Мариа Армлин
В объятиях глициний
– Можете, еще как можете. До завтра, Изабелла Артуровна! – мягко, но уверенно сказала она, закрывая за собой дверь.
Когда Раиса Армановна ушла, мне стало теплее на душе, поскольку она вселила в меня веру, что я смогу полюбить это место. И я действительно смогла, но только благодаря другому знакомству, кардинально изменившему мою жизнь…
***
Меня всегда восхищала способность великих авторов так искусно и глубоко передавать чувства своих героев, что читатель невольно начинает переживать их любовные метания. Преданность Джульетты, чувственность Анны Карениной, самоотверженность Татьяны Лариной, лучистый оптимизм Наташи Ростовой, неукротимая воля Скарлетт О'Хары и мучительная привязанность Кэтрин Линтон – все эти образы, будто вырезанные из облака чистейшей любви, увлекали меня в мечты о возвышенном и прекрасном. Но, несмотря на эти грезы, я никогда не стремилась воплотить их в собственной жизни. Мне казалось, что истинная любовь – это драгоценный дар, недоступный каждому, а порой и вовсе не предназначенный для меня.
Ожидала ли я, что когда-нибудь моя собственная жизнь станет напоминать мозаичный пазл, сложенный из историй моих любимых литературных героинь? Конечно, нет. Ведь трагичность любви очаровательна только до тех пор, пока ты можешь перелистнуть страницу и вернуться в реальность. Но трагедия, заключённая в действительности, не имеет никакого оттенка прекрасного, а, наоборот, начинает окрашивать в мрачные оттенки даже самые любимые эпизоды твоей жизни. И всё же, как я поняла позже, для того чтобы трагедия оставила яркий след в сердце, она должна пропустить счастье впереди себя. А моё счастье было поистине огромным…
За две недели в Джермуке я всё больше сближалась с Раисой Армановной, женщиной, которая, казалось, видела меня насквозь. Её уважение ко мне было основано на трёх китах: ответственности, порядочности и любви к книгам. Она искренне верила, что я должна остаться здесь, в городе, чтобы отточить свое мастерство преподавания.
Дом Раисы Армановны, утопающий в мягком свете, был словно уголок сказки. Просторный и уютный, он прятался за высокими яблонями, чьи ветви с благоговейной щедростью усыпали землю налитыми солнцем плодами. Каждый день после уроков наши неторопливые шаги вели нас к этому оазису покоя. Здесь, в тени зеленых крон, мы собирались, чтобы разделить чашку ароматного, с нежным привкусом корицы кофе и обсудить повседневные мелочи, которые обретали удивительную значимость в этой обстановке.
Когда вечер опускался на город, к нам присоединялся ее муж, Генрих Владикович, человек редкой доброты и неутолимой жажды знания. Он был преподавателем истории и обладал невероятным даром превращать сухие факты в живые картины прошлого. Его голос словно переносил нас в другие эпохи, знакомя с величайшими личностями и их судьбами. Эти часы уюта, разговоров и воспоминаний наполняли мое сердце теплом. Это был не просто отдых, это был мой личный островок покоя, где тоска по дому таяла, как первый снег под весенними лучами солнца.
Мы устраивались на деревянной качалке в уютной веранде, укутывались в мягкие пледы и наслаждались горячим чаем с тонкими нотками бергамота и сушеных яблок. Рядом слышалось журчание водопада – "Волосы русалки", как его называли местные. Этот звук был то ли мелодичным, то ли печальным, было сложно понять.
Однажды Генрих Владикович предложил нам отправиться к водопаду, чтобы показать его поближе. Это место, возвышающееся над ущельем семидесятиметровым каскадом воды, поразило меня своей нежной красотой. Но в звучании водопада было что-то щемящее, будто он плакал о чём-то потерянном. Генрих Владикович рассказал легенду, которая словно ожила в шуме падающей воды. Дочь местного князя полюбила бедного пастуха, чье единственное богатство было его любящее сердце. Но их любовь наткнулась на жестокую стену отцовского гнева. Князь проклял дочь, превратив ее в русалку. В отчаянии она бросилась в реку с обрыва, а ее длинные волосы остались висеть на скалах, превращаясь в струи воды. Эта трагедия проникла в мое сердце, заставляя задуматься о том, почему настоящая любовь так часто становится жертвой предрассудков и жестокости.
