спокойно.
– Но мы-то ему докажем! – поддержала я Семёна.
– Спасибо, Алин. Ты настоящий друг! – парень легонько коснулся моего плеча и даже немного порозовел.
Но Анатолий Иванович забраковал все наши идеи.
– Нет-нет-нет и ещё раз нет, – замахал он на нас руками. – Это всё несерьёзно, а нам нужен стопроцентный сценарий. Такой, чтоб любого зрителя зацепило. И парней, и девушек. И при этом коротко. Бить надо в базовые интересы. Давайте подумаем, что это может быть?
Мы с Семёном недоумённо переглянулись. Какие у студентов базовые интересы? Поесть и поспать? Сложно на этом построить выступление…
– Любовь! – громогласно пророкотал Анатолий Иванович, одновременно осуждая нас за недогадливость.
– Любовь? – обескураженно повторил Семён. – Какая любовь?
– Романтическая, разумеется! Не сыновняя же!
– Нам нужна сценка о любви? – уточнила я.
– Именно. Но я думаю, что формат мини-спектакля для Студенческой весны не слишком подойдёт. Предлагаю перфоманс.
– Это ещё что такое? – нахмурилась я. Нет, слышала, конечно, но применительно к Семёну… совершенно не представляла.
– Составим представление из нескольких коротких отрезков, каждый из которых отличается формой и отражает какой-то этап любовных отношений… – быстро, вдохновенно заговорил Анатолий Иванович, на которого, по всей видимости, напала муза. – Знакомство, ухаживания, непосредственно любовь и – увядание чувств.
– А почему обязательно увядание? – расстроенно спросила я, не слишком сведущая в вопросе, но жившая в абсолютной уверенности, что "долго и счастливо" – логическое продолжение любого истинного чувства.
Анатолий Иванович снисходительно улыбнулся:
– Полюбишь – узнаешь, моя девочка.
Ну уж нет! Если я полюблю, то навсегда. А если разлюблю, значит, это не любовь была, а иллюзия. Удобное убеждение, да?
– Да, это идеально, – продолжил рассуждать наш руководитель и разрушитель мифов по совместительству. – Тут-то нам и пригодится ваше "всё и понемногу". Ухаживание – пение под гитару, это романтично и очаровательно. Любовь – танец, самое страстное из всех сценических искусств. И в конце – немного печали в стихах. Каких-то современных и не занудных. Я посмотрю, может, Асадова или Рождественского…
– Если современных, то надо брать Полозкову или Астахову, – вставила я свои пять копеек.
– Ну, там посмотрим…
– А какой же одиночный танец хорошо отразит суть любви? – осведомилась я наивно.
– Одиночный?! – поражённо переспросил Анатолий Иванович. – Никакой. Вы же вместе выступаете..?
Тут пришла моя очередь выпадать в осадок:
– Мы?! Я? Выступаю на студвесне?!
Мы все втроём по очереди переглянулись.
– Семён без тебя не справится, – покачал головой Анатолий Иванович. – Уж оваций-то ему точно не видать как своих ушей. Как ты это себе представляешь? Он приведёт на концерт всё медучилище? Кто ему апплодировать-то будет? Только девочки. Нет-нет, нам нужен полноценный перфоманс в исполнении пары. Страстный парный танец, стихи тоже желательно читать по очереди, а кому Сёма будет петь серенаду? Самому себе, что ли?!
Я впала в транс. Чтобы воплотить чужую мечту, мне надо выйти на сцену и станцевать перед огромным зрительным залом… Но погодите:
– Я ж танцевать не умею! По крайней мере, ничего страстного. Разве что медляк могу изобразить…
– Нет-нет, это не годится, – замахал руками Анатолий Иванович. – Нам нужно танго или, на крайний случай, мамба какая-то. У вас есть месяц, чтобы научиться. Вперёд.
Я осторожно выдохнула, чувствуя, как кружится голова. Вот это, что называется, влипла…
– Мне страшно… – призналась я Семёну, когда мы вышли из здания театра. – Понимаешь, я ведь могу запросто всё запороть, а тут столько поставлено на карту… Может, ты поищешь себе другую партнёршу для танца? Более профессиональную…
Он выглядел понурым.
– Вряд ли у меня это выйдет за месяц до отбора. Но если ты не хочешь…
– Я хочу! Правда, очень хочу помочь! Но боюсь испортить тебе выступление.
– Ладно, поищу кого-то другого. Спасибо, Алин. Давай, до субботы. – И пошёл прочь, в темноту.
– Ты не обижаешься? – крикнула я ему вслед.
– Нет!
Но и так понятно, что обижается. Ох, какие они, оказывается, обидчивые – эти мужчины!
Я тоже вернулась домой в глубокой задумчивости и не менее глубоком расстройстве. Просто не представляла себя на сцене, но мне так хотелось поддержать Семёна в его искреннем стремлении к искусству!
Папа, конечно, моментально считал моё настроение (несмотря на профессию, он довольно чуток к близким) и принялся выяснять, в чём дело. А я не стала скрывать. Папа улыбнулся:
– До чего же простыми кажутся всегда чужие проблемы и неразрешимыми – свои!
– Да?! – возмутилась я. – Моя тебе кажется простой?!
– Ну конечно! А что тут сложного? Смотри, товарищ просит тебя о помощи. Ты хочешь ему помочь. Есть у буддийских монахов такое правило: не помогай, если тебя не просили. Но если попросили – сделай лучшее, на что способен.
