Марика Яр
За что я сражаюсь
Глава 6. Возвращение
Я – космодесантник, и моя клятва
защищать человечество и его свободу вечна.
Ни тьма, ни чужие миры,
ни сама смерть не остановят меня.
Из присяги космодесанта.
Засадив два шприца разом, чтобы стереть боль, я перевернулся на спину и закрыл глаза. Сердце бешено колотилось, и если не химия стимулятора, я бы истёк кровью за пару минут. Но повреждённые сосуды спазмировали, а ферменты для свёртывания крови вырабатывались в огромном количестве. Будь рядом аптечка, можно было бы даже залатать сквозную рану, но из материалов только…
Разумеется! На четвереньках я пополз до паутинных желёз вдовы. Ладони и колени прилипали к растёкшейся по полу бледно-голубой гемолимфе, отчётливо пахнущей ананасами. Но сейчас для меня это просто запах. Такой же, как и плесени, разросшейся по стенам, сероводорода, доносящегося из рабочих туннелей, сажи от сгоревших пауков. Не испытывая ничего, даже отвращения, я засунул руку в отверстие паутинных желёз и вытащил белую клейкую субстанцию, которую нанёс на рану. Нестерильно, но пойдёт.
Медленно, чуть шатаясь, я поднялся на ноги и направился прочь от мертвой вдовы и бронированного мутанта. Огнемёт сначала скрежеща тащился по каменному полу, но я забросил его на плечо: оружие не виновато, что оказалось бесполезным. Стимуляторы отсекли большую часть мыслей, чтобы я мог думать только о том, как выйти из шахт. Но даже под их действием, где-то в глубине мозговых центров, отвечающих за эмоции, зарождался вопль. Ужасный, раскалывающий сознание, смешанный со слезами и желанием навредить себе. Я вколол третий и последний шприц и зашагал быстрее. Надеялся, что чем дальше я уйду, тем проще будет справиться.
Паутинное царство закончилось. На смену белым нитям, которые затягивали всё вокруг, пришли чёрные от угольной пыли стены, подсвеченные жёлтым аварийным светом, каменные полы и низкие потолки. Пауки больше не нападали на меня. Я замечал их блестящие глаза в ходах и ответвлениях, но они сидели тихо. Даже когда через метров пятьсот я упал и вырубился на какое-то время, они не шевельнулись. Боялись ли они меня или просто брезговали?
Преодолев ещё километр или два, я услышал человеческую речь.
– Хватит молоть чушь! Я пошёл с тобой, только чтобы доказать тебе, что ты дебил. Натуральный.
– Но сигнал…
– Эй! – хрипло окрикнул я. – Я тут! Меня зовут Ганс Нейман, я космодесантник!
Свет мощного прожектора ударил прямо в лицо.
– Ну дела… Так, беги за помощью, а я этого сейчас подлатаю.
Фонарь выключился, и я увидел пару силуэтов. Низкий, переваливаясь с ноги на ногу, спешил ко мне. Высокий, с огнемётом наперевес, сделал пару шагов, но вдруг остановился:
– А как же спор?
– Ну ты реально умственно отсталый, отдам я тебе твою сотню, беги за помощью! Так, а теперь повтори-ка своё имя? – Низкий вглядывался в меня и несколько раз щелкнул пальцами перед лицом.
– Ганс Нейман. А вы… Я вас знаю. Вы бригадир сто одиннадцатой… – прохрипел я.
Кивнув и усадив меня у стены, он достал из рюкзака аптечку и начал что-то в ней искать.
– Я нормально себя чувствую, смогу дойти сам, – уверял я бригадира, но тот только раздражённо посмотрел на меня и протянул несколько красно-синих капсул.
– Пацан, тебе повезло, что ты сейчас не видишь своё лицо. Давай глотай, дальше мы сами. И в следующий раз не перебарщивай со стимуляторами.
Последнюю фразу я слышал уже сквозь накатывающий шум от успокоительных, который волной накрыл меня, отправляя в царство полукоматозного сна без сновидений.