С каждым днем мое чувство привязанности к Раисе Армановне и ее мужу становилось всё сильнее. Я любила проводить с ними свое свободное временя, чувствуя себя частью их маленького мирка. Чем больше я их узнавала, тем сильнее восхищалась. Раиса Армановна была не только опытным педагогом, но и человеком с огромным сердцем. Ее альтруизм заставлял заботиться о каждом, кто ее окружал. Именно благодаря этой ее черте я познакомилась с человеком, который стал самым важным в моей жизни – с Георгием.
Все началось с одного злополучного дня, когда весь город погрузился в темноту из-за отключения электричества. Холод пробирался сквозь многослойные одеяла, леденя не только тело, но и душу. Мыши, словно чувствуя себя хозяйками ситуации, шуршали и пищали в углах комнаты. Ветер беспардонно врывался сквозь щели в окнах, наполняя комнату холодной властью, а тьма, словно живое существо, поглощала все вокруг, пробуждая фантазии и страхи.
Свечи закончились, и единственным спасением от этого хаоса было скорее уснуть, чтобы не слышать гнетущий скрежет ветра и грызунов. Именно тогда я впервые осознала, как неожиданно жизнь может выстроить мост между самым обыденным днем и событиями, которые навсегда изменят твою судьбу…
– Изабелла, ты спишь? – раздался мягкий и заботливый голос Раисы Армановны.
Я, погруженная в сонное забытье, уже не была уверена, что различаю реальность и собственные грезы. Холод проникал повсюду, несмотря на то, что я укуталась с ног до головы, словно пытаясь отгородиться от безжалостного ветра, терзавшего комнату. Решив, что это всего лишь плод моего воображения, я предпочла проигнорировать голос и продолжить лежать неподвижно.
– Уснула бедняжка… Генрих, ты сможешь донести ее на руках? – вновь услышала я тихий голос Раисы Армановны.
С трудом осмыслив реальность происходящего, я медленно высунула голову из-под одеяла. Какое облегчение – это была не фантазия. Передо мной действительно стояли Раиса Армановна, освещающая комнату дрожащим пламенем свечи, и Генрих Владикович, протягивающий мне свое теплое пальто.
– Изабелла, извини за нашу нетактичность, но сегодня так холодно, да еще и электричество отключили. Мы решили забрать тебя к себе домой, даже если ты будешь сопротивляться, – прошептала Раиса Армановна с нежной улыбкой.
– Да, дочка, тут и правда довольно жутковато. А эти крысы… Ты обязана пойти с нами, – добавил Генрих Владикович с отеческой ноткой в голосе.
Я была так благодарна им за заботу и настойчивость, что без колебаний согласилась.
Дома меня ждал настоящий оазис уюта. В комнате для гостей была аккуратно застелена чистая белоснежная постель, на тумбочке стояла дымящаяся кружка горячего какао, а на кровати меня ждали мягкие шерстяные носочки, готовые согреть мои мерзлые ноги. Забота и внимание тронули меня до глубины души. Как только я погрузилась в мягкие объятия кровати, сон моментально забрал меня в свои сети. Эта ночь стала лучшей за все время моего пребывания в этом городе. Рядом были добрые, любящие люди, а неприветливый матрас, который был жестче камня, оставляя за собой ссадины, в этом доме казался нежнейшим зефиром, заживляющим все мои раны.