– В том-то и беда, что мне кажется, я в этом вопросе мало на что способна.
– Ты, может, и не профессиональная танцовщица, но я ещё не видел, чтобы ты в чём-то не добивалась успеха, если стремилась к этому. А твой Семён, возможно, будет глупо выглядеть рядом с проффесионалкой, раз сам в танцах не очень силён. Вам нужно выбрать простые, но эффектные элементы и… одеться красиво – и всем понравится, уверяю тебя.
Да, мой папа умеет вдохновлять, а самое главное – верит в меня беззаветно. Это, конечно, огромный подарок мне от судьбы. Если бы он ещё так же в себя верил… Я немного замоталась с учёбой и пустила его знакомства на самотёк – и он, конечно, не встретился ни с одной претенденткой. Ну ничего, на выходных уж точно мы этим займёмся…
Я позвонила Семёну и объявила, что согласна ему помочь… по мере сил, конечно. Он очень обрадовался, буквально осыпал меня благодарностями и комплиментами, а потом выслал целый поток примеров костюмов, какие нам следовало заказать для выступления. Я выпала в осадок:
Алина: "Это же целое состояние! Ты хочешь спустить такую кучу денег ради одного выступления?"
Семён: "Не переживай за деньги, они у меня есть, я всё оплачу. Нам нужно скомпенсировать отсутствие навыка какой-то другой зрелищностью. А завтра идём на первое занятие"
Алина: "Какое???"
Семён: "По танцам. Бачата. Это на ***ском проспекте, я заберу тебя из дома и отвезу"
Вот так я и влипла в эту историю с чужим выступлением… по самую макушку.
Да, забыла сказать: платья, которые прислал Семён, были такими короткими и… прозрачными, что для них даже требовались сценические трусики! Для меня, закоренелой скромницы, это был настоящий культурный шок. Я сначала впала в прострацию, намереваясь забрать своё обещание назад. Следом пришла мысль: да что мне уже терять, если я согласилась выступать на сцене в совершенно несвойственном мне качестве? А уж после – да ведь это наш шанс… сорвать овации! Всем известно, что оголённое женское тело – сильнейший стимул, и если я выступлю в таком платье, то уже неважно, насколько чётко будет исполнен танец – аплодисменты мужской части аудитории нам обеспечены, а ведь мы именно этого и добиваемся.
К счастью, с женской половиной ситуация другая: Семён не производит особенно большого впечатления своей фигурой, но это и не нужно. Его задача – хорошо отработать первую песню. И он пообещал мне вложиться в эту часть выступления как следует. Походить на уроки вокала и к учителю музыки. А со стихами обещал помочь Анатолий Иванович.
Однако, как выяснилось на следующий день, Семён решил прилагать ещё и дополнительные усилия. Весь урок бачаты он еле ползал и не мог толком вести партнёрш – его руки буквально падали вниз через пару минут отработки элемента.
– Что с тобой? – озабоченно спросила я.
– В качалку сегодня ходил, – признался он сокрушённо. – Взял индивидуалку**, устал, как собака…
– Зачем?
– Хочу стать побольше к концерту. Ну, чтоб внушительнее выглядеть на сцене. Тренер сказал, за два месяца можно увеличить объёмы – нужно ходить регулярно и соблюдать диету.
– Ты не слишком много на себя берёшь? – с сомнением нахмурилась я.
– Ничего, вывезу. Это очень важно для меня, понимаешь?
Я кивнула. Что ж, такая самоотверженность заслуживает восхищения и ответных стараний.
Групповые занятия по бачате проходили два раза в неделю: в четверг и субботу. Помимо этого, Семён договорился ещё об одном индивидуальном – в понедельник. Все остальные дни, кроме воскресенья, мы репетировали сами, у Анатолия Ивановича в малом зале. Там же читали стихи под его строгим присмотром – и я хочу вам сказать, что это далеко не так просто, как кажется на первый взгляд. Мы выбрали известное произведение Катарины Султановой, которое использовалось в одном российском фильме. Решили, что знакомые строки понравятся зрителям больше, чем незнакомые, а насчёт авторских прав нас вряд ли привлекут к ответственности, так как мероприятие не коммерческое.
Помимо постоянных репетиций, время от времени случались ещё всякие внеплановые примерки и прослушивания. Например, Семён приглашал меня оценить его вокальное исполнение или мы оба являлись в ателье. Моё платье сплошь состояло из висюлек и пайеток. Чтобы партнёр не оцарапался об него во время танцев, всюду в нужных местах были сделаны вырезы и разрезы. Да его вообще трудно было назвать платьем – скорее купальник с блестяшками по всему полотну, причём ближе к открытому, чем закрытому.
Я радовалась, что Гаршин всё это время вёл себя примерно и не доставал меня, потому что волнений и так хватало. Получается, он тоже в каком-то смысле нам помогал. Не могу сказать, что эта радость не была омрачена смутным чувством вины, будто я что-то не так сделала, будто обидела его, а теперь даже не могу уделить внимания, чтобы как-то исправить это. Мне бы по основным предметам успеть, мне бы не заснуть на паре… Но все эти чувства я намеренно заглушала в себе: я же не нянька этому великовозрастному мальчишке. Пусть сам разбирается со своими обидами. И это к лучшему, что он от меня отстал. Что бы ни делалось – всё к лучшему.
