bannerbannerbanner
полная версияПод зелененьким кусточком

Мари Мишель
Под зелененьким кусточком

Полная версия

– Не плачь, прошу тебя. Все образумится, – опередил ее Ваня, последним наставлением.

А когда уж дочь направилась на выход, отец остановил ее:

– Ань, подожди минуточку!

– Да, что пап?

– Тонального крема не будет у тебя, или чем вы там лицо мажете? – спросил Иван про замазку для своего тайного фингала.

– Пудра у меня, – замешкалась Аня, – подойдет?

– Подойдет! Положишь мне утром на полочку в ванне?

– Конечно, пап. Лучше сразу положу.

– Спасибо, дочка!

– Пожалуйста, папа, спокойной ночи, тебе!

– Спокойной! – пожелал Ваня и Аня ушла, закрывая за собой дверь.

9

Ночь за окном с синим оттенком, воспламенилась звездами. И луна с тоненькую металлическую спицу замусолилась где-то позади дома, незаметная для всех. По дороге проезжали автомобили, скрипя шинами по асфальту влажному, газовали сцеплением. И в поздний час заскрипели качели, долетая звуком до спящих окон. Ведь вздумалось какому-то полуночнику беззаботно покачаться на них? А у Ивана душа тоже скрипела, противненько, со скрежетом. Ситуация с дочерью перечеркнуло черной гуашью крест-накрест все его отличное настроение. Лично он был «за», чтобы она родила, но на такой шаг она сама должна была решиться. Ей жить дальше, с грузом на душе, или с грузом в коляске. Так и заснул он, каким- то нудным беспокойным сном.

И спал ли, невдомек ему было? Как-так быстро утро наступило… Сон его, как короткая кинопленка, перемотанная моментально, а он, как главный зритель, ничего не запомнил из своего сновидения.

Умывшись, припудрил вокруг своего серо-вдумчивого глаза, да получилось сносно. Неделю – две, он так вынужден будет делать, но ничего, переживет и не такое бывает.

На работе он старался коллегам не попадаться воочию. Осядет синяк, а там пустяки останутся.

Хирург суетливо заскочил к нему перед сменой:

– Полного здравия коллега, что прячешь за очками? Никак фингал? – смекнул Илья Васильевич, разительно прерывая утреннее затишье в кабинете офтальмологии.

– Здравия. Он самый что ни есть!

– Откуда, кто посмел? – полушутливым тоном спросил хирург.

– Честно сказать?

– А то!

– Не помню на кого напоролся, отключился вдрызг, – не кривил душой Ваня, а Илья Васильевич давай издеваться:

– Ну и угораздило. – Давай разыщем и морду набьем им за тебя? – Помощь хирурга не требуется? – Приходи ко мне на прием, если что приму тебя без талона! – глумился коллега с довольный настроением, улыбаясь до ушей и светясь желтоватыми зубами.

Ваня держался отстраненно, на шутки не реагировал, и Илья Васильевич отступился:

– Ладно, Иван Андреевич, если захочешь получить второй фингал под глаз, обращайся. Бутылочка коньяка найдется по такому случаю! – дружелюбно зазывал его хирург с искрами задора в глазах.

– Спасибо. Повременю, пожалуй, Илья Васильевич, одного мне хватит для красоты, – обдал он коллегу честными серыми глазами.

– Ладно, стучись, если что, я ушел работать! – отправился хирург к себе, и Ваня начал готовиться к приему пациентов.

Утром проведала его Римма Станиславовна:

– Доброе утро, Иван Андреевич! – непременно ее хорошее настроение читалось по лицу прямым текстом.

– Доброе, Римма Станиславовна.

– В субботу вы дежурите! Можете на выбор эту или следующую, как удобно будет. Я отмечу вас.

– Если выбирать, то следующую.

– Глаз то ваш как?

– Уже отлично, еды не просит! – позволил себе Иван отшутиться.

– Угу, вижу, страшное позади, значит следующую субботу ставлю рабочей.

– Да, следующую субботу отдежурю, Римма Станиславовна.

– Хорошо! – ушла она с благополучным настроем, подрядив Ивана Андреевича работать в субботу.

Так и было с самых первых дней, как он пришел сюда работать, между ними установилось взаимное дружеское сотрудничество.