На следующее утро меня встретили за изысканно накрытым столом. Голубая скатерть, переливающаяся на утреннем солнце, перекликалась с цветом ясного неба. На столе стояла сервизная посуда "Мадонна", словно специально предназначенная для торжественных случаев. Прозрачные бокалы ловили солнечные лучи, отбрасывая игривые отблески на стены. Аромат свежего хлеба и выпечки витал в воздухе, перемешиваясь с нотками домашнего персикового компота. Я не могла оторвать взгляда от омлета с помидорами и свежей зеленью, которые были выращены в саду хозяев. В довершение этой симфонии вкуса на столе красовались несколько сортов сыра с пряными травами.
Прошлая ночь с ее ледяным ужасом и темнотой, казавшейся безразличной к судьбам людей, теперь была лишь плохим воспоминанием. Ее сменила теплая солнечная утренняя идиллия, обещающая день, полный света и радости.
– Изабелла, мы как раз тебя ждали. Присаживайся, дорогая, – сказала Раиса Армановна, помогая мне устроиться за столом.
– Как тебе спалось? Надеюсь, кровать не слишком жесткая? – продолжила она, заботливо заглядывая мне в глаза.
– Это было потрясающе, Раиса Армановна. Впервые за долгое время я почувствовала себя как дома благодаря вам. Даже не знаю, как вас отблагодарить за такое гостеприимство, – ответила я с благодарностью, вдыхая вкусные ароматы, нежно обволакивающие мой разыгравшийся аппетит.
– Зато я знаю как, – с улыбкой вставил Генрих Владикович, – просто начни завтракать.
Он протянул мне вилку, а затем с довольным видом приступил к своей порции омлета. Его жизнерадостность заразила нас всех, и я не могла не улыбнуться, наслаждаясь этим прекрасным утром в окружении столь замечательных людей.
После плотного завтрака, который согрел не только тело, но и душу, мы переместились на просторную веранду, чтобы выпить ароматный кофе. Теплый солнечный свет мягко струился через кружевные занавески, а легкий ветерок играл с листьями яблонь, окружавших дом. Мы настраивались на предстоящий день, обсуждая привычные излюбленные темы.
Раиса Армановна, с плохо скрываемой гордостью, рассказывала о своих лучших учениках, их победах и достижениях. Ее глаза сияли, а голос был наполнен теплом, словно она говорила о своих собственных детях. Генрих Владикович, улыбнувшись ее вдохновению, начал рассказывать историю о том, как выбор профессии преподавателя привел его к судьбоносной встрече с любовью всей его жизни. А я, завороженная их рассказами, смотрела на эту пару, которая сумела сохранить свою привязанность, нежность и уважение сквозь годы.
Их союз был для меня воплощением идеала. В моем доме тоже царила любовь: родители были верны друг другу и семье, их пример стал моим ориентиром. Но Раиса Армановна представляла собой нечто большее – она была успешной, образованной, реализованной женщиной, чей дом сохранял тепло и уют. А Генрих Владикович был ей не только супругом, но и верным другом, поддерживающим любые начинания жены, с гордостью подмечая все ее достижения. Интеллигентная пара, которая постоянно поднималась по карьерной лестнице, подавая друг другу руку, чтобы быть на одной ступени. Мне была близка их модель отношений, поэтому оставшиеся две недели в их обществе, я жадно впитывала каждое слово и жест этой удивительной гармоничной пары.
Ближе к обеду я собралась в общежитие, чтобы подготовиться к завтрашним занятиям. Прощаясь с хозяевами, я заметила, как во двор заехал белый «Жигули». Выражения лиц Раисы Армановны и Генриха Владиковича тут же изменились: настороженность и тревога поселились в их взглядах.
Водитель не торопился выходить, а напряжение в воздухе становилось почти ощутимым. Чтобы не смущать их своим присутствием, я хотела незаметно уйти, но Раиса Армановна, словно цепляясь за мою руку как за спасение, мягко, но настойчиво произнесла:
– Мы тебя проводим.
Генрих Владикович, до этого сидевший молча, резко поднялся с кресла и уставился на машину. Его обычно дружелюбное лицо приобрело пугающе серьезное выражение, и я решила остаться. Ситуация становилась все более напряженной, и я чувствовала, что уходить сейчас было бы просто неправильно.
