Марина Серова
Билет в счастливую жизнь
– Так у него единственная квартира на этаже! – с каким-то даже восторгом сказал Анатолий. – Совершенно роскошная!
– Ага… – кивнула я. И внезапно даже для себя воскликнула: – А вот и лазейка для нашего преступника! – фыркнула я. – Если предположить, что он после убийства выжидал в подъезде удобного случая, мог вполне дождаться полиции и незаметно ускользнуть. Или… в те полчаса, что консьержка топталась у дверей Подхомутникова. Изнутри ведь дверь подъезда можно открыть без ключей?
– Татьяна Александровна, гениально! – восторженно воскликнул стажер, набрасывая заметки в блокноте. А я пожала плечами. Ладно, хватит толочь воду в ступе.
– Вот что, Анатолий, – я решительно поднялась, – мне необходимо осмотреть квартиру Подхомутникова. Вы сказали, что квартира опечатана?
– Да, конечно, – подтвердил стажер. – Так ведь положено по закону.
– Это понятно. Но ключи от нее имеются? – спросила я.
– Ну конечно, имеются.
– Тогда давайте прямо сейчас поедем на квартиру художника и осмотрим ее еще раз, – предложила я.
– Хорошо, Татьяна Александровна, – согласился Загребенников. – Сейчас я только схожу за ключами.
По дороге мы с Загребенниковым обсуждали версии совершённого убийства.
– Анатолий, скажите, вы уже очертили возможные мотивы, которыми руководствовался преступник? – спросила я.
– Да, кое-что есть. Мы начали с того, что стали выяснять, могла ли быть кому-либо выгодна смерть Подхомутникова. Опросили для начала самый близкий круг тех, кто с ним общался.
– И что вы выяснили? – спросила я.
– Вы знаете, художник, судя по отзывам, в принципе был, в общем-то, неконфликтный человек. Вежливый, рассудительный, владел своими эмоциями. Но вместе с тем – принципиальный. Будучи владельцем картинной галереи и устроителем художественных выставок, Подхомутников являлся довольно-таки важной величиной в художественном мире. Ну, он мог отказать в персональной выставке, если считал, что картины, отобранные на нее, недотягивают до эталона. А с другой стороны, искусство ведь – вещь очень тонкая, неоднозначная. Кому-то нравится классика, кому-то – абстракция. Я это к чему, собственно, говорю. Секретарь Союза художников – Владислав Шляпников – тот самый, что приходил утром к Подхомутникову, сообщил, что накануне убийства у Подхомутникова произошел серьезный конфликт с художником Григорием Переводниковым. Подхомутников отказался брать его картины, ну, то есть отказал по существу в устройстве персональной выставки.
– А в чем была причина отказа? – спросила я. – Картины Переводникова не соответствовали критериям искусства в понимании Подхомутникова?
– Да, это была одна из причин. Кроме того, на устройство персональной выставки претендовал еще один художник – Геннадий Селиверстов.
– То есть Подхомутников предпочел Селиверстова? А Переводников остался не у дел? – уточнила я.
– Да, именно так. И, по словам Владислава Шляпникова, Переводников устроил грандиозный скандал. Он рвал и метал и как ошпаренный выбежал из здания Союза художников.
– А что же Подхомутников? – спросила я.
– Опять же, как следует из рассказа Владислава Шляпникова, Подхомутников решил еще раз поговорить с обиженным художником и даже позвонил ему, назначив встречу вечером, кажется, в одном из кафе.
– А какой смысл был в этой встрече? – недоуменно спросила я. – Ведь решение о выставке было уже принято. Ведь не собирался же Подхомутников поменять его?
– Ну, судя по всему, нет, не собирался. Не знаю, зачем это ему было надо. – Загребенников пожал плечами. – Возможно, хотел в более спокойной обстановке еще раз поговорить. Как я уже сказал, по отзывам, Подхомутников был неконфликтным. Может быть, ему был неприятен такой скандал, который учинил Переводников, кто знает.
– Понятно. А вы уже допросили Переводникова? – спросила я.
– Да, конечно, Татьяна Александровна.
– И что он сказал?