***
Ритмичный писк, бьющий в такт с моим сердцем. Точнее, повторяющий его удары. Я сконцентрировался на нём, поднимаясь с глубины медикаментозного забвения. Это было сродни поднятию с глубины: окружающая среда сжимала меня со всех сторон, но желала не выплюнуть наружу, а вдавить ребра в грудную клетку, сломав их и проткнув все внутренние органы. В голове не обитало ни одной мысли, кроме мысли о боли. И это меня устраивало. Я приоткрыл глаза.
Больничная палата. Из вентиляционной шахты дул теплый воздух, побочный продукт сжигания угля в подземных комплексах. Из-за двери доносился шум, типичный для больницы: кто-то, наверное, молодая медсестра, цокала каблуками, шаркал, подтягивая ногу, старый угольщик, монотонное бурчание врача успокаивало родственников, кофе-машина жужжа выдавала порцию за порцией отвратительного напитка.
Боль не давала уснуть, но организм был измотан настолько, что мозг не мог до конца осознать всё вокруг. Я плавал в этом неясном пограничном состоянии, выхватывая фразы, звуки, запахи, но они не имели смысла. Словно люди говорили на неизвестном мне языке о совершенно незнакомых вещах, это даже не всегда было похоже на слова. Птичье чириканье какое-то. Может быть, я сошёл с ума?
Плотное одеяло из медицинских препаратов накрыло меня, начиная с каждой вены, по которой ни текли, и до головного мозга. Оно заботливо обернуло меня в кокон и отдалило от реальности. Спуская в те слои памяти, в которые не хотелось погружаться. Они все о детстве, о Доме воспитания, о потерях. Почему они возникли сейчас? Ах да, потому что тогда я тоже попал в больницу. Не стоило мне лезть в систему связи и пытаться её усилить, чтобы достучаться до станции на соседней орбите. Потому что закончилось это перегрузкой электрической сети и пожаром. Мистер Резник еле успел вытащить меня из горящего кабинета. А мне просто хотелось хоть с кем-нибудь поговорить. Каждое лето нас отрывали друг от друга и перетасовывали, как карты для игры. Новые лица и новые знакомства, время жизни которых отмерено заранее – всего лишь год.
Как же его звали? Миша. Точно. Это имя всплыло из глубины сознания, покрытое пылью, и оно потащило за собой многочисленные воспоминания, от которых даже боль, крепко сидящая в голове, начала отступать. По остальным я так не скучал, как по нему. Хотя на чём держалась наша детская дружба до сих пор не понял, наверное, как и любая другая – на стечении обстоятельств и фразе «Привет, меня зовут Ганс, давай дружить?», сказанной с дрожью в голосе и страхом, что над тобой посмеются. Но Миша не посмеялся. Миша протянул худосочную руку и сказал: «Давай!»
И его я тоже потерял. Из-за идиотской системы перераспределения. И ничего не сделал, чтобы найти потом. Сколько я ещё буду терять людей и ничего не делать с этим?
Боль вернулась. Не та, что разрушала моё тело, а та, что сидела в сердце и подтачивала как червь.
Горечь и безысходность накатывали волнами, смешивались между собой и превращались в смертельный коктейль, который проникал с воздухом в лёгкие, переходил в кровь и разносился по всему организму. Стимуляторы уже не сдерживали эмоциональные центры мозга, и они производили такое количество опасных мыслей, что я был рад отсутствию сил и невозможности выйти в окно прямо сейчас.
Зачем я вообще вернулся сюда? Я ведь мог – действительно мог – быть счастлив. Быть рядом с Гретой, которая видела лучшего меня. И быть этим лучшим ради неё. Жить так далеко, что уже забываешь не только о вечно горящей на рубежах войне, но и то, что она вообще когда-то была. И о потерянной Солнечной системе. И обо всём, что кажется эфемерным и неважным, когда рядом Грета.
Но ведь и на площади Первой Победы я был счастлив. Был горд и рад за свою страну. Неужели я забыл чувство свободы, чувство долга, всех тех людей, что боролись за это? Неужели я променял память о тех, кто сложил тогда шлемы, о Киме, на галлюцинацию, в которой мне просто запудрили голову?