Наконец, дверь машины открылась. Из нее вышел мужчина – высокий, подтянутый, с чертами лица, которые сразу привлекали внимание. На вид ему было около двадцати пяти лет, но темные круги под глазами выдавали усталость и, вероятно, пережитые трудности. Его серо-голубые глаза, полные боли и внутреннего смятения, на мгновение встретились с моими. Они словно пытались поблагодарить меня за то, что я случайно оказалась здесь, став свидетелем его негласной борьбы. Вид мужчины был противоречив: потерянность сочеталась с некой аристократической гордостью, уставшие черты – с природной красотой.
Раиса Армановна, позабыв обо всем, бросилась к нему, как если бы только ее объятия могли облегчить его страдания. Он ответил ей таким же крепким жестом, но затем мягко отстранился и отрицательно покачал головой, обращаясь к Генриху Владиковичу.
– Я так и знал… Не женщина, а дьявол, – процедил он сквозь зубы, ударив по перилам балкона.
Удар был настолько сильным, что из его руки выступила кровь. Я не могла остаться в стороне, побежала за аптечкой, хотя вся эта сцена потрясла меня до глубины души. Никогда раньше мне не доводилось быть свидетелем семейных драм. Я не любила и не умела оголять свои эмоции, а уж оперативно реагировать на чужие тем более. Мне легче было исчезнуть вовсе, чем понять, что от меня требуется в данный момент…Но бежать было некуда…
Когда я вернулась, Генрих Владикович уже сидел молча, смирено протягивая мне раненую руку. Он даже не взглянул на меня, устремив взгляд в пол. Я обрабатывала рану, стараясь сосредоточиться, но чувствовала, насколько сильны были его душевные муки по сравнению с тем увечьем, которое он же сам себе нанес в попытках усмирить эту ноющую рану в сердце.
Раиса Армановна в это время отважно стояла с незнакомцем и слушала его бурные, прерывающиеся речи. Иногда она тихо вздыхала, словно разделяя его боль. Голос мужчины звучал то гневно, то обреченно, а от бессильной ярости он нервно давил сигареты одну за другой. Однако, его разгневанная речь закончилась так же быстро, как и началась, стоило ему только заметить по моим испуганным глазам сколько дискомфорта мне приносила эта непонятная ситуация, в которую я оказалась не по собственной воле вовлечена.
– Мама, мы слишком увлеклись. Ты совсем забыла про свою гостью.
Он виновато посмотрел на меня и кивнул, как бы извиняясь за все происходящее.
– Прости, дорогая, как невежливо с моей стороны, – с растерянностью и доброй улыбкой проговорила Раиса Армановна, пытаясь обрести самообладание. – Мы были так увлечены…
Мужчина, заметив, что родители погружены в свои мысли, взял инициативу на себя:
– Меня зовут Георгий, – сказал он, приближаясь ко мне. – Я сын этой замечательной пары.
Он галантно поцеловал мою руку, чем окончательно застал меня врасплох.
– Изабелла, – ответила я, собирая остатки уверенности, чтобы не выглядеть слишком смущенной.
– Очень приятно, Изабелла. Простите еще раз на наше невежество. Но вы не злитесь на нас, просто тяжелый период, заставляющий всех сходить с ума, – добавил он с подкупающей искренностью в голосе.
Генрих Владикович, погруженный в свои мысли, обратился ко мне:
– Извини за эту сцену, дорогая. Тебе нужно от нас отдохнуть, – и не дав вставить ни слова, продолжил, пристально глядя на сына, – проводи девушку до дома, сейчас я не в состоянии это сделать. Только идите пешком, тебе нельзя сейчас за руль, не хватает нам еще двух загубленных душ, – сказав это, он встал, взял за руку жену, которая находилась в прострации и направился внутрь дома, вежливо поклонившись на прощание.
