Чувство свободы мгновенно окрылило, я понеслась по коридору. Резко остановилась у лестницы. Стоп, тут везде камеры, видно как я тороплюсь уйти из этого ужасного места. Наверняка сейчас кто-то наблюдает за мной и усмехается моей торопливости.
Спустилась уже спокойнее. Прошла по пустому залу клуба к выходу. Вышел охранник из боковой двери, преградил мне пусть.
– Куда собралась?
– Меня отпустили, – но сейчас уже чувствую, может это была шутка. Проверка.
Парень окинул меня насмешливым взглядом.
– Минуту, – взял рацию, нажал кнопку и сказал, – тут красавица желает выйти.
– Выпусти, – из рации голос, от которого меня бросает в дрожь.
– Проходи, – сказал парень и открыл засов снизу на массивной двери.
Из полумрака и искусственного света, из пугающего, ненавистного пространства, я шагнула в яркий солнечный день и даже зажмурилась от непривычки.
Из одного мира в другой. Из чужого, в мой мир. Сразу почувствовала себя намного лучше.
Пока я щурилась на солнце пытаясь понять в какую сторону идти, к крыльцу подъехало авто стального цвета, водитель открыл дверь.
– Садись, отвезу тебя домой.
Я вспомнила, что у меня даже нет обыкновенной сотни, руки мои пусты, а бесплатно не повезут даже в автобусе. И тем более я не знаю где здесь остановка. Это очень отдалённый район города, в котором я никогда не была. А ещё клубное платье. В таком по городу не ходят, слишком оно вызывающе яркое. Пришлось подойти и сесть в машину. Пусть везут меня домой, если так хотят. Мысли о свободе снова смешались. Не в состоянии что-то толковое придумать, для своего избавления от этих людей, я решила, что когда приеду, мы с мамой вместе подумаем, как быть. Сейчас я просто затаилась.
Автомобиль отъехал от крыльца клуба, я не стала оборачиваться и смотреть назад. Не хочу даже допускать, что мне сюда придётся вернуться. Нужно постараться сделать так чтобы этого не случилось. А как сделать, ума не приложу.
Проехали по улицам города. Вскоре машина остановилась у парадного моего дома. Глянула на двери, представила, как я сейчас войду, что скажу матери. Вспомнила события этой страшной ночи. От волнения мои ладони похолодели. Потянулась пальцами, дёрнула, открыла дверь машины.
– Спасибо, – сказала водителю.
– Приеду за тобой вечером, в девять, – сказал он.
– Хорошо.
Так просто мужчина напомнил, что нужно возвращаться. Всё это какая-то страшная выдумка, наверное. Почему я должна туда вернуться?
Я вышла из машины, она сразу отъехала.
Стою перед домом, смотрю на наш балкон, позади шумит проспект. Всё как обычно, как тысячи раз, когда я приезжала из универа, выходила из машины и смотрела на наш балкон. Всё так, но уже по-другому.
Резко вспомнила, моё время ограничено и шагнула к парадному. Вошла в холл, поздоровавшись прошла мимо консьержки. Она осмотрела меня, подозрительно, хмуро. Скользнула недобрым взглядом по вызывающему цвету и покрою платья. Я не стала обращать внимание на этот осуждающий взгляд и пошла дальше. На лифте поднялась на пятый.
Перед квартирой остановилась, прислушалась, внутри тихо. Я постучала, не стала нажимать на кнопку домофона. Повернулась, посмотрела в камеру. Сразу раздался щелчок, дверь распахнулась, на пороге мама.
Не веря в происходящее она приложила руки к лицу.
– Господи, доченька… – бросилась ко мне.
Я обхватила её, а она меня. Плачем, обнимаем друг друга, стискиваем в объятьях. Не помню, чтобы когда-то я обнимала вот так свою мать.
– Не верю, неужели это правда! Ты здесь! Боже, я всю ночь молилась, чтобы он вернул тебя и он услышал! Главное, что ты вернулась, ничего мне больше не нужно, ничего! – торопливо целует моё лицо.
– Пойдём, – тяну её в квартиру.
Мы вошли, закрыли дверь. Мама не отпускает меня, держится, словно я сейчас выскользну из её рук и исчезну. Вошли в гостиную. Тут она начала разглядывать платье на мне.