Руки апатии – полные, дряблые, с обгрызанными под корень ногтями – цеплялись за одеяло и подтягивали её огромную белую тушу, будто она была монстром из-под кровати. Сейчас она заползёт на одеяло, плюхнётся и задавит меня, уничтожив окончательно.
Так я сдаюсь?
Неужели во мне не осталось ничего от того Ганса, который был до Майнкры, несомневающийся ни в чём и верящий в свои принципы и идеалы? Всё? Одна дешёвая манипуляция на чувствах – и я раскис? Моральный компас, вбитый на подкорку, треснул от прикосновения хрупкой девушки из мечты?
Мне был нужен Ганс, который знал, чего хочет. Который был уверен в своих решениях и твёрд характером. Без него у меня нет ни единого шанса. Но он пропал. А вместе с ним и моё желание жить.
Тишину нарушил медсканер, подключённый ко мне множеством трубок и разноцветных проводков. Он надрывно и как-то даже истерически запищал. На экране появился длинный список, часть строчек была красной и мигающей, часть жёлтой, а часть даже с восклицательными знаками. Раньше я, наверное бы, заволновался, но сейчас мне было всё равно. Пусть хоть комиссуют. Неважно.
Дверь распахнулась, и в палату влетел врач. Он подбежал к мониторам и, переключая панели, стал изучать информацию. Невообразимо длинный палец, напомнивший мне паучью лапу, полз по каждой строчке и останавливался, только когда врач что-то заносил в электронную карточку. От застиранного до серости халата сильно пахло порошком и лекарствами. А от самого врача – дезинфектантами на спиртовой основе.
– Меня можно списывать? – Вопрос заставил врача подпрыгнуть на месте. Он удивлённо воззрился на меня, потом на приборы, потом снова на меня.
– Я даже не знаю, – начал он, прочистив горло. – Мы вообще не думали, что вы выживете, космодесантник. Утром уже направили прошение об отключении вас от системы жизнеобеспечения капитану Вульфу. – Он спохватился, отложил планшет и стал осматривать меня. – Опишите ваше самочувствие. Что вы помните?
Тяжелый вздох. И что мне рассказать ему? Про заповедник? Нет, я никогда и никому не скажу и слова об этом.
Но врач не унимался. Новые вопросы сыпались один за другим, не дожидаясь ответа. Это раздражало, но ещё больше раздражали эти длинные пальцы, простукивающие грудную клетку, нажимающие на живот и движущиеся туда-сюда перед глазами. Слишком быстро, чтобы я успевал уследить. Но это раздражение, это желание побыстрее избавиться от назойливого врача переключили внимание на насущные дела. Всё то, о чём я думал, растворялось в тумане и уходило обратно – в глубину подсознания, оставив лишь комок в горле. На какое-то время.
– А здесь у нас стоит новейшая система жизнеобеспечения, – донеслось из коридора. – Эффективность – невероятная, она поддерживает жизнь даже в сильно повреждённом организме, вы себе не представляете… – Вошедший, явно чиновник, судя по приличному костюму, запнулся, увидев меня, сидящего на кровати. – Как это понимать? Куда вы дели того коматозника?
За недовольным чиновником зашел мужчина в тёмно-синем мундире и с серебряной звездой на груди. Под мышкой зажата фуражка. Туфли начищены до блеска. Военное министерство, явно. И лицо его было очень знакомым.
– Управляющий! – Врач виновато развёл руками. – Коматозник, то есть пациент, пришёл в себя несколько часов назад. Наблюдается стабильное состояние средней тяжести, чуть замедленная реакция на внешние раздражители, но…
– Я должен был показать работу системы, и что же теперь? – прошипел управляющий. Повернувшись в офицеру, он расплылся в улыбке. – Извините, что так вышло.
– Зачем же извиняться? Живой космодесантник всегда лучше мёртвого, правда же, управляющий?
Голос я сразу вспомнил, это он выступал на площади Первой Победы. Не слушая увещеваний управляющего, что им нужно двигаться дальше, офицер подошёл к кровати, надел фуражку и прислонил руку к козырьку, стукнув каблуками.
– Благодарю за самоотверженную службу!