Георгий не возражал, и мы отправились вдвоём. Он шёл рядом, потерянный в своих мыслях, а я пыталась осознать, как неожиданно моя жизнь стала напоминать страницы из романа, в котором мне было отведено место свидетельницы семейных бурь.
****
Я часто размышляла о том, насколько реальна любовь с первого взгляда и оправдывает ли она ожидания ненасытных мечтателей. Героям романов обычно уготована изнуряющая страсть, от которой невозможно ни вырваться, ни возвести прочный фундамент для здоровых, гармоничных отношений.
С детства нам читали сказки о чудесной, почти мистической любви, которая, как оказалось, работала под прикрытием. Истинная любовь совсем не похожа на необдуманную жертвенность или необузданный эгоизм, на восхваляемую идеальность или притворную отрешенность. И уже во взрослой литературе эта линия повторяется: под маской любви нам подают жгучую ревность, острое желание страдать по кому-то, неистовое стремление стать центром чьей-то вселенной, дьявольскую тягу к плотским утехам или же жажду быть "хозяином" или "спасателем" чьей-то судьбы. В этих историях легко угадать глухую боль от недолюбленности, глубоко засевшую еще в детстве.
Все это – лишь навязанный нам образ романтики и возвышенных чувств. Но имеет ли он что-то общее с любовью чистой, искренней и безграничной? Разве Ариэль была настолько легкомысленна, что отдала свой драгоценный голос ради слепого, беспочвенного стремления быть с совершенно незнакомым человеком? Разве Белоснежка так устала от жизни, что только настойчивое влечение самовлюбленного принца могло вернуть ей желание жить? Разве Рапунцель была настолько беспомощна, чтобы годами сидеть в унылой башне в ожидании мужчины, который решил, что лучший способ спасти ее – взвалить весь свой вес на ее бедную голову?
С детства мне казалась нелепой эта жертвенность, неважно с чьей стороны она приносилась на алтарь вымышленной "вечной любви". Истинная любовь, как я понимала ее, приходила в нашу жизнь только тогда, когда мы учились ценить себя, но при этом готовы были раскрасить мир другого человека, который был движим теми же высокими целями.
Это осознание пришло ко мне лишь тогда, когда я встретила Георгия. Наша история точно не была любовью с первого взгляда – у нас просто не было времени для принятия этой любви, – но это, безусловно, было глубокое понимание и уважение с первого разговора. Этот разговор неожиданно стал началом нашей счастливой, пусть и короткой, совместной жизни…
Глава 3. Сплетение судеб
Элла
Утро началось с неожиданного звонка от крупного американского издательства Wellwriter, возглавляемого Джаредом Джонсоном, человеком, который по «счастливой» случайности – или же по тайному содействию моей мамы – сумел раздобыть мой секретный номер телефона. По крайней мере, источника своего он не выдал. Джаред оказался весьма тактичным руководителем, одним из тех, кто искренне верил, что искусство не должно подчиняться законам времени. Однако даже у самых понимающих и терпеливых людей есть свои пределы.
Ровно четыре года назад я связала свою судьбу с этим издательством благодаря безграничной вере Адама в мое предназначение. Он был уверен, что мои слова способны затронуть самые потаенные струны человеческой души: исцелить боль, пробудить радость, вернуть веру или заставить полюбить жизнь еще больше. С тех пор, как я решилась превратить писательство в главное дело своей жизни, изменилось многое.
Однако моя дорога к самопознанию и встрече с любовью всей жизни началась с трагичной истории, которая навсегда осталась незаживающей раной в моем сердце. Кто бы мог подумать, что жгучая боль способна породить светлые, почти непостижимые чувства, столь далекие от нее самой…
После долгого разговора с Джаредом, в котором пообещала «возродиться из пепла» и создать новый бестселлер, я заварила себе чашку ароматного кофе. Закутавшись в теплый джемпер моего прадеда Георгия, устроилась на балконе, ожидая восхода солнца. И мысли без разрешения перенесли меня в далекое прошлое…
Моя первая книга, «Сила веры», стала отправной точкой на пути к признанию в мире литературы. Этот сборник историй, написанный в тот период, когда я работала медсестрой в детской онкологической клинике, оказался для меня и моих читателей своего рода катарсисом.