– А что это за вещь, это ведь не твоё платье? – пытливо рассматривает, обеспокоенно смотрит мне в глаза.
– Не моё, – не знаю, что сказать дальше, не хочется признаваться, что на мне порвали ночнушку, стараюсь, чтобы мама не прочла этого по выражению моего лица.
– Что они сделали? Эля, скажи мне правду. Не бойся никого. Мы пойдём в полицию, они сумеют нас защитить. Говори. Я всё пойму, за меня не волнуйся, я выдержу…
– Ничего не сделали, – говорю глядя ей в глаза.
– Эля… – она недоверчиво смотрит на моё лицо, – если они что-то сделали…
– Ничего, мам, но я должна вернуться, – говорю спокойно.
Весь мой страх почему-то исчез. На его место пришло равнодушное спокойствие, глядя на которое у моей мамы снова затряслись губы.
– Девочка моя, пошли, следователь сказал, мы сможем доказать…
– Мама, я никуда не пойду. Вечером за мной приедет машина. Я пришла сказать тебе, что ты должна забрать заявление. Если ты этого не сделаешь… – я опустила взгляд.
– Что они сделают, что! – она схватила меня за плечи и начала трясти, – не молчи, скажи, что они сделают!
– Они убьют папу, – проговорила я беззвучно.
Она остановилась. Смотрит на меня безумным взглядом, отпустила мои руки. И вдруг опять схватилась за меня.
– Да пусть убивают, – говорит отчаянно, – он сам виноват, что довёл до такого! Гад! Предатель! Он всё проиграл, даже меня! Он нас не любит, это не любовь! Разве может отец совершить такое! Элиночка, доченька, я пойду вместо тебя, я отработаю! – снова за меня схватилась.
Я сунула пальцы под рукав и достала расписку. Подала ей. Она схватила, развернула. Читает бумагу исписанную рукой моего отца.
– Ты свободна, мама.
– Боже, нет. Зачем это мне, пусть возьмут меня, только не ты, – она прижала руку ко рту и из её глаз снова полились слёзы.
– Уже решено, – сказала я и вздохнула, – может быть всё не так страшно, как ты думаешь, – её уговариваю, а сама дрожу, вспоминая слова этого монстра. Он собрался продавать мою девственность.
Мама хватается за меня, обнимает, трогает волосы лицо, гладит по голове.
– Я тебя не отдам, я пойду в полицию, всё расскажу следователям…
– Мама, – я схватила её за руки, – успокойся.
– Нет, я не успокоюсь! Я не собираюсь успокаиваться, я найду на них управу! Нет, это надо такое. Сейчас не рабовладельческий строй, чтобы брать людей, продавать и проигрывать, я добьюсь правды. Мы сбежим, уедем, прямо сейчас. Собирайся…
– Ты слышишь, что я говорю, – тряхнула теперь я её.
– Я не хочу ничего слушать, мы сейчас же идём в полицию. Или нет, я прямо сейчас позвоню следователям…
– Мы не пойдём в полицию. Ты пойдёшь туда без меня. И скажешь, что забираешь заявление, что я вернулась домой и никто меня не удерживает.
– Я не могу, – жалобно смотрит на меня, – не проси, я хочу, чтобы они все были наказаны.
– Но они убьют папу, а потом всё равно придут сюда. Потому что он им должен, а его долг переложат на нас с тобой, понимаешь?
– О Господи, да что же за напасть такая!
Мама бессильно села на стул и положила руки на колени. Жалко смотреть.
– Мама, не волнуйся, со мной всё будет хорошо, – хочу её утешить.
Сама-то понимаю, хорошего ничего не будет.
Стоя под душем, я долго трусь мочалкой, пытаясь стереть с себя невидимые следы сегодняшней ночи. Понятно, они не на теле, они в голове. Их уже не сотрёшь никогда. Они постоянно будут возвращаться и напоминать.
Вышла из-под душа, замоталась в полотенце, посмотрела в зеркало. Не понимаю, что происходит. Кажется, или я совсем не выгляжу несчастной.
Нет, показалось. Мерзко на душе. Гадко при мыслях о вчерашнем.
Мама внизу, готовит завтрак, тот самый омлет.