На этой же неделе, он приметил интересную парочку, встречающуюся наискосок за поликлиникой, состоящую из хирурга с Алкой. В гуще сумрака Иван обратил внимание, как Илья Васильевич пылок и нежен со своей спутницей, будто влюбился с первого взгляда. «У кого-то и осенью бывает весна», – порадовался он за коллегу.

В пятницу Ваня мотанул к себе на дачу, позвав перед этим с собой дочь, которая отказалась, под каким-то важным предлогом и не поехала с ним.

10

Унылая осень пронизывала холодом и баламутила души. Дворники не успевали убирать листву, втоптанную ногами в грязь. Сапожки цокали по асфальту. Плащи и куртки с повседневной мрачноватостью смотрелись на людях неброско. Ленка, жена Ивана улетела в тур по Европе, и отец подошел к дочери, поинтересовался:

– Аня, время идет, что в итоге ты надумала делать?

– Подумаю еще неделю, пап, – ответила она, без энтузиазма. Ее тоненькое лицо, заплыло одним большим серым пятном. Внутренняя борьба между светом и тьмой – изводила ее.

– Какой точно срок поставил гинеколог? – прозвучал уж слишком строго отцовский вопрос. Ему теперь и самому было «не по себе» от колебаний дочери. «Или туда, или уж сюда», – конечная точка облегчила бы всем жизнь.

– Десять недель, папа. Еще подумаю до пятницы, в пятницу решу точно, обещаю. Деньги лежат, пап. Ты не переживай, я их не потратила, – попыталась она успокоить отца, «если конечно он переживал за деньги». Перед этим, на аборт деньги ей дала мать, но она их растранжирила. Просто получилось так. «Захотелось что-то купить себе, и она их истратила, ни о чем не думая».

– Да хоть потрать, мне не жалко, жалко тебя, что никак не определишься. Мою точку зрения ты знаешь. Тем более, что срок уже немаленький! – напрягся Иван, поморщившись в строгости.

Согласна, к пятнице неукоснительно, – заверила его дочь, кручинясь. Чувство любви с каждым днем сильнее прибывало у нее к плоду, и в этот же плоскости жутко отвергалось из-за отрешения и предательства со стороны бывшего ее парня.

И тем не менее, тяжелое пятничное утро спроваживало Аню до клиники. Моросящий дождь обжигал ей лицо, и ей казалось, что все прохожие смотрят на нее осуждающе-гневно. Клиника находилась через одну остановку на метро, которую ей порекомендовала подруга, где аборт делала какая-то ее некая родственница, (мать, улетев в тур и клинику не смогла ей подыскать), рассказывая об этом, она примитивно посвятила Аню в процесс, да столь обыденном языком, будто в магазин сходить:

– Приедешь, скажешь, что на аборт. Заполнишь анкету. Оплатишь. Сделают узи, возьмут кровь, подождешь своей очереди. Переведут в палату, снова ждешь, когда за тобой придут. Сделают укол, после которого ты ничего не почувствуешь. Дело сделано, гуляй смело!

Сердце Ани всю дорогу бешено колотилось, а как вошла в клинику и увидела череду женщин разного возраста, еще сильнее затрясло ее, залихорадило.

– Мне на аборт, – еле слышно проговорила она девушке за стойкой.

– Бахилы одели? – первым делом спросила та.

– Бахилы? – посмотрела Анька на свои ноги, – простите, сейчас одену.

Ее природная скромность затмевала любое проявление смелости. Приходилось проявлять волю, чтобы идти к намеченной цели.

Заполнив анкету и заплатив, она заняла длинную очередь на узи, удивляясь про себя, «до чего же много женщин полны отчаянного шага». Но лица их мертвецки спокойны. «Неужели не мучает совесть, не одолевают сомнения?» Среди них и ей отчего-то спокойней стало. «Не одна она такая, которая глупость сотворила в ложной, притворной любви», а сердце тихонечко напевало музыкальное, вечное, настоящее. И узист всколыхнул в ней знойность чувств, пробормотав что-то про «здоровый плод по сроку».

Кровь, из пальца, из вены в процедурном кабинете еще быстрее сдавали, до полного исчезновения хвоста. Далее она два битых часа сидела в общем коридоре, ожидая перевода в палату, обливаясь до изнурения холодным потом.

– Лопатина Анна Ивановна! – вызвали ее. Тут Анькино сердце содрогнулось, тело затряслось уже леденящей дрожью. Она поднялась и направилась за медицинской сестрой.