«Сила веры» была посвящена чудесным исцелениям, в которые сложно было поверить, но еще сложнее – забыть. Я была свидетелем множества драматичных, трогательных и поразительных моментов. Слушала тихие, полные сочувствия речи врачей, изнеможенных после сложнейших операций, которые сообщали родителям, что делают все возможное, но шансы малы. Видела отчаявшихся матерей и отцов, обессиленных горем, которые падали на колени перед Богом, молясь денно и нощно. И радовалась вместе с ними, когда чудеса все же происходили: дети, чья судьба, казалось, была предрешена, словно по воле незримой силы возвращались к жизни.
Однако я терпеть не могла свою работу, ведь были и те, чьи молитвы оставались неуслышанными, чьи надежды гасли с каждым днем. Это заполняло мое сердце бесконечной тоской. Маленькие ослабленные тела, разрушаемые беспощадной болезнью, смиренно принимали свою участь, словно осознавая нечто, что нам, взрослым, недоступно. Их крошечные, безмятежные глазки, в которых порой светилась невыразимая мудрость, понимали и ценили жизнь куда больше, чем многие из тех, кто дожил до глубокой старости.
Я всегда осознавала, что моя миссия – помогать людям проходить самые тяжелые этапы их жизни. Именно поэтому медицина казалась мне единственным разумным и достойным способом применить свой талант. Однако уверенность в правильности выбора профессии пошатнулась, когда в кабинет мистера Колина вошла сиротка по имени Кейт.
Наша клиника часто участвовала в благотворительных программах NYC Care, и в тот раз выбор пал на специальные учреждения для временного пребывания детей, остро нуждающихся в оказании медицинской помощи. Хорошие лекарства и качественное медицинское обслуживание всегда были в дефиците в подобных неправительственных организациях, работающих на условиях госконтрактов. Благодаря бескорыстным мотивам благородного доктора Колина, который уже в свои тридцать лет стал одним из самых успешных онкологов штата, к нам в клинику попали четверо детей в возрасте от трех до пяти лет.
Среди них была Кейт – самая младшая, златовласая девочка с огромными зелеными глазами, чье мужество и внутренняя сила покорили всех, кто ее встречал. Эта крошечная, но отважная малышка словно взяла на себя роль предводителя, ведя за собой испуганных мальчишек. Она первой проходила все обследования и процедуры, сжимая кулачки и удерживая слезы, чтобы не выдать боль от неприятных манипуляций. Каждый шаг она делала с гордостью и достоинством, вдохновляя своих товарищей на борьбу.
С разрешения мистера Колина Кейт сопровождала каждого из детей на осмотры, становясь для них настоящим талисманом удачи, придавая порцию храбрости. Каждый день она храбро боролась за жизнь, постепенно теряя свои золотистые волосы, но сохраняя в глазах тот самый блеск и уверенность, которые поддерживали остальных.
Вскоре трое из ребят смогли вернуться к беззаботному детству: рак отступил, позволив им вновь почувствовать радость жизни. Но Кейт осталась. Ее состояние становилось все хуже, и прощаясь с ней, товарищи плакали, не желая оставлять ее одну. Она же, улыбаясь, дала им клятву, что обязательно к ним вернется.
Четыре месяца химиотерапии показали: болезнь не только не отступала, но и беспощадно прогрессировала, распространяясь на другие органы. За это время я успела привязаться к этой удивительной девочке. У нее не было никого, кроме меня и доктора Колина, и этот факт заставлял меня еще усерднее заботиться о ней, проводить с ней как можно больше времени.
Воспоминания о Кейт, словно яркие кадры из старого фильма, навсегда остались в моей памяти. Вот мы едим горячую пиццу в уютной палате. Вот смотрим мультфильмы, закутавшись в теплый плед, вот шепчемся о медицинском персонале. Тут – гуляем в парке, наслаждаясь шоколадным мороженым, а здесь —придумываем сказочные истории, наряжаясь в героев любимых книг.