Из комнаты я вышла одетая в лёгкие черные легенсы и белую футболку. На ногах тряпичные спортивные тапочки на шнурках. Выбрала одежду простую, неброскую. Никаких платьев и рюшиков.
– Садись, поешь, – мама поставила передо мной тарелку с омлетном и внимательно на меня осмотрела.
Не напоминает ни о чём, но в её взгляде читается сочувствие и жалось. Ей хуже, чем мне. Во много раз хуже. Я просто испытала , то что испытала, а она в своей голове представляет картины намного худшие. Сейчас, чего бы я ей не рассказала, она не поверит, и будет думать о худшем. В её представлении, всё во сто раз преувеличено.
– Ты поедешь со мной в больницу? – спрашиваю, чтобы разрядить напряженный момент.
– Конечно поеду… хоть он и не заслуживает. Я не могу ему простить… такое не могу, – упершись руками в столешницу, она помотала головой. Вижу, как ей нелегко.
– Ты уйдёшь от него?
Она кинула на меня настороженный взгляд.
– С чего ты взяла?
– Я слышала на прошлой неделе, ночью, как ты говорила ему, что собираешься от него уходить.
Мама прикусила губу.
– Я не хотела, чтобы ты знала. Но меня уже всё достало.
– Ты серьёзно собралась уходить от папы? Почему? – в недоумении смотрю.
Она отвернулась. Не хочет говорить, но я чувствую, есть то, чего я не знаю. От меня скрывают правду, которую я имею право знать.
– Мама, говори, я уже не ребёнок, я всё могу понять.
Она вздохнула и повернулась.
– Он – игрок. Не может себя остановить. Он проиграл так много, что ты себе представить не можешь. И ещё, у него есть любовница. Уже давно. Несколько лет у него есть другая женщина. Молодая и красивая, не то, что я.
– Так почему он не ушел к ней?
– Из-за тебя. Не хотел, чтобы ты начала его ненавидеть… наверное, – пожала она плечом.
– Разве я стала бы его ненавидеть?
– Не знаю. Может ему удобно так говорить. Это у него нужно спрашивать, не у меня. Я-то отпустила. Уже не знаю, – она села за стол напротив меня, подперла рукой щёку. – Может и надо было ему уйти раньше, купил бы нам квартиру, жили бы отдельно. Не попали бы в такую ситуацию. А теперь, он всё проиграл. У нас ничего нет. Свою-то любовницу он точно обеспечил, она живёт в шикарном доме в элитном поселке.
– Ты даже это знаешь? – не могу начать есть, столько новой информации.
– Конечно знаю. Я знаю о ней всё, вплоть до того у кого она делает маникюр и причёску.
В моей голове всё это пока не укладывается. Не могу поверить, что мой любимый папа имел много лет другую женщину, а мама давно собиралась от него уйти. Идеальный мир вокруг меня рушиться по кирпичику. Жую омлет и осознаю, наша жизнь со вчерашнего дня уже не будет прежней.
На такси мы приехали в больницу. Нас сразу провели в палату к папе. У двери мама остановилась.
– Иди сама. Я не хочу его видеть.
– Ты уверена?
– Больше чем. Иди Эля, – она отошла к стене.
Я открыла дверь и вошла в палату. Папу я увидела сразу, но не сразу узнала. Опухшее лицо, в руках иглы капельниц, глаза закрыты. Я подошла. Глядя на него, хочется плакать. Но я не могу.
– Папа, – я коснулась пальцами его руки.
Веки дрогнули, глаза открылись, подобие улыбки пересекло губы.
– Девочка… ты здесь?
– Я здесь, папа, не волнуйся, всё хорошо.
В краю глаза показалась слеза, она быстро увеличилась и скатилась по его щеке.
– Прости меня, малыш, – сказал папа.
– Не волнуйся, всё будет хорошо. Ты, главное, выздоравливай.
– Я не хотел, чтобы так вышло, поверь, – говорит, с трудом шевеля губами, – я этого не хотел.
– Я знаю, – пожала его пальцы.
– Не могу тебе помочь даже… – выдохнул он и попытался вдохнуть, но это у него получилось очень тяжело.
– Папа, не думай об этом. Пожалуйста, – чувствую комок в горле, он душит меня, не могу произнести ни слова, не знаю, что ещё сказать.