– Сказал, что после того, как они с Подхомутниковым встретились в кафе, они, поговорив, остались каждый при своем мнении.
– То есть Переводников продолжал считать, что он более достоин персональной выставки, чем Селиверстов? – уточнила я.
– Да. По словам Переводникова, они вышли из кафе и каждый направился в свою сторону.
– А он мог совершить убийство? Этот самый Переводников? Ведь устроил же он скандал в Союзе художников. Не исключено, что в пылу гнева ему могла прийти в голову и более радикальная мысль, – предположила я.
– Ну… – Загребенников на долю секунды задумался. – Так-то у нас на Переводникова ничего серьезного нет, Татьяна Александровна. По его словам, после возвращения из кафе после встречи с Подхомутниковым он изрядно выпил, так как его сосед отмечал возвращение сына из армии. Так что у него имеется алиби.
– А вы уже допросили соседа Переводникова? – спросила я.
– Конечно! Сосед все подтвердил. Он сам проводил Переводникова до его квартиры.
«Все равно нужно будет встретиться с этим неуправляемым Переводниковым, – подумала я, – мало ли что. Пусть он и напился, но потом дома мог и протрезветь и убить Подхомутникова. И еще эти отрезанные уши… Очень похоже на месть, учитывая взрывной характер Переводникова. Но опять же, как он проник в его квартиру? Ведь никто чужой в тот день не приходил».
– Анатолий, а какие еще версии вы рассматривали? – спросила я.
– Мы подумали, что, возможно, здесь задействован какой-то сектант. Все-таки уши просто так не отрезают и символы на жертве не рисуют. Кто знает, может быть, это какой-то фанатик поработал. Но пока эта версия отрабатывается. Мы, правда, уже устроили несколько облав по шалманам и другим подобным местам, но пока все безрезультатно.
– И когда только успели? – больше себе задала я вопрос. Подхомутников всего три дня назад, получается, был убит.
– Так сразу же, как стали раскручивать это дело. Уж больно интересная особенность, – откликнулся стажер.
– А что с аналогичными случаями? С отрезанными ушами, я имею в виду? Не смотрели по базе, занимался кто-нибудь подобным?
– Нет, пока не успели, Татьяна Александровна, – покачал головой Анатолий. – Это же время надо, а мы пытались по горячим следам с делом разобраться. Всего три дня прошло! А символ этот – перевернутый крест – в принципе используется во множестве оккультных сект. Ничего конкретного.
Мы подъехали к дому, где проживал Иннокентий Подхомутников. Это был высотный дом с благоустроенной придомовой территорией. Квартира Иннокентия Подхомутникова находилась на четырнадцатом этаже. Я обратила внимание, что к дому вплотную примыкала еще одна такая же высотка. «Или это второй подъезд одного и того же дома? – подумала я. – Да нет, скорее всего, еще один многоэтажный дом. Потому что двухподъездные дома не строят. Или один подъезд, или пять, а то и больше». На всякий случай я метнулась к прогалу между домами – но поняла, что здесь с трудом средних размеров кошка протиснется. Нет, не вариант. Да и окна сюда не выходят, что приятно для жильцов: вряд ли доставит удовольствие существовать в квартире, за окнами которой постоянно мельтешат соседи.
В просторном холле подъезда нас с Анатолием встретила пожилая женщина. Она сидела за стеклянной перегородкой и вязала какое-то меланжевое полотно.
– Здравствуйте, Октябрина Михайловна, – поздоровался Загребенников.
– Здравствуйте, – отозвалась женщина, – вы снова к нам?
– Нам необходимо еще раз осмотреть квартиру Иннокентия Константиновича, – сказал стажер.
– А эта девушка тоже будет проводить осмотр? – спросила женщина, посмотрев на меня.
– Да. Это Татьяна Александровна, частный детектив, она тоже участвует в расследовании убийства, – объяснил Загребенников.
– Какой ужас, какой ужас. Я до сих пор в себя не могу прийти, – запричитала консьержка. – И надо же было случиться такому как раз в мое дежурство! Хорошим человеком был Иннокентий Константинович, вежливым, обходительным. Всегда поздоровается при встрече, поинтересуется здоровьем. Царство ему небесное!