– Всегда готов сражаться за свободу! – на автомате откликнулся я, и в этот момент мне показалось, что старый Ганс вернулся. В чёткости слов, в громкости голоса, в быстром ответе я услышал то, что было, как я думал, утеряно.
Улыбнувшись, офицер осторожно взял мою руку и пожал её. Он был, наверное, одного возраста со мной, но абсолютно безусое лицо делало его совсем мальчишкой. Даже мундир великоват в плечах.
– Я к вам загляну ещё, хорошо?
– Хо-хорошо. – Я вопросительно взглянул на врача, но тот стоял в ступоре. – Я буду тут.
Офицер усмехнулся, подмигнул и выскользнул в коридор. Врач выдохнул, его рука, вцепившаяся в спинку кровати, медленно разжалась, оставив пятна пота на холодном металле.
Это был офицер Клайв, проверяющий из министерства. Недавно на одной из Майнкр заметили растрату бюджета, и теперь каждая из шахтёрских планет подвергалась проверке. Врач ещё долго опрашивал меня, выискивая в моих словах и действиях поводы для беспокойства, но через час сдался. Пообещав сообщить о моём состоянии Вульфу, он оставил меня в палате.
Снова один. Совсем. Апатия пропала или просто хорошо спряталась. Я взял планшет и открыл досье. Прибыл – поступил на службу – пропал через два месяца. Ещё через пару недель был найден в заброшенной части шахт с обширными ранениями груди. Фото прилагались…
Только сейчас я понял, что имел в виду бригадир: на небольшом экране планшета было моё лицо. Из единственно видящего правого глаза текли слёзы, а сам он был красным от лопнувших сосудов. Бровь была поднята, и, если смотреть только на верхнюю часть лица, казалось, что я скорблю. Рот же наоборот был изогнут в таком оскале, будто я надышался веселящего газа. Вид безумца. Странно, что меня не пристрелили на месте.
Они подумали, что это из-за стимуляторов. Частично, они были прав.
Горло схватил спазм, а глаза закололо. Я глубоко вдохнул. Выдохнул. Начал считать все системы, начиная от потерянной Солнечной до сектора Мю. Жаль, что воспоминания нельзя удалять. «Но их можно положить в дальний ящик и никогда не открывать», – как будто совсем безразлично заметил чей-то голос в голове. И ведь правда. Мне не обязательно избавляться от них. Можно просто спрятать. Туда же, где давно стоит коробка с большой черной буквой «М», написанной старинными размазанными чернилами, можно поставить коробку с белой буквой… Нет, даже без буквы. Просто коробку.
Дышать стало как будто бы легче.
Два дня пролетели быстро. Я спал, ел и принимал десятки лекарств, которые стирали беспокойные сны и делали отвратительную больничную еду съедобной, но аппетит во мне рос, а с ним и желание поскорее отсюда выбраться. Мысли я занимал чтением новостей и старых инженерных журналов про устройство горнодобывающих машин.
Ужин принесли поздно. Холодный суп, покрытый плёнкой жира, хлебец и кружок бледно-розовой колбасы как раз в цвет заката тусклой звезды, что служила здесь солнцем. Медсестра сунула мне что-то в руку и быстро выбежала. Я раскрыл ладонь: в блестящий поливинилхлорид была завёрнута конфета. Я покрутил её в пальцах, шелестя упаковкой, но открывать не спешил. Хотя раньше за такую драгоценность был готов выйти в два наряда вне очереди. Оставив конфету на подносе, я хотел было приняться за еду, зачерпнул ложкой суп, как дверь снова открылась.
– Капитан Вульф, сэр! – Ложка полетела куда-то на пол, разлив жирную субстанцию по одеялу.
– Отставить приветствие, Ганс. – Он взял стул и подтащил его к кровати. Совсем свежий шрам был на шее близко к ярёмной вене. На Вульфе был пропитанный пóтом костюм, который надевают под броню космодесанта. От него разило резким напоминающим лимонный запахом инсектицидов.
– Пока никого не нашли на замену Киму, решил сам повоевать. Вспомнить былые времена. – Он опустился на стул и вытянул ноги вперёд. Запрокинул голову и прикрыл глаза рукой. – Утром мне пришло письмо, что ты мёртв. Тебе повезло, что я не люблю читать почту по утрам. Расскажешь мне, что всё-таки произошло?