Он виноват, и уже расплачивается за это. Но я не хочу, чтобы он страдал. Глядя на его мучения, я сама пытаюсь понять, как решить то, что на нас навалилось. Сложно, почти невозможно. Нереально выкрутиться из данной ситуации. Если только найти где-то деньги. А где ты их найдёшь? Папа не смог, а мне куда.
Значит, придётся вернуться к Булату. Другой дороги нет и не будет. Сбежать нельзя, он убьёт папу. Даже если он так сказал просто, чтобы меня запугать, они не оставят отца в покое. Это я уже проняла.
– Девочка моя, я сейчас поправлюсь немного и найду деньги. Клянусь тебе, чем хочешь.
Я поджала губу. Что-то подсказывает, что он очень часто произносил эти слова, клялся моей маме, а потом всё начиналось сначала.
Только слова не меняют того факта, что никто не имеет права брать и так поступать с людьми, как поступает Булат. Он мог дать отцу время, чтобы тот расплатился. Он мог забрать все, что мы имеем, но не хватать меня и не делать со мной то, что он сделал. Это незаконно, в конце концов. А запугивание, разве не преступление.
С ужасом я подумала, что мне нужно возвращаться туда, в логово разврата и порока, чтобы стать… даже не представляю кем. В уме не укладывается, что я должна буду делать.
– Мы справимся, – проговорила я, но сама в это совсем не верю.
Как мы справимся, не представляю.
Вышла из палаты прислонилась к стене. Мама подошла, обняла меня за плечи.
– Пошли домой.
Едем обратно, я смотрю в окно и пытаюсь представить, что я могу сделать. Не хочу возвращаться туда. Мне страшно.
Вернуться – равносильно самой согласиться на то, что он предлагает.
Значит, нужно бежать, но у нас с мамой нет денег. Наши счета заблокированы. Драгоценности мамины забрали эти люди. Можно что-то продать, только мы не успеем, времени осталось несколько часов до девяти.
Вошли в квартиру. На меня вдруг навалилась страшная апатия. Всё равно, что будет дальше. Потом решу, как быть, а сейчас я хочу просто отдохнуть.
– Я пойду к себе, полежу немного, – говорю устало.
– Иди, полежи, – мама тревожно смотрит.
– Если усну, разбуди меня в без двадцати девять. За мной приедет машина.
– Хорошо, – она кивнула.
– Только обязательно, – смотрю ей в глаза, чувствую что-то не то.
– Разбужу, не волнуйся, – она подошла ко мне, положила ладони на щёки, потянулась и поцеловала в лоб.
Я вошла к себе в комнату. Закрыла дверь. Постояла немного, глядя на все свои игрушки. Сегодня им пришел конец. Повернулась, закрыла дверь на защёлку, потом к кровати, начала выкидывать всё, что там лежит. Зайчики, мишки, котики, всё скинула на пол. Резко подошла к бельевому шкафу, достала простынь, расстелила её на полу, накидала на неё то, что ещё держало меня в каком-то волшебном мире. Завязала на узел и ногой толкнула к двери.
Упала на кровать, закрыла глаза.
В половине девятого я спустился вниз, прошелся по залу, посмотрел всё ли как обычно и начал подниматься на второй этаж, когда увидел входящего в клуб Макса. Он явно чем-то озабочен. Сосредоточено идёт в направлении лестницы, прямо на меня, но меня пока не замечает. Наконец поднял голову, прищурился. Хмурый взгляд.
– Короче… эта девка Зуева… не выходит. Саня звонил, стоит уже полчаса, а должна была к девяти…
– Какого хрена он тупит, пусть поднимется, – раздражаюсь от очередной тупости Сани.
– Он поднимался, потом спустился в машину, чтобы мне позвонить. Говорит в окнах нет света. И ещё, ему показалось, на лестничной площадке газом воняет.
– Пусть крестится, когда кажется… – сказал я спокойно, но уже через секунду что-то дернуло с места. Какая-то догадка или предположение, хер его поймет. – Поехали, – резко развернулся я к выходу.
Через десять минут Макс уже паркует Гелик у дома Зуева. Вернее, как паркует, встать негде, поставил просто на дороге, пусть объезжают. Мы торопливо вышли из машины, глянули на окна на пятом – темно. Саня у подъезда нервно курит, нас поджидает.
– Почему так долго молчал? – проходя мимо, сурово смотрю ему в лицо.