– Октябрина Михайловна, скажите, а Иннокентий Константинович жил один? – спросила я консьержку.
– Один, один. Мать и отец у него давно умерли, он как-то сам об этом обмолвился. Насчет того, была ли у него супруга и дети, не знаю. По крайней мере, при мне не появлялись, он не рассказывал. А я стараюсь не лезть к жильцам со своими вопросами. Мне что – дверь открыть, по телефону уточнить, ждет человек гостей или не впускать, – да и все. К Иннокентию Константиновичу приходит делать уборку одна женщина, Валентиной ее зовут.
– В тот день кто-то посторонний приходил в дом? – задала я консьержке следующий вопрос.
– Нет, чужих никого не было, – ответила женщина, – все только свои, все, кто здесь проживает.
– Вы уверены, Октябрина Михайловна? – еще раз спросила я.
Консьержка всплеснула руками:
– Ну а как же! Неужели я бы пропустила кого-нибудь пришлого? Я всегда спрашиваю, к кому идет человек. Чуть ли не допрос устраиваю. Многие даже недовольство высказывают. Говорят, что чувствуют себя как у прокурора. Ну а куда деваться-то, если жизнь такая настала? Тут вот спрашиваешь-переспрашиваешь сто раз – и то… Такое жуткое убийство.
– Почему же у вас в подъезде отсутствуют камеры слежения? – спросила я. – Ведь здесь живут далеко не бедные жильцы, так?
– Да, верно, – согласилась со мной женщина, – но только ведь пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Теперь-то камеры поставят, управляющий обещал. Да только Иннокентия Константиновича уже не вернешь.
– Расскажите, пожалуйста, о том, как вы обнаружили… тело Иннокентия Константиновича, – попросила я. Женщина тяжело вздохнула, а я добавила: – Понимаю, вы уже рассказывали обо всем в полиции. Но мне хотелось бы услышать вашу версию самой.
– Ну… хорошо, – кивнула она. – Иннокентий Константинович еще с вечера, когда возвращался домой, предупредил, что утром к нему придут. Владислав Шляпников, с документами. Я у себя записала, что надо впустить. Ну и впустила, было восемь семнадцать утра, видите, у меня тут записано. – Она ткнула пальцем в разлинованную тетрадку, исписанную мелким убористым почерком. – А минут, наверное, через пять мужчина спустился вниз, я даже удивилась – так быстро? И сказал, что дверь ему не открывают. И я, и он попытались дозвониться до Иннокентия Константиновича – по домашнему и сотовому телефонам. Но трубку никто не брал. Тогда мы поднялись к нему и стали стучать и звонить в дверь. Иннокентий Константинович был человеком обязательным: если уж назначил встречу и вынужден отменить – меня бы предупредил и посетителя тоже. А тут… он никуда не выходил, никого ни о чем не предупреждал, – покачала головой женщина. – Мы, наверное, полчаса стояли под дверью – думали, вдруг спит так крепко.
– У вас ключи от квартир жильцов есть? – уточнила я.
– Да нет, откуда! – всплеснула руками Октябрина Михайловна. – Только если кому цветочки полить во время отъезда – те могут оставить, знают, что ключики в надежных руках, ничего не пропадет.
– То есть варианта открыть дверь самим нет, – кивнула я. Женщина закивала и продолжила:
– И мы решили все-таки вызвать полицию. Телефонные звонки слышно было через дверь, дверной звонок тоже громкий, а Иннокентий Константинович не откликается. Я подумала, вдруг что случилось? Сердечный приступ – он сейчас молодеет… Представляете, сын моей соседки с инфарктом в тридцать лет в больницу угодил.
– Октябрина Михайловна, а кто обычно заходил к Подхомутникову, вы можете в своей тетрадке посмотреть? Кстати, вы ее ведете одна или со сменщицей?
– Вместе, чтобы путаницы не было, – ответила консьержка. – Знаете, ведь бывает, хозяева квартиры о визитах предупреждают в мою смену, а человек приходит в ее.
Женщина полистала талмуд и сказала:
– Владислав Шляпников… и все.