Но затем кадры резко тускнели, словно их затягивал серый туман. Память пыталась стереть их, дабы избавить меня от боли. Но как и все бессердечные палачи, безжалостное воспоминание наносит свой роковой удар, предварительно, дав вздохнуть счастье и свободу, уверенно и не торопясь проходящие мимо твоего носа…
Вот Кейт полностью теряет свои золотистые волосы, стараясь привыкнуть к новому отражению в зеркале. Вот я стою на коленях у края ее кровати, вглядываясь в ее светящиеся надеждой глаза. А здесь – я держу ее крохотную, обессиленную руку, которая до последнего борется за жизнь.
Связь, которая образовалась между нами, заставила меня задуматься об удочерении этой невероятной девочки, несмотря на протесты моей семьи. Признаться честно, я не была готова стать для кого-то родителем. Но будучи единственным ребенком в семье, с самого детства мечтала о брате или сестре. И теперь судьба, казалось, предоставляла мне шанс стать кем-то близким для того, кто в этом так остро нуждался.
Эта смелая, почти необдуманная идея привела меня на порог одного из лучших адвокатов города – мистера Адама Карапетяна. Первая встреча с ним до сих пор вспоминалась мне как один из самых судьбоносных и счастливых дней в моей жизни.
В этот день я отпросилась у мистера Колина, чтобы собрать все необходимые документы, подтверждающие серьезность моих намерений. Я так сильно волновалась и неоднократно повторяла в голове свою речь, что потеряла счет времени и, конечно же, опоздала на намеченную встречу. Мой потрепанный вид выдавал всю поспешность и суету: волосы, вечно непослушно торчащие во все стороны, олицетворяя мою растерянность, словно спешили больше меня.
Встреча была назначена в адвокатской конторе RA Agency, которой управляли братья Адам и Роберт Карапетяны. Здание, в котором находилась их контора, выглядело строго и лаконично: низкое бежевое строение с серебряной непримечательной вывеской. Архитектура словно говорила, что здесь все серьезно, сдержанно и по делу – типичный деловой стиль Нью-Йорка.
На входе в здание меня встретили две величественные греческие статуи. Слева – богиня Дике, олицетворяющая справедливость, а справа – Фемида, держащая весы порядка. Их задумчивые лица и строгие линии придавали атмосфере торжественности и даже немного пугали меня своей грандиозностью.
Вместе со мной вошел в здание молодой мужчина лет двадцати пяти, одетый в безупречно сидящий темно-синий костюм. Высокий, голубоглазый брюнет с атлетическим телосложением и обезоруживающе красивой улыбкой. Он не был классическим эталоном мужской красоты, но галантность и харизма делали его поразительно привлекательным. Придержав для меня дверь, он с легким кивком прошел внутрь, совершенно не обратив внимания на мое присутствие. Его сосредоточенное лицо выдавало задумчивость, и он уверенно направился в кабинет, расположенный по правую руку.
Я же, отдышавшись после пробежки и утихомирив свое бешено колотящееся сердце, подошла к миловидной секретарше за ресепшеном. Однако ее взгляд, изучающий меня с ног до головы, тут же сменился холодным презрением. Она, не стесняясь, выразила свое недовольство моим неряшливым видом и опозданием. После этого словесного унижения меня, все же, проводили до кабинета, попросив или точнее приказав подождать.
На двери кабинета висела вывеска, на которой крупными буквами было написано: Адвокат – Адам Карапетян. Ожидая своей очереди, я искоса поглядывала на ту самую дверь и вдруг ощутила легкий шок. Что если тот молодой мужчина в синем костюме и есть мой адвокат? Для меня казалось невероятным добиться успеха в столь юном возрасте, особенно в такой сложной и конкурентной области, как юриспруденция.