– Проходите, вот тут ваша койка, – вскинула медсестра рукою налево. – Переодевайтесь в нашу сорочку и ждите, за вами придут, – тактично проговорила молодая девушка, слабо улыбаясь. Лицо медицинской сестры – гладкое, без тревог, светилось отблеском обходительности. А Аню непредсказуемо передернуло от здешней гнилой милости. «Работать запросто там, где детей выскабливают каждый день».

Следом, в палату, пригласили еще одну женщину. Аня чуткими глазами прошлась по ней взглядом. «Повзрослей ее, лет на десять, и в глазах у этой женщины, почему-то тень сожаления».

Сама женщина не особо обращала на Аню внимание. Переоделась неустрашимо, легла под одеяло. Анька же медлила, тянула с переодеванием, пытаясь сосредоточенно обратиться к себе внутренним взором, до сих пор неуверенная, правильно ли поступает?

– Ты чего не переодеваешься? – спросила ее женщина, глядя, как молодая девчонка, сидит, не телепается. – Сначала ты, потом я за тобой.

– Сейчас переоденусь, – робко ответила Аня, продолжая морозить время.

– А я вот, вынуждена сделать аборт, – жалобно произнесла женщина, – плод перестал развиваться. – Обидно, но ничего, – не отступалась она волей, – через полгода обязательно все получится. – А ты чего?

Анька побледнела жилами – «плод по сроку» «Оказывается – причины разные бывают у женщин, что заставляют их стягиваться одну в клинику». «А на самом деле, я-то тут что забыла?» «Плод по сроку, плод по сроку» …

– Лопатина! – зашел крупный медбрат с двумя подбородками, с открытым забралом.

– Я! – неприметно указала на себя Аня, почувствовав ужас.

– Чего не переоделась до сих пор? Две минуты даю! – крякнул он огрубевшим голосом.

Анька неохотно подчинилась, сняла кофту, одела одноразовую стерильную рубашку, расстегнула под ней лифчик, стащила его через плечи.

– Все сняла? – давил медбрат нетерпеливо. – Трусы снимай и пошли!

– Трусы? – отшатнулась она, обмерев.

– Да, в трусах аборт не делаем! – с дерзостью опошлился мужчина, с самонадеянной ухмылкой.

 

– Подождите минуточку! – вскрикнула Аня. – Мне в туалет надо! – выпалила она, со стынущим взглядом.

Медбрат посмотрел на нее неудовлетворительно. «Мелкая и глупая – задерживает всех!» – Две минуты! Это там! – указал он куда-то вглубь.

Анька выскочила в туалет. Сердце дрыгалось непрестанно, адреналин застелил ей глаза. «Что же ей делать! Что же ей делать? Что она вообще здесь делает до сих пор?» «Время, время – времени нет, доли секунд отделяют ее от непоправимой пустоты!»

Вернувшись в палату, она заметила, как глаза медбрата хищно глядели на нее, а через оконные жалюзи пробивались лучики солнца, взывая Аню к жизни:

– Готова? – озлившись спросил он.

– А-а-а, – мне воды надо попить! – взмолилась она.

– Перед операцией нельзя!

– Воды, мне надо, пожалуйста!

Толстый медбрат уже кидался на нее взглядом, сжирая заживо. И Аня, уж приготовившись поддаться и снять трусы, как остолбенела при виде зашедшего в палату раздраженного врача.

– В чем дело у вас, операционная ждет!

– Да девушка тут, голову морочит, время тянет! – завис на нее взглядом толстяк, выдавив едкую улыбочку.

– Подождите! Я пропускаю девушку, она плохо себя чувствует, – смекнула Аня, показывая на соседку сокрушительно, выигрывая для себя время.

– Верно, сейчас я иду! У меня сильно живот болит, – перехватила женщина благосклонно, умную идею. – Позвони родным, пусть заберут, – прошептала она, проходя мимо.

– Потом ты! – предупредил ее медбрат.

Аня, воспользовавшись советом, набрала отцу, который в это время вел прием и сразу не смог взять трубку. Настрочив ему несколько смс-сок, она упорно стала названивать, пока он наконец не ответил:

– Папа! Спаси меня, забери меня отсюда! – заревел ее голос, с трудом выдавливая слова из зажатого горла.

– Шли адрес, сейчас приеду! – однозначно произнес он, заметавшись по кабинету. «Что же делать, у него на приеме еще два человека!» Он выскочил:

– Так вы ко мне? – люди кивнули, подтверждая.