– Что, больше никто не приходил?
– Если кто-то постоянный, могли и приходить, – пожала плечами Октябрина Михайловна. – Мы только чужих записываем. А кто несколько лет подряд ходит, уже примелькались, поздороваются и проходят в нужную квартиру.
– И вы их не записываете?
– Нет, не записываем, – покачала головой консьержка.
– А кто еще приходил к Подхомутникову? Часто, как вы говорите?
– И не припомню сейчас, – покачала головой та. – У меня в подъезде сорок квартир, и ко всем периодически ходят. Лица к концу дня просто сливаются! Какой-то мужчина представительный бывал, кажется… Молоденькая девушка… или она не к Иннокентию Константиновичу, а этажом ниже к музыканту заходила? Дамочка красивая… Может, и еще кто…
Я вздохнула, задала еще несколько вопросов по поводу того, как можно войти-выйти из подъезда, записала контакты сменщицы Октябрины и поняла, что больше от нее ничего не узнать.
– Ладно, Октябрина Михайловна, спасибо вам. Пойдемте, Анатолий, – обратилась я к стажеру.
Мы подошли к лифту, Анатолий нажал кнопку вызова.
– Скажите, Анатолий, а вы уже выяснили, кому достанется квартира Подхомутникова? – спросила я. – Ведь, насколько я поняла из рассказа консьержки, супруга и дети отсутствуют. Другие родственники имеются? И как насчет завещания?
Анатолий смущенно потупился.
– Вы знаете, Татьяна Александровна, в данный момент я не готов ответить на ваш вопрос. Мы это выясняем.
«Может быть, Подхомутников оставил завещание в пользу своей бывшей жены, Виктории Масленниковой?» – подумала я.
– Наличие завещания может подсказать ход расследования. Желательно, чтобы это обстоятельство было прояснено как можно скорее, – сказала я.
– Постараемся, Татьяна Александровна, – сказал Анатолий.
Лифт остановился, и мы вышли.
На лестничной клетке находилась только одна входная металлическая дверь. Стало быть, квартира Подхомутникова занимала полностью весь этаж. А ведь такая жилплощадь при нынешних ценах лакомый кусочек. Так что… с завещанием вопрос надо прояснить. И… кто там у нас наследники? Бывшая жена – возможно, если указана в завещании или имущество относится к совместно нажитому. Другие родственники, пусть даже дальние?
Дверь квартиры была опечатана. Анатолий вынул из борсетки ключ, снял печать и открыл дверь.
Мы вошли в просторный холл, одну стену которого занимал встроенный шкаф-купе. Сдвинув одну из створок, я увидела несколько вешалок с зимней верхней одеждой. В шкафу находились темно-коричневая дубленка, две кожаные черные куртки, две ветровки бежевого цвета, а также серый в полоску мужской костюм. Нижняя полка шкафа была заставлена обувью.
– Татьяна Александровна, – обратился ко мне стажер, – вы сначала осмотрите место, где мы обнаружили убитого Подхомутникова? Или осмотрите всю квартиру по порядку?
– Подхомутникова обнаружили в спальне, верно? – спросила я.
– Да, именно там, – подтвердил Анатолий.
– Давайте начнем с гостиной, а затем перейдем в спальню, – предложила я.
– Как скажете, Татьяна Александровна.
Мы прошли холл и оказались в гостиной. Это была большая комната, стильно и богато обставленная. Чего стоила одна только люстра определенно дизайнерской работы. В гостиной царил порядок, вещи находились на своих местах. Не было даже и намека на то, что преступник что-то искал, а также намека на борьбу Подхомутникова со своим убийцей. Впрочем, ведь убили-то его не в гостиной, а в спальне.
– Кстати, что-нибудь пропало из квартиры? Неизвестно?
– На первый взгляд все на своих местах, идеальный порядок, – пожал плечами Анатолий. – За исключением вазы и… тела. А точно выяснить не удалось. Может быть, что-то и украли…
– Анатолий, в квартире всего две комнаты? – спросила я.
– Да, гостиная и спальня, – ответил Загребенников.