Я не хотел ничего говорить, хотел лишь отвернуться к окну и уснуть под действием болеутоляющих, но начал отвечать. Обстоятельно, по делу, соотнося факты и даже делая логичные предположения. Почему моё тело ещё старается?
Вульф слушал внимательно, не перебивая и не останавливая. Особенно его заинтересовал бронированный паук-мутант. Он даже наклонился поближе ко мне, когда я описывал щиты, защищающие глаза, и огнеупорный хитин.
– Нужно доложить руководству.
– Что нужно доложить руководству? – В дверях стоял Клайв. – Я это сделаю куда быстрее электронного письма. Капитан.
– Офицер.
Оба обменялись кивками. Вульф даже не встал со стула, а Клайв сделал вид, что это не обязательно.
– Ганс рассказал мне о пауке-мутанте в шахтах, обладающем защитной броней. Если есть такой один, то может быть и больше. Вы знаете, офицер, как быстро у мутантов закрепляются полезные признаки. Обычные отряды сопровождения с ним бы не справились. Повезло, что Ганс успешно его ликвидировал.
Клайв прислонился к стене и начал задумчиво вертеть фуражку. Сейчас, в свете медицинских приборов, уличного освещения и ламп, включённых в коридоре, Клайв выглядел совершенно по-другому. Он весь заострился. Торчащие плечи кителя и острая кромка фуражки. Уложенные волосы и блестящая звезда на воротнике.
– Капитан, нам, разумеется, всем чрезвычайно повезло, что Ганс оказался там. Хотя мне казалось, он был под вашим командованием… – Вкрадчивый, тихий голос офицера резал воздух. – Слышал, что некоторые из «Фенрира» были недовольны назначением Ганса в отряд.
Вульф даже не двинулся, но я увидел, как он сжал кулаки. Стукачей не любил никто.
– Я сам вызвался, офицер Клайв, – спокойно ответил я. – Думал, получу немного опыта в стычках с мутантами, чтобы приносить больше пользы отряду. У меня же не было настоящих боевых вылетов до назначения.
– Сам значит. – Клайв оттолкнулся от стены, и его острота пропала в миг. Но даже сейчас лицо его не выражало ничего. Будто восковое. Надев фуражку немного набок, он подошёл ко мне, осмотрел нетронутый ужин. – Надо заглянуть на кухню перед вылетом. Это же не еда, а преступление против человечества. – Клайв улыбнулся собственной шутке, но глаза его остались прежними: абсолютно непроницаемыми.
Он пожал мне руку на прощание и потянул на себя, приближая моё лицо к своему. Его ладонь – сухая и холодная – чуть сильнее сжала мою, и он всматривался в меня, ища слабое место, и только после выпустил.
– Почему ты не сказал правду? – спросил Вульф, как только шаги Клайва стихли.
– Какая разница, почему я тут оказался. Это уже случилось. Вопрос в том, где я хочу оказаться завтра. – А рядом с Вульфом я всё больше и больше хотел вернуться на «Защитник Режима». Если слова Клайва обладали силой зажечь сердца космодесантников сражаться за Свободу, то рядом с капитаном, тихо сидевшим рядом, эта сила обретала какую-то реальность. Не далёкая неосязаемая Свобода, а близкое и понятное желание защитить своё. То, что жило и во мне.
– Ты мог оказаться в военном управлении, стал бы проверяющим, как Клайв.
– Я уже выбрал, кем хочу быть, – твёрдо сказал я, но мои слова потонули в шуме, доносящемся откуда-то с улицы.
Стёкла задрожали. Вульф схватил меня, стащил с кровати и перевернул её, защищая от летящих осколков. Совсем недалеко раздался оглушительный взрыв и всё здание больницы пошло ходуном. Замигали лампы, прерывисто завыла сирена, несколько панелей с потолка упали рядом. Я выглянул: в разбитом окне был виден космопорт, и он уже пылал. Огонь перекидывался с одного здания на другое. Ярко-синими сферами блестели щиты кораблей – если хоть один из них взорвётся здесь – все шахты загорятся следом. И тогда всему на планете придёт конец.