– У меня срочный вызов, но завтра я дежурю до трех! Приходите без электронного талона, сможете? – выдал он им по листку со своей подписью.

Да, – никто не осмелился оспаривать. Взяли по листочку и разошлись. Ваня скинул халат и бросился на выход.

На улице по волшебному горело солнце, сея на лицах людей воодушевление. Иван самоотверженно кинулся спасать дочь, перебрал за доли секунд варианты, как быстрее ему добраться. К своей радости, он увидел Илью, садящего в автомобиль. У них смены очень часто совпадали. Ваня подскочил к нему:

– Илья, время не ждет, помоги домчать! – обратился он на лету, к другу и коллеге, за помощью.

– Садись, с ветерком! – отозвался Илья, не задавая лишних вопросов, глядя на почерневшее не на шутку лицо Ивана.

Аня ходила по палате, и ревела. Нет чтобы просто забрать вещи и сбежать, но она в меру своего возраста не из таких сильных личностей. «За аборт уже заплатила!»

И сейчас ее личность застряла где-то посередине, разум с умом, а душа с неуверенностью. Рисовала она перед глазами картины счастливого освобождения от бремени плода, и тут же зарисовка менялась на боль, горе от бессмысленной утраты. Вина скорбью ложилась на ее плечи, удушливо вдавливая грешное тело в пол. И всхлипывая она, от соленых слез, поддаваясь пагубности дьявольской.

«Папа, папа – пожалуйста быстрее!» – молила она, – «я не могу совладать! Помоги мне, пожалуйста!» Истерикой зашлась Аня, перестав себя слышать. Села на кровать и будто гонимая огнем зашаталась корпусом, нагибаясь вперед-назад. Тело ватное, немощное. Душа – за младенца, а мозг – против. «Папа спаси – спаси, папочка!»

Привезли под наркозом женщину, переложили на кровать.

– Через десять минут пойдет твоя очередь! – предупредили они строго Аню.

Анька посмотрела на спящую женщину. «У нее то другая причина была. Плод перестал развиваться. Логично и просто». «А у нее нелогично и непросто!» Тут она обожглась лучом жизни и точно решила, – ей нужно сохранить беременность! Ей нужен этот ребенок! «Этот малыш, или малышка – неважно». И таким нравственным стыдом залилось ее лицо, что провалиться бы ей на месте. Не успев всполошиться и одеться обратно, как за ней заявился все тот же борзый медбрат.

– Хватит голову морочить, пошли красавица!

– Я ухожу! – чрезвычайно объявила она ему в лицо, про свое намерение.

– Куда это? Услугу оплатила, значит после проделанной работы и пойдешь, – поперек ее слова, выдвинул он свое веское.

– Не имеете права меня задерживать! Я ухожу!

– Ребенок она еще совсем, – сквозь полусон промямлила женщина, так быстро отходящая от наркоза.

– Ребенок я, потому и ухожу! – смело заявила о себе Аня.

– Тем более, ребенок! Сама подумай, зачем ребенку еще и ребенок, – напирал на нее сотрудник клиники ожесточаясь и не отпуская.

– Что тут у вас снова?

– Да опять, двадцать пять!

– Девушка, вы всех задерживаете! – отчитал ее врач-гинеколог. – Дурите нам голову. Вы когда пришли сюда, первым делом подписали добровольное согласие на операцию, заплатили за нее и что же, сами препятствуете этому?! Поэтому будьте любезны, пройдемте в операционную! – наседал на нее врач, с твердой, непроницаемой мимикой.

Аня не шелохнулась. «В ожидании отца, она и шага не сделает», – окончательно укоренилась она в правильности выбора.

– У меня еще на сегодня пятнадцать женщин, которые ждут, пока вы тут прихоти свои показываете, девушка, – не унимался врач.

Аня зажалась, стиснув сурово брови, храня преданность окончательному порыву.

– Если мешаете делать нам нашу работу, сделаем укол снотворного. Ничего не почувствуете! – поперли в ее сторону поползновения.

– Я же сказала вам, я ухожу! – задымился Анин голос, срываясь. Голова покрылась головной болью, будто виски ей кто просверливал монотонно. Слезы засушились мешками, воспалив раздраженную кожу под глазами.