– Странно, а где же Подхомутников писал картины? Ведь он – художник. Или у него была мастерская?
– Этот вопрос мы как-то… А вы считаете, что необходимо было осмотреть и мастерскую? – спросил Анатолий.
– Ну, если она имеется, то, естественно, и она, конечно же, подлежит осмотру. Да, вот вы сказали, что у Подхомутникова были отрезаны уши и брошены тут же. У вас какие-то мысли есть на этот счет? – спросила я.
– Ну, не знаю… Может быть, это имеет какой-то религиозный смысл, кто его знает. – Загребенников пожал плечами.
«Религиозный? Впрочем, связь какая-то определенно имеется, – размышляла я. – Только вот с чем? Если это сектанты, то для них, скорее всего, важно было совершить какой-то определенный обряд, а не просто отрезать часть тела. Ну, должны были бы в этом случае быть совершены какие-то действия. Скажем, в виде зажигания свечей или рисунков на стене. Или еще какая-то подобная атрибутика. Но в таком случае в квартире или, по крайней мере, в какой-то из комнат должны были остаться следы. Вряд ли убийца (или убийцы) всё тщательно убрал. Надо будет посмотреть в интернете, какие имеются материалы на этот счет».
Из гостиной мы перешли в спальню.
– Вот здесь он и лежал. – Загребенников показал рукой на пространство около большой двуспальной кровати, накрытой шерстяным бежево-коричневым пледом. – И снова никаких следов, – задумчиво произнесла я.
– Да. Скорее всего, преступник напал сзади, стукнул его по голове, а потом отрезал уши, – предположил стажер.
И все-таки выбор орудия убийства меня смущал. Почему ваза? Попытка оглушить и отомстить, отрезав уши? В принципе возможно. Только силу удара сложно рассчитать.
– Да, Анатолий. А что с личностью преступника? Рост, пол, возраст? Какие-то характерные черты?
– Мужчина либо высокая крепкая женщина, правша, рост в районе 170–180 см, приблизительно как и у убитого, – не замедлил с ответом мой собеседник. Умный все-таки юноша и цепкий; если не сбежит из системы – из него получится отменный следователь. – Удар нанесен с силой, позволяющей предположить, что преступник силен, активен и, вероятно, достаточно молод. Всё на этом.
– Кстати, как и в гостиной, здесь нет следов того, что в квартире что-то искали, – заметила я. – Давайте теперь пройдем на кухню.
Большая кухня, обставленная необходимыми принадлежностями, также отличалась чистотой и порядком. Я начала выдвигать ящики кухонной секции, осматривая их содержимое. Ничего сколько-нибудь заслуживающего внимания я там не обнаружила. Обычный набор круп, макаронных изделий, чай, сахар, кофе. Застекленный верх кухонного гарнитура занимала посуда.
– А где ножи? – заинтересовалась я, вспомнив об ушах.
– Изъяты на экспертизу. Эксперт надеется обнаружить орудие преступления.
Неожиданно я посмотрела в угол и увидела какую-то створку.
– А это что такое? – спросила я Загребенникова.
– Где? – стажер недоуменно посмотрел на меня.
Вместо ответа я отодвинула створку в сторону.
– Вот здесь, – я продемонстрировала стажеру открывшееся пространство. – Вы осматривали это помещение?
Загребенников подошел ко мне и тоже заглянул.
– Думаю, ребята осматривали. Здесь все-таки эксперты-профессионалы работали. Но это, судя по всему, кладовое помещение, – предположил он. – Полагаете, там будет находиться что-либо сто́ящее?
– А вот сейчас и посмотрим. – Я сделала шаг вперед.
Да, это действительно была кладовка, уставленная ящиками. Заглянув в один из них, я увидела картины. Должно быть, Подхомутников хранил здесь экземпляры, отобранные для художественных выставок. А возможно, это были и его собственные работы. Я прошла вдоль стены до самого конца. Здесь меня ждал еще один сюрприз.
– Еще одна дверь! – воскликнул Загребенников. – Сколько же их здесь?