Я вырвал трубки из вен, на секунду качнулся от слабости, но Вульф подставил плечо. Пока я искал вещи, капитан связывался по рации с «Защитником режима», но никто не отвечал. По всей больнице механический голос просил пройти в подвальные защитные сооружения.
– Идти сможешь? – Вульф подбежал к разбитому окну и вгляделся в плотную серость, окутывающую всю планету.
– Да. – Я нашёл чью-то одежду и в спешке одевался.
– Связаться с боевым отделением сможешь? – Он бросил мне рацию и зашагал к выходу.
Продираясь через толпу людей, спешащих в укрытия, я искал нужный канал. Выуживая из памяти настройки и вслушиваясь в помехи, я наконец-то услышал:
– Сообщите имя и звание.
– Вульф, капитан отряда «Фенрир». – Он вырвал рацию у меня из рук. – Что показало сканирование орбитального пространства?
– Сэр, мы не подчиняемся вашей юрисдикции. Эта информация засекречена.
– Подчиняетесь, потому что я – боевой командир, а в небе – боевой корабль механоботов. Так что отвечайте и отправьте машину к больнице. Я принимаю командование.
Глава 7. Напоминание о войне
Общая Цивилизация находится в состоянии
постоянной войны за свою свободу и независимость.
Из Конституции Общей Цивилизации.
Никто не мог перечить Вульфу. Сержант, который отвечал за боевое отделение в этом секторе Майнкры, быстро передал управление и стал организовывать спасение гражданских несколькими охранными группами. Большая же часть боевых отрядов координировалась Вульфом по рации, пока мы мчались на разбитой машине к командному центру. Водитель гнал, как безумный, при этом умудрившись скрутить себе самокрутку и раскурив её.
– «Защитник» не отвечает? – спросил капитан, не поворачиваясь ко мне. Он всматривался в небо, затянутое смогом – непроглядное и оттого опасное. Система сканирования на Майнкре стояла паршивая, еле пробивала атмосферу планеты и давала очень неясные данные. Но и без неё можно было разглядеть зловещие красные огни атакующих кораблей механосов и услышать специфический свист, с которым они десантировались на Майкру.
– Без изменений. – Я пытался выйти на связь с Лисом и Текилой, но все впустую. Ни личная связь, ни общая. Даже шума в эфире не было. – Вышка наверняка сдохла.
Машина резко остановилась, взвизгнув тормозами.
– На огневую! – крикнул водитель, открывая крышу. Сам он быстро крутанул руль и стал разворачиваться. Сплюнутая папироса полетела куда-то вниз.
Вместо привычного крупнокалиберного пулемёта здесь была установлена модификация: более лёгкая и быстрая, но от того менее бронебойная. Автоматический прицел тоже куда-то пропал, но даже так, сквозь выбрасываемый колесами песок и пыль, я впервые увидел механосов, бегущих прямо на нас. Похожие на высоких, больше двух метров людей, закованных в металл, двигались они не по-человечески: дёрганно, неуклюже, но от этого не становились менее смертоносными. Красные бездушные глаза одного из них засекли нашу машину. Остальные, как по единой команде, направили на нас «вшитое» в организм оружие. Длинные стволы у одних были продолжением верхних конечностей, у других – вырастали из живота. Пара механосов вообще встали на четвереньки и сами превратились в стационарные пулемёты, перекрутив свои механические «руки» и «ноги».
Заметь их водитель позже всего на пару секунд, и мы бы сидели в машине с простреленными головами, но время сыграло мне на руку. Пулемётная очередь прочертила кривую, перебивая механосам ноги. Они, будто не замечая случившегося, продолжали ползти в нашу сторону. Они и без голов могли сражаться. Единственное уязвимое место – двигатель – был спрятан на бронированной пластиной, и с этим пулемётом мне не добраться до него.
– Я расчищу путь, рули сразу к центру! – За звоном сыплющихся гильз, жаром раскалённого оружия и гулом от очередей я забыл себя. Я стал этим автоматом, выискивающим врага в серости ночи и отстреливающим им руки и ноги. Каждый выстрел выбивал из меня ненужные мысли и возвращал на землю. Уступая старому Гансу место.