– Неси укол, видно по ней, полусумасшедшая, – фальшивил врач, уничтожая наповал. – Оплатила услугу, чтобы закатить здесь концерт на все слушанье! Взять и подорвать доверие к нашей клиники и к врачам! Не получится, – красноязычил врач, победоносно затравливая клиентку.

Медбрат убежал в процедурный кабинет. По Ани пробежали настороженные колючие мурашки, слезы снова хлынули из глаз.

– Я ухожу! – сквозь слезы шипела она, в просвечивающей рубашке. – Не вздумайте ко мне прикасаться!

– Ага, сейчас посмотрим, – подпер врач путь к выходу, скалой непролазной. – До чего же ненормальная!

– Отстаньте, дайте уйти! – стеганул ее голос обезумевши, с лицом полного исступления, не похожая на себя.

– Не трогайте мою дочь! – с силой оттолкнул Иван врача с прохода, а за ним хирург Илья Васильевич.

– Куда вы без бахил! – влетел за ними переполошенный персонал клиники.

– Одевайся Анюсик, и пойдем? – обратился отец к дочери непринужденно-ласково. Анька в эту же секунду преобразилась, направляясь за отцом.

– Деньги не возвращаем! – брызнул врач ядовитым кипятком и удалился, растворяясь в коридорах.

– Подавись, тебе только на скотобойне работать, а не с женщинами! – одарил его Ваня словцом, покидая клинику.

11

Солнце покидало этот день. День чувств, любви, день вымученной истины, и Аня к вечеру успокоилась. В душе воцарилось равновесие, ибо в ее животе в теснейшей взаимосвязи с ней гармонично развивался здоровый плод. Пока совсем еще кроха, но такой уже сильный, переживший вместе с мамой самый сложный и одновременно-нерушимый совместный момент их жизни. Их ждет непременно прекрасное будущее, радостное, счастливое, связанные одной крепкой любовью, так востребованной ими.

Аня была безмерно благодарна отцу, что отозвался и приехал, и такое мощное родство душ почувствовала она с ним, что горда была, что посчастливилось ей такого родителя иметь.

А ночь тем временем расстелила кровати людям, да благословила всех на сон здоровый, крепкий; удивительной тишиной рассыпалась за окном, притушила свет тонкий, пролетая над головами сонной глубокой дремой.

Да в небе высоко, не достать – звездные бусинки, что небо украсили собою, и месяц лунный, прибавив в массе, замер в поднебесье, до первого проблеска солнечного.

Иван после субботней смены доехал до Макушиных. Маска на лице кислая, не стертая до конца после вчерашнего отцовского испытания и пятно слабое от фингала, мрачно сияло под глазом. Вид несвежий, небритый. Катерина, испугавшись за Ивана, догадалась по его выражению, что видать что-то стряслось в его жизни.

– Что стряслось? – проявила Катя интуицию.

– Дочь хотела вчера аборт сделать, но в клинике с ней произошел прорыв к воле ребенка оставить, – рассказал он ей приглушенно, поделившись сокровенным.

– Что ты расстраиваешься, это же замечательно, что она одумалась, – радея, разделила она с Иваном благоразумие его дочери.

– Согласен, очень замечательно! – подытожил он, – я ее сразу предупредил, что лучше рожать, но мать давила на нее. И парень бросил, струсил, уперся в то, что жить негде, – стихнул он, рассуждая потом толково:

– Да, собственно, жить есть где, квартиру я свою в наем сдавал, но завтра уже квартиранты съезжают. Хотел сам там жить, от жены съехать, но ключи теперь дочери отдам. Пусть живет отдельно, хоть Ленка доставать ее не будет, – завершил Иван, окинув Екатерину, надежным блеском своих серых глаз.

– Смотри как все устроил ты, супер! – поощряла она его, воодушевляла: – обживется, родит, встретит надежного человека, выйдет замуж. Сам же говорил мне, нельзя складывать руки и отчаиваться. И у нее тоже все получиться непременно, хочет не хочет, но адаптируется ко взрослой жизни, постепенно. «Москва не сразу строилась!» – улыбнулась она Ване зажигательно по-девичьи.

Ваня слушал и кивал, смотрел на Катю. Он бы слушал и слушал бы ее добрый голос. «Ей бы сказки озвучивать» – подумал он, убаюканный Катиным голосом. «И глупо уперся своим взглядом на ее губы, представляя, как целует их».

Рейтинг@Mail.ru