– Так квартирка-то целый этаж занимает! Только не говорите мне, что наша доблестная полиция не нашла этого помещения…
Анатолий пожал плечами:
– У меня в отчете ничего подобного не было. Предполагаю, что ребята исследовали собственно место преступления, а в кладовку просто заглянули, увидели картины и успокоились. Полагаете, там что-то интересное?
Вместо ответа я потянула дверь за ручку на себя, и она открылась. Вот теперь Анатолий начал меня разочаровывать. Ну как можно не обследовать все пространство, в котором произошло преступление? Вдруг преступник что-то искал и оставил свои следы? Или что-нибудь пропало? Или… Да мало ли возможных версий!
– Надо же, и не заперто, – заметил стажер.
Мы вошли в пространство, находившееся за дверью, и оказались на площадке. Она была совсем маленькой: вмещала не больше двух человек. На одной из сторон этого пятачка, на стене, была закреплена стальная лестница. Одним концом она упиралась в люк, ведущий на крышу, а другой вел вниз, по всей вероятности – на лестницу, которой можно было воспользоваться в том случае, если отказали оба лифта, и пассажирский, и грузовой. Какая прелесть! Вот и путь, по которому пришел-ушел убийца. И соседи ни при чем. По крайней мере, вполне возможно, что это так.
– Вы здесь осматривали? – спросила я Загребенникова.
– Нет… как-то… так получилось, – смущенно пробормотал он. – Но я сейчас все осмотрю! – с готовностью воскликнул он.
– Подождите, Анатолий, – остановила я Загребенникова.
Я покинула площадку и вышла в кладовку, а затем вернулась на кухню. Несколько растерянный Загребенников последовал за мной.
– А что случилась, Татьяна Александровна? – спросил стажер.
– Сначала необходимо будет пригласить криминалиста, чтобы он все осмотрел, – объяснила я.
– А-а, понял! Вы считаете, что преступник мог оставить там какие-то следы?
– Вот именно, – ответила я и, выйдя в холл, набрала Кирьянова.
– Киря, это опять я, Татьяна, – сказала я. – Ты можешь сейчас договориться отправить на квартиру Подхомутникова криминалиста?
– А для чего, Тань? – удивился Владимир. – Ребята вроде все там осмотрели.
– Вот именно «вроде», – сделала я акцент на последнем слове. – А на самом деле неосмотренным остался важный участок. И, возможно, именно он даст ответ на вопрос, каким образом преступник попал в квартиру и как он оттуда выбрался.
– Сейчас, Тань, я распоряжусь, – пообещал Кирьянов и отключился.
– Пока криминалист едет, я пойду еще раз поговорю с Октябриной Михайловной, – сказала я. – Возможно, что она что-то знает о лестнице, которая ведет на крышу и вниз. Практически ведь это еще один выход из квартиры. Правда, миновать выход из подъезда посредством него все равно не удастся.
– А мне что делать, Татьяна Александровна? – спросил Загребенников.
– А вы оставайтесь в квартире и ждите приезда специалиста, – распорядилась я.
– Хорошо.
Пока спускалась вниз, я анализировала то, что увидела в квартире Подхомутникова. Художественной мастерской в квартире не было. Но она могла находиться в другом месте. У большинства творческих людей так и заведено. Необязательно писать картины там, где живешь. А если в настоящее время Иннокентий Подхомутников занимается исключительно проведением выставок, а сам не пишет? Тогда ему мастерская не нужна в принципе.
Далее. В квартире нет ничего, что напоминало бы о присутствии в ней женщины. Никаких сугубо женских вещичек типа помады или туалетной воды. В совмещенном санузле, который я осмотрела, только один стакан, одна зубная щетка, один тюбик зубной пасты. Да и сам облик квартиры напрочь отметает мысль о создании здесь хотя бы какого-то уюта. В квартире не нашлось места ни одной безделушке-побрякушке. Стало быть, Подхомутников действительно жил один.
Я подошла к консьержке.
– Октябрина Михайловна, – обратилась я к женщине.
– Да, что такое? – Она отложила свое вязание и посмотрела на меня.
– Скажите, что вам известно еще об одном выходе из квартиры Иннокентия Константиновича? – спросила я.