– Я думал, выйдет сама…
– Ох, ты ёп вашу мать, ты ещё и думать умеешь. Давай быстро наверх!
Вошли в подъезд. Старушенция за стойкой возмущённо уставилась на нас сквозь очки, хотела что-то вякнуть, но побоялась, внимательнее рассмотрев в нас опасных личностей.
На пятый этаж на лифте. Только вышли в нос ударил сладковатый запах.
– Сука! Работай, Макс! – указываю на дверь, прикрывая нос воротом рубашки. Подошел к духовому подъездному окну, толкнул раму, открыл. В помещение ворвался свежий вечерний воздух.
Макс в прошлом вор домушник. Два срока отсидел. Во вторую ходку я ему нанял дорогого адвоката, который хорошо скостил срок. Так что Макс передо мной в вечной благодарности. Ну и я его не обижаю. Умный, хитрый, пронырливый, до педантизма организованный, очень опасный. В кармане у него всегда откидной нож и связка универсальных отмычек.
Достал, глянул на замок и сразу вытянул из связки ту отмычку, что нужна в данном случае. Не ошибся. Профи. Замок щёлкнул, дверь открылась. На нас вырвался духан концентрированной газовой смеси. Одна искра и дом взлетит на воздух. Я кинулся в квартиру, сразу к окну, закрыв нос рукавом. Не включая света, чтобы ни одной искры. Дернул раму, распахнул. Макс открыл второе окно, третье. Махаем руками, разгоняя ядовитую дымку.
Марево быстро прояснилось, стало легче дышать. Макс щелкнул выключателем.
Картина охренеть, походу пора вызывать ментов.
– Твою мать! – остановился Саня, выпучив глаза.
За кухонной стойкой лежит женщина, по приметам жена Зуева.
Саня выключил газовую плиту, все конфорки которой были открыты выпуская куболитры смертоносного испарения.
Макс склонился над женщиной, потрогал артерию.
– Всё, – проговорил и посмотрел мне в глаза.
Я повернулся, кинул взгляд наверх.
– Ах ты, сука! – бросился я к лестнице.
Там несколько дверей, дернул одну другую, заглянул в комнаты, никого. Третья, дальняя дверь заперта изнутри, я стукнул несколько раз кулаком, за дверью тишина.
– Блять, пацаны, будем выбивать!
– Отойди, – Макс подошел со своими отмычками.
Только вот, что он сможет, если заперто изнутри на защелку. Оказывается и на этот случай есть приспособление. Он вытянул что-то типа плоской железной пластины, сунул в проём, покрутил, поелозил и меньше чем через минуту дверь была открыта. Я толкнул, она не сразу поддалась, что-то мешает, подпирает с той стороны. Толкаю сильнее. Какой-то баул или мешок.
Входим. Темно. Тут запах газа не такой концентрированный. Немного легче. Макс к окну, потянул задвижки, открыл нараспашку все рамы. В неясном отблеске уличных фонарей с проспекта видно, на кровати лежит девушка. На первый взгляд, как будто спит.
Я подошел. Тронул щёку, голова безвольно наклонилась, приложил палец к шее, пульс есть.
– Жива. Без сознания, – говорю облегченно вздохнув.
Вот почему-то именно сейчас не хочется, чтобы она отчалила. Мать её конечно не вернёшь, она прямо у печки легла, а эта малышка… у неё ещё есть шанс. Короче стрёмно, если бы она тоже померла.
– Надышалась, – уточнил Макс, – пошли на воздух, может, очнётся. Походу, этот баул под дверью спас её жизнь. А может это она? Нет… скорее всего мамаша решила за всех.
Я подхватил на руки девчонку, она как пушинка, невесомая, и понес вниз.
Мы покинули квартиру, прошли мимо всё той же тётки внизу.
– Мамаша, вызывай полицию на пятый этаж, – сказал Саня.
Вышли на улицу на свежий воздух. Тут совсем хорошо. Я вдохнул побольше воздуха, глянул на лицо малышки. Охренеть, походу я её сейчас от смерти спас.
-–
Чувствую, еду куда-то. Или лечу. Нет, всё-таки еду. Резко отступили странные галлюцинации, я вздохнула. Показалось, лёгкие наполнились не воздухом, не кислородом, а чем-то сладким, усыпляющим и одновременно удушающим… А в следующий момент видение пропало. Щека моя лежит на чем-то похожем на кожу сидения авто. Запах салона.