Вульф выскочил из машины ещё до полной её остановки и вбежал в центр управления, раздавая приказы на ходу. Я нехотя отлепил руки от пулемёта и последовал за ним. Ноги шли легко, слабость исчезла, я чувствовал себя… хорошо?
Прогремел ещё один взрыв. Я успел заметить ярко-красный след от реактивного движка, тянущийся далеко за пределы моей видимости. Ещё один десант механосов.
В центре творился кавардак. Молодой солдат сидел у огромного, во всю стену монитора, и пялился на мигающие восклицательные знаки рядом с длинным списком вышедшего из строя защитного оборудования и оборванных связей. Его руки плетьми висели, опускаясь до самого пола. В правой был зажат пистолет. Он обернулся, странно, запрокинув голову вбок, и я увидел в его глазах такое отчаяние, такой страх, что он невольно передался и мне. Губы солдата искривились, по щекам потекли слёзы, они смешивались с пузырящимися соплями и стекали на подрагивающий подбородок.
– Увести этого и запереть, – сразу же потребовал Вульф. – Оружие отобрать. И где ваш главный?
– Это и был наш главный. – За спиной возникла невысокая женщина. Черные с проседью волосы были убраны в тугой хвост, ни единой выбившейся прядки. Она скрестила руки на груди, придерживая планшет. – Это я с вами общалась, капитан. Единственная из офицеров, кто сохранил какие-то остатки разума.
И действительно. То, что сначала мне показалось просто суматохой, было бесцельным шатанием старшего состава от одного угла до другого. Кто-то пытался дозвониться до Штаб-планеты по оборванным линиям передачи, кто-то переносил документы от одного стола к другому, кто-то – разбирал и собирал оружие в десятый раз.
– Сколько готовых сражаться?
– Из тех, что здесь, двое. Сиблинги [Сиблинги – родные братья и сёстры; дети, у которых общие родители] Джон и Джина. – Она кивнула на двух охранников в углу. Парень крутил в руках зажигалку, а девушка рассматривала свои ногти. Они стояли, прислонившись спиной к стене и о чём-то спокойно болтали. – Остальные или эвакуируют людей, или на позициях.
Завыло оповещение о новом проникновении в атмосферу. Женщина раздражённо его выключила и вывела на монитор карту, приблизив область поражения.
– Что там? Склад оружия? – Вульф отдалил местность и теперь смотрел на полную картину вторжения механосов.
– Жилые дома, – закусив губу, ответила женщина. – Кроме космопорта, по которому они ударили первым, они бьют только по жилым секторам.
Мне показалось это странным. Как метод устрашения – окей, но это противоречило правилам ведения войны: сначала бомби военные объекты. Да и почему они просто не ударят с воздуха? Один направленный заряд, пропущенный противовоздушной обороной – и всё бахнет так, что от планеты ничего не останется. Но они высадились.
– Они хотят захватить планету, – словно продолжая мою мысль, сказал Вульф. – Удар по тактическим запасам может быть критичным для пробуравленной насквозь Майнкры.
– На хрена? – Джон, подбрасывая зажигалку и ловя её на лету, подошёл к нам.
– Майнкра им нужна. Неважно зачем. Важно её отбить. Покажите ваш арсенал… – Капитан замолчал, силясь вспомнить имя главной, которое она ему и не называла.
– Лейтенант Морган, из расформированного отряда «Урса». – Косматые брови Вульфа поползли наверх, но он промолчал. – Пройдёмте за мной.
Комната с вооружением была бедноватой, но это понятно: никто и не думал, что на Майнкру нападут механосы. Да и вообще кто бы то ни было. Эта планета – последняя обитаемая во всём секторе, остальные – пустые оболочки после полного цикла выработки ресурсов.
– Джон и Джина, верно? – Они одновременно кивнули. – Рядовой Ганс Нейман будет вашим командиром. – Задача – провести разведку космопорта.