– А что вы имеете в виду? – спросила консьержка. – Какой такой выход? Выход из квартир у всех один: на лестничную клетку, – уверенно сказала женщина.
– Нет, – возразила я, – у Подхомутникова имеется еще один выход. И он идет по пожарной лестнице.
– Вы ошибаетесь. Пожарный выход есть, но он не может находиться внутри квартиры. Пожарный выход находится на последнем этаже, это правильно, есть такое дело. Но он никак не может находиться в квартире, – настаивала на своем женщина. – Для того чтобы попасть на крышу, нужно выйти из квартиры и подняться выше по специальной лестнице. И вот там-то и будет дверь, ведущая на крышу. По крайней мере, я всегда так думала.
– Нет, Октябрина Михайловна, выход на крышу находится в самой квартире, – возразила я. – Но вы могли об этом и не знать. Мы сейчас и сами наткнулись на него совершенно случайно.
– Ну надо же! – воскликнула консьержка.
В это время дверь подъезда открылась и в ней показался Виталий Северянинов, эксперт-криминалист, которого я хорошо знала, поскольку мне уже приходилось с ним общаться.
– Виталий, привет, – поздоровалась я с ним.
– Татьяна, приветствую тебя тоже, – отозвался Виталий. – Где тут у вас то, что надо осмотреть?
– Пойдем, я тебе покажу.
Мы вызвали лифт, который доставил нас на последний этаж.
– Здравствуйте, – сказал Загребенников криминалисту, когда тот вошел в холл.
Северянинов кивнул ему.
– Проходи, Виталий, на кухню, – пригласила я. – Необходимо будет обработать саму площадку, а также выход на крышу и спуск вниз.
– Сделаем, – коротко отозвался криминалист и приступил к работе.
Вскоре Виталий вернулся на кухню.
– Готово, Татьяна, – сказал он. – Всю площадку я обработал, осталось только осмотреть крышку люка снаружи.
– Ну а на площадке-то что? Есть что-нибудь? – с нетерпением спросила я.
Северянинов отрицательно покачал головой.
– Увы, Таня, должен тебя огорчить, но внутри никаких следов нет. Вряд ли они обнаружатся и наверху.
– А что ты думаешь по этому поводу, Виталий? – спросила я.
– Ну, тут одно из двух: или убийца здесь не был, или он настолько осторожен, что умудрился не наследить.
– Виталий, но ты все-таки осмотри и внешнюю сторону крышки люка, – попросила я.
– Так это само собой, Таня, могла бы и не напоминать, – с некоторой обидой проговорил Северянинов и отправился наверх.
Вскоре он вернулся.
– Ну вот, теперь уже окончательно можно сказать, что и наверху все чисто, – сообщил Виталий. – Тань, я сейчас осмотрю нижнюю часть лестницы.
– А я тогда поднимусь на крышу, – сказала я.
– Да, уже можно, – кивнул Северянинов.
– Анатолий, – позвала я стажера, – пойдемте на крышу, посмотрим, что там есть такого интересного.
Мы с Загребенниковым поднялись по лестнице и оказались на крыше. Я первой заметила еще одну крышку, которая закрывала люк. Для этого достаточно было пройти совсем немного в сторону.
– Что, Татьяна Александровна? – спросил подошедший Анатолий. – Еще один пожарный выход?
– Пожарный выход, да. Но только он относится к соседнему дому, – заметила я.
– А ведь верно, – задумчиво произнес стажер. – Дом, в котором жил Подхомутников, и соседняя высотка находятся вплотную друг к другу. Такое впечатление, что это один дом, только два подъезда.
– Но это обманчивое впечатление, – заметила я.
– Да, я согласен с вами, Татьяна Александровна. А как вы считаете, что находится под крышкой люка?
– Скорее всего, точно такая же площадка, как и в квартире Подхомутникова, – сказала я.