Я услышала голос, открыла глаза и сразу увидела профиль.
О боже! Опять он.
Лицо этого человека будет постоянно преследовать меня в кошмарных снах. От звука его голоса я прихожу в состояние гипноза беспомощной мухи, попавшей в лапы огромного мерзкого пука. Я даже начинаю подсознательно вспоминать его запах.
Лежу на сидении, не встаю. Закрыла глаза, делаю вид, что не очнулась ещё. Булат разговаривает с водителем и время от времени поворачивает голову в мою сторону. Я этого не вижу, но чувствую его дыхание и звук голоса направленный в мою сторону во время разговора
Что-то обсуждают, не могу связать отдельные фразы.
Кто-то где-то умер и сейчас туда приедут менты, поняла только это. Дальше речь зашла о деньгах, о том, что теперь ничего не получат и нужно что-то предпринимать. Снова голос в мою сторону. Наверное, говорят обо мне и о долге моего отца.
Они затихли, я стараюсь вспомнить, как я оказалась в машине. Неужели так крепко спала что даже не почувствовала как меня сюда принесли и положили. Странно. И почему я не слышала и не видела маму. Очень странно. Надеюсь вспомню.
Машина всё едет и едет. Мне стало неудобно, затекла нога. Нужно встать, но страшно привлекать к себе внимание. Уже невыносимо лежать в неудобной позе. Я уперлась рукой и начала вставать. В какой-то момент Булат повернулся, глянул на меня.
– Оклемалась?
Я ничего не ответила, сжала ладони на коленях. Он внимательно посмотрел на этот жест и отвернулся.
Раз я тут, значит всё. Они забрали меня из дома и везут туда, где я буду работать проституткой и отрабатывать долг отца. Это ужасно, но мне почему-то уже всё равно.
Уныло сморю в окно. Мимо проносится вечерний город. Я уже не принадлежу этому городу и своей семье не принадлежу. Я практически предмет, посредством которого эти люди будут зарабатывать деньги.
Я бы могла заплакать, закричать, кинуться к двери, распахнуть, выскочить на полном ходу и разбиться насмерть… но, я боюсь. Страшно умирать. Не хочу, не готова. Может быть, моя дальнейшая жизнь будет нелёгкой, но это всё-таки жизнь. Я не хочу лежать в земле. Не хочу.
На глаза накатились слёзы, потекли по щекам. Чувствую, они сейчас высохнут и больше не появятся. Это были последние слёзы. Больше не хочется плакать. Устала. Легче наверное смириться. Будь что будет. Может, если выполнять всё, что потребуют, то останусь жива. Как это всё ужасно.
Машина поехала между домов и высоких заборов. Что-то типа элитного поселка, такого где находится наша дача. Тут только дорогие дома богатых людей. Подъехали к воротам. Они начали отъезжать в сторону. Машина въехала во двор. На стоянке стоит с десяток дорогих машин.
Я увидела большой дом. Почти во всех окнах горит свет. И все окна закрыты шторами. Что это за место, остаётся только догадываться.
Если Булат собрался сделать меня шлюхой, то наверное это – место моей работы.
Я обернулась, ворота закрылись. Всё. Я в плену и сбежать из этого плена невозможно. Вокруг огромный забор и ворота с охраной.
– Приехали, – обернулся Булат и насмешливо на меня посмотрел.
В его глазах нет ничего, ни доброты, ни сочувствия, только холод, насмешка и равнодушие.
Мерзкий человек.
Он вышел из машины, подошел к двери справа от меня, открыл её и мотнул головой:
– Выходи.
Я вышла.
– Идти можешь? Иди за мной.
Странный вопрос, могу конечно. Я кивнула.
Только сделала шаг, в голове немного помутилось и начало тошнить. Но я постаралась не показывать виду и поспешила за ним. У самого дома не выдержала, схватилась за живот, резкий спазм сдавил горло, и прямо там, где остановилась, нагнулась и вырвала.
– Твою мать, – услышала над собой всё тот же голос, но не стала смотреть на Булата, мне мерзко от того, что я его слышу, – пришли кого-то, чтоб убрали, – сказал он в сторону.