Джина цыкнула, закатив глаза, а Джон ухмыльнулся. По их расслабленному виду можно было понять: или они были не в одной заварушке, или не были ни в одной. Вульф поручил выдать им разломы – спецоружие как раз против механосов: сердечник в пулях имел дополнительный заряд и разрывал грудные пластины, обнажая хрупкий двигатель. Я тоже потянулся за разломом, но Вульф сунул мне снайперскую винтовку.
– Ты – не тупая сила, а ум этой операции. Ты должен уничтожать механосов, а не разламывать их хребты, понял, новенький? – Голос капитана был ровный, но натянут, как струна. – Ты должен найти Лиса с Текилой. Они ещё живы.
Струна лопнула на последних словах, но я сделал вид, что не заметил.
Я затянул ремни на форме, закинул пару запасных обойм от винтовки в карман, взял тепловизионный прицел. Я знал, что надо делать, и знал, что сделаю следующим шагом. И это ощущение – знания и предопределённости – было словно тихая спокойная река, в которой нет порогов и резких поворотов. Она должна привести точно туда же, куда уже приводила не раз.
На стоянке служебного транспорта был небольшой выбор машин: Джон предложил более манёвренную и быструю модель, чтобы поскорее добраться до точки, и я согласился.
– Но не просто же так её тут оставили, раз она такая распрекрасная? – Джина ударила носком ботинка по колесу. То глухо отозвалось.
– Чего гадать? Тут все машины кто-то почему-то оставил. Выезжаем. Джон, ты за руль.
Но на водительское села Джина, снова цокнув языком. Она поправила зеркало заднего вида, растёрла под глазами чёрные тени так, что они длинными стрелками ушли к вискам. Нажала кнопку зажигания. Машина взревела и, мотнув задними колёсами, помчалась в ночь.
Через темноту, вспышки стрельбы и свист десантирующихся механосов.
Через трупы мёртвых людей, крики живых и мольбы помочь.
Но река несла меня туда, где я должен быть по велению приказа.
Машина заглохла на полпути. Джина, хорошенько выругавшись, сказала, что реанимировать её бессмысленно: только время потратим. Как только мы вышли и я хлопнул дверью, с другой стороны машину прошила автоматная очередь.
– Хоть на что-то эта рухлядь способна! – выкрикнула Джина, прикрывая голову от осколков. – Джон?
– Понял!
Они одновременно выскочили из укрытия с разных сторон и зарядили по врагу из разломов. Били прицельно: механосов не разворачивало, они не падали на «спину» или «живот». В общем, идеально, чтобы снайперская винтовка завершила начатое.
Вдох. Дым царапается и продирается по горлу к лёгким. Он щиплет глаза и его запах, тяжёлый и сернистый, неприятно оседает на слизистой носа. И время замедляется, растягивается. Так же, как и этот дым стелется по земле. Я вижу механическое сердце одного из механосов, оно тоже медленно бьётся, прогоняя топливную смесь по трубкам, превращая огонь в электричество, и прямо сейчас оно открыто для моего выстрела.
Выдох, небольшая отдача – и первый солдат механосов упал. Время потекло с невероятной скоростью, я убил ещё троих, даже не заметив как, но врагов было слишком много, чтобы отсиживаться.
– Ганс! Нам нужна машина, иначе мы тут застряли! – Джина наспех бинтовала бедро. Тёмное пятно разрасталось слишком быстро. Неужели артерию задело?
Она была права. Я огляделся, но среди разрушенных десантом домов и перевернутых автомобилей искать бессмысленно.
– Здесь есть подземный гараж, метрах в двухстах севернее. – Джон кинул аптечку Джине. – Достань нам что-нибудь, а мы пока займемся железяками! Сыпь «Кровостоп», дура, куда бинтуешь?
– Сама знаю!
Они разберутся? Другого выбора, кроме как довериться, у меня всё равно не было. И я побежал. Пули резали воздух совсем близко, и мне приходилось менять траекторию и держаться ближе к укрытиям. Двести метров это сколько? Секунд пятнадцать бега? Но добирался до гаража я почти пять минут. Растрачивать снайперку на тупую стрельбу было расточительно, а пистолет-пулемёт, который мне всучили в нагрузку, подходил только для боя на средней дистанции, а до него доводить не хотелось. Смертельно не хотелось.