– Так это же… Получается, что преступник воспользовался этим ходом! – воскликнул Загребенников. – Он попал в квартиру Подхомутникова через соседний дом, и точно так же покинул ее, совершив убийство. А мы сосредоточили свое внимание только на этом доме, где проживал художник. Октябрину Михайловну допросили по всей форме. А надо было допросить еще и консьержку соседнего дома. Но, Татьяна Александровна, мы ведь совсем не предполагали такого поворота событий. Ведь если бы вы не отыскали ход на крышу, то…
– Ладно, Анатолий, – прервала я его. – Октябрина Михайловна сказала мне, что она понятия не имела о том, что пожарный выход на крышу может находиться внутри квартиры. Давайте лучше обследуем этот соседний люк. Да, надо бы позвать сюда эксперта, ведь если преступник проник в квартиру Подхомутникова и выбрался из нее посредством соседнего пожарного хода, то, возможно, он оставил свои «пальчики» или какие-нибудь еще следы хотя бы здесь.
Но подошедший Северянинов и здесь ничего не обнаружил.
– Таня, я уверен, что этот преступник дьявольски хитер и нереально аккуратен. Похоже, что он не только был в перчатках, но еще и бахилы нацепил. Должен тебя огорчить, но ничего нет. Да, кстати, я осмотрел нижнюю лестницу.
– Ну и что? – спросила я.
– Да то же самое, то есть нет ничего. Обыкновенная лестница на всякий пожарный, как говорится. То есть присутствует выход на случай пожара. Такой вариант предусмотрен практически во всех высотных домах. Получается, есть лестница, по которой можно спуститься, потому что двери квартир как раз на нее и выходят. Тань, если я больше не нужен, то я пойду, у меня еще несколько адресов. Анатолий, бумажки напишу и положу на ваш стол ближе к вечеру, нормально?
Тот кивнул, а я улыбнулась криминалисту:
– Да, конечно, Виталий, иди. Спасибо тебе большое.
– Да не за что. Удачи тебе, Таня. Вам обоим.
– Спасибо.
Северянинов вышел из квартиры, а мы с Анатолием снова поднялись на крышу и подошли к крышке люка. Крышка легко отодвигалась и освобождала проход вниз. Мы поочередно спустились по лестнице и оказались на площадке. Она была точной копией той площадки, которая обнаружилась в квартире Подхомутникова. Я подергала за ручку двери, но она была закрыта. Тогда я решила постучать, надеясь, что кто-нибудь откликнется.
– Татьяна Александровна, вряд ли кто-то откроет, даже если в квартире сейчас кто-то находится, – заметил Загребенников. – Скорее всего, хозяева просто не услышат.
– Да, вы правы, – сказала я. – Давайте теперь вернемся в квартиру Подхомутникова.
Пока мы спускались по лестнице, я анализировала сведения, которыми располагала. Согласно показаниям консьержки, Иннокентий Подхомутников возвратился поздним вечером, практически ночью, около половины двенадцатого. Он уже приготовился ко сну, но тут на него напал преступник. Он нанес удар по голове тяжелым предметом, а затем отрезал уши и бросил их тут же.
Никаких следов борьбы обнаружено не было. Следов – отпечатков пальцев – не было вообще нигде. Были ли крики о помощи? Если они и были, то услышать их было некому, ведь квартира Подхомутникова была единственной на последнем этаже. Как преступник сумел пробраться в квартиру? Скорее всего, через соседний дом, в котором на последнем этаже имеется точно такой же выход на крышу. Но почему Иннокентий Подхомутников не сопротивлялся? Либо не ожидал нападения, либо был знаком с преступником. Это понятно.
Еще один вопрос: для чего преступник отрезал уши у своей жертвы? Намек на жертвоприношение? Возможно. Но больше все-таки подходит вариант, при котором убийца за что-то мстит Подхомутникову. Или же преступник отрезал уши вовсе не из мести и не для совершения ритуального действия, а для того чтобы направить следствие по ложному пути. Потому что психически неадекватный человек не будет проделывать такой сложный путь, чтобы попасть в квартиру, убить Подхомутникова и отрезать уши. Он выберет жертву более доступную, к которой не нужно пробираться через такие преграды. Кроме того, преступник отрезал Подхомутникову уши уже после того, как нанес удар по голове. Тогда как истинные сектанты – если уж допустить убийство по религиозным мотивам – калечат человека, когда он находится в сознании.