Я отерла рот ладонью.
– Это всё? – спросил Булат.
Я виновато кивнула. Вроде немного лучше стало.
– Макс, отведи её. Мне уже в падлу смотреть на это убожество.
Меня взяли под локоть и потянули в сторону от главного входа.
-–
С каждой минутой охуеваю всё больше. Она как будто издевается, испытывая мои нервы на прочность.
Но самое во всё этом хреновое, я позволяю ей это делать. Другой бы суке уже заехал по роже, если бы он обблевала плитку перед домом, а тут только сморю суровыми взглядом.
Эта целка и её ситуация размягчают меня, нужно вернуться на грёбаную землю и вспомнить кто я.
Какого сука хрена я её рассматриваю без конца? Не дело.
Какого вспоминаю неумелый минет?
При всей неумелости и неуклюжести обращения с членом, я почему-то постоянно вспоминаю жалостливый взгляд и судорожные всхлипы малышки. Миниатюрные губы… сука.
Приказал Максу убрать её с моих глаз, а то ещё чего доброго кто-то заметит, как я на неё смотрю.
Я точно не хочу её трахать. Как можно трахать такое, когда вокруг полно сисястых шлюх. Одна только Сана чего стоит. Только её сиськи, между которыми можно зажимать член… а у этой малышки толком и сисек нет, разглядываю, никак не могу разглядеть.
Я вообще удивлен, что мой член встал на неё два раза. Это где-то за гранью фантастики… Но тело-то не обманешь. Если мозг сопротивляется, тело реагирует как раз так, как ему выгодно. Та ну нахуй. Моему телу выгодно получать все, что ему дают.
А что может дать эта тощая почти безгрудая девица, Ни хрена.
Вывод один. Продаем её как целку, а потом ставим на потом, как свежак. Всё.
Я вышел в дом.
Тут у нас что-то типа элитного массажного салона с сауной. Не для всех, а для избранных с толстыми кошельками и платиновыми картами, на выбор, любая сексуальная услуга. Есть прайс на любой вкус.
Список клиентов обширный, так как нам доверяют. У нас всё честно. Репутация не подмоченная. Никаких камер, шантажа и прочей хуйни. У нас клиент должен чувствовать себя защищённым. Полную тайну гарантируем. Да и для ментов у нас чисто, все массажистки в униформе. Даже подсылали нам кентов пару раз, чтобы спалить, но есть свой человечек, вовремя предупреждает. Проверку прошли на отлично. Массаж и только массаж. Сауна и только сауна.
Вот сюда и привёз я малышку осваивать новую для неё науку профессиональной проститутки.
Вошел в холл. Навстречу мне уже идёт, колыхая бедрами, Сана. Фигура у неё охренеть не встать – токая талия, большая упругая задница и натуральные круглые сиськи. Сильные ноги и руки. Всё это обёрнутое в короткий белый халат массажистки. Босоножки на высоких каблуках, с цепочками на пальцах обращают внимание на изящные ступни.
Сана, самая старая из девок. Ей тридцать пять, но она не износилась до такой степени как бывает, изнашиваются другие. Ну и статус начальницы, которая следит тут за всеми, практически отстраняет её от потока клиентов. Она своё отработала, и заработала свой статус. Все её дырки много лет были в использовании. Теперь Сану время от времени ебу только я, или она ебёт меня. Иногда по пьяни не брезгую и другими шлюхами, но Сана это что-то особое. Она знает, как со мной обращаться. Ей я не должен говорить что делать, куда совать пальцы, где сосать и что лизать. Она сама знает все мои трещинки.
– Дорогой, рада тебя видеть, – мило улыбнулась.
– Привет, – говорю раздраженно.
Сана чувствует моё настроение.
– Наберу ванную, тебе нужно расслабиться, ты слишком напряжен.
– Я там девку новую привёз. Ты это, сделай как обычно. Рекламу, ну там, как положено.
– Девственница?
– Думаю да. Но ты проверь, на всякий случай. А то они сами не помнят иногда, давали кому-то или нет.
Она усмехнулась. Между набитых черных стрелок, показались стрелки морщинки.
– Ладно, я поняла. Подготовить девочку к аукциону.
– Вот именно, – я кивнул и пошел наверх, в свою любимую комнату…