– Мисс Геворкян, прошу, заходите, – вдруг раздался приятный, глубокий голос, вырывая меня из мыслей. Это был тот самый галантный джентльмен. Он стоял у двери, придерживая ее для меня с той же непринужденной улыбкой. Я быстро собрала документы, которые сложила на соседнем столике, и торопливо прошмыгнула в кабинет.
– Мистер Карапетян, мне…– начала я свою заранее подготовленную речь, но он мягко перебил меня:
– Мы с вами не в суде, можно просто Адам,– сказал он, улыбаясь и жестом приглашая меня сесть за стол переговоров.
– Хорошо,– пробормотала я немного неуверенно. – Тогда, думаю, будет справедливо, если и вы будете обращаться ко мне по имени. Я Изабелла, можно просто Элла,– добавила я, пытаясь собрать рассыпавшиеся мысли, аккуратно разложив документы перед собой.
– Прекрасно, Элла. Так что же привело вас ко мне?– произнес он уже более серьезным тоном, заметив мою растерянность и пытаясь вернуть меня к сути разговора.
– Я… я хочу удочерить сиротку, проходящую лечение в клинике мистера Колина. Думаю, вы о нем наслышаны. Но для этого мне нужна ваша помощь, – начала я, чувствуя, как внутри все горело от волнения. – Я не замужем, собственного жилья у меня нет, я арендую небольшую студию. Но это престижный район, и там есть все удобства. Зарплата у меня, конечно, небольшая, но ее хватит на нас двоих. Я уверена, что могу позаботиться о ней, мистер Карап… То есть Адам… Она в тяжелом состоянии. Рак уничтожает ее организм, словно ненасытный монстр, черт бы его побрал! А я… Я не могу ничего сделать, кроме как подарить ей семью.
Слова словно вырывались из меня единым потоком, обгоняя мысли. Я говорила так быстро, чтобы он не успел остановить меня своим жалостливым взглядом. Я не выносила жалости. Лучше уж ударьте, поругайте, дав волю эмоциям, но не смейте жалеть.
– Элла, – начал Адам после паузы, собравшей всю тишину комнаты, – из предоставленных вами данных я могу сделать следующее заключение: вам недавно исполнилось двадцать лет. Вы все еще учитесь в университете, параллельно работаете и не располагаете значительным доходом. К сожалению, ваше желание удочерить сиротку может быть воспринято как эмоциональный всплеск, связанный с привязанностью к тяжело больному ребенку. – Он посмотрел на меня так, словно просил прощения за эти слова. – Я понимаю вас. Ваши мотивы благородны, это не вызывает сомнений. Но они ничтожны перед законом.
Моя грудь сжалась, но он продолжал, стараясь говорить спокойно:
– Мы можем попробовать. Но это будет непросто и потребует немалых финансовых вложений. У вас есть два пути. Первый: бороться за дело, которое, откровенно говоря, выглядит безнадежным. Второй: быть рядом, поддерживать девочку, а когда она поправится, мы вместе найдем другой выход. Поверьте, на моей практике было множество сложных ситуаций. Для ребенка не так важно, кто его родитель по закону. Ему важно знать, что рядом есть тот, кто заботится и любит его.
Я слушала его, стараясь переварить услышанное.
– Возможно, ей осталось недолго, – тихо произнесла я, чувствуя, как огромный ком в горле не давал дышать. Глаза Адама оставались на мне, он терпеливо ждал. – Я хочу, чтобы она знала, что у нее есть семья, что она не одна…
Эти слова будто впервые прозвучали для меня самой. Я поняла, что мне стыдно признаться даже себе: я делаю это не из желания стать опекуном, а ради Кейт. Ради того, чтобы она ушла с чувством, что была любима. Я ведь не готова к роли опекуна. Какой из меня опекун, если я до сих пор звоню маме с глупыми вопросами: как правильно стирать вещи или сколько соли нужно положить в суп? И если у меня всегда красный носок стремится оказаться в белой стирке, а куриный суп превращается в кашу, то как мне стать достойным опекуном?